Надежды вечная весна

Клочками ночного тумана простирался рассветный сумрак, укрывший своим покровом девочку, которая держала изобилующий пересадками путь к лондонскому вокзалу Кингс-Кросс. Сначала, потренировавшись держать в руке гусиное перо и шлепнув на клочке бумаги помимо криво накарябанного «от Хоуп» еще и размашистые кляксы, она оставила два галлеона долга хозяйке Хель. Бывшей — после этого платежа — хозяйке, от которой, в том числе, Хоуп уедет, как и от опостылевшего тюфяка в подвале и храпящих соседей, от вечной беготни по переулку. В далекую иную жизнь, к которой она начала такой далекий путь, и будет преступлением назвать его столь же легким, как прогулку от «Дырявого котла» до вокзала. Новая жизнь, умещенная в один чемоданчик около десяти фунтов весом и котелок в довесок, была до поры до времени оставлена у Эрики. Там же дожидалась её жизнь старая, скрытая в маленьких флакончиках зелья памяти, купленных впрок. Дорога к платформе с дробным номером, однако, началась совсем не с зачистки дел прошлого, а с первых стремлений узнать мир, который Хоуп познавала заново, с чистого листа, и увиденные ужасы которого захотела изменить. Она впервые проснулась, утонув в густом тумане, которым все в ней пропиталось, не зная ни себя, ни жизни, и вот — спустя непростые четыре года — вынырнула из молочной пелены на Чаринг-Кросс роуд. «Ничего не забыла?» — задалась девочка вопросом, фыркнув самой странности прозвучавшей мысли. Она не помнит половину жизни, половину себя, а если на минуту упустить из внимания эту деталь — Хоуп проверила наличие волшебной палочки в глубоком кармане великоватого пальто — то она не забыла ни о чем. Наверное, она выглядела комично: маленькая девочка, с трудом несущая тяжелую поклажу в правой руке и перекинувшая еще зачем-то черный плащ через согнутую левую. Но и поделать Хоуп ничего не могла: чары облегчения веса не удались ей ни с первой, ни с двадцать первой попытки — и она удивилась бы, случись все наоборот — а другого способа спрятать котёл-размера-номер-два, кроме как накрыть его мантией, в голову не пришло. Не поймут её прохожие, если заметят такой странный набор туриста-натуралиста. По той же причине, то бишь чтобы не шокировать публику, магглорожденным запретили заводить волшебных питомцев и привозить их в школу. Ну кто в своём уме потащит сову или филина на поезд? Одному чудаку магглы придумают объяснение, но если сумасшедших будет с десяток? Зато «штат» школьной совиной почты работал не за доброе слово и даже не за кусочек угощения с обеденного стола. Массовый ежедневный налёт сов, которых в городах видеть не привыкли, тоже не грозил: по словам Эрики, свободных сов бронируют за месяц, а на праздники так и вовсе ажиотаж. «Мне такие проблемы не грозят, — вздохнула Хоуп, думая о семье, родных и даже друзьях, которым можно было бы прислать весточку, но, не желая омрачать радость от приближения к большой цели, девочка тут же выдумала возможные плюсы одиночества. — Письма слать некому, но зато не придётся учиться их писать. Хотя это не так уж плохо: учиться новому, так не считается. Зато не буду тратить деньги на сов и подарки, и волноваться обо мне никто не будет. Вот.» Храни Господь магглорожденных, которым выдаются подробные инструкции по нахождению платформы 9¾ и которых, вопреки всем стараниям министерства с их статутом секретности, легко вычислить в толпе. Клеток с совами или жабами при детях не было, но и большие котелки прятать в голову половине не приходило, так что к барьеру между платформами номер девять, с которой шел поезд до Эдинбурга, и десять Хоуп подходила вместе с вибрирующими от предвкушения студентами школы чародейства. На билете