Две крайности одной сущности

В которой плачут, исповедуются и танцуют.

***

Квентин обернулся на шорох, взглядом выискивая его источник, готовый в любой момент заводить мотоцикл и валить — но это просто камни и земля от резкого порыва ветра низверглись вниз, в яму. Хотя, скорее это был кратер. Даже два. Один — от огромного червя, второй — от СИ-4. Ван на ногах съехала по склону на дно — взрыв был достаточно мощным, чтобы в радиусе трехсот метров не оставить ничего, кроме выжженной земли и глубокой воронки. Гробовая тишина — лишь завывания холодного, промозглого ветра. Шаманка медленно осмотрелась, впрочем, смотреть тут было не на что — земля, камни, обгоревшая местность. — Ван, — позвал Квентин сверху — он решил не спускаться, а постоять на шухере. — Быстрее. Акт самодеятельности вьетнамки — когда охотники вернулись с рейда, она, с несвойственным себе спокойствием пришла к механику и попросила его привезти ее туда, где… погиб Хитрость. И Коллинз. «Если тело сохраняться — мы должны искать», — гаваец отчетливо слышал едва сдерживаемую скорбь в голосе. В обход Донована и других, они улизнули из Убежища-0, когда орды демонов рассосались по всему городу — теперь, после того, как ни одного Блага ни осталось, они, ничего не страшась, рассредоточились по Зену. Квентин смог построить оптимальный маршрут, чтобы незамеченными добраться до этого места, но на душе все равно было неспокойно. Ван присела на корточки, ладонью зачерпывая почерневшую землю, и сморщилась. — Кокосик… — прошептала она, сквозь пальцы высыпая иссохшую почву. — Нет его. Квентин внимательно осматривался по сторонам — попасть в засаду не хотелось. Хотя, судя по всему, сам Пифон, потеряв всех своих генералов, засел в Железном Троне и решил дать передых и себе тоже. Ван едва слышно что-то замычала, двумя, грязными от копоти, пальцами расчерчивая линии на лице, от лба, через левый глаз, по щеке к подбородку. Земляные следы, осыпаясь пылью, потемнели, после чего медленно потекли вниз, смазываемые редкими слезами. Шаманка плакала. Сама не знала почему. Они не были с охотником друзьями, и приятелями не были — отношения не выходили за рамки «работник-наниматель». Возможно, она просто была слишком восприимчива к чужим эмоциям. А может, потому, что чувствовала фантомное эхо. Страх. Боль. Раскаяние. Эта смерть не была легкой. Грязь на лице, смешанная с соленой влагой, под напевы вьетнамки, застыла сухой коркой. Треснула, лопнула — и на ее щеке, там, где ранее были полосы, замерцали синеватые скандинавские знаки, точь-в-точь, как на оружии Коллинза. Другая рука, до этого зарывшаяся в землю уже по кисть, нащупала рукоять. Сжала, вытащила — топор, похожий на пожарный, с погасшими рытвинами рун. Ван поднялась на ноги, извлекая его на свет, едва удерживая в одной руке — тяжелый. — Уходим, — символы на ее лице засияли блеклым голубым светом. Донован сидел в серверной, закинув ноги на стол, скрестив руки на груди. Он слепо пялился в один из мониторов, пожевывая фильтр незакуреной сигареты клыками. Охотники пришли, отчитались — молодцы, завалили всех Благ. Но был нюанс. Сейчас, в данный конкретный момент, ирландец вообще никого видеть не хотел. Возможно, даже если бы в помещение зашел Данте, тот нахрен убил его, закидав местной техникой. Или нет. Информатор не мог уцепиться за настроение. Поганое, паршивое, отвратительное и все синонимы этих слов — точно, примерно так. С другой стороны, ему хотелось увидеть Синицу… поговорить с ней, наверное? Нет. Ему нужно было время, посидеть, подумать. Коллинз, чтобы твою душу в Аду черти дрючили. Донован потер лоб, доставая из кармана джинс спичечный коробок и, наконец, закуривая. «Мамочка тебя не учила не курить на оружейном складе?» — Не учила, — шепотом в никуда и никому ответил Донован. — Хамло, — он тяжело, поперхнувшись, затянулся, — специально, небось, сдох. Чтобы я вечность себя мудаком чувствовал, что не простил его. Донован откинулся на спинку кресла, выдыхая вверх струю дыма. — А вот и не извиню, — он усмехнулся. — Я — обидчивая сучка. За языком следить надо, «тупой ирландский рожа», — процитировал он Ван. — Почему я должен себя виноватым