***
Энакин нарушил все возможные правила дорожного движения, чтобы домчаться к Падме на спидере так быстро, как только мог. Едва затормозив на её балконе, он соскочил и помчался прямо к ней. Она уже была там, ожидая его, они встретились на полпути через посадочную площадку, заключив друг друга в объятия. Он закружил её вокруг себя, один раз, другой, потом прижал к себе и уткнулся лицом в изгиб её шеи. — Падме, — выдохнул Энакин. — Эни, — прошептала она в ответ. Они прижимались друг к другу изо всех сил. Казалось, прошла вечность с тех пор, как они виделись в последний раз — и словно не прошло и секунды. Такая родная и такая любимая. Её волосы были убраны в перевитые жемчугом косы, новая причёска, но аромат её духов был таким же, как в тот день, когда они впервые встретились уже как сенатор и джедай. Её руки отчаянно обнимали его, а его — перебирали её волосы, каждый пытался ощутить как можно больше другого. Слишком хорошо они знали, как мимолётны эти встречи. — Ты вернулся, — выдохнула она между поцелуями в губы, в щеки, в шею. — Всегда, — поклялся он. Им обоим было так удивительно просто вернуться к центру своей орбиты. Энакин без усилий поднял её и понёс в спальню. Ему даже не нужно было задумываться. Ничего не имело значения, пока она принадлежала ему. Пока он принадлежал ей. Он опустил её на роскошное покрывало и упал следом. Она была нужна ему. Прямо сейчас. — Я люблю тебя. Её запястья были такими тонкими, такими хрупкими, как птичьи косточки. Он обхватил их ладонями, прижимая к бархатному покрывалу. Потому что всё было куда сложнее их горячих поцелуев, но пока он мог притвориться, что это не так. — Эни, — сказала Падме, и если в её словах и было предупреждение, он предпочёл не заметить его. — Падме, — взмолился он. Будь моей. Будь единственной в моей жизни, на кого я могу положиться. Пока всем своим весом он прижимал её к постели, крепко стискивая её запястья с острыми выступающими косточками, она не могла никуда уйти. Он целовал её всё глубже, заглушая её слова. Всё будет хорошо. Она принадлежала ему. В его живот нежно, но твёрдо упёрлось её колено. Сначала Энакин в панике сжал её ещё сильнее. Она не могла бросить его. Что угодно, только не это. Она была нужна ему. Их глаза распахнулись одновременно: его, дикие и испуганные, и озадаченные её. — Во имя звёзд, что происходит, Эни? — она была захвачена — особь слишком драгоценная, чтобы дать ей свободу. Он знал, как она сильна, и всё же она не сопротивлялась, и это наполнило его стыдом. Она так ему доверяла — он не мог предать это доверие. Он резко отстранился и отвернулся, обхватив руками колени. Она последовала за ним, приобняв его за плечи. Он старался не смотреть на её запястья, на которых уже, возможно, проявились кровоподтёки. Как мог он обладать такой силой и всё же быть настолько слабым, чтобы причинить боль своей жене после того, как не смог удержать её. Будто бы в ответ на его молчаливые упрёки Падме прижалась лбом к его плечу. Энакин глубоко вдохнул. Прочувствовал это мгновение, возможно, их последнее мгновение как мужа и жены. — Эни, что-то не так. Я это знаю. Поговори со мной. Если он промолчит, он точно потеряет Оби-Вана. Тот ясно дал ему понять, что не потерпит даже намёка на близость между ними, пока Энакин не посоветуется с Падме. Если он скажет Падме... что ж, кто знает. Приходилось признать, что он не знал собственную жену достаточно хорошо, чтобы предсказать её реакцию. Она могла понять — и тогда у него будет всё, все, кого он желал. А могла не понять. Энакин никогда не умел предугадывать. — Я влюблён в Оби-Вана, — выпалил он.***