такие тонкости указаны не были, да и сложно назвать билетом информационный листок, в котором фигурировало только время отправления экспресса рядом со скромным «в одну сторону, Кингс-Кросс». «Зачем они разбегаются? — в непонимании глядела она на разгон мальчишки с багажом наперевес, который, крепко зажмурившись, несся прямо в стену. — Боятся, что идущих шагом не пропустят? Или внимания констеблей не хватает?». Хоуп опасливо подошла к стене, проверив, что её рука с легкостью просачивается сквозь кирпичную кладку и лишний раз убедившись в бесполезности разбега, не влияющего на конечный результат. Это, конечно, личное дело каждого, но она предпочитает сомнительному развлечению аккуратность. Трущийся неподалеку мужчина, одетый в неудобную ему маггловскую форму служащих вокзала, почти благодарно кивнул нырнувшей в стену Хоуп. Спустя мгновение, ощущаемое как порыв ветра, перед первокурсницей раскинулась приветливая волшебная платформа. — Ты чего тут встала? — или не очень приветливая платформа. — Клоповник, — фыркнула, презрительно поджав губы, полноватая тетка — назвать её леди или хотя бы дамой язык не поворачивался — и Хоуп невольно сравнила её с сестрой Мэри. «Разбухшая сестра Мэри, один в один», — прыснула девочка, развеселившаяся от собственных мыслей, чем заставила тетку еще усерднее сжать губы в тонкую полоску. У рта основательно залегли морщины, которые с годами, как у старой монахини, станут глубокими складками, добавляющими два десятка лет к реальному возрасту женщины. — И чего я тут стою, действительно, — пробормотала себе под нос Хоуп, поудобнее перехватывая ручку чемодана и внимательно оглядываясь по сторонам. Похожая, как сестра-близнец на маггловскую, платформа с дробным номером была усыпана смятыми бумажками, потеряшками, а также детьми и их родителями. Восторженно гомонили школьники, особенно радостно взвизгивая, когда паровоз издавал протяжные гудки, выпуская из трубы столб белого дыма (делал это машинист, кажется, только чтобы развлечь студентов) и возмущались громким звукам запертые в клетках птицы да книззлы. Хоуп, понявшая животных в полной мере, от страха застыла на месте изваянием с занесенной для шага ногой, пораженная подступающей к горлу паникой. Красивые, блестящие алыми боками вагоны ей очень-очень не нравились, вопреки душной радостной атмосфере, которую распространяли дети и которая так и норовила заразить Хоуп. «На Ватерлоо я так близко к поездам не подходила, — стала вспоминать девочка, думая, как унять дрожь в коленях, непроизвольно возникшую от близости транспорта. — Даже эта грубиянка отстала от меня, чего же тогда так пакостно чутью?». Она, сделав несколько глубоких вдохов, чтобы успокоить частое биение сердца и унять неуместный страх, как ни в чем не бывало направилась к ближайшему вагону. Ожидаемо, «билет» никто проверять не стал, так что Хоуп побрела мимо рядов купе, сквозь приоткрытые двери которых слышались отголоски разговоров: — Я видел духа королевы Боудики на платформе! — восклицал тонкоголосый мальчишка со смесью нарочитого страха и восторга, а следом за этим удивительным признанием последовали охи и вздохи от его собеседников. Или её? По голосу и не разберёшь, кем окажется говорящий. — Все это вранье, не видел ты никого, — тихо фыркнула вне всех сомнений девочка, сидящая, судя по отчетливости фразы, около двери. — Или скажешь, что призрачные римские легионы тебе честь отдавали? Восторженные воздыхания сменились заливистым смехом и поддёвками в адрес некого Руфуса. «Тут назревает ссора, — отметила Хоуп, сверяясь с чутьем, указывающим на копящиеся раздражение и обиду, — поэтому поищу-ка я более спокойное и безлюдное место». Хотя