считать, это же он оскорбил меня и отвалился… — информатор усмехнулся, — пошел он нахер. Далеко и надолго, блять, — запнулся, с силой сжал зубы, — Ричард, мать твою, какого хрена? Спустив ноги со стола, он уперся в колени локтями, пряча глаза в ладонях, до боли в пальцах сжимая лоб. — Ричард, какого хрена… — повторил он. До этого за всю жизнь, если не учитывать, конечно, совсем юного возраста, плакал, только когда лет семь назад радиатор на ногу свалился. И сейчас, совершенно не в состоянии сдерживать накопившуюся внутри злобу, тоску и горе, выбросил это наружу немыми слезами. А себя ненавидел больше всего. Первый раз за все свое существование он понимал, что проебался во всех аспектах последних событий — из-за него случился Исход. Из-за него Вергилий ломанулся к Пифону, из-за чего тот получил Ямато. Из-за него город погряз в войне. Из-за него Ренна лишилась ребенка. Из-за него умер Ричард Коллинз. Раньше он усмехался, когда говорили «Один человек не может наломать дров». Может. Наломать, аккуратно сложить в амбаре, а затем сжечь нахуй и амбар, и жилой дом и весь город. И этим человеком был информатор Зен-сити Донован. Конец был близок, это ирландец осознавал и не надо быть провидцем. Правда, какой конец? Совсем плохой или умеренно плохой, ведь счастливого финала не виделось. Прерывисто затянувшись от сигареты, Донован утер мокрые щеки и глаза, стараясь успокоиться. Хорошо уже ничего не будет — будет удовлетворительно, в лучшем случае. И этого «удовлетворительно» теперь надо добиться. Выжившими и новоприбывшими. Плохую партию надо заканчивать. Ту партию, которую начали они с Ренной и Вергилием. Ирландец распахнул дверь в палату, где пребывала Гербон — Квентина не было. А вот Ренна достаточно уверенно держалась на ногах, хоть и не своих, даже не походила на мертвеца — на ее лицо наконец-то вернулся более-менее здоровый цвет. — Куда бугай подевался? — вместо приветствия сухо бросил информатор. — Куда-то с Ван ушли, — Ренна пожала плечами, разминая затекшую спину. — Не удивлюсь, если Квентин все же решил исполнить свои преступные эротические планы по отношению к ней. — Кляп в рот и ремнем по жопе — это не преступление, — Донован усмехнулся против своей воли. — А узкоглазой это не помешает, для профилактики. — Вот уж чего не одобряю, так это насилия в сексе, — сперва — говорим, потом — думаем. Донован не мог оставаться серьезной рядом с ней — правая бровь медленно поползла вверх, мужчина поперхнулся смехом, стараясь сохранить лицо. — Ренна… — Не начинай, блять, — женщина покачала головой. — Чья бы корова мычала, Ренна, — Донован рассмеялся — ну что с ней поделаешь? — Мне напомнить?.. — За-ва-лись, — членораздельно попросила охотница, попрыгав на месте, приняв боевую стойку и, пару раз, в стиле кикбоксинга, сделав пару ударов в воздух, разминая мышцы. Она опустила руки по швам и потрясла ими, разгоняя кровь. После чего встала ровно и внимательно поглядела на Донована: — Ты как? Проблеск хорошего настроения улетучился так же быстро, как и замерцал. — Нормально, — Донован вытащил из кармана почти пустую пачку сигарет и достал оттуда последнюю. — Бывало и хуже. Ренна, уронив голову на плечо, исподлобья выдержала на нем несколько насмешливый взгляд. — Донован, мы сколько лет с тобой знакомы? — Почти тридцать лет, — ответил ирландец, закуривая, наконец — пока тут нет Квентина, можно и нарушить правила. Впрочем, основное помещение медчасти было уже к чертям задымлено. — Ты это к чему? — Я это к тому, что ни ты мне врать не умеешь, ни я тебе, — она скрестила руки на груди. — Психолог Ренна, — отмахнулся Донован, падая на пятую точку на пол, скрести ноги перед собой. — Нормально все со мной. Женщина покачала головой и сделала пару шагов в другу, присев перед ним на колени. — Эй, Донован, — он пальцами взяла его за подбородок, поднимая голову к себе. — Хоть и провалялась без сознанки много, я все еще здесь. С тобой. Ирландец не вытаскивал сигарету изо рта, шумно затягивался, выдыхал терпкий дым через нос, неотрывно глядел на Ренну. — Не знаю, — честно, наконец, ответил он, грустно улыбнувшись. — Наверное, все же, лучше тебя. — Как ты с