* * *
К обеду поместье Блэков полностью погрузилось в напряжение, Лорд Блэк отказался от всякого притворства в придумывании новых способов выслеживания таинственно неуловимых Пожирателей Смерти в пользу хождения по террасе, а нынешний двойник Александро в резиденции, девятнадцатилетний Гаэтано Забини, одержимо настраивал свою виолончель с молчаливым фокусом человека, который решил не выходить за пределы своей головы, пока не получит доказательства того, что это было безопасно. Гаэтано очень нравилась новая principessina, учитывая все обстоятельства, и он считал, что из неё выйдет прекрасный контраст для нового князя Сабины. Тимотео III оказался некоторым разочарованием в качестве правителя, серьёзно, впрочем, у Гаэтано не имелось никаких жалоб по поводу Грациано, его троюродного дяди, который управлял и семьёй, и княжеством твёрдой и заботливой рукой. У Гаэтано было больше кузенов и кузин, чем он мог сосчитать у себя в голове, если считать всех троюродных, четвероюродных и пятиюродных кузенов и кузин — которых он всегда считал — потому что Забини, в действительности, не вдавались во всё это «один ребёнок — достаточно, а два — уже немного слишком», чему остальная маггловская Италия, казалось, в последнее время стала следовать. Как считало большинство Забини, если вы вообще хотели завести детей, то могли бы завести, по крайней мере, трёх. Отчасти за это была ответственна тонкая, но стойкая жилка крови Существ в них, что настаивала, что дети должны были появляться в выводках, но также были ответственны связанные сильные социальные тенденции. Сирены были магическими, оборачивавшимися птицами, но, в отличие от одиночных фениксов, сирены сбивались в большие стаи в течение всего года. Крошечные средиземноморские острова, что сирены когда-то звали домом, Сиренузы, раньше были домами для более восьми сотен сирен, несмотря на то, что места было едва достаточно, чтобы вместить деревню. Даже если бы Гаэтано решил классифицировать своих кузенов и кузин старше сорока как «дядюшек и тётушек», то у него всё ещё оставалось более двух сотен кузенов и кузин, и это лишь тех, с кем он был связан по правящей линии Забини; если бы он включил всех кузенов и кузин по крови до четвёртого колена, независимо от принадлежности, то их количество было бы ближе к шести сотням! Сабина могла быть крошечным княжеством в великой схеме вещей, но население в ней составляло немногим более восьми тысяч людей, и около половины тех людей носили фамилию Забини. Конечно, лишь четверть жителей Сабины на самом деле являлись волшебниками, но это не было так же важно, как то, что они были семьёй. Даже те, кто не носил имя Забини, всё ещё имели кровь Забини, или во всяком случае, имело большинство; в конце концов, люди вступали в брак в семью Забини и из неё, так что некоторые из его кузенов и кузин носили другие фамилии. На самом деле, в Сабине было так много Забини, что многие из них взяли вторые фамилии или титулы, чтобы уменьшить неудобство. Что было хорошо, поскольку у Гаэтано уже было шесть кузин, которых звали «Сильвия Забини», без учёта других, которые были недостаточно тесно связаны с князем, чтобы жить в Палаццо и ближайших окрестностях. Наконец удовлетворённый состоянием своей виолончели, Гаэтано осторожно отложил её в сторону и начал натирать смычок; повторяющиеся движения вводили его в состояние повышенной безмятежности. Лишь ему и его пятиюродному брату Констанцо удалось имитировать облик и поведение их будущего князя, поэтому они двое установили поочерёдный недельный график, так что ни один не пропустит всё расширявшуюся охоту, проходившую дома. Теперь, когда внешность их отсутствовавшего наследника была известна, Грациано выбрал новую стратегию, которая использовала тот факт, что, для случайного наблюдателя, все Забини выглядели практически одинаково. Всё сводилось к тому, чтобы отправить юного, традиционно выглядевшего Забини в место с известным присутствием мафии где-то с дюжиной более старших, менее традиционно выглядевших родственников, присматривавшими за ними с хорошего расстояния и наблюдавшими, кто дёрнется. Они прибегали к этому лишь в том случае, если все другие пути расследования терпели неудачу, так как они пытались быть скрытными в возвращении своего наследника. Это, однако, было весело. Масса веселья, даже когда какой-то маггловский идиот неизбежно