послушать, что же это за дух королевы и почему на платформе должны появиться римские воины, было бы интересно, но накаляющаяся обстановка и слабо контролируемое паническое желание бежать заставили умерить любопытство. В другой раз. Из вагона в вагон можно было попасть по мостикам, разложенным между ними и закрепленными болтами, но девочка старалась перешагнуть узкий провал, не доверяя хлипкой с виду конструкции. В голову ей тут же пришло сравнение с жизнью гильдейских наемников, с жизнью Фенрира, у которого не было права оступиться на шатком перевале невзгод, иначе… Даже то малое, что он имеет, будет навсегда закрыто неприступными стенами тюрьмы. Пожалуй, Хоуп не отказалась бы сейчас от крепкого плеча друга, который в силу житейского опыта был сведущ в решении любых проблем. Полутемный узкий коридор зажимали в тиски ряд запертых дверей по одну руку и дающие вид на кирпичную стену окна по другую сторону. Одноколейная дорога, односторонняя платформа, и билет тоже в одну сторону. Пути к отступлению нет, ни шага назад. И Лютный — хоть на время, хоть на школьное время — забыть, как и голубоглазого наемника. Стукнув несколько раз костяшками по тонкой купейной дверце одного из самых тихих закутков поезда и дав самой себе разрешение войти — иначе расценить отсутствие протеста по ту сторону двери Хоуп не могла — девочка вошла в показавшееся на первый взгляд пустым купе. Оно не отличалось роскошью: просто оформленные два клетчатых диванчика, стол между ними и сетки багажных полок под потолком — но в тесном помещеньеце было достаточно уютно, чтобы провести безвылазно в дороге почти целый день. Место у окна занимал увлеченный чтением неопределимой книги мальчишка, караулящий притулившийся под столом нехитрый багаж. Удивиться такой непопулярности пустого купе или поздороваться Хоуп просто не успела, на вдохе перебитая попутчиком: — Ваще-то тут место забито, — раздраженно цокнул мальчик, лениво растягивая слова, как будто ему доставляло жуткое неудобство одно только присутствие Хоуп, не говоря о разговоре с такой, как она. И Хоуп поняла бы недовольство, высокомерие и большие претензии, будь он неизвестным только чудаку наследником «священного» рода вроде Блэков. Но мальчик говорил на низкосортном кокни, чем тут же заслужил место в рядах знакомых Хоуп цветочниц из Докленда и Бетти Кинг, одет был по-простому: заправленная в укороченные штаны (или удлиненные шорты, разобраться в незначительных отличиях девочка не смогла) однотонная, но местами помятая рубашка, серый пиджачок без пуговиц… Приличная бедность — Хоуп и сама старалась выбрать одежду в таком стиле, когда гуляла по развалам барахла «из рук в руки», чтобы совсем стыдно за себя не было. — Тут вообще-то шестиместное купе, — в тон ему отозвалась девочка и, гордо подняв голову, уселась на диване напротив. Устраивая свой увесистый чемодан под ногами, а котел с мантией на полке, она надеялась, что на полке вещи и останутся, не осчастливив её котлопадом. «Все дело в наречии» — снова подумалось Хоуп, которая никак не могла объяснить, почему все встреченные ею говорящие на кокни люди оказывались столь противными и грубыми. Медленно, отдав прощальный гудок, тронулся поезд, тихо стуча колесами по рельсам. «Тутух-тутух», — ритмично чеканил он, набирая обороты и скорость. Буркнул что-то себе под нос неприятный тип, к глубочайшему сожалению Хоуп, оказавшийся её единственным соседом в поездке до Хогвартса. Она бы с радостью выбрала кого-то другого в попутчики, более дружелюбного и интересного. «А этот тоже с сюрпризом, — присвистнула она, замечая откуда-то выползшую чёрную змейку, удобно уместившуюся у мальчика на коленях. — Змеёныш» За окном проплывали