Похороненные сердца 3. Навсегда.

      Чувствуя себя совершенно разбитым, я понял, как хорошо не иметь за пазухой камня.       В привычном водовороте сомнений помноженных на беспрестанную гонку по наклонной плоскости, я давно перестал искать смысл в своих поступках.       Желание немедленное и беспристрастное к моральным принципам, сладкое, как запретный плод, хаотичные движения в болоте, и без того, мутном, — всё это было столь же привычным, как и множество действий, совершаемых мною по старой памяти.       Поняв, что не смогу замолить прощения, ибо не было во мне этой самоотдачи, как в моих спутниках, я решил приступить к работе над музыкой, ибо не видел более спасения ни в чем, что казалось мне ранее отдушиной.       Теперь, мне чудилось, я начал было понимать от чего бежал Аарон.       Вынув из уха наушник, я подпер подбородок кулаком.       Брат бродил по комнате, заучивая какую-то псевдо-важную ересь, которая мне показалась сейчас крайне-бессмысленной при сложившихся обстоятельствах.       — Мы убиваем лишь себя, в желании постигнуть верховенство. Меняя столь короткий срок на никому ненужное главенство, — Изрек я, покачав головой.       — Аристотель?       — Нет, Йонне Аарон.       Йессе забрал у меня плейер, откладывая его на полку.       — Как-то ты совсем стух.       — Просто взрослее стал, — Устало ответил я, пребывая в неких раздумьях.       — Йонне сам не свой. Чем вы там занимались? — С подозрением поинтересовался парень.       — Тебе только скажи…       — К большому сожалению, ты думаешь только о себе. Извини, но я догадался.       — Это было нетрудно.       — Что ж, — Процедил брат, — Я давно привык, что у нас всё не как у людей. Впрочем… Вас не должно смущать мое присутствие.       — Я не думаю, будто должен перед тобой извиняться, ясно? — Я вскочил, забирая ключи в карман. — Кто ты такой вообще?       — Каков подонок, — Умирающим шепотом изрек брат, перекрывая мне выход рукой. — Мы еще не договорили.       — И давно в тебе проснулась эта странная нежность? — Я поневоле остановился.       — Тебя действительно не волнуют мои чувства к этому человеку?       — Сопливая баллада — вот твои чувства…       — Ты просто тварь.       — Приятно познакомиться, я такой, какой есть. Что-то еще?       — Это ты здорово придумал, что тут скажешь… В другое время как другие люди меняются в твоем окружении, ты готов костьми лечь, чтобы не извиняться.       — Это их проблемы — меняться или нет, ясно? Я — не хочу.       — Тогда не удивляйся, когда в скором времени рядом с тобой никого не останется. Вряд ли у Йонне найдется свободная минутка, чтобы в очередной раз выслушивать твой бред о вечности проведенной вместе.       — Вчера я понял, насколько ничтожна моя идея возобновить с ним хоть какое-то общение.       — Послушай, — Брат тяжело вздохнул, — Съездить бы тебе по роже, честное слово…       Он отошел в сторону, подворачивая рукава рубашки, чтобы отвлечься.       Я стоял смирно.       Тут всё ясно: либо мы подеремся, либо я попытаюсь его услышать.       — Вилле, у Йонне тур. Этот человек жрет таблетки, выматывается, спивается. А всё почему? Потому что, вместо привычного отдыха, он должен расхлебывать твои перлы.       — Надеюсь, он не скинется из окна своего номера мне в отместку. Бедняга.       — Я лучше тебя. — Йессе сжал зубы, прикладывая неимоверное усилие, чтобы не распустить руки. — Даже не пытайся сыграть на моей человечности. Уж не знаю, что там стряслось в твоем маленьком, тупом мозге, но это вряд ли напоминает мне прежнего тебя. Еще недавно ты мог допетрить.       — Вот и будь хорошим мальчиком, мой золотой, — Откликнулся я, перешагивая порог, чтобы раствориться в самом себе.       У всех своя реальность, выдуманная или нет, это я понимаю.       Когда два отрицательно заряженных электрода соприкасаются, то нет ничего удивительного в их поведении.       Белый и черный, как непроглядная ночь…       Оставшись наедине, я попытался переосмыслить свое поведение.       Однако, усталости во мне было больше, чем здравого желания что-то исправить.       Мы ни о чем не договаривались и ничего друг другу не обещали.       С Лили — да. Но не с Аароном.       