***
Отец, почувствовав возврат власти, стоило Хибари уехать на отдых, вновь тащит меня на излюбленную им площадку. Детей там всегда много, как и шума, нежелательных прикосновений и, бесспорно, разведённых на пустом месте конфликтов. Что ещё взять с бестолковой ребятни, которая слишком мало знает об этом мире, чтобы понимать, как поступать правильно, а как — не очень? Но одно дело понимать всё это и совсем другое — испытывать на себе, поэтому, несмотря на все старания родителя, я благоразумно держусь в стороне, предпочитая малявкам песок, ведёрко и лопаточку. Строить несложные замки из немного мокрых песчинок просто и довольно скучно, с куда большей охотой я бы пособирала пазлы, которые мне недавно купила матушка. Но, увы, сейчас я не дома, чтобы проводить время хоть сколько-то увлекательно, но даже там как-то тоскливо. Я привыкла, что Кёя почти всегда рядом, что мы видимся каждый день и не расстаёмся, пока родители чуть ли не силком друг от друга не оторвут, поэтому неудивительно, что, попрощавшись с единственным другом, я чувствовала пустоту, словно у меня отобрали что-то очень важное. Стоит ли говорить, что и сейчас она живёт в моей душе клубком ядовитых змей? Всё тело отравлено невыносимым почему-то одиночеством, и остаётся только надеяться, что я чувствую это не одна, потому что тогда в этом нет никакого смысла. Тяжело вздыхаю и флегматично разрушаю точным поворотом кисти руки мной же построенный замок из песка — всего лишь наложенные друг на друга холмики разной величины и формы. Становится как-то слишком уж тоскливо. — Эм… А зачем ты его разрушила? — неожиданно раздаётся вопрос откуда-то сверху, и я нехотя поднимаю взгляд на нарушительницу моей тоски по другу. Большие карие глаза, горящие любопытством и детским огоньком жизни, смотрят на меня выжидающе и с какой-то странной надеждой, будто малышка думает, что я могу её проигнорировать. На самом деле, могу, но прожигающий взгляд отца говорит мне, что так делать не стоит. А лучше вообще попытаться подружиться с этой девчушкой, если не хочу приходить на площадку каждый день. Конечно, дружба в мои планы не входит — Кёи вполне достаточно, но… — Просто захотелось. А он тебе нравился? — отвечаю, отложив лопатку достаточно далеко, чтобы она не отвлекала, но недостаточно, чтобы не успеть среагировать на грабёж от малолеток. Тут даже такое бывает, ей Богу. — А? Н-нет, просто… ты его долго строила… — Девочка неловко отводит взгляд и сжимает края юбки. — И… Ну… — Ничего страшного, — смеюсь в ответ на чужое смущение и поворачиваюсь уже туловищем к незнакомке, постукивая по месту рядом с собой. — Я просто задумалась. Давай вместе построим новый? Девочка передо мной растерянно моргает, качается от неверия, а потом улыбается. Робко, едва приподнимая уголки губ, но так искренне, что я не могу не улыбнуться в ответ. Наверное, этим дети и очаровательны — своей искренностью и невинностью, белым светом, которого нет в познавших жизнь людях. Я бы соврала, если бы сказала, что из-за этой чистоты желаю с ними сблизиться, питаться их энергией, чтобы очистить себя. Наши уровни развития слишком различны, чтобы общение не было утомительным, но ненадолго детей можно к себе подпустить, как сейчас я подпускаю эту шатенку, чувствуя то тепло, которое она излучает, походя этим на солнце. С Кёей была приятная прохлада, убаюкивающая тело, но тепло это тоже хорошо. Очень даже хорошо. Лучше кутаться в чужих лучах светлой энергии, чем мёрзнуть в пожирающей пустоте. — Х-хорошо, — робко соглашается кареглазка и присаживается на корточки рядом, кидая на меня странный взгляд. — Меня Хару зовут… А тебя? — Ай, — коротко отвечаю и протягиваю руку для рукопожатия. — Приятно познакомиться, Хару-чан. Девочка на секунду замирает — только после этого я осознаю, что вновь забыла о традициях этой страны, где принято кланяться, а не пожимать друг другу руки, — но пожимает мою маленькую даже в сравнении с её ладонь и позволяет мне выдохнуть с облегчением, потому что не хотелось бы получить неодобрение и лекцию от маленького ребёнка, у которого молоко на губах не высохло, но на первый взгляд она выглядит