дома, покачиваясь вместе с переваливающимся купейным вагоном, и Хоуп вдруг замутило. Она ехала спиной к движению, глядя на остающийся позади Перекрёсток Короля, и не понимала, на самом деле так расплывается и тянется дорога или это иллюзия. Ей не хватало воздуха. Казалось, что на горле сжал со всей силой руку невидимый человек, безжалостно душащий девочку, заставляющий кровь стучать в ушах. Не успела она заметить, как сползла с дивана на прохладный пол, по которому, наверное, потоптались десятки людей в грязной обуви, но чистота волновала Хоуп в последнюю очередь. Страшно. Как же ей страшно, как болит все тело, горящее от нехватки воздуха и в ту же секунду замерзающее как холодной зимой. Пульс в сумасшедшем ритме, обгоняя перестук колес, оглушал; короткие полувдохи крошили ребра, царапали осколками легкие, а невидимый человек не прекращал пытку. «Я умираю, да?» — смерть, которую девочка ожидала встретить на первых годах жизни в Лютном, не пугала больше Хоуп, но было бы обидно уйти так: корчась в купе, так и не достигнув первой в длинной череде цели. Не вполне понимая, где находится, не замечая недоброе лицо мальчишки, она прижималась коленки к груди, стискивала кожу пальцами до красных следов — и это было настоящим, реальным. — Трусишь? — ехидно протянул насмехающийся голос мальчика, прорвавший купол тишины, и душащая рука, точно испугавшись, ослабила хватку, позволяя дышать глубоко, полной грудью набирать воздух. Он пакостливо сверкал темными глазами, а его скользкий питомец раздвоенным языком пробовал воздух, покачивая мордочкой с желтой отметиной, приглядываясь с интересом к Хоуп. — Вали отсюда, пока я не приказал моей змее тебя укусить. Ужик удивленно зашелестел, и Хоуп усмехнулась, когда почувствовала страх совсем не агрессивной и злобной, в отличие от хозяина, змейки, которая тоже боялась шумного поезда. Струсила ли девочка? А какая разница, если с этим больным откатом с нее слетели последние оковы — клятва Косой Эйве. Хоуп клялась перенимать мастерство, работать и не покидать Лютный на долгий срок, чтобы следить за работной комнатой. Теперь она свободна от бывших хозяев, от трущоб, от безысходности. «Я и животных умею чувствовать?» — скорее констатировала, чем спрашивала Хоуп, с трудом поднимаясь на диванчик. Уходить из купе в таком состоянии она не собиралась, тем более из-за прихоти какого-то высокомерного мальчишки. — Не дождешься, — хрипло ответила Хоуп, усаживаясь поглубже на сидении, чтобы позволить изможденным конечностям расслабиться. После приступа её клонило в сон, и все силы точно выкачали из нее, оставив одну оболочку. Так откаты за невыполнение клятв действуют? — Ничего мне твой неядовитый уж не сделает, а тебе точно не светит Рэйвенкло, если ты настолько глупый. — Зачем мне факультет неудачников? Я поступлю на Слизерин, — фыркнул попутчик, складывая руки на груди, чем вызвал еще большее недовольство у Хоуп. Её неприятно удивила такая категоричность, особенно из уст столь юного ребенка, выходца из магглов, ведь он так мало знает о магическом мире. Она, слушая о всех факультетах, выбрала фаворитом именно Рэйвенкло за ум, мудрость и индивидуальность, которые ценят студенты этого дома Хогвартса. Не все хлеба из одной печи, каждый найдет Дом себе по душе, но не стоит принижать остальные. Та же слизеринка Эрика не позволяла себе таких вольностей, так стоит ли этот мальчишка одного из самых таинственных факультетов? — Это с какой радости? — Сам Слизерин умел говорить со змеями, как и я, — задрал нос сокурсник, заставляя девочку, не сумевшую сдержаться, рассмеяться. Какие амбиции, и впрямь змеиные. Нашелся новый Салазар, потерянный потомок, стараниями злопыхателей