Надежды вечная весна

От дома к дому перебегали фыркающие шепотки, надежно закупоривающие двери и прячущие внутри цокающих в раздражении жителей Лютного. «Авроры-авроры-авроры», — отдающие долгим «р» в горле слова, которые разносит ребятня из Чёрных, негласно взявшая на себя роль оповещателей. Быстрые два стука по запертым дверям или деревянным ставням, эхом повторяющиеся внутри — тоже условный знак, предупреждающий о рейде домоседов, скрывающих своё существование. Следом пройдутся крадущимся шагом маги в форме, отправленные на задание — поимку преступника из тех, что в розыске, или на сбор «дани». Белые, ведущие условно легальный бизнес, обязались отваливать в казну условную сумму, как бы в уплату молчаливого разрешения продолжать дело. Брюганы, Шайверетчи, Борджины, Коффин — все они отсыпали часть выручки в карманы краснопёрым птичкам из министерства, чтобы сохранить свои лавки или пивные. С ушлых магов, которые обзавелись не только врагами (от которых благоразумно в Лютном прятались), но и денежным состоянием, брали «дань» за дальнейшую слепоту в их отношении. Хочешь прятаться? Ради всего святого, только монеты на стол. — Авроры, — сообщила Хоуп, заглядывая в открытую аптеку Шайверетчей, на что получила сдержанный кивок от Эша, а с полок тут же исчезли несколько флаконов с подозрительным содержимым. С дедом Эрики у девочки сложились хорошие и, наверное, взаимовыгодные отношения: она выполняла работу юной зельеварши и таскала заказы в разнообразные заведения, в которых в свою очередь попутно обзаводилась маленькими подработками, а Эш радостно подсказывал, какое именно зелье ей стоит принять для возвращения воспоминаний. «Не люблю я Брюгана и ищеек его — понятиями не совпали, но тебе помогу» — приговаривал пожилой, но не потерявший хватку и силу, маг. Вообще-то он был единственным человеком, посвященным в проблему (и то по профессиональным соображениям, он все же аптекарь) но за свои старания и помощь Хоуп получала от него простейшее зелье памяти. «На душе от тебя ладно становится, — оправдывал свою щедрость Эш, — И Рикки тебе покровительствует». Сваренное из самых дешевых ингредиентов, мудрено модифицированное, оно стоило полтора сикля само по себе, но добавки к нему шли «подарком» и усиливали действие «Памяти прошлого». За одно только знакомство с маленькой Шайверетч стоило благодарить мисс Айвори… Зелье было горьким. Или горькими были воспоминания, стихийно вырывающиеся из густого тумана забвения? Они всегда становились неожиданностью, застилающей взгляд тьмой и перехватывающей дыхание на судорожном полувдохе, отчего удержаться на ногах ровно не получалось. Хоуп никогда не могла угадать, в какой момент зелье подействует: через месяц после приема первой дозы или через час после выпитого третьего флакончика — хорошо, если она окажется в безлюдном закоулке или пустеющей комнате «Ша Нуара», которую ей разок доводилось видеть за доставкой зелья потенции. На Диагон аллею выбираться стало неприятно после случая с меткой вора, и Хоуп с ещё большим усердием принялась за дело. Туда сбегать, обратно, донести письмо и выстирать комплект постельного белья. Кто бы знал, что некоторые жидкости — назовём их так — и капли первой крови простым «Тергео» не вычищаются! Мадам Хель уже было хотела клятву потребовать, что её проживалка в бордель не сунется, но передумала, как увидела часть задолженных денег — Хоуп недавно повезло на Ватерлоо стащить два шестипенсовика да ещё одну крону и удачно выменять их на четыре сикля вместо трёх. Это, видимо, смягчило недобрые порывы хозяйки, и койка осталась за девочкой, как и подработка. — Расскажи о себе все, что помнишь. Ты ведь потеряла память, верно? — полутемная гостевая комната в «Виверне» и сэр Брюган, вкрадчиво задающий девочке простые вопросы. В мыслях не возникает сказать неправду, выдумать красивую историю — сейчас Хоуп