Понятно, немного эмпатии существенно помогло бы процессу, не будь я столь жестоким и лицемерным.       Единственный человек, к которому я бы мог сейчас пойти — Лили.       Он ещё не знал о моих тайных похождениях, и то было вопросом времени, как скоро гитарист узнает об этом.       Мы пересеклись совершенно случайно.       Словно во сне, будто заранее договаривались о возможном разговоре.       Эта связь настораживала меня.       Линде сидел в парке. Такой мрачный, взрослый.       Было видно, сколь сильно ему неприятно мое общество.       Подвинувшись, он закрыл дневник, вложив в него ручку.       — Ты вернулся.       — Вернулся, — Пробормотал он, вскидывая голову.       Вместо обыденного приветствия мы старались привыкнуть к обществу друг друга.       Надо бы расслабиться, но я совершенно забыл, как это делается.       Одно дело куда-то идти, а сидя напротив друг друга ты просто обязан придумать тему для разговора.       И, слава всем святым, тему изрек сам Линде.       Ибо разговоры о группе его заморачивали так сильно, как, пожалуй, ни одного участника ХИМ.       — Хитрое у него имя. Я решил звать его просто — Алекс.       — Ну и чего же натворил этот Алекс? — Я выжидающе ухмыльнулся.       — Выгнал Миге.       — Сдается мне, это лишь начало.       Как бы сильно я не сходил с ума от перфекционизма всё равно бы не смог вот так вот запросто избавиться от человека, с которым провел большую часть своей сознательной жизни.       Впрочем, сейчас мы говорим о Алексе, который Миджа и знать-то не знал. Разве что по репетициям, которых, кстати говоря, становилось всё больше и больше.       Более выдающихся поползновений в сторону музыкального Олимпа не наблюдалось.       Ты хоть четыре раза в день проведи — а толку-то?..       — Интересно, как так вышло? — Я недоумевал, представляя себе ситуацию, при которой сумел бы проститься с нашим вонючкой раз и навсегда. Но, увы, не находил таковых.       — Я думаю, дело тут вовсе не в игре. — Заключил Линде.       — Может, в стиле? — Предположил я.       — Или в весе, — Линде сморщился. — Неповоротливый тип, так он его назвал. В общем, ничего удивительного.       — Что будем делать?       — Знаешь, меня больше веселит час расплаты. Предпочитаю подождать, — Он счастливо улыбнулся, откинувшись назад.       — Ты и о нас с тобой того же мнения?       — Отчасти. — Блондин задумался. — Зачем суетиться, если исход событий ограничен лишь во времени?       — Меня восхищает твое спокойствие. — Я опустил голову. — Другое дело махать руками и подгонять это самое время.       — И чего ты этим добьешься? — Умиротворенно вопросил спутник. — Выставишь себя большим дураком, чем являешься на самом деле?       В его исполнении всё выглядит чертовски просто…       — Надеюсь, информации о Миге не выбила тебя из колеи?       — Отнюдь. Есть набросок для песни «пожалуйста не уходи». Я смущенно пропел припев, покосившись на Линде.       Тот хмыкнул.       — Добавим туда немного кантри, как думаешь? Простенькие барабаны на заднем фоне.       — Ты так ее видишь? — Я удивился. — Интересно, как это будет звучать на самом деле.       — Можем проверить, — Линде открыл дневник, что-то записывая. — Сходим до меня, возьмем нужные инструменты, затаримся провизией…       Я радостно накрыл его писанину ладонью.       — И как это понимать?       — Я благодарен тебе за то, что ты способен заниматься такими вещами. Я слишком вымотан, чтобы продумывать план действий.       — Зато у тебя есть еще одна песня. Мне ничего в голову не приходит. А всё, что приходит — я уже где-то слышал. — Линде покивал, вставая.       Был бы он так радостен, если бы я рассказал ему правду, о том, какой я…       Эта мысль не давала мне покоя.       Спустя час, я притулился к микрофону. При близком контакте он казался мне странным чудовищем, с которым я не мог совладать.       Тут я понимал, как важно загнать свой голос в привычную колею, чтобы не испытывать дискомфорт больший, чем того требовала ситуация.       Задушенно вздохнув, я начал петь.       Наверное впервые я понял, как просто говорить с самим собой звуками.       