старше моего тела и имеет кое-какие… привилегии. Бесит, когда тебя какая-то малявка считает ребёнком. Хочу уже побыстрее вырасти. Невольно кидаю взгляд на светящегося счастьем отца и качаю головой, беря лопатку и самое большое ведёрко из всех, и протягиваю их Хару, давая понять, что не я одна тут буду своё произведение искусства реставрировать. Девочка, кажется, не против, робко принимает вещи и тут же принимается за работу. Я невольно застываю, словно вижу рядом с тобой другого человека: шатенка, только что едва дрожавшая от смущения, уверенно загребает песок, сосредоточенно пытаясь вспомнить, как же выглядел мой замок — это легко прочитать по едва сведённых бровям и поджатым губам. И это производит такой диссонанс, что я в ступоре нахожусь, наверное, с минуту, если не больше. «Настоящее солнышко», — думаю я, наблюдая за Хару. Та словно и не замечает ни моего взгляда, ни откровенного безделья — делает она всё в одиночку. И стоит заметить это, как я, кажется, краснею до кончиков ушей, преисполненная стыда, быстро кооперируюсь и тоже включаюсь в работу, не желая доставлять малышке — на самом деле, только себе — ещё больше неудобств. Надеюсь, эта девочка не заметит моей нервозности, а то как-то неловко получится…***
С Хару удивительно спокойно. Это не похоже на то спокойствие, которые было с Кёей. С ним постоянно что-то хочется делать, куда-то стремиться и достигать самой вершины ради гордого взгляда друга. С ним чувствуешь себя так, словно можешь всё, и это восхитительно, это воодушевляет, и действительно появляются силы делать хоть что-то важное и нужное. С Хару же всё совсем наоборот: хочется с тихим мурчанием обнять её, зарыться в мягкие волосы, вдохнув приятный запах карамели — не узнать его невозможно, — и заснуть в том тепле, что дарят её хрупкие руки. Я с мягкой улыбкой осматриваю построенный нами замок из песка, стараясь держать глаза открытыми. Признаться честно, получается не очень, и я бы с удовольствием прямо тут, рядом с шатенкой, уснула, положив голову ей на плечо, однако это было бы странно и неправильно, поэтому я сонным взглядом выискиваю отца, чтобы обратить его внимание на себя. Но это даже не требуется, он уже идёт к нам, с мягкой улыбкой смотря точно на меня. — Спасибо, что помогла мне с замком, Хару-чан, — благодарю девочку, поднимаясь и протягивая ей руку, чтобы помочь. — Было очень весело провести с тобой время! — Мне тоже было весело, Ай-чан! — Та улыбается ярко и будто светится на солнышке, принимая мою помощь. — Надеюсь, мы ещё поиграем вместе. — Конечно, — отвечаю и отпускаю чужую ладонь. Отец стоит в паре метров от нас, давая попрощаться, и решаюсь на небольшую шалость: снимаю с шеи дешёвенький кулон, купленный мне из чистой прихоти, и протягиваю его Хару, которая от удивления даже открывает в немом вопросе рот, отчего невольно смеюсь, скрыть смех в рукаве кофты. — Это будет символом того, что мы ещё обязательно встретимся, Хару-чан, — объясняю я, и девочка всё же принимает цепочку с металлическим пёрышком. — Тогда я обязательно сберегу его до следующей нашей встречи! Мы прощаемся, крепко обнявшись и махая рукой друг другу, пока на то есть возможность. Папа тихо смеётся и привычно подхватывает меня, сажая на свои руки. Он любит так делать, и я тоже, потому что тогда и устаю меньше, и рассмотреть могу больше. Улыбаюсь украдкой и утыкаюсь в шею мужчины, прикрывая наконец глаза с мыслью о сне. Но отца это не слишком волнует, и он спрашивает со смешком в голосе: — У тебя новый друг? — Скорее знакомая, — недовольно отвечаю, нахмурившись. — Она просто помогла мне построить замок. — Да-да, конечно, — уже во всю хохочет родитель, и я несильно ударяю его хиленьким кулачком, недовольно ворча себе под нос. — Про Кёю ты тоже так говорила, а теперь и дня без него провести не можешь, солнце. Я продолжаю ворчать, но на подначку гордо не отвечаю, обещая обязательно отомстить за всё то смущение, которое испытываю сейчас, и сама не замечаю, как проваливаюсь в сон, убаюканная чужим сердцебиением. Тук. Тук. Тук. Спи, мой милый друг.***