таким дурным характером дожил до своих лет? — охотница потерла гладкую щеку рыжего большим пальцем. — Не дожил, если брать в расчет то, что сделал Вергилий. — На это и рассчитывал, — слабо рассмеялась Ренна. — Что когда припечет, твои корни спасут тебя, — она резко погрустнела. — А если б не спасли, Донован? Вздохнул, тяжело. — Не знаю, — честно ответил он. — Я тогда не думал об этом, слишком взвинчен был. Наверное, не планировал выживать. — Эгоист, — констатация факта. — Всегда им был, — он качнулся вперед, теснее прижимаясь к ладони охотницы. — Донован… — Я немного в ауте, — признался он. — Не знаю, как это описать. Я не… Я даже не предполагал, что… — он запнулся, затягиваясь, закусывая щеки зубами. — Я представить не мог, даже в самом страшном сне, что он умрет. Даже тогда… пятнадцать лет назад. Когда выгнал его. Когда, казалось, он, от своей зависимости, мог свинтить из этого мира в любую секунду. Знал, что иду на этот шаг, как раз чтобы не видеть его смерти. А в итоге… Он упал вперед, виском на плечо подруги. — Что-то я расклеился, — информатор протяжно шмыгнул носом — не дай Бог опять разрыдаться. — Я думаю, сейчас это позволительно, — Гербон прижала его к себе, зарываясь пальцами в рыжие волосы. — У меня будто ребра вырвали, Ренна, — он перехватил сигарету двумя пальцами и теперь уперся лбом в ее плечо. — Я тогда с Калсоньих скал не сиганул только, наверное, потому что проблемы в Фортуне дали отвлечься. Тогда это были самые адские пять лет в моей жизни. Ренна мягко поглаживала волосы мужчины и, не перебивая, слушала. — Он был моей первой любовью, блять. С момента, как увидел, как он в городе оказался. Это просто так не проходит, даже по истечению стольких лет. Хоть и разошлись, как идиоты, по-классике: с криками, боем посуды и прочей красотой, — он невесело усмехнулся, — ноющую боль от былых чувств просто так не задавить. Сколько раз я порывался позвонить… поехать… И всегда останавливался: если мои слова не смогли на него повлиять, тогда кем я был для него? Видимо, не более, чем прикольным молоденьким развлечением. А потом случился сдвиг по фазе Санктуса и стало как-то не до любовных воспоминаний. Это и спасло. Он на мгновение замолчал. — А потом, спустя столько времени мы снова встретились, по совершенно дурацкому стечению обстоятельств — я вообще не думал, сколько охотников получат мою рассылку с кличем о помощи. Я даже не думал, что спустя столько лет у меня сохранился его номер. И в итоге, из всех охотников всего мира, с которыми я знаком, мое сообщение получил именно Ричард. И вот, по истечении пятнадцати лет, я наконец-то получил от него то признание, которое ждал в прошлом. В процессе очередной ссоры получил. А потом он умирает. Никогда в жизни он еще так не исповедовался. — Я, правда, эгоист, — Донован поднял голову с плеча Ренны. — Да… кретин, — он натужно рассмеялся, почесав затылок. — Мои проблемы и рядом не стояли… — …с моими? — продолжила Ренна. — Вот уж не знаю, дурацкое сравнение будет. — Ты как сама? — наверное, он должен был поинтересоваться сразу после того, как Вергилия вытащили, а не сычевать у себя в логове. Идиот. — Знаешь… я бы назвала свое состояние «умеренно-тупым», — ответила Гербон. — Не могу объяснить, я таких всплесков гормонов и нестабильной эмоционалки даже в пубертатном возрасте не получала, так что сомневаюсь, что я могу сейчас дать адекватную оценку своему душевному настрою. — А если в двух словах? Чтобы мне было меньше, о чем волноваться… или больше. — Тоскливо, — честно ответила она. — Пытаюсь рационально думать о том, что случилось со мной и… ребенком — не получается. Вообще никак. — Почему ты сразу не сказала? — информатор обреченно посмотрел на нее. — Потому что понимала, что это была совершенно лишняя информация, особенно для тебя, в реалиях войны, — она покачала головой. — Отвлекало бы. — Пиздец, Ренна, — усмехнулся Донован. — Еще скажи: «Не хотела мешаться и доставлять неприятности своим положением». — Именно, — кивнула она. — Меньше знаешь — крепче спишь. Свобода от неправильных мыслей. — Эта свобода нас похоронит рано или поздно. И ты… хотела рожать, — это был не вопрос, а