Похороненные сердца 3. Навсегда.

      Весь следующий год Бэм не уставал таскать меня по различным своим знакомым, всячески нахваливая и причисляя мой образ чуть ли не к лику святых.       Первое время я считал ворон.       Я вертел головой в разные стороны, пытаясь свыкнуться с новым призванием, но едва ли мог победить в себе желание спрятаться в полной темноте, чтобы не заставлять себя знакомиться с теми, на кого мне было, по правде говоря, плевать.       Сделав несколько попыток пригласить своих друзей на одно из мероприятий, я наотрез отказался совершать это вновь, ибо никому из оных не представлялись эти концерты как нечто действительно нужное для нашей музыки.       Тут я, конечно, не согласился бы, хоть и в некоторых моментах буквально лез на стену со скуки, сидя где-нибудь в партере, или на встрече профессиональных музыкантов, которые в голос нахваливали свои чудные дарования в виде мастерской игры на гитаре, либо голоса несусветной красоты, пластики тела, актерского таланта, ну и ведения бизнеса, в конце-то концов. Что тоже, знаете, считалось чуть ли не одним из самых важных умений, коими должен был располагать лидер конкретной группы.       Напыщенные и треклятые тряпки, модные часы, стоившие целое состояние, дабы обличить своего носителя, как человека уважающего личное время, все эти грамотные, но сухие, как песок в жаркой пустыне, речи подобные лягушачьей какофонии, доводили меня до зеленого оттенка кожи.       И, если я даже хотел сблевать, то не смог бы, ибо в то время ел столь мало, что энергии мне хватало лишь на то, чтобы более-менее свободно передвигаться, не рискуя свалиться в обморок.       Понимая, что тону в вихре новой информации, я перестал ее фиксировать, как бывало прежде.       К тому же, пред громадами чьих-то умопомрачительных достижений, я чувствовал себя нагим и беспомощным, словно, едва пришедший в этот мир, младенец.       Сложно было сказать об этом кому-то.       Да никто бы и не понял.       Даже Бэм, и тот, предпочитал махать рукой, словно слова мои были не мольбой о помощи, а очередным капризом.       В какой-то момент мне стало зверски обидно.       Между беспрестанной гонкой за собственной целью, и нахождением в четырех стенах папиного магазина два через два, я выбрался на встречу к друзьям.       Теперь я даже не просил, а приказывал, давая понять, что я не единственный кому не мешало бы поучиться чему-то новому.       Практика показывала: в этом мире дорог великое множество, а ответвлений у отдельного пути еще больше.       Подобно матрице, высокотехнологичной паутине, или мешанине агрессивных мазков засохшей кистью по грубой коре дерева, они наслаивались друг на друга столь плотно, что вытеснить глазами простого обывателя искомую идею становилось уже практически невозможно. Но будь я трижды сумасшедшим, если видел оную, как свет маяка над бурными водами свирепого океана…       Перешагнув через самого себя, я постарался связаться с Лили       Я желал вовлечь того в нашу общую с Бэмом идею, но все шло не столь гладко.       Как бы странно это не звучало, но я вспоминал слова Александра Македонского, попавшего на территорию, о которой мечтал с незапамятных времен.       Он говорил о том, как просто было туда попасть, не столько тяжело, сколь могло показаться на первый взгляд, но труднее стало выбраться оттуда.       И тут речь шла вовсе не о физическом рывке, а, скорее, о морали. О некой внутренней привязанности, в силу которой пришлось поступиться множеством правил.       Отчасти, я ощущал себя таковым — положившим слишком громоздкий фундамент. Потому и не мог без зазрения совести убежать отсюда раз и навсегда.       Я мог чертовски ошибаться, но аура этого места была слишком сильна, чтобы избавиться от навязчивого чувства предопределенности.       К большому сожалению, я никогда не задавал себе вопрос: какого черта я вообще здесь делаю?       Быть может, приди мне эта мысль в голову чуть раньше, ничего бы не произошло.       Но, то была бы совершенная иная история…       … — Он снова не ответил, — Пробормотал я, швыряя трубку.       — Вилле, — Марджера покрутил у виска, — Да поговори ты с ним в реальной жизни! Не строй из себя идиота.       — Не могу я к нему подойти первый.       — Попахивает патологией. — Бэм сморщился, пиная какую-то хрень под ногами. — Я тебя вообще не узнаю. Слушай, я схвачу этого придурка за шкирку, и приведу его к тебе, если не перестанешь ныть.       — Ну позовешь ты его. Дальше что? — Я нахмурился.       — А нафига ты ему тогда вообще звонишь? Разве не для того, чтобы позвать в группу?       — Ага, — Я сделал вид, что не расслышал вопрос.       Точно. Пусть так и думает.       Осталось только спросить самого себя, почему я так застремался.       Один черт, вы не поймете, что я сейчас чувствую.       Не хватало мне в обморок грохнуться перед этим беловолосым выродком.       Это как, знаете, нарисовать в своей неугомонной башке идеального человека, а потом задыхаться, едва видишь его на повороте улицы…       — Кончай тупить. — Бэм потушил сигарету, заглянув мне в лицо, — Красная лампочка.       Я задрал голову вверх.       Над дверью, ведущей в студию звукозаписи, разливался красный свет сквозь дешевый пупырчатый плафон.       — Хотел бы я посмотреть, кто оттуда выйдет.       Я снял пальто, замедлив на входе.       Дверь прыгнула в сторону.       На пороге стоял Йонне Аарон.       — Только ради этого взгляда стоило исчезнуть из твоей жизни, — Музыкант шмыгнул мимо меня в коридор.       — Вот он, Йоннский прыщ на моей заднице, — Злобно пробурчал я, хватая его за рукав развеселого свитера. — Не так-то быстро, вокалюга.       — Отстань, — Парень фыркнул. — Я тороплюсь.       — Какие мы деловые… Даже ничего не скажешь?       — Я думал, ты рад, что я ушел из твоей жизни.       — Опять эти странности, — Бэм помахал руками, скрываясь в помещении, — Идите нафиг.       Мы остались одни.       — Как жизнь? — Неуверенно спросил Йонне.       — Задолбала меня эта музыка, — Честно признался я.       — Просто у тебя неправильный подход к ней. — Аарон улыбнулся. — Не надрывайся ты так. Делай дело в свое удовольствие.       — Ну-ка. Давай, расскажи мне, — Свирепо ответил я, хватая его за холку и выкидывая во двор.       — Слушай, не надо срывать на мне злость, придурок, — Йонне выпутался из моих рук и мощно откинул в сторону. — Хватит. Надоел.       Он походил кругами вокруг меня.       — Сколько не пытаюсь тебе вдолбить что-то в голову — один фиг, не слушаешь.       Я сложил руки на груди.       — Тогда объясни еще раз.       — Хорошо, — Он шумно вздохнул. — Представь себе спортсмена, который дни и ночи напролет тягает железо. Получается?       — Это очень сильный, но глупый спортсмен, — Проговорил я, опуская глаза. — Он надорвется.       — Ты вываливаешь львиную долю времени в пустоту. Ясно тебе? Даже на меня сейчас. Не сделать ли передышку?       — Не может быть и речи. — Я помотал головой. — Если работать на износ, то можно привыкнуть.       — Какие-то варварские меры ты принимаешь. — Он фыркнул. — Расслабься. Кайфуй, друг мой. Эта жизнь у тебя одна. Вряд ли успех принесет тебе удовлетворение, если ты даже самим процессом насладиться не в состоянии.       — Я пытаюсь! — Я взорвался. — Только ничего из этого не выходит.       — Значит… Я ничем тебе помочь не могу. Прости. — Йонне грустно вздохнул, погладив меня по плечу. — Знаешь, я думал, что тебе будет проще, если я свалю.       — Дело не в тебе, уж поверь. — Я отвернулся. — Слушай, у меня проплачено.       — Иди, я не против, — Тихо ответил парень, махая рукой мне на прощание. — Заходи, если что.       — Опять, как тогда? — Я поджал губы. — Не было тебя в той гостинице, ясно тебе?       — Ты про администратора? Да он вечно всех отваживает, только чтобы работу свою не делать.       — Да? — Я округлил глаза, — Здорово…       — Поэтому, я все так же жду, чувак. — Аарон развел руками.       — И я рад узнать об этом, — Я задержал на нем взгляд, слегка кивая. — Значит, скоро свидимся.       — Хорошо.       Заходя в студию, я чувствовал себя немногим лучше.       Забавно.       — Кхм, так и ради чего мы здесь?       — Сегодня мы подберем правильные настройки под твой голос. В следующий раз я жду вас на запись всей группы. — Звукооператор отвел меня в застекленное помещение, помогая разобраться с микрофоном и наушниками.       