отправленный к магглам. С такой претензией сказано, даже легко можно поверить, что мальчик не думал шутить, всерьез считает себя едва ли не равным великому Основателю. Юноша нахмурился, сжав ладони в кулаки и зло уставившись на Хоуп, но та и бровью не повела, выдерживая тяжелый взгляд. Ей лениво было разыгрывать комедию, в Лютном бывали взгляды и пострашнее, позлее. Нашел, чем пугать пуганную. — Просто не хочешь признавать, что глупый, и тебя просто не возьмут на факультет умных рэйвенкловцев, — издевательски пропела девочка, стараясь не показать слабость, наблюдая, как искривляется, портится жестким выражением вполне симпатичное лицо. Ну же! Пусть он поймет, что на Слизерине не заканчивается мир. Что остальные факультеты тоже значат ничуть не меньше. Она подобралась, наклонившись к столу, и протянула руку ладонью вверх. — Спорим, что я смогу поступить на Рэйвенкло, а ты нет. — Спорим, — сощурился он, крепко пожимая руку, специально сжимая пальцы Хоуп сильнее положенного. — Я ещё всем покажу, на что способен. Я не идиот какой-то. «Сильный, мощный, опасный, — посмеялась про себя Хоуп на действиями досказанный потенциал. Да его ждут великие свершения, раз он может сделать хоть немного больно девчонке. — А он ведь дальше собственного носа не видит. Выбрал что-то за идеал хорошего, даже не попытавшись посмотреть больше, шире». Девочка покивала, удовлетворённая реакцией задетого за самолюбие мальчика и сделанными выводами, и откинулась на спинку диванчика, устало закрывая глаза. Приступ, а после анализ поведения собеседника… она смертельно хотела спать. — Покажешь-покажешь, умник. Только со всеми змеями подряд не болтай, не то язык отсохнет. До конца поездки в один конец Хоуп проспала, угнездившись в углу дивана и уткнувшись лбом в обитую тканью спинку, укачиваемая все ещё тревожным стуком колес, мягким покачиванием вагона и тихим шуршанием книжных страниц, без устали перелистываемых высокомерным соседом. — Конечная. Хогсмид, — объявили старосты, постукивая по дверям купе, как стучали Черные ребята, предупреждая о прибытии в переулок авроров. Хоуп сонно пробормотала знакомое вибрирующее на языке: «Авроры», но, опомнившись, подскочила на месте, от души потянувшись под насмешливым взглядом так и не исчезнувшего попутчика. «Чего это морда хитрая, как у Ганса, поставившего на «Педдл» половину выручки?» — напряглась девочка, когда ногой задела что-то холодное, тяжеловатое и шумное и вздрогнула от испуга. Хитрое лицо обзавелось еще и торжествующей ухмылкой. — Мелковато, — дала свою оценку Хоуп, поднимая с пола помимо напугавшего её котла еще и мантию. Та осталась целой, мальчишка не стал её рвать или просто не смог, но по вагону повалял. Впрочем, воду с одёжки не пить, а пыль стряхнуть можно. За окнами уже стемнело, студенты гуськом семенили по узким коридорам, выливаясь на длинную платформу, освещённую редкими медовыми пятнами, которые разбрасывали одинокие истуканы-фонари. А чуть за краем мощеной платформы, ниже по склону, согревала оконным светом темноту деревушка Хогсмид. Та выглядела уютной и симпатичной даже издалека, похожая на маленькую сказку среди леса и сурового холода, и Хоуп мечтательно подумала о теплом ужине и постели. Чемодан, бывший увесистым с самого утра, начинал тянуть руку, как будто разом потяжелев на несколько фунтов. А у малочисленных прибывших с порталом студентов, которые теперь стояли на площадке поодаль и морщили носы, сумки тут же забрали ушастые домовики. Порталы могли себе позволить счастливые обладатели денежных средств или виртуозных умений, а воспользоваться изобретением — не страдающие портальной болезнью. Для несчастных, которых участь сия не