Хару радостно бежит на встречу, когда мы встречаемся с ней через день, и что-то хочет сказать, задыхаясь то ли от неверия, то ли от восторга, а, может, и от всего сразу. Я улыбаюсь ей и расставляю руки в стороны, чтобы девочка смогла с разбегу обнять меня, едва не повалив на пыльную землю. Смеюсь и добродушно хлопаю её по макушке, как матушка, когда я обнимаю её из-за неожиданного порыва души. — Привет, Хару-чан, — здороваюсь с малышкой, и она смущённо отрывается от меня, отступая на шаг назад, словно сделала вещь непозволительную, но очень уж ей нужную. — Рада тебя видеть. — П-привет, Ай-чан, — неловко отвечает девочка, опустив взгляд. — Д-давно не виделись… Я подхожу к ней и вновь дотрагиваюсь до макушки, глажу, как маленького ребёнка гладит взрослый — хотя, фактически, так и есть — и улыбаюсь ободряюще, как это часто делает отец, когда я в чём-то не уверена. Мне не нравится эта зажатость девочки, которая должна светиться, словно маленькое солнышко в человеческом облике, как жрица Жизни, дарующая всем успокоение и тепло. Пожалуй, мне стоит что-то с этим сделать, раз уж я решила встретить её вновь. Не хотелось бы, чтобы Кёя был против пополнения нашей компании. — Почему ты заикаешься, ты же не сделала ничего плохого, — говорю я, стараясь вложить в слова всю свою уверенность, и беру ладошку Хару в свои. Мои, ожидаемо, меньше, но её дрожат, и я не могу понять почему. Я же младше и слабее — бояться меня глупо и безосновательно. — Будь смелее, Хару-чан. — Н-но… — Хару-чан, мы всего лишь дети, нам простительна несдержанность, — перебиваю и тяну девочку за собой, к незанятым всё ещё — что довольно странно — качелям. — Это нормально — хотеть обняться с новым другом. Всё хорошо. — Другом? — удивлённо вылетает с чужих губ, и я смеюсь, прикрыв глаза. — Именно! Конечно, это не совсем так: я не настолько наивна, чтобы называть другом ребёнка, которого вижу второй раз в своей жизни, но у детей всегда всё проще и быстрее, так что пока будем называть эти отношения так, а там уже можно будет посмотреть и определиться. В конце концов, с этой малышкой действительно тепло и комфортно. Мы веселимся, как только можем и умеем: катаемся на качелях, играем в салочки, ковыряемся в песочнице. Хару светится счастьем и улыбается так ярко, что в сердце все демоны забиваются в самый дальний угол сознания и не спешат тревожить меня. Она действительно похожа на посланницу Богов, которых будто тревожат мои метания от настоящего к прошлому и пожирающая душу ненависть. Я бы солгала, сказав, что забыла, как оказалась здесь. Но солгала бы и тогда, когда сказала, что сожалею о старой жизни. Потому что я не жалею. Помню и хорошее, коего было мало, и плохое, помню героя, который сеял лишь несчастье на моём пути и в итоге погубил меня из-за то ли зависти, то ли ревности — мне до сих пор неясны его мотивы. Всё это нельзя забывать, но что мешает мне отвлечься и закинуть прошлое в самые глубины сердца? Рядом с Кёей и Хару не хочется вспоминать былые деньки, моего палача и ехидство с гордыней в когда-то тёплых карих глазах.[— За что так ненавидишь? — А за что тебя любить?]
Поэтому, когда они уходят, пропадают из поля зрения хотя бы на день, внутри удушающая пустота, и демоны выползают, отравляют всё тело, и я словно падаю в пропасть. Неприятно. Невыносимо. Не хочу так. Сжимаю детскую ладошку и кладу голову на чужое плечо. Хару понимающе улыбается — чувствую, как приподнимаются уголки её губ. Между нами какая-то странная идиллия, умиротворение, будто никого другого кроме нас и не существует вовсе. И это… приятно. Это обнадёживает, заставляет дышать полной грудью и верить, что девочка рядом хотя бы на минуту для меня одной и существует. Я знаю, что отец за нами наблюдает с полной нежности улыбкой и, когда мы вернёмся, обязательно расскажет всё маме — она будет смеяться тепло и тихо, со всей любовью ко мне и папе, к нашим прогулкам и неугомонному энтузиазму мужчины. Иногда мне кажется, что я совсем не заслуживаю всего этого: тёплой любви родителей, бодрящей прохлады Кёи и успокаивающего тепла Хару. Но потом вспоминаю, что ничего не даётся просто так. Значит, заслужила. Значит, боги смиловались надо мной.Н е т.