[Исчезни, магия.
Уничтожь сама себя.
Я не хочу подчиняться.
Я не хочу умирать.]
— Мам, — робко зову, обняв за шею Ди и подняв украдкой взгляд на матушку. — Можно мне сегодня погулять? — Ай… — Мийя смотрит с почти ощутимым кожей беспокойством, которое вполне ясно говорит мне, что, нет, нельзя. — Ты всё ещё не до конца восстановилась. Тебе следует отдохнуть… Одно незначительное происшествие — и плевать на пятидневный беспробудный сон, — и меня изолируют ото всего мира, боясь за мою жизнь, но вызвать врачей, проверить моё здоровье — это не для нас. Так что ли? Разве это правильно? Все заботливые родители такие? Ничего не понимаю — не хочу понимать. Хочу как раньше, чтобы весело и просто, чтобы спокойно и беззаботно. У меня снова пытаются выкрасть свободу. — Почему?.. — тихо спрашиваю, едва шевеля губами. Чувствую, как трещит ткань под тисками моих пальцев, а магия вокруг кружится со всё большей скоростью, концентрируясь вокруг меня. Хочется послать всё к чёрту и вновь — как тогда — подчиниться воле чувств и забыться. — Почему, мама? Я опускаю голову, и взгляд упирается в пол, но… я ничего не вижу — пустота становится единственной картиной, а магия захватывает тело, обнимая своими мерзкими холодными руками за плечи. Из её объятий хочется выбраться, сбросить мерзкие конечности, после — порубить на мелкие кусочки. Однако я только крепко сжимаю зубы и закрываю глаза. Кажется, мама что-то отчаянно кричит, пытается достучаться, но я не слышу её: просто не хочу. Просто оставьте меня. Вы ведь так хотели, чтобы я была в полном одиночестве, только с вами в этом невозможно тесном доме.И с ч е з н и т е к ч ё р т у.
***
— Знаешь, очень неблагодарно с твоей стороны возвращаться в эту комнату, — раздаётся незнакомый голос, и только после этого я осознаю себя в тёмно-серой комнате с бордовым столом точно передо мной. — Мне многого стоило вытащить тебя отсюда. В помещении никого нет, я не чувствую присутствия тела, но все равно оборачиваюсь по сторонам, чтобы убедиться в этом. Никого. Тогда кто со мной говорит? — Обычные смертные не могут меня видеть, Виктория. — Дёргаюсь в отвращении к собственному имени, чувствуя почти физическую потребность стряхнуть с себя грязь. — Хорошо, раз тебе так не нравится, я предпочту звать тебя Ай. Так даже проще. — Нет, — тихо отвечаю, сжимая ладони в кулаки. — И как же мне тогда к тебе обращаться? — Голос у существа усталый и тихий, но мне все равно всё прекрасно слышно. Кажется, это работает и в обратную сторону: как бы тихо я не говорила, он прекрасно услышит меня. — Если позволишь, я дам тебе третье имя. Хотя, по правилам и этике, это запрещено, но не иметь возможности обратиться к человеку по имени — лишить его всякой индивидуальности. Позволишь? — Я молча киваю, массируя закрытые глаза. Слишком много всего. Хочу заснуть, подобно спящей красавице, только без принца — они часто ломают принцессам жизни. — Тогда позволь назвать тебя Акацией. Белая ли, жёлтая ли* — решать тебе. Акация? Ещё одно странное имя… Белая или жёлтая, да? Интересно было бы узнать, что это значит. Хотя мне, наверное, не стоит знать… Поэтому я молча киваю и жду, пока голос вновь появится в этой комнате. Она странная, будто одновременно и постоянная, и меняющаяся, подобного утреннему туману, который часто накрывает Намимори. Но если в родном городе уютно и спокойно, то здесь пусто. Ни спокойствия, ни страха — пустота, подобная той, которую люди ощущают от разочарования в бытие и себе подобных. Отвратительное чувство. — Что ж, тогда и мне следует назвать своё имя, — напоминает о себе голос, и я киваю, подтверждая рассуждения собеседника о том, что это было бы неплохо. — У меня их много, но я предпочту Каин. Надеюсь, тебя это устроит. — Разумеется, — киваю и силюсь вспомнить, где уже слышала столь красивое имя. В переводе с одного из мёртвых языков Каин означало «проклятый», и мне сложно представить, кого так могли невзлюбить люди, чтобы назвать проклятым. Тем более далеко не обычного человека — куда более могущественное существо, чья власть для обычного смертного просто не постижима. В прочем, это не моё дело. Устав стоять — скорее от скуки, чем реальной усталости, — я села на пол и вновь обведя взглядом окружение. Что-то неуловимо поменялось, но что именно, я сказать не в