избежала — с портальной болезнью живет без малого половина населения магической Британии — больше пятидесяти лет назад построили железную дорогу и пустили экспресс, курсирующий по маршруту Лондон — Хогвартс. А уж до Лондона давно пути проложены… Как портальная болезнь проявляется Хоуп не знала, равно как и не догадывалась о наличии или отсутствии этого недуга у себя: порталами путешествовать не приходилось. Подъехали кареты, приветливо раскрывая двери для студентов, которые беспорядочно зашевелились на платформе, торопясь найти место в одной карете с друзьями или просто уместиться внутри. Запряженные кони разных мастей и пород: гнедые крылатые, вороные крылатые, обычные рыжие и серые — терпеливо ждали своей очереди в веренице экипажей, перетаптываясь и лениво копая копытом землю. Кемарили на вожжах кучера, предоставляя ребятам возможность самостоятельно загрузить багаж — этим детям по статусу положено самим потрудиться, не Мерлиновские же студенты, чтобы эльфов вызывать — и, наконец, когда платформа опустела, процессия тронулась к замку. Хоуп, долго разглядывавшая виденных впервые в жизни лошадей, кое-как втиснулась в последнюю карету между ребятами своего возраста. Неловкое молчание разбавлялось шорохом и треском попадавших под колеса закрытого экипажа камней и сухих веток. — Вы все впервые в Хог? — недовольно уточнил парень, занявший место у окна, и оглядел сидящих в карете. В ответ на него с любопытством глянули восемь пар глаз, и, признав студента достойным собеседником, дети, не успевшие набиться к кому-то в компанию в поезде и не решающиеся заговорить с незнакомцами сейчас, согласно кивнули. — А к Распределению готовились, а, первачки? — Ой, — тонко взвизгнула девочка рядом с Хоуп, заставив ту недовольно поморщишься от резкого звука. Будущие сокурсники, судя по неприкрытому волнению, росли среди магглов и не сподобились разузнать побольше о новой школе. Обычно чистокровные и полукровки от родителей узнают, как проходит церемония, что такое Распределяющая Шляпа и каким образом она выявляет в студентах особые черты характера. Их не проведёшь такой выдумкой, не напугаешь мнимым вступительным экзаменом. Хоуп, привыкающая к мысли, что она, хоть и росла среди магов, может оказаться грязнокровкой — о, чистой ей никогда не стать; не отмыться от порока продажной девки — от Рикки узнала, что Шляпу-легиллимента не обмануть и не заставить изменить вердикт. Труса не признают храбрецом, сколько бы он не хорохорился, а лентяя не распределят на факультет трудолюбивых, как бы он не просился в Хаффлпафф. — Мамочки! Будет испытание, да? — Да-да, ребята, вам нужно будет сразиться с троллем один на один. Я это вам как третьекурсник говорю, — авторитетно заявил юноша, и, склонившись поближе к жадно внимающим его словам детям, заговорщическим шепотом поинтересовался, как о великой тайне. — Вы на какой факультет хотите попасть? Я с лучшего факультета храбрецов, Гриффиндора. Хоуп тихо фыркнула, решив, что принимать участие в глупом обсуждении не будет. Это все равно, что доказывать тому выскочке из купе, что ему до Салазаровых лавр, как Косой Эйве до звания первой красавицы. Этот тоже… Храбрый гриффиндорец нашелся, застращал детей и радуется своей смелости, но девочка разочаровывать охотно повершивших в сказку о тролле первокурсников не стала. К чему ей вмешиваться в чужие дрязги? Им же доставляет извращенное удовольствие представлять, как бесстрашно они с палочкой наперевес бросятся на страшного монстра или как хитро обведут тупоголового тролля вокруг пальца. Фантазии, даже самые жуткие, дарят свободу, создают нового человека-героя, собравшего в себе идеальные качества. Их не расстроит отсутствие