Мой голос, когда я слышал его со стороны, звучал странно и неестественно.       Первое время это не могло не раздражать.       Изрядно вспотев, и получив от оператора комплект злобных комментариев, я ехал домой, с мыслью о том, что более никогда не буду петь.       Бэм молчал, не решаясь прервать мой внутренний диалог с самим собой.       — Это фиаско, — Проскандировал я оглушительным тоном. — Жопа.       — Твоя реакция лишний раз говорит о том, что ты не способен здраво оценивать ситуацию. Звукорежиссер совсем не то сказал, а ты сразу начал передергивать. — Бэм включил дворники. — Не думай, я никого не выгораживаю. Вот, послушай. — Он впихнул кассету в автомагнитофон.       Из динамиков зазвучал тихий, несколько заунывный голос.       Ревнивые небеса.       Я узнал бы эту песню из тысячи.       Но какого хрена меня вообще с Аароном сравнивать?       — Ты думаешь, я хочу тебя задеть, или что?       — Блин, выключи этого Бон Джови доморощенного, я тебя умоляю, — Я запыхтел. — Так сладко стонет.       — Я лишь хотел указать на то, что он — настоящий. Чувствуешь душу? Слышишь ее?       — Пф.       — Видно же, что переживает паренек. Я не пишу музыку, Вилле. Но, с точки зрения слушателя, могу сказать, что мне нравится, когда песни звучат честно.       — Бэм. Я что, кому-то лгал?       — Не а. Просто поешь так, как будто тебе голову отморозило. Совсем не понятно, что ты при этом чувствуешь, от того и связь между тобой и слушающим тебя человеком не столь сильна. Кажется, будто ты не сопереживаешь, не рассказываешь историю, а просто хочешь высказаться.       — А я и не говорил, что умею это делать, — Злорадно пробормотал я.       — Ты и отношениях такой же, — Осторожно добавил Бэм.       — Это потому, что ты не знаешь, как я умею трахаться, когда по-настоящему кого-то люблю.       Парень покраснел, прикусив губу.       — Мне чертовски нравится выражение Шредингера: «Каждый из нас — человек с большой буквы. Но, вот нас двое. И кто-то уже дерьмо». — Я устало потер глаза.       — Воспитал в себе настоящего Цербера. Восхитительная самозащита. Но даже искреннюю правду теперь не хочешь слышать. Словно я тебе это говорю не просто так, а с целью унизить.       Из динамиков послышалась «Потерянная душа».       Она-то и заполнила пластом отрезок гнетущей пустоты в нашем разговоре.       Просто круто, когда ты так умеешь петь.       Имея такой талант, я бы, наверное, даже с гитарой не расставался…       Мы подъехали к дому.       Как раз в том момент, когда Линдстрем сидел на завалинке, гладя Хоакина.       Увидев нас, он враз отвернул лицо, делая вид, что обеспокоен чем-то важным.       Только пятки засверкали.       — Ты только глянь на него, — Я искренне рассмеялся, закурив с досады. — Теперь я не подозреваю его в том, что он нас избегает. Теперь я уверен в этом!       — Не стал бы я спешить с выводами. Вон его мамочка топает. Я слышал вчера, как они орали друг на друга… — Бэм покосился в сторону моста.       — А, точно, — Я сдвинул брови. — И правда.       Покинув машину, я потоптался рядом с палисадником.       Теперь Линде точно не до меня.       Думаю, не стоит докучать ему со всеми этими глупыми записями, когда в его семье происходит самая настоящая драма…       Пригласив Марджеру на чай, я, еще раз, посмотрел на окно третьего этажа. После чего, поспешил домой, прихватив сумку с заднего сиденья иномарки. ***       Папа отчаянно тарахтел, рассказывая о своей работе, до которой и дела-то никому не было…       Я пытался держать голову и тело прямо, но все время засыпал, заваливаясь на плечо Бэма.       Это, надо сказать, было нам на руку. Ибо в нормальном состоянии мы бы тотчас обратили на себя внимание.       Я — нет, но Бэм доставал бы меня вопросами, вкупе с косыми, влюбленными взглядами.       Даже сейчас он шарился по моему бедру, зная, что папа сильнее обычного увлечен своими мега — интересными историями о карданном вале и подшипниках. ***       Спустя некоторое количество времени я уже изнемогал от предвкушения сна.       