силах, от глаз полная картина помещения ускользает, не даёт выстроить полную и точную схему, так что остаётся только гадать, какова истинная обстановка. С людьми также — никогда не угадаешь, когда изменятся в следующий раз. — Так зачем я здесь? — всё же спрашиваю, не выдержав молчания. От ответа мало что изменится, но кажется, будто он способен продлить моё здесь пребывание, поэтому я стремлюсь получить его. Не хочу домой. Не сейчас. Мне просто необходимо прийти в себя и расставить всё по полочкам в своей голове: за столь короткое время накопилось довольно много неясной информации и неопределённостей, и с ними нужно покончить как можно быстрее, чтобы избавить себя от возможных проблем. — Я не знаю, — честно признаётся Каин, и я невольно фыркаю. — Возможно, ты сама рвалась оказаться подальше от реальности, и магия исполнила твоё желание; или же она под воздействием твоих чувств своевольничала, а кому-то из жрецов удалось тебя перехватить — мне не известны подробности, честно говоря. — Это странно, — не менее честно отвечаю я. — Вы же явно не последнее здесь существо. Иначе вам не позволили бы заговорить со мной. У Богов с этим строго. — Как и ожидалось от благословлённой матушкой Гекатой, — усмехается этот Высший. На упоминании благословения я морщусь, сжимая кулаки, и перед глазами проносятся ненавистные воспоминания. Благословлённая? Скорее уж проклятая. Геката дала мне право видеть смерть, жнецов — её верных слуг — и это всегда пугало. Видеть и осознавать, что кто-то вот-вот умрёт, и я ничего не могу сделать просто потому, что видеть не быть способным изменить увиденное в противовес тому, что о подобном думали люди и, в частности, императорская семья. Это было привычно, но страшно. Однако, когда я оказалась в новом мире, страшнее оказалось незнание, я словно стала слепа, потеряла контроль над ситуацией, которого, будем честны, у меня никогда не было. Богине я больше была ни к чёрту — она лишила меня своего дара. Интересно, почему в прошлом я была его удостоена? Потому что была той, кому суждено идти подле героя? — Ты действительно многое знаешь о Божьих законах. — Это было моей обязанностью. — Поднимаю взгляд к потолку и вижу знакомую сердцу роспись храма Северной Дороги. Я любила захаживать туда и молиться обо всём, что тяготило меня долгие годы. Не веря в существование любви богов к людям, я все равно отчаянно надеялась быть услышанной, чтобы хоть кто-то знал о том, как мне было тяжело. — Спутнице героя необходимо это знать. — Нет, в этом не было необходимости, — со смешком отвечают мне. — Что вы имеете ввиду? — хмурюсь, не понимая, к чему клонит собеседник. — Я знаю, что тебе это нравилось, Акация. — В голосе существа слышится улыбка, такая мягкая и добрая, как у родителя, наблюдающего за неразумным ребёнком. — Ты была одной из тех, кого было приятно слушать. У тебя мелодичная душа, уж она-то никогда не лгала в исповедальне. — Вы… — Голос дрожит, срываясь на какой-то невнятный писк — это вызывает раздражение. — Я слушал каждую твою молитву, и я же слушал твои сожаления. Когда ты впервые оказалась здесь… Я сильно удивился, увидев знакомую душу не в матушкином потоке. Словно она хотела, чтобы я лично распорядился твоей судьбой. Прости, если она немного не соответствует ожиданиям. Существо замолчало, давая мне время на раздумья, за что я ему благодарна: едва ли у меня выдастся ещё возможность хорошенько обо всём подумать. О жизни, смерти, предназначении. О том, что ничего и никогда не бывает просто так. Почему меня вдруг так выделили? Доверили судьбу одного жалкого человека целому Богу… Разве не странно? Обычный смертный не достоин такой чести, даже будучи героем, коим я никогда не была и не буду. Какую игру в очередной раз затеяли эти Верховные существа? Сглатываю, нервно сжимая шорты, и хмурюсь сильнее, силясь уложить всё по полочкам. Получается так себе. — Зачем я здесь? — спрашиваю вновь. — Должна быть причина. — Акация, я не знаю, — отвечают мне. Я отчаянно не верю.Потому что Бог не может не знать.
— Вы не можете не знать, — настаиваю я и поднимаюсь. — Боги знают всё. Вы всё видите и слышите. Все миры открыты вашему взору. Нет ничего, что укрылось бы от взгляда всевидящего существа. Не лгите мне, Каин.Хотя бы сейчас.
О т в е т ь т е м н е ч е с т н о.