выдуманного испытания, по-настоящему расстроит рассыпавшийся образ самого-лучшего-себя, уже оживший в воображении. И пусть эти — в большинстве своём — не знавшие горести дети переживут разочарование сами, без ненужной помощи окружающих. Рано ли, поздно ли, но каждому придется это сделать. Чем не испытание себя? Чем не определяющий будущее выбор? — Я хотела бы на Хаффлпафф. — Слизерин. — Рэйвенкло. — Гриффиндор. «С таких глупостей и начинается вражда, — подумала Хоуп, с грустью наблюдая, как друзья, не разлей вода, простоявшие все распределение, держась за руки и перешептываясь, отворачиваются друг от друга, разделённые факультетами и стереотипами. — Ей по нраву Хаффлпаф, ему — Слизерин, и парочка больше не посмотрит друг на друга приязненно, как было раньше.» Они стояли, подпирая стены великолепного Большого зала, куда их привёл мужчина, представившийся профессором Дамблдором. Под звездным небом заколдованного потолка выкрикивала название факультета нахлобученная на голову очередному студенту Шляпа, вся покрытая цветными заплатками, широко раскрывающая вместо рта прорезь у полей. Её каркающий голос зычно выносил приговор новому ученику, во многом предрешая будущую судьбу, а смущенные, радостные или чем-то расстроенные первогодки терпеливо ждали своей очереди. Хоуп стояла, запрокинув голову, чтобы полюбоваться ясным небом, какое редко увидишь в Лондоне или фабричных пригородах вроде Дауна, и, казалось, что увлекает её только движение сияющих светил, названий которых она не знает. «Пока не знаю, — поправила себя Хоуп, сравнивая мерцающий хоровод звёзд с разлитым по небу молоком. — Млечный Путь. Это — Млечный Путь, я знаю. Там самой яркой звездочкой сияют Элен и моя мама. И мой папа. Я верю.» Хоуп поглядывала на выходящих к табурету кто на деревенеющих от волнения, кто с непоколебимым спокойствием детей, сначала стараясь угадать, на какой факультет распределится Аббот или Боунс, а после уже без интереса выслушивая решение артефакта. Правда ли эту старую, но, по словам самого головного убора, самую умную в мире шляпу зачаровали Основатели, жившие тысячу лет назад? И как она до сих пор каркает что-то в таком почтенном возрасте… — Коул Марджори, программа Бонама, — после уже распределившихся привилегированных студентов программ Мерлина и Морганы, заплативших за достойное обучение немалую сумму, стали вызывать учеников Мунго, за которых традиционно внесла сумму единственная больница магического мира, а вместе с ней и маги, когда-либо пользовавшиеся её услугами. Вроде, какая-то часть потраченной на лечение суммы отчисляется в фонд помощи малоимущим и магглорожденным. Хоуп не разбиралась в таких масштабных денежных делах, ей хватало знания, что с неё не возьмут запредельную сумму в полсотни или сто галлеонов. — ХАФФЛПАФФ, — довольная девочка, шумно переживавшая из-за вступительного испытания в карете, едва ли не вприпрыжку пошла к самому правому столу под знаменем с барсуком. Её приветствовали скромными аплодисментами, как и рассортированных после неё на Гриффиндор похожих друг на друга мальчиков. — Риддл Том, — на табурет приземлился состроивший серьезное лицо темноволосый мальчик, тот самый недружелюбный сосед — узнала его Хоуп — с которым она поспорила в купе. Шляпа норовила съехать ему на глаза, и, сколько бы Том ни старался её сдвинуть, она упорно скатывалась на лоб. Хоуп хихикнула, наблюдая своеобразный поединок между первокурсником и артефактом. Мальчик сидел долго, дольше пробыл с головным убором только Альфард Блэк, отправленный в конце концов на Слизерин. — СЛИЗЕРИН, — выдала шляпа, заставив добрую половину зала удивиться. Магглорожденного — а в происхождении первокурсника