точно могла сказать, что ей споили зелье доверия. На её малый вес хватит разбавленных трех капель, а самому Гансу надобно все девять… —…Мне часто снилось, что мы с мамой переезжаем с места на место. Каждый раз все заканчивалось большим огнем, в котором я выживаю, а мама нет. Мне сказали, что я заново родилась, поэтому день пожара стал днем рождения. Тридцать первое октября. Но я никакая не странница, я просто сиротка Хоуп… — у неё всегда был такой голос с хрипотцой, совершенно не характерной ребёнку? И мысли! Какие больные мысли наполняли голову: о женском приюте, о смутном образе матери, вырванном из сна. И почему-то о лохматой рыжей дворняге, которая ласково облизывает ладони. — Я просто сиротка Хоуп, — повторяли в неверии губы, а все её существо отказывалось принять давно известную правду. Родителей больше нет. Нет мамы, она… сгорела? В большом огне, от которого Хоуп получила ожоги, из-за которого лишилась всего. Не придёт за ней отец, чтобы забрать из паба и больше не позволить разносить напитки, слушать похабщину от поддатых магов. Не обнимет мама, сняв с нежных рук перчатки, чтобы погладить по волосам и ласково потрепать щеку, оставив легкий поцелуй на лбу. Родителей больше нет. — Я просто сиротка Хоуп, и мне нужно выбираться отсюда самой… Схлынула неожиданная темнота, а мир все плыл перед глазами, покачивался на неведомых волнах. Ботинок звонко шлепнул по луже, налившейся прямо посреди дороги. Обувка стала ей по размеру только сейчас — конечно же учитывая толстые носки, удачно позаимствованные у Эйвы — хотя ботинки уже видали виды. Истоптанные сотнями подъёмов по лестницам, истертые вилянием в толпе и постукиванием ног друг о друга холодными зимними вечерами у окон ресторана Диагон аллеи, местами даже дырявые, но все равно живые. Это же не только про ботинки, да? — Авроры, — оповестила Хоуп сначала хозяев, к которым наверняка зайдут за очередным вкладом в счастливое будущее, а потом, нырнув на лестницу в подпольную спальню, еще и своих соседей. Сэм закатила глаза и спихнула со своей кровати паренька — видимо, брата — сплюнул в угол мужчина-у-окна, это самое окно плотно закрывая, а Хоуп упала на свой тюфяк, раскинув руки. Она сегодня набегалась от бобби, которые заметили её подозрительно бедную одежду и то, что девочка крутится вокруг больших скоплений людей. Дураков в лондонской полиции не было, но кто бы из них знал про гильдейский лаз и про все тайные места, в которых Хоуп может скрыться. Магглы, им не понять… Мужчины в красных мантиях тоже умеют навести шороху, хотя называть их красноперыми едва ли не преступление, ведь в алый окрашена только парадная форма авроров. Для рейдов стражи общественного порядка предпочитают надевать ничем не выделяющуюся черную с бордовым отливом одежду, которая не сковывает движения и не выдает в них министерского работника заранее. Наверное, конечной точкой группы авроров снова будет Гильдия, из которой они методично выкуривают разыскиваемых наемников. Но опасающиеся облавы уже давно пережидают бурю в Лондоне или пригородах, отсиживаясь у магглов и развлекаясь на полученные у заказчика деньги или задаром. Незавидная у отпетых убийц жизнь, которую они проводят в одиночестве: без семьи и возможности зачать ребёнка, часто без друзей. Их «детьми» становятся диковатые, но смышленые ребята из переулка. Недавно на воспитание взяли Финна, старшего Чёрного, который заправлял бандой мальчишек и которого свои же опасались, но скоро его обучат науке жестокости, бесчувственности. Науке убивать. Не попадаться на горячем, выбирать заказы и проверять их на подлинность — а то авроры горазды выманить на живца — и, главное, владеть оружием. Не только пресловутой палочкой, но и кинжалами, ножами, вымоченным в яде, да и вовремя подлитая отрава была предпочтительнее грубой силы в некоторых случаях. А пару раз в Гильдии слышали хлопки