Предложение казалось таким случайным набором слов, что она не могла понять, что оно означает. — Что? Будто бы Трипио сменили настройки и он переводил на незнакомый язык. Но Энакин повторил. Слова лились из него беспрерывным неконтролируемым потоком. Как он был болен и ему пришлось делать минеты Оби-Вану из-за какой-то странной интриги сепаратистов. Как он невольно возжелал больше чем просто орального секса, потому что, как в итоге несчастным голосом сказал он, «Я всегда любил его». Он был крупным мужчиной, но сейчас сидел, свернувшись в крохотный комочек. Во время его вербальных излияний она взяла его за руку. Наконец слова иссякли, оставив только тишину. — Я не знаю, что сказать, — призналась Падме. Разве не должно её сердце быть разбито? Её муж был влюблён в кого-то ещё. Но по большей части её мысли ходили по кругу. Что это всё значило для них? Она представляла миллионы вариантов смерти её Эни, бесчисленные способы получить известия о нём. В своих кошмарах она бродила по залам Сената вдовой, снедаемой тайным горем. Она воображала так много причин, по которым могла бы потерять его. Но никогда из-за того, что Эни влюбится в своего друга, наставника и человека, о котором он без конца рассказывал... Ох. Будто бы прочитав её мысли, Энакин крепко сжал её руку. Он не отводил от неё напряжённого пристального взгляда. — Я люблю тебя, Падме, — сказал он, и его голос был полон отчаяния. — Я никогда не любил тебя сильнее, ты единственная в моей жизни... — Тогда почему ты говоришь, что влюблён в Оби-Вана? Он немедленно замолчал, побледнев. Они так и сидели, несчастные и безмолвные. — Ты не можешь бросить меня, — взмолился Энакин. Падме вздохнула. Её муж и возлюбленный был склонен к мелодраматичности. — Разве я сказала что-то подобное? Я не знаю, что и думать, не говоря уже о том, как поступить. — Ты заставишь меня ждать? — отшатнулся он. — Я уже несколько дней ждал твоего ответа, я не вынесу больше! — Эни, — сердито воскликнула она, — пять минут назад я выяснила, что ты влюблён в кого-то другого и занимался с ним сексом. Имей совесть! — Это были просто минеты, — запротестовал Энакин. — И только потому что я умирал! Падме подавила порыв закатить глаза. — Хорошо, ты сдерживался, я поняла. Но ты бы занялся с ним сексом, если бы мог? Он скривил рот, отвернулся. А потом, так тихо, что она едва расслышала, ответил: — Ага. Такие желания были... нормальны. Бывало, пары приглашали в постель других любовников. И всё же ей было больно. — И ты хочешь, чтобы я осталась с тобой? — спросила Падме, чувствуя странный комок в горле. Она могла не дрогнувшим голосом произнести речь перед полным залом галактических лидеров, но этот человек мог довести её до слёз. Энакин кивнул. — Пожалуйста, — прошептал он. Она не сразу решилась озвучить свою мысль вслух. Но Падме никогда не пряталась от правды и не собиралась начинать. — Ты хочешь нас обоих, — она смотрела на свои сложенные на коленях руки. С какой тщательной заботой служанки покрыли её ногти тёмно-зелёным лаком, лучшее сочетание для платья в тёплых земляных тонах, которая она собиралась надеть сегодня в Сенат. Все эти одежды и макияж, её иллюзорные образы — всё показалось напрасным. — И ты ждёшь моего разрешения, — её голос остался твёрд и спокоен. Она звучала почти благоразумно. — Я не могу жить без вас обоих. Он не ответил на её вопрос, но в его словах была чистая правда. Нравилось ей это или нет, Энакин был чужд притворству. Он не умел скрывать свои чувства. Падме никогда не заблуждалась насчёт него. Выходя за него замуж, она видела его насквозь, в полной мере осознавая как его сильные стороны, так и слабости. Даже