Аддикция

Тяжелый, непроглядный мрак придавил к полу не хуже заклинания. Тесей старался свернутся клубком, закрыться спиной от темноты и пронизывающего холода. Здесь было слишком темно и пусто, чтобы думать о чем-то. Он ведь тогда решил не думать. Не вспоминать — ни смеха Литы, ни нервных улыбок Ньюта… ни унизительных шепотков, которые преследовали его после Парижа. Проигравший. Не оправдал. Не смог. Всем плевать, против кого и как они сражались. Всем плевать, какими могли бы быть жертвы. Горло перехватило, и Тесей стиснул зубы, заталкивая обратно в глотку гнев и скорбь. Возможно, было бы лучше, если бы он остался там, с ними. С теми, кто ему доверился. Да, конечно, аврор знает, что может умереть. Такова его судьба и роль. Но все же, все же… Он помнил каждого из тех, кто погиб в Протего Диаболика. И помнил тех, кто ушел к Гриндельвальду. Даже стало мельком любопытно, решаться ли они взглянуть ему в глаза — даже сейчас, когда он не сможет их увидеть и узнать. Тесей все же застонал и резким движением перевернулся на другой бок. Прутья клетки негодующе загудели, колено отдалось острой болью. Спасибо. Спасибо этой боли. Слава тебе, безысходная боль. Странное стихотворение. Дора, студентка Дурмстранга, его переводила. Почему-то с русского. Там тоже было про смерть. Зеленая смерть Авада Кедавра. Любовь моя, цвет зеленый. Зеленого ветра всплески. Далекий парусник в море, далекий конь в перелеске… Он все же застонал, обхватив руками голову. Столько времени он не давал воли эмоциям. Столько времени делал вид, что все в порядке. Не в порядке, конечно же. Его ломают, он знал, как это делается. И от этого было тошно. От ощущения, как он ломается. Как все меньше остается сил сопротивляться. Да, да, он бы хотел, чтобы скорбь и боль ушли. Упали в омут памяти, растворились в тягучем серебре. Серебряный иней звездный… Так просто — перестать помнить и терзаться. Так важно — помнить. Помнить каждого, кто погиб из-за тебя. Кто погиб за тебя. Ради кого готов погибнуть ты сам. Иначе… иначе пустота и тьма сожрут душу острыми холодными зубами. Он был здесь один. Конечно… конечно, к нему еще придут. Будут ставить на колени, будет снова тепло жесткой руки возле самых губ и холод камня под голенями. Будут смешки, полные отвратительного торжества. И рвущие губы удила. И боль тела, заглушающая боль души. И никого не останется. Тесей зажмурился, удерживая слезы. С зеленого дна бассейна, качаясь, глядела она. Лита… Лита мертва. Она осталась там, с остальными. Она не вернется призраком, слишком смелая маленькая Лита… Он не должен ее подвести. Не должен сдохнуть здесь. Ведь тогда она погибла зря. И остальные — тоже. Он выдохнул, медленно распрямляя ноги. Он не должен умереть здесь. Не должен.