маггловских пистолетов, которые были немодной новинкой и уступали консервативной старой-доброй Аваде, милосердной смерти, как её называли раньше. Первое непростительное, как будут называть потомки. «Здорово, когда умные люди захаживают в паб, чтобы отдохнуть и вместе с тем поделиться умными мыслями», — вынесла вердикт Хоуп, удобнее устраиваясь на тюфяке и вспоминая подслушанную новость, о которой без устали судачили мозговитые маги, смакуя её и так, и эдак. А выходило все одно — под, в первую очередь, Гильдию и иные обособленные общества активно и с долгосрочной перспективой копают, подключая и аврорат, и законотворцев. В том, что закон пройдет все слушания, не сомневались, но принцип действия и его налаживание пока оставляли больше вопросов и поводов для смеха. Не приставят же к каждому волшебнику честного и добросовестного наблюдателя! — Ты ведьма, ничейная: без семьи и рода. Род очень многое значит для магов, он определяет место в жизни, как и кровь в общем-то. И способности, и кем в обществе будешь. Короче, не пустой звук. Я забрал тебя у магглов… — усмехался Брюган в темноте сна, в котором проявилось эфемерное воспоминание. Всего одна реплика, несколько слов, но неприятно, точно Хоуп снова попала под проклятье воришки. Оно сошло с руки, не оставив и следа на месте метки, и вместе с пропавшим рисунком исчезла болезненная слабость. Открывающаяся правда исчезать не собиралась. — Меня забрали с той стороны, — отрешенно повторила Хоуп и почувствовала пробежавшие по рукам мурашки, как будто сказанное вслух предположение мгновенно стало неоспоримой истиной. Как будто одна фраза делала её домом город, спрятанный за проходом в «Дырявом котле» и гильдейским лазом. Гильдейский лаз представлял собой непримечательную выбоину в стене, бережно задвинутую бывшей дверью, снятой с петель. Сквозь неё легко можно пролезть взрослому, а Хоуп так просто пройти в разгромленную комнату. О том, какую роль играла она раньше, оставалось только догадываться, глядя на пустые полки и сломанные прилавки. Возможно, тут была крошечная лавка с посудой и красочным стеклом ручной работы, а возможно тут продавали милые шляпки, жутко популярные ещё десять лет назад. Единственная дверь с выбитым стеклом вела на тихую и несколько заброшенную улицу района Ватерлоо. По соседству с забытым магазином устроился новостной киоск «Ламбэт ньюс», именуемый так в честь официального названия этого боро на юге Лондона. Но все равно его иначе чем Ватерлоо не кличут, одноименный вокзал накладывает свой отпечаток. До Темзы рукой подать, всего-то перебежать через четыре полосы железнодорожных путей, переступая через гладкие преграды рельс, пока на них не появились составы тяжёлых поездов, и влиться в уличный поток людей, лошадей и машин, спешащих на мост. Двухэтажные неуклюжие автобусы, покачиваясь на поворотах, разгоняют круглоглазые кэбы и суетливые машины, маленькие по сравнению с высоким автобусом. Редкие телеги, запряженные конной двойкой, степенно везут свой груз, единственные не поддающиеся всеобщей суете и торопливому движению. Автомобили звонко сигналят, перебивая и перекрикивая друг друга, стремятся прорваться к пассажирам кэбмены, обогнав своих коллег, а между ними бесстрашно лавируют пешеходы. Люди тут — часть бесконечного потока, который кипит в бешеном ритме города; люди тут не обращают внимания на красоту многоэтажных зданий, одаренных резной лепниной, колоннами, купольными крышами угловых домов. Башенки вырастали рядом с тянущимися вверх дымоходами, обзаводились кованными перилами балконы, а дверные и оконные проемы — арочными надстройками. Шум большого города с непривычки оглушает Хоуп, пугают своим масштабом широкие улицы, в сравнении с которыми даже сказочная Диагон аллея кажется узким закоулком Лютного. Гринготтс, роскошный и богатый банк, повторялся тут в каждом доме, а невозможные дети, маггловские