— Почему, Виктория? — хрипло спрашиваешь, улыбаясь окровавленными собственной кровью губами. — Ну же… Ответь мне. — Я… У меня нет ответа. — Хах.
— Он… был очень странный, Конеко. О ч е н ь странный. С ним… Неуютно. Не как с тобой. С ним… С ним с т р а ш н о, Ай. С последним словом мальчишки сердце словно куда-то вниз упало. Рухнуло, разбившись на отвратительные куски мяса. Страшно, да?М н е т о ж е.
Не знаю, отчего и почему. Не знаю, откуда это чувство страха, сковавшее тело, но я будто опять стою около палача, напротив своего убийцы и судьи. Руки дрожат, и я сжимаю их в попытке успокоиться, оценить ситуацию более здраво, потому что мне просто кажется, потому что чувство это неоправданно и глупо. Я даже не знаю, о ком Кёя говорит, но уже готова разрыдаться от того, что он вообще что-то об этом сказал. Почему? Давление со стороны мальчика, чтобы припугнуть? Едва ли он вообще способен провернуть что-то подобное. Нет, это точно не его вина. Но… Тогда чья? Кто так сильно хочет, чтобы я сошла с ума от этого удушающего ужаса, пропитавшего всю меня? Чувствую, как дрожит тело, как Кёя обеспокоенно подходит ко мне, не понимая реакции. Даже если ему было страшно, я ничего не должна была почувствовать, разве что, лёгкое беспокойство за друга. Почему же меня так трясёт? Словно я вновь в том чёртовом лесу, посреди тьмы и груды мёртвых тел, залитых кровью. Так не должно быть — всё уже прошло. Здесь нет того ужаса, который преследовал меня в той жизни; здесь нет тех монстров, что попробовали забрать меня с собой в глубины царства Богов. Хибари что-то обеспокоенно говорит, и я чувствую, как на меня укрывают чем-то мягким и приятным, как чья-то тёплая рука дотрагивается до моего лба, и… почему-то становится легче. Я словно впервые за несколько минут дышу и не могу остановиться. Кутаюсь в плед, ощущая приятные поглаживания по голове, от которых становится так тепло, что я невольно расслабляюсь, помещённая в пустую комнату без мыслей, звуков и запахов. Лишь я и тепло, проходящее через всё тело. Лишь я и родная сердцу магия.[Ну, здравствуй, милый друг.]
***
Открываю глаза я уже в своей комнате, вглядываясь в уже родной тёмно-синий потолок с белыми каплями-звёздочками. Мне давно уже нравится рассматривать его, каждый раз видя всё новые и новые капли белой краски, будто открывая всё новые и новые миры. Звёздное небо, которое отец нарисовал на моё двухлетие — я не понимала, ни зачем он это делает, ни почему оно должно было быть чем-то значимым и красивым, чтобы мой родитель так утруждал себя. Ещё труднее было понять и осознать, что сделали это… просто так, чтобы мне понравилось, чтобы было красиво и радовало глаз. Подарок батюшки всегда помогает думать, отречься от внешних раздражителей и всего на минуту, но погрузиться в себя. Сейчас же, когда по телу струится родное тепло, едва покалывающее кончики пальцев, сосредоточиться сложно. Даже дышать, не задумываясь — испытание. Магия, да?.. Глубоко вдыхаю, чувствуя, как частицы энергии наполняют и так переполненное тело, и медленно выдыхаю. Сила жизни и хаоса кружит всюду странными серыми хлопушками, и мне остаётся только неподвижно замереть в попытке оградить себя от природной магии, если, конечно, не хочу, чтобы меня разорвало от переизбытка. Рука поднимается с неохотой, словно под чьим-то давлением, и замирает, стоит пальцам коснуться чуждой материи, которую обычные люди не в состоянии почувствовать. Это странно и неприятно колит — я морщусь и одёргиваю руку. У меня никогда не было проблем с контролем магии и разделением своего и природного источника, однако здесь они… едины. Моего источника нет и никогда не существовало — было бы странно, существуй он, учитывая, что раньше я не ощущала ничего магического в этом мире, — но родная магия всегда привязана к душе и перемещается со своим владельцем в новую жизнь. Так и рождаются великие ведьмы и колдуны. Однако обычно перерождаемся либо в том же мире, либо в родственном, а тут же… родства нет, а магия есть. И что с этим делать — вопрос весьма интересный. К тому же Кёю и родителей точно обеспокоило моё состояние — странно, что я до сих пор не в больнице, — и за мной ещё какое-то время будут тщательно следить. Не удивлюсь, если Хибари во всём винит себя. Я бы винила. — Не хочу, — выдыхаю, сжимая ладонь в кулаки и смотря на них то ли в поисках ответов, то ли в поисках надежды на счастье?.. спокойную жизнь? Я и сама не знаю, чего желаю. Мечусь, как когда-то металась между двумя берегами. — Ничего не хочу. В дверь стучатся негромко — я едва в силах различить этот звук — и в комнату входит матушка. Взволнованная, с синяками под глазами и трясущимися руками, она садится на край моей кровати и без слов обнимает. Говорить хоть что-то — лишнее, и я лишь обнимаю её в ответ, сжимая ткань кофты и чувствуя, как намокает моя футболка. Мы молчим, цепляясь друг за друга, как за спасительную деревяшку в бурлящем потоке реки, и, наверное, я впервые плачу. Сильно, почти рыдая, надрывно всхлипывая и задыхаясь от переполняющих эмоций. Потому что страшно и больно. Потому что я не контролирую себя. Потому что я умру так же легко, как существовала — не жила — в прошлой жизни. Не хочу. Хочу просто жить и чувствовать, как меня любят и как люблю я сама. — Ай-чан, — хрипит матушка, сжимая меня в объятиях ещё сильнее. — Мы… мы так волновались, солнышко… Ты совсем… совсем не хотела просыпаться целых пять дней. Моя милая… — Мама, — только и говорю, чувствуя, как дрожат у меня губы — всё тело, на самом деле. — Прости, мамочка… И снова молчим, пока частицы энергии кружат вокруг, не смея дотронуться до моей матери, и тянутся ко мне в желании то ли убить, разорвав, то ли даровать неведомую силу. Мне не нужно ни то, ни другое.[Пожалуйста, засни обратно в глубинах моей души.]