с новой для магического мира фамилией сомневаться не приходилось — отправить на Слизерин. Не состарилась ли Шляпа настолько, что её мудрейшие заплатки поразило слабоумие? «Вот будет хохма, если он на самом деле потомок какого-то Священного рода» — цокнула языком Хоуп, оставляя без внимания триумфальную отправку Александры Саммерс на Гриффиндор. Один из самых популярных факультетов: как не крути, а быть храбрыми желают многие. Куда больше, чем стремящихся трудиться или учиться. — Тернер Хоуп. Она вышла вперёд, заставляя себя приподнять подбородок и не замечать скучающие, направленные на неё взгляды, как будто даже такое внимание ей не доставляет неудобств. Профессор Дамблдор опустил ей на голову остроконечную Шляпу, и первокурсница с тяжёлым вздохом приняла, что она утонула в большом ей головном уборе. Все посторонние звуки заглушились прикрывшей уши тканью, как скрылись за упавшей на лицо шляпой ученики Хогвартса. Осталась только приятная иллюзия уединения, которая напомнила Хоуп, что она уже в месте из своих мечтаний. Она выбралась, без дороги назад. — Интересный маленький человек, — крякнул голос, прозвучавший прямо в голове Хоуп. Она от неожиданности рвано выдохнула, чудом сохраняя самообладание. В Лютном поди привыкни, что шум над ухом — это к добру. В трущобах хорошо бы быстро бегать и изворачиваться прытко, если не можешь состряпать оглушающее или обездвиживающее, которыми можно выиграть время на отступление в безопасное место. А то как поступит предложение: «Желаете продать свои ноги и глаза за сорок галлеонов?», так попробуй отбрехаться, мол: «Спасибо, сэр, но я еще похожу, посмотрю». Удирать надо до ближайшей лазейки или открытой крыши. А Шляпа, хмыкая, продолжила говорить: — Тебе не чужды труд и отвага, да только искренности в них на гнутый медяк. Обузданная гордячка, о, гордости в тебе острой много, и любопытства на двоих хватит, да мудрости житейской в достатке. Куда отправить тебя? Научиться многому хочешь? Или жизни великой? — РЭЙВЕНКЛО, — сделав выбор, гаркнула Шляпа. — Спасибо, — благодарно шепнула напоследок Хоуп, снимая древний артефакт. Девочка, поражённая рассуждениями умной Шляпы, глянула на стол Слизерина, где должен сидеть проспоривший ей Том, прячущий далеко не один сюрприз за пазухой. Но, безнадежно потеряв его черноволосую макушку, совершенно не выделяющуюся среди других, Хоуп позволила себе забыть о мальчишке, который перешептывается со змеей и болтает на кокни. На столах поражали воображение широтой выбора все как одно аппетитные блюда. Часть из них Хоуп не могла назвать, например, нечто, напоминающее пузатый, щедро начинённый мешочек, поэтому она потянулась за безопасным и привычным кусочком пирога. Традиционные блюда северных областей страны были представлены во всем разнообразии, вероятно, чтобы праздничный ужин в действительности был удивительным. Каждый день выставлять все известные британцам блюда — никаких золотых не хватит, но ей что пир, что обычный обед… Лишь бы еда была, был собственный угол и, желательно, каждый день. «Теперь будет, Хоуп, ты достаточно продала за это» — позволила себе слабую улыбку студентка. — Винтер Юджина, — последняя нераспределенная первокурсница, неуверенно заминая пальцы, сидела под Шляпой. Хоуп отвлеклась от позднего, но такого вкусного и сытного ужина пирогом с почками, поглядывая на отчего-то знакомую фигурку смуглой худенькой девочки. Из-под шляпы торчали непослушно-короткие угольные волосы, которые тоже настойчиво просили вспомнить их обладательницу. «И руки в цыпках, щеки красноватые», — размышляла новоявленная рэйвенкловка, и, пораженная догадкой, воскликнула одновременно со Шляпой. — ГРИФФИНДОР — Джин!