выходцы, отчего-то восторгались пряничной торговой аллеей. Хоуп теряется, увлеченная беспорядочным на первый взгляд движением и новшествами, в эпицентре которых она внезапно оказалась. Пугающие машины, от которых она поначалу шарахалась, прижимаясь к стенам домов, показались по-своему потрясающими в металлическом блеске начинённых боков. Магглы, знать не знающие о волшебниках у них под боком, заменили скоростные метлы, аппарацию магов, каминную сеть с летучим порохом и порталы своими изобретениями. Автомобилями всех форм и размеров, с жужжащим под капотом двигателем, поездами, способными перевезти за раз огромное количество людей, гораздо больше, чем любое магическое средство. Да, потребуется больше времени. Да, затратно. Но поражали величие ума магглов, сила мысли и изобретательность, благодаря которым они — без капли магии — придумывают и создают нечто, улучшающее их жизнь. — Их? Меня забрали у магглов, я с этой стороны, я тоже одна из них, скорее всего, столь нелюбимая Брюганами грязнокровка, — одернула себя Хоуп в размышлениях, добираясь до заборчика у набережной. Замысловато изгибалась река, когда-то давно мощным потоком пробив себе путь, своё русло, и так же густым потоком отмечаются люди на улицах. Каждый — точно капля воды в широкой речке, но и капля выбивает свой путь в жизни с поразительным упорством. Долгий или совсем короткий, Хоуп тоже за свою будущую жизнь бьется. Она радостно и бесстрашно перевесилась через ограду, ногами оттолкнувшись от брусчатки, чтобы пытливо вглядеться в глубокий бурый, которым окрасились воды Темзы. Чудно исходила рябью волнующаяся поверхность, упорно не желающая отражать ни пушистые шапки облаков, ни прибрежные здания и кроны деревьев. Хоуп с не меньшим упорством старалась разглядеть себя в тёмной реке, воды которой рассекали неторопливо плывущие — в отличие от наземных сослуживцев — сверкающие окошками паромы и демонстрирующие заполненные палубы корабли. Так бы и людям остановиться, оглядеться по сторонам и заметить красоту и прелесть их безоблачной в абсолютном большинстве жизни. Они же совсем ничего не замечают, не обращают внимания на расстегнутые карманы, потерянные кошельки тоже поначалу не замечают. Вокзал Ватерлоо или Чаринг-Кросс — золотая жила для ловких карманников, как и другие вокзалы, славящиеся скоплением людей и поездов. — Странница, да ещё и прошла очищение огнём на Самайн. Значит нет, — в глазах помутнело, как всегда происходило перед появлением нового воспоминания, и в темноте комнаты паба снова появился Брюган. Он был задумчив, как когда размышлял, на какую квиддичную команду поставить деньги, и не обращал внимания на ошарашенную Хоуп, — Грязнокровка не пережила бы очищение в таком возрасте. Грязная кровь слабая… Её шатнуло вместе с внезапно появившимся головокружением, и ослабевшие руки выпустили железную балку ограды. «Это взгляд затмился или чернильная Темза передо мной?», — гадала Хоуп, все сильнее наваливаясь на забор у набережной, — «А Лондонский мост падает, падает…» — Ты что, дурная? — выдернула её назад, от края, чья-то сильная рука, подкрепляемая возмущённым голосом. Вопрос о природе темноты все не отпускал девочку, она рассеяно повторила его вслух, ещё больше запутавшись в себе и глупо рассмеявшись. Такая путаница в голове, эти воспоминания всегда привносят смятение и растерянность. И все-таки то была по дюйму приближающаяся Темза, в которую она рисковала свалиться. — Чёрные без меня распоясались совсем? — Хоуп сфокусировала взгляд на неожиданном спасителе и склонила голову вбок. Высокий и крепко сложенный парень, чьи яркие голубые глаза моментально приковывали взгляд, все ещё держал её руку смертельной хваткой. Ему бы учиться чтению мыслей с такими притягательными глазами, но он учился выживать. Финн, ребёнок наемников, бывший главарь Чёрных. Он, кажется, занимался травным