***
Через час в комнату почти что влетает Кёя и нервно обнимает за плечи. Дрожь его тела пробирается до самого сердца, и я вновь плачу, сжимая друга в столь же крепких объятиях, в каких недавно сжимала матушку. Хибари впервые абсолютно не сдерживает себя: цепляется за меня и говорит тихое «прости» дрожащим от переживаний голосом. Он впервые плачет при мне, впервые позволяет слезам выйти наружу и катиться по щекам, оставляя на губах солоноватый привкус. Маленькому мальчику, который, казалось бы, не боится ничего, было действительно страшно увидеть, как подруга теряет сознание, как непонятно почему всё её тело содрогается именно после того, как он всего лишь упомянул мальчишку, встретившегося ему на пути. Логично было бы подумать, что именно его слова и были виной такому моему состоянию. Как же далеко это было от правды — смешно даже предположить. Поэтому я не предполагаю и только сижу с Кёей в полном одиночестве — родители благоразумно не стали мешать детям разбираться и предпочли поговорить о ситуации на кухне, — пытаясь прийти в себя и объяснить другу, что он, в общем-то, ни в чём не виноват, что причина совсем в другом. Только вот в чём? Как объяснить человеку из обычного мира, что такое магия, почему она у меня есть и откуда я всё это знаю? Едва ли даже Хибари мне поверит… — Прости, — вновь повторяет мальчишка, и я слышу как скрипят его губы от неприязни к самому себе. Магия вокруг него окрашивается в алый, выдавая эмоции ребёнка с головой — я улыбаюсь почти по-матерински нежно. — Ты не виноват, Кё-чан, — отвечаю, гладя его по чёрных вихрям. — Это не из-за тебя произошло. — А из-за кого, Конеко? — С иронично искривлёнными губами брюнет отстраняется и смотрит прямо в глаза. Его взгляд — поломанный меч, и это совсем не то, чем мог бы похвастаться король. — Только после моих слов ты потеряла связь с реальностью и упала в обморок! Только после того, как я!.. — Кёя. — Хмурюсь, сжимая плечи друга сильнее. — Прекрати. Мы словно поменялись местами: так же хмуро и холодно Кёя говорил мне там, в больнице, прийти в себя, а я терялась в чувствах и страхе. Сейчас же теряется сам Хибари, дрожит и тонет-тонет-тонет.Т а к з н а к о м о, х а х.
— Что прекратить, Конеко? Ч т о? — Это не твоя вина. Причина совсем другая. Не надо искать причин самоненависти, глупый Кё. — Я даю легонький щелбан мальчишке и ободряюще улыбаюсь. — Да и важно ли это? Со мной всё хорошо. — Ты… — Кёя как-то слишком устало вздохнул и махнул рукой, словно сдался понять такую непонятную меня. — Невозможный ребёнок. — Ой, вот кто бы говорил, а! — наигранно возмущаюсь и несильно бью пятилетку в плечо. — Сам ты ребёнок! — То есть «невозможного» ты не отрицаешь? — усмехается Хибари, и я смеюсь, откидываясь на подушку. — Я ещё то невозможное создание, — широко улыбаюсь, видя, как в стальных глазах появляются смешки, и чувствую, что в сердце теплеет. Магические частицы меняются с красных на нежно-жёлтые, и сердце облегчённо возвращает ритм в норму. У Кёи вновь хорошее настроение.***
Мой друг уходит через три часа, успокоившийся и в хорошем расположении духа, пока я сижу на отцовских руках, стараясь не заснуть. Рей не отпускает меня весь вечер с тех пор, как вернулся из больницы, да я как-то и не против. На руках родителя спокойно и тепло, а частицы магии и вовсе почему-то избегают его — с каждой минутой мне становится легче, поэтому, когда отец хочет уложить меня спать, я цепляюсь за него и мотаю головой, стараясь не уснуть. — Хочу спать с папой и мамой, — упрямо поджимаю губы, смотря точно в серо-голубые глаза — такие же я каждый день вижу в зеркале. Только у меня они тусклые, а у Рея сверкают, словно драгоценные камни, способные дарить свет в кромешной тьме. — Можно? Отец улыбается ласково и гладит меня по голове. — Конечно, солнышко, — отвечает он и поднимает меня на руки медленно и аккуратно. Я утыкаюсь носом в чужую шею и закрываю глаза, сжимая ткань отцовской майки. В доме тихо и темно, но почему-то это не страшит — мне уютно, хочется, чтобы так было каждый день, потому что… Что может быть ценнее уютного и тёплого спокойствия? Хочу, чтобы это никогда не кончалось…