Семь оттенков красного

И в этом мире есть только двое, И нас никто не найдёт.

В горячей воде, на удивление самой девушки, Лена чувствует себя комфортно. Может быть, температура уже выровнялась, став приемлемой, а, может, Темниковой просто плевать на внешние условия, когда Оля настолько близко. Небрежный пучок, сделанный Серябкиной за несколько мгновений, открывает доступ к её бархатной коже. Лена, проводя языком по выпирающим шейным позвонкам, ощущает солоноватый привкус на кончике. Тот факт, что девушка своими дрожащими пальцами крепко сжимает её бедро, означает лишь одно: хорошо. Хорошо до тихих стонов, до мурашек по коже, до неотступной ни на секунду мысли, что счастье, оказывается, всё же есть. Счастье, о котором Серябкина лишь читала, с томным вздохом ожидания перелистывая страницу очередного классического романа и делая глоток какао. Счастье, о котором Темникова никогда не задумывалась, искренне не понимая, зачем рядом нужен кто-то, кроме себя любимой. Но теперь, целуя плечи Оли и прижимая её ещё ближе к себе, осознает: нужен, и даже очень. Серябкина испускает из себя нелепый, похожий на детский, смешок и сдувает пену с ладони. Лена лишь улыбается, пока в голове крутится чересчур ванильное прозвище, которым Олю наградили ещё в школе. Произносить его вслух Темникова, конечно, не будет, ведь и, правда, чересчур. Как и всё, что связано с этой девушкой, в принципе. Чересчур тихие перешёптывания в ночной тиши; чересчур нежные касания губ; чересчур возбуждающие стоны в порыве страсти; чересчур тёплые объятия; чересчур искренний смех; чересчур вкусный завтрак. Иногда Лене хочется схватить её за руку, притянуть к себе и, смотря в глаза, спросить: «Где ты была раньше?». Но она сдерживается, знает: Оля ступала по тем же коридорам и аудиториям, улицам и торговым центрам; дышала одним с Леной воздухом и пересекалась с теми же людьми. Пересекалась со всеми, но только не с Темниковой. Видимо, на тот момент было ещё не время. Но теперь они обе жадно хватаются за подаренные им минуты, желая приумножить их количество, свести его к бесконечности. Лена бережно завязывает полотенце на её теле, зная, что непременно своими же руками скоро снимет его, оголит Серябкину и на несколько мгновений замрёт от столь чудесной картины. Тело, которое хочется ласкать. Женщина, которую хочется боготворить. Не смотря на изредка нелогичные мысли и их несвязное воспроизведение в слова. Всё это ничего не значащие мелочи, на которые Темникова закрывает глаза, целуя её в губы. Оля хранит в себе целый мир, попадая в который Лене не хочется возвращаться в реальность. Тепло, спокойно, уютно. Чересчур. Серябкина кажется слишком странной, будто она и вовсе не отсюда, из-за своей открытости, мнимой наивности, что на деле является доверием, абсолютным доверием к Темниковой. Темникова, в свою очередь, совсем не такая. Она, по сравнению с Олей, кажется себе слишком приземлённой, холодной, отстранённой, забывая о том, что рядом с Серябкиной становится мягкой и не в меру романтичной, чувствуя невидимые крылья за спиной, и, держа её за руку, взлетает всё выше. — Люблю, когда ты забываешь возвращаться домой неделями, — шепчет Оля, гладя её лицо. — Забываю? — посмеивается Лена. — Я и так дома. — Слишком мало квадратных метров для такой королевской особы, как ты, — улыбается Серябкина, проводя пальцами по губам Темниковой. Та переворачивает её на спину, склонившись над телом, и проговаривает: — Неважно, всё неважно. Кроме тебя. На столе вперемешку разбросаны листы с лекциями и стихами Оли. Лену интересует вопрос, почему её окружают люди, погруженные в иные, совсем отличные от нашего, миры. Иногда Серябкина, потупив взгляд и нахмурившись, будто цепенеет, пытается поймать мысль, развить её и вылить очередную рифмованную порцию любви. Красиво. Временами странно. Временами даже чересчур. «Ты — моё вдохновение», — проговаривает Оля, от чего Темникова на некоторое время теряет дар речи. Странно. Даже чересчур. Лена знает, что дело совсем не в ней, что при всей любви к себе объективно в Темниковой нет ничего удивительного, чтобы слагать о ней строки. Это всё Оля и её душа, переполненная невероятной чувственностью, которая льётся наружу в столь большой и жестокий мир. Объяснять такие вещи Серябкиной не имеет смысла. Не примет. Посвятит ей ещё одно четверостишье. «Красиво», — сглотнув, произнесёт Лена и, обнимая девушку, незаметно смахнет слезу. Темникова желает защитить хрупкость, что присуща Серябкиной, от внешнего мира, вобрать в себя всю её нежность, рассыпаться на мелкие осколки от чувств и слиться в одно. Красиво. Можно сказать, поэтично. Вдохновение — это ведь не о стихах, музыке или прозе, фильме или картине. Вдохновение — это о жизни, обычной, земной, что приобретает совсем другой смысл, когда любой будний день становится выходным, когда твоего сердца касается кто-то, и оно вопреки всему начинает биться вновь. Странно. Оля роняет в пустоту бессмысленные междометия, выгибаясь в спине от искусных действий Лены. Темниковой хочется рассмотреть её тело под ультрафиолетом, чтобы знать, не пропущен ли ни один миллиметр желанной кожи. Оставляя поцелуи, она выводит то ли имя девушки, то ли банальное «люблю». Не разобрать. Но на деле — лишь следы, как штампы «моё». Хотя, зачем? Лена знает и так, да и Оля — чувствует. А остальные? Не имеют никакого значения. Смотря на лицо Серябкиной, тонущей в удовольствии, Темникова выпускает из себя сдавленное: «Ты так прекрасна». Оля отвечает лишь сладостным протяжным стоном над ухом и смазанным коротким поцелуем, активно двигая бёдрами, насаживаясь на пальцы. Лене хочется остановить время и остаться с Олей в этом мгновении, в этом дне, что не сулит им ничего плохого, что хранит в себе только блаженство. «Запомни это», — твердит себе Темникова и несколько раз моргает, будто фотографирует Серябкину, откинувшую голову назад. Красиво. Даже чересчур. Лена отправляет снимки на карту памяти, глубоко в мозг, чтобы никогда их не потерять. Темникова отчаянно хранит и копит воспоминания, как и Серябкина их реальные фотографии, развешанные на одной из стен. Любуется, поднимает себе настроение, отрывая уставшие глаза от светящегося монитора ноутбука, на котором высвечивается одна из глав курсовой работы. Всё кажется лучше, светлее, возможнее. Странно? Отнюдь. Телефон Лены беззвучно кричит, запрятанный в ворохе одежды. Но нет связи. Лишь они двое, ставшие в мраке ночи одним. Темникова ловит её губы и прикусывает нижнюю, ощущая близость каждой клеточкой тела. Но Серябкина, сжимая её ягодицы, показывает, что хочет быть ещё ближе, чем это, в принципе, реально. Мятая влажная простынь, сдвинутые на самый край подушки и выброшенное на пол в силу ненадобности одеяло. Всё кажется лишним, крайне ненужным. Кроме Оли. Кроме Лены. Кроме них двоих. Хриплые стоны, рваные движения. «Красиво смотримся», — мелькает в памяти Темниковой голос Серябкиной. «Красиво звучим», — последними усилиями твердит сознание Лены. «Красиво чувствуем», — уверена Оля. Красиво. Чересчур.