промыслом: умудрялся приносить растения для зельеварения, один Мерлин знает, где собранные. После вступления в Гильдию, его у аптек встретить почти невозможно, все занят выполнением клятвы, данной наставнику-новому-отцу, и обучением. — Вы теперь все к магглам как на работу ходите? Или ты одна? — Спасибо, — невпопад ответила Хоуп, искренне благодаря Финна. Возможно, он действительно спас ей жизнь, кто знает, смогла бы она справиться с темнотой и дезориентацией самостоятельно. О последствиях размышлять не хотелось, увлекаться распеканием собственной недальновидности тоже. Парень легко может потребовать с неё признание долга жизни — недурственное дело, не имеющее срока годности — и появится у Черной из Лютного еще одна головная боль, — Долг? Я признать могу, но с меня взять нечего. — Ты мелкая, ещё чистая первая кровь, — Хоуп тихо фыркнула, как обычно предупреждение подействовало в обратную сторону. Ну, действительно, будет с неё чистая кровь. Чистая ли? Вон как её кидает: то к магглорожденным, то к чистокровным, а кто она на самом деле остаётся секретом. — С дурных взятки гладки. — Ви’ра, — облегченно улыбнулась девочка и протянула руку ладонью вверх, — Хоуп. — Финн. Фенрир, — пожал мальчик руку. Губы растянулись чуть шире, обнажая ряд ровных зубов. — Так что ты вынюхивал, Фенрир? — сощурилась девочка, танцующей походкой вышагивая рядом со старым-новым знакомым. У почти совершеннолетнего Фенрира шаг был широкий, быстрый, и Хоуп едва поспевала за ним. Друзей в Лютном заводить не принято, чреваты лишние узы, но отношения знакомцев и покровителей с опекаемыми не порицались. Ей покровительствовала Эрика из Белых и Брюганы, Финну — наемник, а вредной Беттс — сам Коффин. — Мимо я шёл, мало ли зачем лаз на Гильдии светит дурнушка Оуп, — он использовал прозвище, придуманное Беттси, которая говорила на кокни — языке трущоб — и совершенно этого не стеснялась. Ожившая белокурая кукла с синими-синими глазами невзлюбила Хоуп с первого взгляда, и неприязнь оказалась взаимной. Дело было даже не в контрасте внешности — рядом с прелестной Бетти Хоуп выглядела выцветшей и страшненькой оборванкой, что её, вопреки долгим внутренним монологам о собственных достоинствах, задевало — блондиночке все давалось легче. Конечно, Хоуп не завидовала. С большой долей вероятности, нет. Не поддалась дурманящему облаку, заволакивающему зрение, разум, как погрязли в нем некрасивые тетки с Диагон аллеи, всячески очерняющие леди Малфой. Такой девочка не была, ни в коем случае. Наверное. Хоуп, если уж совсем честно признаваться, жутко завидовала удачливой Бетти Кинг. Нагулянная на стороне родственница Коффина — такие слухи появились, когда Беттс пришла в переулок — у него и жила, не обремененная вечным поиском заработка или пропитания. Даже письма не носила, только занималась мелкой уборкой и хозяйством в лавке, совмещенной с жилыми комнатами. Пока Хоуп сбивала ноги, шастая по борделям и аптекам, Беттс вытирала пыль с демонстрационных гробов, выставленных вместо прилавков и стойки. Пока Бетти мелодичным голосом-колокольчиком пропевала «дурнушка Оуп», привычно в манере ист-энда пропуская букву «Х», Хоуп меняла деньги, заработанные на ворованных из церковного сада розах. Продавщицы цветов из Докленда недружелюбно отнеслись к маленькой попрошайке с букетиком роз в исколотых и перемотанных грязной тканью руках, и также на кокни неудовольствие её видеть выразили. Да, все дело было в наречии, стойко ассоциировавшимся с неприятными личностями. — В Гильдии заговорили на кокни? Все уже таа-ак худо…— не подавая вида, что лишнее напоминание об обидном прозвище задело её, ответила на подначку девочка и, повернув в противоположную от Лютного сторону, махнула рукой на прощание, — Я пойду, мне еще дорогу до Кингс-Кросс разведать надо. Бывал там? С Перекрестка Короля начинался путь студентов в школу, а путешественников