Похороненные сердца 3. Навсегда.

      После концерта Линде Линдстрем испарился на долгих две недели.       Клаустрофобически узкий лифт гнал мое тело на девятый этаж, к преддвериям некого офиса, где, зажав в потных ладонях неясные наброски будущего логотипа группы, я расположусь на тошнотворно-мягком диванчике, ожидая свою очередь, как способ выхода из маниакальных раздумий.       Возвращаясь к предыдущим событиям, о которых рискну умолчать, я примерно понимаю за какими делами мог погрязнуть мой дражайший друг.       Не далее как вчера, я бахнул ну просто умопомрачительную идею обосноваться на выходных у Йонне Аарона.       Почувствовав поддержку второго, во мне проснулось нечто схожее с надеждой. И пусть я думал так лишь до наступления следующего месяца, в начале которого был готов проститься с музыкой раз и навсегда.       Слишком быстрый взлет увенчался скоропалительным падением.       Вовсе неудивительно, случись это не в первый раз.       Уже представляя Линде, обернувшего ноги пледом и устремившего мечтательный взгляд на горизонт, я проводил взглядом предыдущего клиента, поднимаясь с дивана.       Любил ли я его…       Любил ли он меня.       Никакой уверенности, никакой надежды будто у нас получится что-то сродни книжным отношениям с аппетитными названиями в духе «роковая страсть» или «неудержимая похоть».       А может я и вовсе не был готов к такому раскладу событий.       Пожалуй, мне давно пора признаться, что я вряд ли смогу полюбить кого-то так, как пою в своих песнях.       Мой максимум — это два часа спокойного состояния без желания убить кого-нибудь.       Мой минимум — это хлопки глазами в очередных признаках непонимания.       Что же делаю я сейчас?       Не от боли несусветной прячу истинное выражение своего лица, желая оказаться рядом с тем, кто готов принять меня таким, каков я есть?       Вложив файл с бумагами в руки рекламного агента, я бросаю сквозь сжатые зубы приятного дня, но звучит это с моих уст, скажем прямо, весьма недоброжелательно.       Покинув комнату, я бегу, нет, лечу к Йонне.       Странно, но мне приятно знать, что он будет там, где я его оставил.       Пусть это и звучит несколько потребительски.       Очередной выход группы Негатив провожают жаркими аплодисментами.       Прождав час у красочной афиши, я встречаю Аарона, как тому и подобается, с понурым лицом, красноречиво сложенным в оригами между бровей «всё дерьмово».       — Что опять?       — Я люблю тебя.       — Ты снова поругался с Линде? — Парень прислоняет гитару к комбоусилителю, чтобы освободить руки для крепкого рукопожатия.       — Такое ощущение, словно я делаю что-то не так. Знакомо?       — Пожалуй. — Йонне сузил глаза, кивая проходящему мимо Кристусу. — Я ушел.       Спустившись на парковку, мы сели в такси.       Йонне посмотрел на одинокие цветы, забытые кем-то на заднем сиденье. Покрутил их.       — Иногда, любовь — это забрать цветы, потому что они никому не сгодились, — Он положил их к себе на колени. — Ты бы их взял?       Я отмахнулся, отодвинувшись на самый край.       — На кой-они мне?       — И я так же думаю. Привезу их в номер.       Весь оставшийся путь мы молчали, думая о чем-то своем.       Привыкший к номерным клетушкам, Йонне заложил прядь волос за ухо, открывая дверь хостела.       — Располагайся.       Я налил себе воды, кинув понурый взгляд на зеркало.       Да так и прошел мимо, в комнату.       Йонне порылся в сумке, доставая ножницы.       Срезав чудовищную упаковку, словно плафон, с помятых роз, он водрузил цветы в графин, наблюдая за тем, как рубиновые лепестки укладываются на столешницу.       В свою очередь, я смотрел на него, удивляясь этой несусветной… Женственности?       Не думаю, что можно отождествлять эту черту характера с мужской или девичьей, это, скорее, иное. Не подвластное какому-либо определению.       И, в сотый раз, я поражался его одиночеству.       Успешный, умный, красивый…       — Почему ты один?       Йонне отвлекся от роз, выпрямляясь.       — Это не так плохо, как ты думаешь.       — Нет, ты не понял. Я не хочу сказать, что ты несчастен…       — И, конечно, ты подозреваешь, будто я не пытался совладать с этим, да? — Он улыбнулся. — Есть такая вещь — гармония. В тишине ее больше, чем в попытке реализовать то, о чем так страстно судачат мои спутники.       — Ты, как всегда, о своем. — Я притулился к окну, глядя в ночь.       — Меня забавляет то, как умело ты переключаешь внимание на мои привычки.       — Знаю, что сам не лучше.       — Выберешь ли ты одного из нас? — Йонне лег на кровать, накрывая ноги пледом. Даже разуваться не стал.       Только одному Богу было известно, как сильно он устал.       — Я не могу выбрать. — Я сжал челюсти, мои глаза выражали полнейшее отчаяние.       — Почему, — Блондин тихо рассмеялся, — Почему ты все время приходишь ко мне? Я схожу с ума, когда ты звонишь мне, или приходишь за мной на край света, чтобы я тебя выслушал… Ты даже представить не можешь, что это для меня значит.       — Потому что я не могу без тебя, тупорылый ты мой, — Сознался я. — И без Лили не могу. Господи, как же я встрял.       — Ты же помнишь, что мы друзья. Мы так договаривались. — Йонне стянул с себя футболку, начиная медленно разуваться. Вот-вот и положит голову на подушку, предвкушая крепкий сон.       — Ты точно знаешь ответы на все вопросы.       — А ты — нет? — Он удивился. — Откуда мне знать, чего ты хочешь?       — Я потерялся.       — О, это то, о чем мне хочется слышать в час ночи, вместо приятного сна в обнимку с плейером. — Прогудел парень, делая вид будто ему вовсе не до меня.       — Может и не было бы этого всего, если бы я поехал тогда с тобой. Представь, какую бы мы группу с тобой сколотили…       — Ты уже жалеешь, что встретил Линде? — Йонне сдвинул брови.       — Если быть откровенным, то о таких встречах вообще невозможно жалеть. Просто вы — разные.       — А если меня взбесить, так вообще — одинаковые, да? Не замечал, как легко и просто я могу скопировать кого угодно? Но, суть, ведь, не в этом. Я, слегка, мягок с тобой, Вало. Али ты жалеешь, что не сумел урвать лавры, которые я заимел, покуда ты носился сломя голову со своей треклятой любовью?       — Гори в аду, если ты так думаешь, — Я слез с подоконника, нарезая круги.       — В сложившейся ситуации я вряд ли смогу чему-то удивиться…       — А если по-честному, на кой-тебе эта сцена? Сдается мне, ты не в особом восторге от внимания обращенного в твою сторону. — Предположил я.       — Сцена — деньги. Деньги дают мне свободу. Мне не приходится ломать голову о завтрашнем дне. Да и вообще… Ты не прав. Я люблю свою музыку.       — Конечно, — Я опустошенно бухнулся на кровать.       — Боюсь, я знаю, что тебя гложет. — Йонне потянулся за минералкой, и я не мог проигнорировать его отлично сложенное тело.       Пусть я тысячу раз не прав, но… Не демонстрирует ли он мне его сейчас?       Впрочем, это могли быть лишь мои нечистые мысли.       — Когда ты получишь желаемое, — Продолжил тот, напившись, — То опять остановишься. И на этот раз это будет нечто иное. Эта остановка будет сулить твою неосведомленность.       — Ты о чем?       — Получать и гарантировать — две разные вещи. Где гарантия, что ты смог бы стать мне кем-то большим, чем просто другом? К большому сожалению, ты упускаешь один немаловажный факт — мои счеты на наши с тобой отношения.       — Разве — нет, или я чего-то не догоняю? — Я осекся.       — Я рассматриваю союз с человеком деятельным. Выходит, лет через пять мы могли бы стать чем-то вроде тандема. Но, боюсь, через пяток лет, мои взгляды изменятся столь сильно, и я еще буду удивляться, как…       — Конечно, — Я закатил глаза. — Как ты можешь меня обманывать?!       — Никого я не обманываю, — С грустью откликнулся Йонне, играясь с собачкой на ширинке. — Чисто по факту толкую.       — Пххахах, — Смеюсь, — Извините, что не до рос до Вас, Ваше преосвященство.       — Это не столько смешно, сколь трагично. — Протянул друг. — И вообще, если на то пошло, ты не в моем вкусе. Я бы с Кристусом переспал, или с Лили…       Я долго хохотал, пытаясь прийти в себя.       Серьезно?       И он думает это могло бы меня унизить?       — Да ты просто пользуешься случаем, что я размяк.       — Пользуюсь, да. Это забавно. — Он развел руками. — Сумеешь доказать обратное — я не против.       — Не выходит из головы эта книга…       — Мне кажется, Линде сделал уже свой выбор. Твое дело — перестать ему лгать.       — Вы с ним, случайно, не в сговоре? — Настороженно поинтересовался я, сдвигая брови.       — Ну, мы общались какое-то время, но о тебе не разговаривали. Думаю, для него, как и для меня, это является больной темой. — Уклончиво ответил Аарон.       — Моя больная тема — это исследовать твое тело. Не знаю почему, но мне хочется прикоснуться к тебя всякий раз, когда ты проходишь рядом: манящий, одинокий, скромный…       — Ты слишком идеализируешь меня в себе. Уж поверь, тут нет ничего необычного. — Он обвел себя рукой. — Такое же, как и у всех.       — А как же химия, о ней ты, верно, позабыл?       — Химия Линде гораздо притягательнее. Впрочем, я устал тебя отговаривать. Ты мог бы запросто проверить, что к чему.       — Прямо сейчас? — Я съежился.       — Да. Просто иди ко мне.       Я перебирался со своего края кровати целую вечность.       Нет, злую игру он затеял.       Чем ближе было его лицо, тем меньше становилось пространства для сердца в моей грудной клетке. Странно, что снизу всё молчало.       Жаркое, вспотевшее до седьмого пота, тело было почти в миллиметре от моего.       Я знал, что делать дальше, но медлил.       Что ему может нравиться?       Вы в курсе?       Вот и я — нет…       Разыгравшаяся фантазия враз оживила мой член.       Это ненавистное чувство немедленного наслаждения повисло пеленой перед глазами. Скорее животного в нем было больше, чем человеческого.       И, словно пьяный, или больной лихорадкой, я вряд ли мог осознавать эту реальность в настоящем ее времени. Будто кто-то специально перевернул ту кверху дном, выметая из ряда привычных соображений все нормальные и замещая их сумасшедшими и назойливыми.       Убирая длинные светлые локоны с впалого живота, я прикоснулся к нему губами, заглядывая в задумчивые, голубые глаза Аарона.       Он расслабленно провел пальцами по моей щеке, прикрывая веки и направляя мою голову вниз.       Его член чуть привстал.       Меня всегда привлекало подобное зрелище. Особенно, когда заветную цель облегали кожаные джинсы.       Чисто с эстетической точки соображения, я бы даже не стал заходить столь далеко, только бы любовался, изредко толкаясь в собственную ладонь, чтобы замарать своим восхищением дурацкий ковер с затейливым рисунком.       Говори мне это не единожды, как сумел бы обуздать свои желания в пределах данного мне слова, но не дрожи, предательски подаваясь на мой рот.       Вряд ли ты смог бы предвидеть, как дернутся твои бедра, когда я начну погружать в себя твой налившийся кровью и желанием член.       Йонне…       — Рефлексия, — Хрипло говорит он, — У каждого она есть.       — Ты пытаешься оправдаться?       — Мммм, — Он устало стонет, оставляя мой вопрос без ответа.       Покончив с нехитрой процедурой, я замечаю, как Йонне сам подстраивается под меня.       Тут все ясно.       Ни смазки, ни масла, ничего такого, но мне и не надо. Он сам весь желанный ровно настолько, что войди в него прямо сейчас — ухнешь в пропасть, только поминай, как звали. Зовущий, преданный, готовый ради меня на всё.       Его шелковые волосы, я и не думал, что они могут быть такими, не жесткими, как у меня, или у брата, а приятными, как прикосновения бархата, схвачены в кулак.       Я бы мог, наверное, остановиться, но не знал зачем. Словно навсегда потерял себя в беспрестанных лабиринтах «за» и «против».       Если я не сделаю это сейчас, то, наверняка, стану жалеть.       Пора бы покончить с этими недомолвками и тупиками.       Вряд ли они доставят мне подлинную радость.       Как это дико и забавно, когда толпы фанаток сейчас бродят где-то поблизости от этой гостиницы, припоминая прошедший концерт, и вставляя в фотоальбом карточку со своим кумиром, я обладаю их безупречным идолом, являясь частью долгой и сложной истории, о которой, дай бог, никто и никогда не узнает...       Даже сам Аарон не ведает, как я боготворю его тело, ум и душу.       Какой трепет испытываю, когда он силится приютить у себя в номере очередную пичужку, или, забыв про гнет и усталость, отплясывает, по-детски, радуясь новой удачной композиции.       Пусть это будет чем-то сокровенным, как истинное мое лицо, которое я никогда не показываю.       Как кожа с обратной стороны сердца, та самая, где кошки скребут...