терял самообладание и пытался пристрелить тебя. Они также многое узнавали о мафии, так что это даже было познавательно. У Сабины было очень ограниченное взаимодействие с Коза Нострой(2) Сицилии, Каморрой(3) Кампании, Сакра-Корона-Унитой(4) Апулии или Ндрангхетой(5) Калабрии: они обычно ограничивались саботажем предприимчивых маггловских дураков, пытавшихся вцепиться во внешние деловые интересы княжества. Существовало несколько мастеров, которые торговали с отдельными людьми, связанными с мафией, но то происходило на индивидуальной основе и покрывалось надлежащими контрактами о секретности, так что это был не совсем источник информации. Гаэтано знал, что одна из причин, по которой лишь он и Констанцо сумели получить доверие Дореи, заключалась в том, что они оба убивали ранее. Убивали продуманно и с преступным намерением, в отличие от Филиппо, который носил белые пуховые перья маленькой цапли, чтобы показать раскаяние, что он испытал за то, что случайно вызвал смерть одного из своих товарищей по ремеслу в пьяном гневе, или Даниэла, чьи перья соловья показывали, что он убил парня его младшей сестры, поймав подростка, когда тот её насиловал. Констанцо было двадцать пять, гораздо больше, чем он выглядел для случайного наблюдателя, и он работал в отделе внутренней безопасности Сабины в качестве бизнес-инспектора. Он носил перья козодоя — доказательство того, что он убил немало растратчиков и мошенников, которые отказались сдаваться без борьбы, и что он продолжит так делать, пока это будет необходимо. Констанцо был прагматиком, но яростно верным идеалу князя и свирепым в защите своего идеала. Они с Гаэтано были достаточно похожи, чтобы быть близнецами, за исключением того, что глаза Констанцо были бледно-зелёными, а Гаэтано — тёмно-синими. Гаэтано носил перья жаворонка, что касались его загривка, что говорило лишь о его значительном музыкальном таланте и не выдавало ничего относительно личности его жертвы или причины убийства. То, что он вообще решил носить перья, было его единственным признанием, утверждением, что да, он убил кого-то, и что он больше не был тем, кем был раньше. Правда заключалась в том, что Гаэтано обезглавил одержимого преследователя своего старшего брата, когда явно неуравновешенная женщина попыталась воспользоваться Пыточным Проклятием на невесте указанного брата. Это случилось, когда Гаэтано было ещё шестнадцать, и он всё ещё ни о чём не жалел. О чём было жалеть? Натерев свой смычок до собственного удовлетворения, Гаэтано подобрал виолончель свободной рукой, поднялся на ноги и повернулся, чтобы взглянуть из окна на территорию поместья Блэков. Итак, что бы сыграть…* * *
Джерри Прюэтт отвёл Блейза в общую комнату Слизерина сразу после обеда и переправил его через один из многочисленных секретных проходов замка в Хогсмид. Один из эльфов Поттеров встретил его там и переместил напрямую в поместье Блэков, где напряжение было достаточно плотным, чтобы резать ножом и подавать на тарелках. Он знал, что ранним утром у Реи начались роды — Ренс рассказал ему по зеркалу — но не знал, что она всё ещё рожала, двенадцать часов спустя. Он был здесь, измученная Леди Малфой сообщила ему, потому что Рея потребовала его присутствия и отказалась принимать «нет» за ответ. Чего бы Рея ни хотела от него, не распространялось на то, чтобы ему было позволено войти в комнату, где она рожала; поскольку они являлись мужчинами, то и ему, и Ренсу приходилось ждать в зале наследника, достаточно близко, чтобы слышать крики, но слишком далеко, чтобы помочь. Блейз уселся на ковёр перед камином, закрыл глаза и намеренно подумал об успокаивавших мыслях, призывая своё Пламя во время этого. Его Пламя было единственной причиной, по которой Рея захотела бы его присутствия, в конце концов, его успокаивавший эффект совсем не предполагал близкий контакт, и то, что она вообще захотела, чтобы он находился здесь, говорило, что она слишком сильно нервничала, чтобы расслабиться и позволить вещам идти естественным путём без какой-либо перестраховки. Так что Блейз сконцентрировался на том, чтобы позволить своему Пламени спадать и течь вокруг него, как озеро безмятежности и мягкой силы. Всё будет просто отлично. Он едва услышал, как служанка пришла сказать Ренсу, что роды Реи, наконец, перешли на следующую стадию, но приглушил своё собственное беспокойство, вместо этого