в северные провинции острова Великобритания: Шотландию, Йоркшир, Среднюю и Северную Англию. Эрика в своё время воспользовалась каминной сетью, чтобы попасть на платформу 9¾, но Хоуп этот способ не подходит — страх огня, пусть даже волшебного, никуда не пропал — уж лучше пешком пройти несколько миль, чем по собственной воле сунуться в камин. Финн в ответ на вопрос отрицательно мотнул головой, и блеклые лучи солнца позолотили растрепавшиеся русые волосы, запутавшись в них мелкими бликами. Одна прядка на макушке задорно встопорщилась, и Хоуп рассмеялась, подтянув высокого парня к себе — он, к её удивлению поддался и наклонился ниже — и пригладила ладошкой непослушную прядь. Не хотелось узнавать, каким будет Фенрир в ярости, насколько он жесток; и не хотелось, чтобы он продолжил слушать болтовню Беттс о том, насколько она, Хоуп, глупа и дурна. Просто было бы здорово понравиться ему, быть хоть каплю симпатичной. И вовсе не как девочка мальчику, а как человек человеку! Непредсказуемое внутреннее чутье внезапно обожгло горло приязнью — это чувство не было редким в среде Лютного, но у магглов угадывалось четче по флеру удовлетворения, нежности — и Финн, заговорщически подмигнув Хоуп, достал из-за пазухи буханку. — Держи, — он протянул кусок хлеба, — И дуй домой, из Дырявого до вокзала все равно ближе. Зеленел на другом берегу весенний сад Виктория Тауэр, виднелись за деревьями прячущиеся стены аббатства и дворца Вестминстера с его высокой часовой башней, и в сердце теплой весной расцветала надежда. Дорога до лаза показалась короче и быстрее, спуск в центральный квартал Лютного приятнее. Фенрир скрылся в Гильдии, но пообещал скорую встречу — и ведь пришел, чтобы Хоуп его, по словам ученика наемника, «полечила». Он садился на ступень пониже, подставляя голову под легкие поглаживания девочки, и признавался потом полушепотом — говорить в полный голос было неловко — что жажда и чужие страдания отпускают его. Убийство всегда поначалу отторгается всей сущностью, и насколько бы Финн не был жесток, он не безжалостен. Надежда давала все больше новых побегов, а вместе с ней появлялось ощущение окрыленности и уверенности — все у Хоуп еще будет, и будет хорошо, уж она постарается. Стараться на всех хозяев и на саму себя было сложно. — Твои столы в углу, собери деньги и чтоб без недостачи, — подталкивала старшая по залу к посетителям, и Хоуп, обтирая влажные ладошки о юбку, торопилась рассчитать гостей. Ссыпались горстями сикли и кнатты, удовлетворенно пересчитывала их Хель, продолжал ставить на квиддич Брюган, до сих пор ни разу не проиграв. — Эту мантию — подшить, рукава на два дюйма, подол на пять дюймов. Все поняла, фрау? — раздавала команды Эйва, занятая вязкой теплых комплектов к зиме. Только-только отошла пора летней одежды, которую приходилось переделывать из взрослой в детскую, из нескольких пар в одну новую. Несколько свитеров, много носков и чуть меньше гетр, митенок скоро появятся на свет и будут раскуплены, что горячий хлеб. Хоуп уже выучившаяся отмерять длину на глаз принялась за работу. — Заказ в «Ша Нуар», — передавал сумку с зельями Эш и вкладывал в руку пергамент со стоимостью, а Хоуп крепко держала поклажу, просматривая прайс. Цены разумные, укрепляющие и универсальные продадутся работницам заведения по обычной стоимости, но клиенты получат зелья дороже — наценка от учреждения имеет место быть. Клиентам «Ша Нуара» без разницы, что сиклем больше, что кнаттом меньше, простаки выбирали и места попроще. В лучший публичный дом переулка приходили, чтобы получать удовольствие, а не думать о деньгах, и уровень обслуживания не сравнить было с «Веселой ведьмой». Чистый и даже роскошный холл, опрятные комнаты, застланные не вызывающим бельем в цветочек, а простым и почти дорогим однотонным изумрудным, синим, белым. И… Перед глазами вставали, как живые, красные лица