несмотря на это понимание — и благодаря ему — она принесла свои клятвы. Она не могла списать всё на сожаления о поспешной покупке. — Мне нужно какое-то время, чтобы подумать об этом. Просто я немного шокирована. Энакин побледнел. Задрожал. Она узнала этот взгляд. Прежде чем его расстройство обратилось неконтролируемой неистовой яростью, она обняла его. Дала понять, что нет нужды бояться. — Давай с этим разберёмся, Энакин, — он был весь соткан из мышц, из скорости и ловкости, но когда так дрожал в её руках, то казался хрупкой, изголодавшейся птицей. — Я не могу щёлкнуть пальцами и получить ответ, но я люблю тебя. Мы справимся. Щекой она почувствовала его горячие слёзы. — Мне так жаль, Падме. Она закрыла глаза; пригладила его волосы. — Я знаю.***
Никаких привязанностей, гласил Кодекс джедаев. Никакой собственности, никаких корней. Принимайте каждое мгновение таким, как оно есть. Оби-Ван придерживался Кодекса. И всё же, пролетая на спидере по воздушной магистрали, он чувствовал уютное тепло внутри. Как бы его ни раздражали дорожные пробки, это всё ещё был Корусант. Он не мог не считать его домом. Хотя он мог найти покой и умиротворение в любом уголке галактики, его сердце и разум всегда будет воспринимать эту планету-город как место, где он вырос. Когда он приземлился у Храма, это ощущение родного дома только усилилось. Считай, ещё одно нарушение Кодекса. До сих пор оно казалось незначительным и допустимым. Оби-Ван был человеком, и не идеальным. Но, подводя итог его ошибкам, в какой момент мелкие изъяны переросли в серьёзные недостатки? Нет нужды быть таким мелодраматичным, сказал он себе. То, что он оценивал себя так критически после перемены в убеждениях в последней поездке, было вполне естественно. Магистр Винду ожидал его на посадочной полосе. Как и всегда, он излучал чувство долга и ответственности. Они обменялись поклонами, приветствуя друг друга. — Рад вас видеть, магистр Кеноби, — несмотря на суровое и непреклонное выражение лица, в его голосе слышались едва уловимые дружеские интонации. Даже у самых выдающихся членов Совета были чувства: дружба и боязнь потери, облегчение от возвращения товарища. Совершенство, такое желанное и идеализируемое — такое обременительное и труднодостижимое. — Я тоже, старый друг. Не то чтобы они были особенно близкими коллегами, но когда они развернулись и пошли бок о бок, Оби-Ван похлопал Винду по спине. Жест вышел естественным — явно после всех тех дней, когда он поддерживал Энакина лёгкими прикосновениями. Когда он пытался ненавязчиво выразить свою симпатию. Винду почти вопросительно поднял бровь, но ничего не сказал — он явно отреагировал не слишком дружелюбно. Одного подобного взгляда хватало, чтобы падаваны хотели провалиться сквозь землю от смущения. Но Оби-Ван не мог заставить себя сожалеть о содеянном. Не было ничего плохого в том, чтобы признать свои искренние чувства, неважно, насколько несгибаемыми предпочитали видеть себя джедаи. — Какие последние новости с фронта? — спросил Оби-Ван. И так они углубились в дискуссию о последних манёврах сепаратистов и как лучше им противостоять.***