— Боги не умеют лгать, Акация, — усмехается существо мне в ответ. — Но я никогда не говорил, что являюсь одним из них. — Застываю, ощущая холод чужого дыхание и резко оборачиваюсь, но сзади никого. На плечи давят эфемерные пальцы, сжимают с огромной силой так, чтобы остались синяки, и я сжимаю зубы, подавляя ненужный болезненный стон. — Так что… я действительно ничего не знаю. Тебе пора, маленький цветочек. Мертвецкий холод касается висков, и я на секунду теряю всякую связь с пространством и временем, оказавшись в пустоте. В ней спокойно. Я словно сплю без всякого беспокойства о насущных проблемах и могу отдохнуть от всей этой неразберихи: истерика, пробуждение магии, потеря контроля, встреча со странным существом, похожим на Бога, но отрицающим своё к ним отношение. Слишком много всего. Можно ли мне остаться здесь? Там, где нет ничего, где ничего в сущности не нужно, и даже моё существование — необъяснимая случайность. Но, в конечном итоге, я все равно вернусь в круговорот жизни, домой, к, наверняка, плачущей матушке, которая не находит себе места и винит себя во всём. Признаться честно… Она действительно виновата.***
— Если у тебя новое хобби отключаться на несколько дней… — Я слышу знакомый голос рядом. Он едва слышим то ли из-за того, что Кёя говорит слишком тихо, то ли из-за того, что я ещё не до конца пришла в себя. Но почему-то становится легче. Как и всегда происходит с этим мальчишкой под боком, хах. —…То это плохое хобби, Конеко. Невольно улыбаюсь от этих слов и дёргаю рукой в попытке найти местоположение друга, но он находит меня сам и крепко сжимает мои пальцы своими. От них я чувствую такое тепло, которого раньше не было: у Хибари всегда довольно холодные руки. — Кёя… — хрипло говорю, всё ещё не открывая глаз. В нос ударяет запах медикаментов. Я была в больнице давно, но этот запах едва уловимый, но невероятно неприятный навсегда мне запомнился. Значит, меня всё же решили доверить профессионалам. От этого на сердце аж спокойнее стало. — Конеко. — Друг выдыхает, и голос его дрожит. — Я убью тебя. Точно прибью, когда ты выздоровеешь. — Хех, — усмехаюсь и крепче сжимаю чужую ладонь. — Я тоже… рада тебя… видеть… — Молчи. Мы больше не разговаривает, предпочитая тишину. В комнате светло, и я держу глаза закрытыми, ожидая ночь, когда открыть их будет не так болезненно для моих очей. Неожиданно губ касается что-то приятное и шершавое, а в нос ударяет мягкий запах яблок, сочных и сладких. Я безмолвно открываю рот и, когда чувствую языком фрукт, немного откусываю его и медленно пережёвываю, благодарно кивая. Яблоко мягкое и сладкое, очень приятный вкус. Улыбка на моих губах становится непроизвольно мягче. Хочется поблагодарить Кёю, но я молчу, потому что слова сейчас выглядят, как никогда, лишними. В голове полная неразбериха, но я обещаю себе разобраться с этим позже, когда смогу немного отвлечься и прийти в себя, потому что делать поспешные выводы — бесполезная и несущая лишь минусы вещь. Мне стоит немного подождать, расслабиться и повеселиться с друзьями. И, стоит ощущению мерзких прикосновений ледяных рук пройти, я обязательно подумаю, что следует теперь делать с пробудившейся магией.Всё слишком тяжело для моих хрупких девичьих плеч.