Бэм отчалил восвояси, не смотря на шумные уговоры моего отца остаться. ***       Весь следующий день шел из рук вон плохо.       Иными словами, я болтался как дерьмо по проруби.       В магазин заглянул.       Но, не надолго.       Затем и в школу, где нашел Липстика за прочтением стопки смятых листов.       — Это что за хрень? — Пробормотал я, отодвигая вещи Гаса к стеночке и усаживаясь на свободный край скамьи.       — Небольшая постановка, как плата за то, что наши «очень цензурные» песни позволят спеть.       — Спектакль?       — Ноу, Рождественская сказка о том, как все мы будем жить долго и счастливо.       Я состроил знатную морду.       — Ты же, вроде, хотел бросить школу. Музыкой начал заниматься.       — Уже бросил. И уже занимаюсь, — Я прищурился. — Готов к выступлению?       — Господи, да я уже все пальцы протер, повторяя твои «сердца».       — Будем без Мико, — Я перевел взгляд на беснующихся поодаль учеников.       — Ты так и не поговорил с ним?       — Мне кажется, что он малость странный. — Я впечатал кулак в щеку.       — Покажи хоть одного нормального в наше время, — Гас отбросил копну волос за спину, тыкая пальцем в первого проходящего. — Думаешь, он — нормальный?       Я смолчал, но Гас продолжил гнуть свою линию.       — Ставлю бакс на то, что у тебя не получится внедрить Лили в нашу тусовку.       — Ставлю сто баксов на то, что он в меня даже влюбится, — Я рассмеялся.       Потом пригрозил Гасу пальцем, вытаскивая из кармана сотню, и шлепая ею о столешницу. — Гас, я не буду спорить на человека. На что угодно, кроме этого.       — Целая сотня? — Парень поперхнулся. — Ты — чокнутый.       — Я знаю. — Я снялся с места, покидая класс. ***       Если я и видел что-то со сцены, то особо не стремился это разглядеть.       Если же мой взгляд случайно упал на кого-то, то прошу меня простить, ибо я вовсе не хотел этого.       Все, что значилось в поле деятельности — микрофон, гитара, барабаны, клавиши, — вот на что уходило мое внимание.       Что ж, Линде хотя бы на концерт явился.       Я вышел на перекур, бегло оглядев помещение и столкнувшись взглядом с белокурым визави.       Не смея обманываться, я счел эти переглядки за чистую случайность. Полно думать, что весь мир крутится вокруг тебя. Очнись, Вало…       Настройка звука не заняла много времени.       Я побродил вокруг микрофона, глядя, как хор сваливает со сцены, оставляя место для нашей группы.       Не любил я всю эту дичь про воскрешение святых из мертвых, как и песнопения…       Если я и был больным, то не меньшим больным, чем верующие. И я бы не стал их оскорблять, если бы они не называли меня атеистом.       Может я в гномов верю, кто знает…       Как и следовало ожидать, учитель музыки, он же ведущий, отнял у меня микрофон на третьей песне.       — Вы серьезно? — Миге мрачно посмотрел в толпу учеников, поднимаясь с места. — Хорошо хоть видео успели записать.       — Здесь школа, а не рок-клуб. — Проверещала математичка, прогоняя нас восвояси.       — Не похоже на фуррор, — Гас закатил глаза.       — А мне кажется, что мы им понравились, — Смело заметил я, глядя на любопытные личики, провожающие нас закулисы.       Смыв с себя нелепый грим, я немного поторчал перед зеркалом, собираясь с мыслями.       Не такой уж он плохой — первый раз.       С нервами у меня всегда был полный порядок. Я не боялся выступать лишь по одной причине — было плевать на отрицание нашей музыки, на то, как нас воспримут.       Ничего страшного не случится, если я где-то налажаю… Будет хуже, если буду сидеть сложа руки.       К тому же, это всего лишь школа. Не Дом Культуры, не стадион.       — Здорово получилось, — Пробормотал Марджера, встречая меня у школы.       — Спасибо, — Сдержанно откликнулся я, стараясь вымести из памяти прошедший день. — Поедем в бар?       — Хочешь накидаться? — Понимающе спросил друг.       — Да, что-то вроде того…       И вот, совсем скоро, туалетные сценарии повторяются.       Порядком поднадоевшие, они отодвигают меня от истинной сути происходящего.       Той реальности, где я должен осмелиться завязать знакомство с новым героем моей скучной истории…