сконцентрировался ещё сильнее на полной уверенности, что всё будет в порядке. Было раннее утро вторника, когда Мариус Александр Блэк, наконец, родился, а солнце как раз начало выходить на горизонт, когда к нему присоединилась его сестра, Кассиопея Мелания Блэк. Блейз едва успел подержать каждого ребёнка и принять позицию крёстного отца его крошечной новой племяннице / кузине, прежде чем ему пришлось отправляться обратно в Хогвартс, чтобы быстро принять душ и позавтракать. Он был довольно уверен, что не сможет уделить ни малейшего внимания своим урокам после той ночи, что у него была, но, чтобы удержать Жабу от подозрений, ему всё ещё придётся появиться.* * *
Почти эйфорическая радость, охватившая весь верхний эшелон Учебного Созвездия, продлилась почти всю неделю, поддерживаемая восторгом Дафны из-за того, что её сделали крёстной новому Наследнику Блэк, и немного оторопелой радостью Гермионы, которая стала крёстной новой Наследнице. Ренс был крёстным маленького Мариуса, все были согласны с тем, что на этой позиции он преуспеет, а Прюэтты Один и Два организовали импровизированную вечеринку, чтобы отпраздновать рождение, которая действительно выдалась очень громкой и привела бы к повсеместным отработкам, если бы её не посетила половина школы. Амбридж пришлось ограничиться снятием баллов, о чём практически все перестали волноваться; любой, кто имел мозг, прекращал заботиться о баллах факультета не позднее четвёртого курса, но, с Амбридж, даже первокурсники полностью разочаровались в системе начисления баллов к моменту наступления Рождества. Возможно, связанным с вечеринкой стало изгнание Дамблдора из Хогвартса в следующий понедельник, а Амбридж объявила себя директрисой, прежде чем он даже покинул здание. Не то чтобы Лео Блэка это справедливо заботило; отсутствие Дамблдора просто значило меньше причин быть осторожными при установке ловушек и обдумывании всё более скорого свержения. Лео был истинным виновником роев летучих мышей-оригами; ему нравились оригами, и он был поражён, но заинтригован, обнаружив, что применение Пламени Солнца позволяет их анимировать. Изначально он создал шестьдесят, но его эксперименты были прерваны главной старостой, печально известной — по крайней мере, тем, у кого имелись связи на Слизерине, — «Крок» Одиль. Однако, вместо того, чтобы наказать его за нарушение им правил, семикурсница улыбнулась улыбкой, что была немного слишком широка и явно слишком зубаста, и проинформировала его, что, в обмен на её молчание, она ожидала, что он поможет ей «улучшить» его летучих мышей. Десять минут спустя по заброшенной аудитории парило шесть тысяч летучих мышей, а к утру в каждом тёмном уголке Хогвартса пищали воздушные оригами. В частности, подземелья оказались так сильно заражены, что шипение и шелест бумаги стали белым шумом. Теперь у Лео имелось здоровое уважение к излюбленному стилю мести Крокодил и необыкновенной пользе рун. Ему всегда нравились руны, и он был в них довольно хорош, но главная староста только что доказала ему их универсальность, и он не собирался оглядываться. Лишь три руны на каждый из оригинальных «прототипов» летучих мышей, и созданные из Пламени копии, порхавшие по замку, были и самоподдерживавшимися, и самопоявлявшимися после своего разрушения. Амбридж, возможно, и удалось выпнуть Дамблдора из Хогвартса, но ей не удалось заставить замок признать её в качестве его замены: горгулья, что блокировала путь в кабинет директора, упрямо отказалась её пропускать. Истерика, которую она закатила в коридоре, тоже была прекрасной, если верить слухам. Жаба также постепенно поддавалась Злобному Плану™ Тео и Джинни, если её мечущийся взгляд, дёргающийся нос и постоянно напряжённая осанка были каким-то указанием. Поскольку с Амбридж, считай, уже было покончено, с присоединением к делу Тео и Джинни, Лео вместо этого посвятил свои силы тому, чтобы научиться лучше использовать свой Огонь Души, помогая Блейзу обучать детишек в их небольшом сегменте Учебного Созвездия и придумывая новые и более изобретательные способы использования рун. На данный момент, просто руны: он сможет придумать способы совместить их с Пламенем позже. У него было время. Может быть, что-то для маленьких близнецов Реи, что он мог отправить в качестве подарка на рождение, вроде заколдованной погремушки или игрушки, чтобы подвесить над колыбелью?