Падме сидела у мраморного фонтана, из-под её бархатного капюшона выбивались тёмные локоны. Блестящий материал плаща переливался зелёным и золотым. — Магистр Кеноби, — сказала она. Она была без макияжа, её лицо казалось открытым, искренним и располагающим. И, что, возможно, имело большее значение для этой встречи, неузнаваемым. Она встала, и Оби-Ван поклонился. — Сенатор, — она протянула руку, он благовоспитанно принял её. В их движениях чувствовалась привычная заученная вежливость, но они считывали друга друга так легко, будто бы читали мысли. — Позвольте пригласить вас на прогулку. — Почту за удовольствие. Они неторопливо прогуливались по лабиринту из живых садовых изгородей. Обычные для Корусанта монотонный гул двигателей и ускорителей раздавался в отдалении, приглушённый зеленью и стрекотом цикад. Оби-Вану вспомнилась Набу. Неудивительно, что Падме выбрала это место, когда приглашала его для «разговора». Он почувствовал, как рассеиваются терзающие его сомнения. Когда Падме заговорила, она отказалась от дипломатических уловок и перешла сразу к делу. — Вы влюблены в Энакина. Оби-Ван склонил голову. Очень болезненный для него вопрос, но почему-то из её уст это звучало правильно. — Боюсь, виновен по всем пунктам. Она отвернулась, но, не глядя, похлопала его по руке. — Понимаете, я не слепая. Я замечала всё, что вы делали для него... то, как вы формируете его жизнь и характер. Он постоянно на вас жалуется. Он коротко удивлённо рассмеялся. — А вы не стесняетесь, да? Она снова взглянула на него тёмными пронзительными глазами. — Он жалуется почти на всех, но на вас особенно. Вы много значите для него, магистр Кеноби. Я действительно думаю, что без вас он пропадёт. Он свёл брови, нахмурившись. Это было серьёзное обвинение. Он надеялся воспитать в Энакине независимость. — Если говорить начистоту, сенатор, я не понимаю, шутите вы или говорите всерьёз. Её губы тронула лёгкая улыбка. — Вы кончали в рот моему мужу. Простите мне пару насмешек. Он покраснел, поначалу смутившись от её прямоты, но потом осознание ударило его. — Мужу? Падме склонила голову. — Вы не знали? Брак. Конечно. В этом весь Энакин, он не мог не утянуть тех, кого хотел, в самые глубокие обязательства... которые сам потом нарушил. — Я знал, что вы вместе. Как и вы, я не слепой. Но я никогда не осознавал... когда? — С начала войны. Мы боялись худшего. Пожалуйста, поймите, магистр Кеноби. Я знала, что наша любовь запретна. Но я не могла жить без него, — её пальцы сжались на его руке. — Это было глупо и импульсивно, но я не задумываясь сделала бы это снова. Оби-Ван криво усмехнулся. — Энакин так действует на людей. Она с явным облегчением рассмеялась. — Да. Они продолжили прогулку в молчании. Оби-Ван пытался осмыслить то, что Энакин был женат. Это был вызов Ордену. И как характеризовало самого Оби-Вана то, что он разрушил отношения, ради которых Энакин предал клятвы, принесённые Ордену? Дом, построенный на песке, обречён рухнуть. — Я никогда не хотел... — начал Оби-Ван, сомневаясь, что сказать. — И я никогда бы позволил себе... — Но он умирал, — сказала Падме. — И вы пренебрегли вашими моральными принципами, чтобы спасти его. Я благодарна вам, магистр Кеноби. За то, что вылечили Энакина, и за все те случаи, когда вы спасали ему жизнь. А теперь вас затянуло в водоворот. — Вы очень добры, — сказал Оби-Ван. Вместо ответа она устремила взгляд вдаль. — Дело в том, что Эни, — сказала она будто бы сама себе, — стоит ему положить глаз на что-то, никогда не отступит от желаемого. Не отпустит. — Заметили за ним эту черту, да? — Если он влюбился в вас, то, что бы я ни сказала или ни сделала, этого не изменит, — она покачала головой. — Он любил вас ещё до того, как узнал меня взрослой. Какая-то часть Оби-Вана помимо его воли затрепетала от одной мысли, что Энакин тоже любил его, и так долго. Но еще он пришёл в ужас. Это было неправильно. Его падаван не должен был так дорожить им. И сам он не должен был отвечать взаимностью на эти чувства. Но об этом он поразмыслит в одиночестве, когда придет время. Сейчас важна была Падме. — Вы могли бы настоять, — запротестовал Оби-Ван. — Если