утверждение. — Хотела, — не было смысла врать. — Не знаю, правда как, если бы тут все затянулось, — она тряхнула головой, прогоняя подступающие слезы. — И уж точно без расчета на полную семью. — Я только что представил Вергилия-батька, что провожает мелкого ребенка в школу, — в прострации выдал Донован. Ренна кашлянула и в голос рассмеялась. — Это звучит так же абсурдно, как и в принципе тот факт, что у Вергилия есть уже ребенок, — она по-дружески хлопнула мужчину по плечу. — Мамочки, — отмахнулся он. — Не напоминай, — неуверенный смешок. — Ты держишься гораздо лучше меня. Я тебе, правда, завидую. — Я прекрасная актриса, Донован, — Ренна нервно огладила темное каре. — Без ног, глаза, лишившаяся ребенка и, возможно, репродуктивной функции, до одури влюбленная в полукровного психопата. — Подвинься, подруга, — поддержал ее ирландец. — Лучшая компания для эгоистичного ублюдка, пидора, форменной истерички, который развязал две войны. — Мы прекрасный тандем, Донован, — он откинулась на руки и задумалась, пожевывая губу. — Слушай, помнишь вечеринку у Брауна, мир его праху? — Шестнадцать или семнадцать лет назад… — покопавшись в памяти, припомнил рыжий. — Как твоя бабуля нас туда отпустила? — По-моему, ты помогал мне бежать с седьмого этажа, — усмехнулась она. — Точно, с помощью двух стремянок, Квентина и клюшки для гольфа, — щелкнул пальцами Донован. — Помнишь, как мы танцевали? — мечтательно прикрыв глаза, спросила она. — Помню, — кивнул мужчина. — Ты тогда первый раз в жизни попробовала алкоголь. И еще полночи мне в любви признавалась. — А потом вы с Квентином такой пизды от моей бабки получили, ведь она думала, что вы насильно меня утащили, совращать и прочие непотребности творить, — рассмеялась Ренна. — Веселое было время, — Донован потушил окурок о подошву — рано или поздно он так испортит себе обувь. — Мы тоже когда-то были молодыми. Не отрицай, что сейчас на такие приключения мы уже не способны. — Зато способны увязнуть по колено в демоническом говне, — она поднялась на ноги, отряхиваясь. — Мы не разучились развлекаться, Донован, мы просто перешли на новый уровень, — она протянула ему руку. — М-м? — покосился он недоверчиво. — Потанцуй со мной, Виллиам, — улыбнулась она. — Как тогда, у Брауна. Мужчина покачал головой, принял ее предложение и встал, взяв за руку. Как много лет назад — начать с нелепого медленного танца, после переход в неумелое танго, а потом, со смехом плясать, будто хиппи в 60ых под трипом. А на этот раз закончить плохим вальсом, и Донован подхватил Ренну на руки, кружа ее и усаживая на больничную кровать. — Это ты такая тяжелая или имплантаты? — вбросил догадку он. — Какой же ты хам, — она шутливо замахнулась. — Я скажу, что это имплантаты, а еще пошлю тебя нахер. — Обнимемся и вместе пойдем, — кивнул ирландец. — Я счастлив, что, несмотря на весь пиздец, что происходит вокруг, несмотря на все проблемы и всю боль, ты есть в моей жизни, Ренна Гербон. — Аналогично, Ула, — растянула она на манер Квентина и взяла мужчину за руку. — Чуть-чуть осталось. Я собственноручно намотаю кишки Пифона на Железный Трон. Она переплела пальцы с его, сцепив руки в замок. — Я уже не знаю, что думать, если говорить начистоту, — сказала она, поднимая ладони и прижимая их к подбородку. — И что говорить… только тебе могу душу излить. — Аналогично, — отозвался Донован. — Сейчас я вижу свою жизнь только в том, чтобы выбить из старого дружка Вестал все его дерьмо, — она подняла голову на мужчину. Она замолчала, но ирландец видел, как заблестели ее глаза. — Ван сказала, что у меня была дочь. Господи. — Я вообще ни о чем не прошу, — она стряхнула слезы, уверенно сжимая руку Донована. — Кроме одного: будь рядом со мной, как был всегда. — Я никогда не брошу тебя, чтобы ты не сделала, — улыбнулся он, крепко обнимая подругу. — Какие бы грехи не совершила. Расцепив руки, она сжала плечи информатора, и объятья эти раскрывали ее эмоции лучше любых слов. Не брошу. — Эта тварь пожалеет, что просто родилась, я уж не говорю об атаке на наш город, — поддержал ее Донован. — Зовем других — хватит скорбеть. Коллинз бы вздернул нас за то, что теряем время.