В природе не было нужных слов, которые наделяли бы нужное чувство истинными эмоциями.       Как «раскат» не смог бы описать подлинную красоту грома, или «плеск» воспроизвести нежный шум волн у подножья утеса.       Как «прикосновение» обличить ряд волнующих ощущений ни сколько под кожей, но в сознании…       — Ты просишь ее не уходить… — Произнес Линде, вставая рядом со мной. — Ну?       Он пронесся пальцами по грифу гитары, извлекая характерные звуки.       Я не переставал восторгаться его сноровкой.       — Пожалуйста, не уходи, — Попросил я низким голосом.       — Нет. Ты собой любуешься. — Парень улыбнулся, начав всё сначала. Беззвучно шевеля губами, он смотрел мне прямо в глаза: «пожалуйста, не уходи».       — Меня смущает то, как ты смотришь. — Растерянно ответил я, прижимая к губам микрофон. — «Не уходи», — Ты доволен?        — Скажи мне «это», чтобы я поверил.       — Почему каждая наша репетиция превращается в дурдом? — Поинтересовался я, заматывая шнур на запястье и распевая во всю глотку: «не уходи».       — Сам виноват, — Линде заржал, выдавая мощное соло и уходя куда-то в себя.       Когда я понял, что беда миновала, то вернулся к привычному исполнению, слегка задумавшись.       Лили растворился в углу комнаты и песня, изначально предназначавшаяся некому призрачному герою, стала вдруг понятна для меня самого.       — Мы расстаемся, но я хочу, чтобы ты знала, где бы ты не была, моё место рядом с тобой… Любовь слагает нашу песню, но мы терпим неудачу, когда поем в одиночку. Куда бы ты ни пошла, я последую за тобой.       Линде скорчил отвратительную гримасу обожания. Я, молча, кинул в него подушкой.       … — Ты пытаешься быть сильной, но ты всегда так одинока. Чтобы я не делал, я делаю это неверно. Смерть поет нашу песню, и мы нетерпеливо вторим ей. Что бы ты не делала, я обожаю…       Еще один взгляд прилетает в мою сторону, но мне уже плевать, ибо я почти ору:       — Не отказывайся от жизни! Не отказывайся от любви! Не позволяй уйти доверию и страсти!       — Быть бы мне этой уходящей красоткой, — Пробубнил длинноволосый, заткнув меня движением ладони.       Начиная играть соло, он, вновь, поравнялся со мной, глядя куда-то в сторону.       На этот раз он вел себя задумчиво, словно «принюхивался» к звукам, которые витали сейчас в этой комнате.       — Давай вместе последние четыре строчки, — Попросил парень, улыбаясь.       — Ты чертовски несерьезен, — Ответил я, делая вид, будто меня ни капельки не волнует его поведение.       Чувствовать его рядом с собой было вообще чем-то сложным и многогранным. Я до сих пор не верил, что он тоже способен петь, ибо представить того за сим занятием становилось практически невозможно.       Он, то и дело, замыкался в себе, а понятие пения представлялось для меня неким раздольным, открытым, страстным процессом.       В целом, он отлично справился…       Когда мы потеряли всяческий интерес к инструментам, я принялся готовить ужин из всего того, что нашел в холодильнике. И еще кучки тех продуктов, которые приобрели в ближайшем супермаркете.       Наша позиция была предельна проста: мне не приходилось переживать о Линде (сам справится, если что), ему же совсем не обязательно было знать, чем я шебуршу в пакетах.       Эта безраздельная свобода случайно осадила дурные мысли, позволяя восхищаться повседневными радостями, которые я разучился замечать в виду сложившейся драмы.       А может и не было никакой трагедии.       Может, я сам навертел в своей голове черти что…       — Мне кажется, или ты слегка потеплел после нашей последней встречи? — Линде зашел на кухню, прихватив с собой гитару.       Предпочитая не тратить время на ожидание моего ответа, он мастерски расправился со старыми струнами, начиняя колки новыми — надежными, ровными, свежими.       — Так и есть, — Я кивнул.       — Это потому что Аарон уезжает? — Осведомился парень, водружая тюнер на гриф.       — А? — Я онемел.       — Мы с ним сегодня разговаривали, — Безразлично ответил Линде, слегка поведя плечом.       Знаю я эту его привычку. Значит не так ему и всё равно, просто сдерживается. А это движение — еще одно титаническое усилие, чтобы не взорваться.       — Видимо, да. — Со вздохом ответил я. — Тебе же виднее, какие у меня планы на сей счет.       — Ну, рано или поздно, это должно было случиться. Не место ему здесь.       — Да уж. Если здесь и жил дух мизерной перспективы, то точно исчезнет после его отъезда. Кстати, — Линде оторвался от своей любимицы, — Он оставит мне свои наработки, если тебе это интересно.       — Хм… Что он тебе еще обещал оставить? — Я почувствовал укол ревности.       Невыносимо было представлять будто у этих двоих мог сложиться чисто житейский разговор на уровне профессионального интереса.       К тому же, я не совсем понимал, что именно меня задело в данном известии.       Решив отодвинуть свои предположения на второй план, я делано улыбнулся.       — В общем-то, ничего. А, еще подарил мне шоколад. — Линде развел руками. — Прям в точности тот, который мне нравится. Грустно лишь то, что у меня с собой даже календарика сраного не было, чтобы подарить взамен.       — А какой шоколад тебе нравится? — Я сузил глаза.       Линде достал из джинсовой куртки смятую коробку от шоколада, положив ее подле меня.       — Ты ее как трофей носишь? — Я истерично расхохотался.       — Да нет. Просто забыл выкинуть.       Выглядел он каким-то напряженным.       Вот тебе раз.       Что я не мог себе представить, так это то, что Йонне умудрился найти свой ключик даже к Лили, хотя, их можно было вполне окрестить соперниками.       Забавно.       — Вилле, в чем проблема? Завтра он уедет, и вся наша жизнь потечет прежним руслом. — Друг развел руками.       — А здесь он почему остался на столь долгое время, не пояснишь?       — Говорил что-то про вдохновение и радость от общения. Постоянно хвастался чем-то новым. Выслал диск со вторым альбомом.       — Он радоваться умеет? — Я призадумался. — А то я подумал, словно он ни о чем, кроме нас с ним говорить не может.       — Ну… Мы с ним тоже о тебе говорили.       — Ворковали, значит.       — Вилле, ты странно себя ведешь. Совсем не похоже на тебя предаваться зависти, или чему-то схожему.       — Он — мой друг, а не твой.       Линде расплылся в улыбке.       — Во-первых, это сейчас прозвучало, как детская обида, во-вторых, Йонне может общаться хоть с десятком людей, кроме тебя. В-третьих, чего это тебя вообще так волнует. Даже с его новой девушкой вы как-то ужились!       — Йессе не совсем девушка, если ты не знал, — Я многозначительно вперился в собеседника.       — Да я и не о нем.       — Шикардос. Чего от меня еще утаили? Почему нельзя было делиться со мной вот такими простыми житейскими перемещениями и планами?       — Интересно, ты сделал что-нибудь для того, чтобы он тебе о них рассказал? Спросил, например.       — Толку-то спрашивать, он все равно ничего не расскажет… — Я отвернулся, сдерживая обиду. — Об отъезде он тоже ничего не сказал.       — Может, если бы ты не оставил его утром, как оно обычно бывало, он бы поделился бы с тобой не столь радостной новостью? — Линде всплеснул руками.       У него даже голос изменился. Стал покладистым, музыкальным.       Эти перемены не могли остаться незамеченными мною.       — Я хотел… Но к нему просто так не подступишься.       — Это не так. Возьми нас в пример. Я был готов рассказать тебе, куда уезжаю, но ты не выходил на связь, а в последнюю встречу просто развернулся и ушел по своим делам… — Линде вздохнул, обнимая гитару. — Вот почему ты никогда не узнаешь, что у меня или у него в голове. Тебе это попусту не интересно.       — Мне интересно, — Возопил я. — Просто меня растили по-другому. Кому-то предельно хорошо лишь от того, что он здесь и сейчас…       — И это я тоже способен понять. Поэтому я рядом с тобой, если ты этого еще не заметил. — Заключил Линде, поднимаясь с места, чтобы скрыться в комнате.       — Завтра я еду на вокзал, — Зычно прибавил парень, впервые поделившись со мной планами. — Ты со мной?       — А это еще зачем?       Он высунул недовольную моську из-за угла.       — Йонне, блин, проводить.       — А…       Вконец смутившись, я уткнулся в остывший чай.       Голова саднила от услышанных мною фактов.       Выходит, всё это время меня никто не отпускал.       Ровно, как и я сам.