вас не устраивают его отношения с кем-то ещё... — И сделать его несчастным? — решительно прервала она его. — Отказать ему в желаниях его сердца и вынудить его возненавидеть меня? — она горько рассмеялась. — Он совершал куда худшие поступки, чем вожделение к вам, магистр Кеноби. Я всё ещё люблю его. Это я смогу стерпеть. Нет... не только это. Я думаю, вы положительно на него влияете. Помогаете ему остаться уравновешенным. Ему это нужно. Ещё один вопрос, к которому стоит вернуться в лучшие времена: что может быть хуже? Он почти не хотел знать. Падме продолжила. — Итак, я знаю, чего хочет Энакин и что смогу терпеть я. И это оставляет нас с вами, магистр Кеноби. Что вы хотите? Что вы готовы принять? Оби-Ван поморщился. — Такое чувство, что в последние дни всем не терпится это узнать. С каких пор мои самые сокровенные мысли стали достоянием общественности? — С тех самых, как вы напросились к этой общественности в гости. Он посмотрел на небо, в котором, согласно графику местной администрации Корусанта, не было ни облачка. Сейчас, в отличии от того раза, когда Энакин загнал его в угол на корабле, у него было время подумать над ответом. В конце концов, было нечестно выставлять требования, не оговорив условия. Не тогда, когда на кону стояли жизни Энакина и Падме. — Если вы простите мою дерзость, сенатор... — Да, пожалуйста. — Если бы я мог просить что угодно, я бы просто хотел, чтобы у нас с Энакином была возможность изучить наше взаимное влечение, физически и эмоционально. Падме подняла бровь. — Пригласить адвоката составить контракт? Оби-Ван оценил подколку, но воздержался от шутливого ответа. — Я понимаю, что это звучит излишне официально, но я искренен. Я понятия не имею, будет ли это... влечение и дальше развиваться своим чередом, либо, переспав со своим старым учителем, Энакин передумает. — Вы предполагаете, что именно Энакин потеряет интерес? — Сомневаюсь, что это буду я. — А что если оно не будет «развиваться своим чередом»? Разве эти отношения не противоречат Кодексу джедаев, который вы соблюдаете куда более истово, чем Энакин? — Почему из всех людей именно вы, сенатор, задаёте мне самые сложные вопросы? — У меня есть талант и опыт в дебатах, магистр Кеноби. И вы не ответили на мой вопрос. Грозная и решительная, как и всегда. Оби-Ван не мог винить Энакина за то, что тот так любил её. — Эти отношения действительно противоречат Кодексу. — И вас это устраивает? — Падме озабоченно прикусила ноготь. — Это беспокоит даже Энакина — секретность. Он изо всех сил пытается притворяться, что это не так, но я вижу, что ему не всё равно. Учитывая, насколько прямолинейным человеком был Энакин, Оби-Ван мог только представить, каким испытанием для него стала попытка одновременно добиться двух совершенно разных целей, тянущих каждая в противоположную сторону. — Думаю, я выдержу отношения с Энакином. Я пытаюсь действовать без сожалений. Она бросила на него скептический взгляд, который он предпочёл проигнорировать. — А теперь последний вопрос, магистр Кеноби. Вы сказали мне, чего вы хотите, но я должна знать: намереваетесь ли вы оставить Энакина себе? — И попытаться приручить дракона? — съязвил Оби-Ван. — Заставить его отказаться от вас будет для меня так же нереально, как отрубить ему конечности. — Я спросила не это. Вы хотите? Но Оби-Ван уже качал головой. — Нет. Вы слишком нужны ему, сенатор. Она кивнула. — Понимаю. В этом случае, думаю, мы трое сможем достигнуть приемлемого соглашения. — Так позвать вашего адвоката? Она со смехом хлопнула его по руке. Они пошли дальше, обсуждая политику Сената и джедаев. Не самый плохой способ провести день.