разновозрастных девушек, занятых стиркой. Над ними рядами висели скатерти и простыни, рубашки и брюки, утопающие в сероватых парах от чанов. По одной снимались вещи, чтобы быть перенесенными в свободный ангар, где они высохнут быстрее, и сухие женские руки вспомнились. Они клешнями вцепились в ручку Хоуп, уводили по коридорам в темную тесную комнатушку, где девочка сидела сутками без еды и воды — карцер, комната наказания для не желающих быть послушными. Шепот молитв, которые Хоуп бездумно повторяла, груз смирения, который преследовал в каждом углу, кроме объятий дорогой подруги. Стекленеющие глаза Элен, луна, с насмешкой взирающая на бренную землю, ненадолго выглядывая из-за облаков. И снова белье, цыпки на руках, ноющая спина. Одна картинка-воспоминание тянула за собой другую, сливающуюся в неразличимый, непрерывный день. — Как узор на окне, снова прошлое рядом, кто-то пел песню мне, — напела Хоуп запомнившиеся строки, выныривая из очередного видения о прошлом, которое снова стало чуть ближе. Прямо как в этой песне. Еще один кусочек мозаики встал на место, нашли объяснение неприязнь к стирке, желание не видеть молочный диск луны, фантомные теплые руки, обнимающие по ночам. И за окном рисовал свой пейзаж одиннадцатый в её жизни декабрь, доживающий свой последний день, прежде чем передать эстафету новому году и январю. — Будешь ты в декабре вновь со мной, дорогая?

***

— Я буду, — тяжело сглотнув, ответила Хоуп, не поднимая глаз на господина Салиса, — Я буду готова, не пророню ни слова. Мне нужны деньги, господин. Господин Руд Салиса — сутенер в «Ша Нуаре», бизнесмен и просто импозантный мужчина, выглядящий куда моложе своих лет. Все, как их называли, кошечки и котики его публичного дома относились к выходцу из Франции с уважением, граничащим со страхом. Попасть к нему на прием, как смогла Хоуп, не так уж просто, если ты не богат, не влиятелен или на худой конец красив. Но ценилось еще одно качество в тесном магическом мире — чистота. Обновленная кровь, не засоренная наследственными болезнями, проклятиями, близкородственными связями — и этим обладала такая простушка, как Хоуп, случайно пережившая очищение огнем на Самайн. Её кровь может быть нужна кому-то до безобразия богатому, родовитому, а ей просто нужны деньги, нужно выбраться из переулка, пока не стало поздно. — Сколько же ты рассчитываешь получить? На большее, чем двадцать… — Не меньше тридцати пяти галлеонов, — перебила вскинувшаяся девочка, сжав кулачки и наконец взглянув в лицо сэру Салисе. Она продает себя — Хоуп не прикрывала свой отчаянный поступок красивыми словами, не оправдывалась даже перед собой. Продавалась вынужденно, как укрощала гордость, называя Брюганов хозяевами, давая Косой Эйве клятву, опутывая свою свободолюбивую натуру крепкими веревками. Каждое воспоминание, возвращенное на законное место из тумана, поднимало забытые самоуважение, достоинство. Дешево она не дастся, будет торговаться, как на южном рынке Боро, где она лакомилась самыми вкусными в городе фиш-энд-чипс, завернутыми во вчерашний выпуск газеты. — Хорошо, — с готовностью согласился сутенер, поигрывая палочкой, чтобы занять руки. Пальцы ловко подхватывали древко, перекручивая палочку в пальцах, но не давая ей упасть. Загоревшаяся девочка, уже подготовившаяся цепляться за каждый скинутый галлеон, удивленно приподняла брови: — Хорошо? А сорок пять галлеонов можно? — улыбнулась одним уголком губ, решив, что наглость — второе счастье, лишь бы за нее не били. Салиса покачал головой, но, видимо придя к тем же умозаключениям, ухмыльнулся. Зато, действительно, бить не стал — и то хлеб. Хоуп позволила себе выдохнуть, пытаясь перевести сумму, в которую с легкостью себя оценила, в сикли. Противно это все-таки, мерзко — быть вещью, ничтожеством, просто ничем. — Иди в Алую комнату через четверть часа, у меня есть для тебя клиент.