***

Кэрроу резким движением распахнула тяжелую дверь, не дожидаясь, пока та откроется по велению заклинания. Она пришла сюда не развлекаться… в отличие от некоторых. Некоторых в лице Гуннара они с Куини оставили снаружи. Пусть не лезет не в свое дело. А девчонка постоит вон там. Почитает мысли, сама подумает. Главное, чтобы не мешала. До клетки не меньше десятка шагов. И эти шаги Скамандер должен не просто услышать. Он должен их прочувствовать шкурой. Потому что это должны быть его шаги. Да, Кэрроу знала, что у нее отлично получится его изобразить. Когда они решали, кто пойдет на разведку в личине Скамандера, выбор был очевиден. Абернети сразу отказался, ну хоть кто-то умный. Гриммсону только статую при входе в парижское Министерство изображать, и то не получится. От Краффта толку не будет, а Нагель слишком нежен для такой работы. О женщинах и говорить нечего. Так что Гриндельвальд сделал правильный выбор. Тесей тяжело перевернулся и уставился куда-то ей в ноги. Склонившись над ним, Кэрроу одним быстрым движением срезала прядь вьющихся волос прежде, чем он успел отшатнуться и даже зарычать. Даже мельком стало интересно, о чем он думает… впрочем, она скоро об этом узнает. А пока он не будет думать ни о чем. Кэрроу подняла палочку. — Круцио! Ответом ей был надрывный, нечеловеческий крик. Что ж, авроры тоже люди. Аврорам тоже больно, не так ли? За надежной броней высокомерия и долга все вы одинаково уязвимы. Покажи мне себя. Покажи себя этой девочке. Она опустила палочку, и Тесей затих, тяжело дыша. Он весь дрожал, застыв в изломанной позе. — Вспомни своего брата, — скомандовала Кэрроу. Пора заниматься делом. И тут Куини закричала, схватившись за голову. *** Когда к тебе подходят, чтобы отрезать прядь волос — это настораживает. Тесей очень точно, очень остро понял, зачем может быть нужна эта прядь. И почему в подвал зашли двое. И почему он слышит знакомый стук каблуков на туфлях Куини. Нет. Просто — нет. Не получите. Он знает, что де… И тут пришла боль. Такая знакомая. Они проходили испытанием Круциатусом, и Тесей точно знал, что под ним кричат все. Герои, трусы, люди, животные. Все. Даже, наверное, камни. И он кричал до сорванного горла. Он бился о прутья клетки, поглощенный новой болью. Он был даже благодарен ей — она была сильнее скорби и ярости. И ненависти. Ненависти к собственному телу истерзанному телу. К слабости. К этим людям, к подвалу, ко всему, что осталось в его заполненном чернотой и запахом сырого камня мире. А потом боль ушла. Схлынула, оставив его наедине с ненавистью. Брата. Вспомнить брата. Он вспомнил. Улыбку, глаза. Странную походку. Смех. И ненависть накрыла его с головой. Мерлин, как он ненавидел это все. Эти постоянные убегания от ответственности. Эту трусость. Эту дерзость. Пренебрежение всем, что он делал. Это из-за него он тут. Здесь, в клетке, как его обожаемые твари, ради которых он готов на все. Маленькая омерзительная неблагодарная дрянь, раз за разом ломающая все, что Тесей успевал сделать. Раз за разом. И каждый раз его прощали. Он же такой милый. Он же такой безобидный. Только плюющий на всех, кроме себя и свои игрушки из чемодана!!! Тесей зарычал, и ответом ему стал крик Куини. *** Когда едва стоящую на ногах Куини протащили мимо, Гуннар несколько… скажем так, забеспокоился. Судя по мрачному и довольному лицу Кэрроу, что-то они все-таки узнали. Судя по заплаканному лицу Куини — она была этому не рада. — Ну что? — поинтересовался он у женщин, предварительно заглянув в подвал и удостоверившись, что Тесей еще жив. — Оно того стоило? — Сейчас узнаем, — Кэрроу силой усадила Куини на одну из лавок в соседней камере и критически ее осмотрела. Потом вздохнула и несколько раз звонко ударила по лицу. Плач прекратился, но Куини выглядела все такой же ошарашенной. Пришлось еще трясти ее за плечи, пока она наконец не подняла глаза. — Ты можешь говорить? — Кэрроу решительно взяла ситуацию в свои руки. Куини пошевелила губами, но язык явно ее не слушался. — Ясно. Он подумал что-то ценное? Куини задумалась. Думать было больно. Чужие ненависть и отчаяние взрывались в ее голове огненными шарами. — Он… ненавидит брата, — голос Куини был безжизненным. — И больше ничего. Совсем ничего. Она лгала. Были еще мертвецы. Но, наверное, это никому не нужно знать… — Хорошо. Гуннар, что скажешь? — Кэрроу села рядом с Куини и обняла ее за плечи, уложив голову к себе на плечо и рассеянно поглаживая по светлым волосам. — Ты знаешь его дольше. — Я скажу, что тебе не стоит верить его мыслям. Он слишком уж доволен сейчас, — Гуннар наклонился и перехватил пальцами узкий подбородок Куини, заставив ее поднять голову. — Ответь мне. Он хочет умереть? Куини покачала головой. — Нет…