***
На следующий день я просыпаюсь рано утром, когда солнце ещё только начинает подниматься над горизонтом, а шторы плотно закрывают окно. Глубоко вдохнув прохладный воздух, я медленно открываю глаза и морщусь: даже сейчас для меня слишком ярко. Но, хорошенько потерев глаза и часто-часто поморгав минут пять, я удовлетворённо киваю, поняв, что стало лучше. Я приподнимаюсь, опираясь на тумбочку рядом и осматриваюсь. Полумрак, освещаемый редкими, пробравшимися через плотные шторы лучами восходящего солнца, в белой палате. Она полностью белоснежная, даже стулья и шкафы. Разве что приборы стальные да растения зелёные — даже бутонов на них нет. Хотя сейчас длинные стебли кажутся болотно-синими. Приятный цвет. Горло неприятно жжёт, и я поворачиваюсь к тумбочке в надежде увидеть там стакан воды, но только недовольно хриплю и качаю головой, сетуя на то, что лекари не предусмотрели моё неожиданное пробуждение тогда, когда их не будет рядом. Остаётся лишь тяжело вздохнуть и вновь лечь спать в надежде проснуться уже тогда, когда больница начнёт свою работу. Но через минут десять я понимаю страшную, но очевидную мне вещь: заснуть я не могу. Как бы не пыталась провалиться в сладкую дрёму, реальность не отпускает меня, поэтому не остаётся ничего другого, кроме как попытаться подняться и найти человека, который поможет мне избавиться от неприятного жжения в горле и уснуть под лёгким, но удивительно тёплым одеялом. Я вновь приподнимаюсь и сажусь на край койки, раздумывая над тем, насколько плохи сейчас мои ноги: удастся ли мне вообще встать? Рисковать и падать лицом о плитку не слишком-то хочется, но выбора у меня не особо много, поэтому, вцепившись в бедную тумбочку, я аккуратно спускаюсь и встаю на холодный пол. Тапок поблизости нет — ещё одна неприятность. В очередной раз тяжело вздохнув, я пытаюсь сделать маленький шаг и тут же чувствую, как подкашиваются ноги. Благо тумбочка — незаменимая в хозяйстве мебель! —помогает мне принять вновь полностью вертикальное положение, а не распластаться по полу полумёртвой тушкой. Усмехаюсь своим мыслям и вновь сажусь на кровать, понимая, что продолжать попытки бессмысленно — я только наврежу себя, разведу панику и ничего в конечном счёте не добьюсь. — Эх. Тяжел-кх-хкх-ло Кашляю и откидываюсь на кровать. Потолок нежно-синий, идеально гладкий, и я замечаю на нём маленькие кругляшки-лампочки, которые в обычное время освещают эту комнату наверняка тёплым светом. Хочу встретиться с Хару и Кёей.***
В следующий раз я, всё же уснув под шелест листьев за окном, просыпаюсь из-за излишнего шума в помещении. Открываю глаза и тут же спешу зажмурить их: яркий свет ламп на потолке вместе с лучами солнца жжёт глаза — слыша, как знакомый голос радостно повышается, когда его обладательница замечает моё пробуждение. — Ай-чан! — вскрикивает Хару, и я чувствую, как рядом прогибается кровать под чужим весом. — Ты проснулась! — Тише ты, дурная, — одёргивает её, судя по голосу, Кёя, и кровать вновь прогибается. — После такого долгого сна не хватало ещё оглохнуть от твоих криков. — Как грубо! — возмущённо ворчит Миура. Хрипло смеюсь, стараясь игнорировать жжение в горле, и вновь открываю глаза, прикрыв немного их рукой. Немного лучше, и я хотя бы вижу тельца моих друзей — уже неплохо. Улыбаюсь краешками губ и треплю подругу по волосам. — Вода на тумбочке, — как бы невзначай говорит Хибари. — Спасибо, — благодарю его и, дотянувшись до стакана, медленно осушаю его, довольно жмурясь. Кажется, я мечтала об этом моменте всю свою прошлую и настоящую жизнь. Ставлю стакан на место и, пару раз кашлянув, улыбаюсь двум детям, смотрящим на меня до неприличия долго и прямо. — Давно не виделись, Кё, Хару! Расставляю руки в стороны, и они налетают на меня, крепко обняв. Я обнимаю в ответ и чувствую, как щиплет глаза. Я так рада их видеть — словами не передать моё счастье! — Конеко… — шепчет едва слышно Кёя. — Я скучал. — И я! — всхлипывает Хару, крепко цепляясь за мою сорочку. — Ты так меня напугала, Ай-чан! — Простите. Мне очень жаль. — Опускаю голову и позволяю себе дать волю чувствам: слёзы текут по щекам, и с губ невольно срываются всхлипы. Минута, и вот мы уже рыдаем все вместе, цепляясь друг за друга, не в состоянии услышать ничего, кроме собственного плача. Такими нас и застают родители, вернувшиеся после врача. Мама тут же бросается к нам и обнимает, начиная рыдать с нами в унисон и повторяя «прости меня» через каждый свой всхлип. Отец подходит, но не решается присоединиться к нашей кучке рыдающих людей, только присаживается рядом и гладит меня по волосам своей тёплой ладонью. На душе становится легче и спокойнее, стоит мне вдоволь наплакаться в чужое плечо, и я вытираю дорожки слёз со своих щёк, стоит нам всем немного прийти в себя и прекратить напрасно обезвоживать организм. Мадока-сан обнимает своего сына за плечи, пока её муж, Катсуки-сан, раздаёт нам по бутылке воды и помогает мне открыть её. Хару же прижимается к груди своего отца, но вот её матушки я не вижу. Может, не пришла? Впрочем, не так важно. Я тут же с жадностью выпиваю за раз треть бутылки и благородно делюсь с матушкой, на что она, крепко обняв, целует меня в макушку. — Ай-чан, прости меня, — шепчет мама. — Я так виновата… — Я… тоже погорячилась, — шмыгаю в ответ и утыкаюсь в грудь Мийи. — Мои девочки… — подаёт наконец голос отец и крепко обнимает нас. — Наконец-то всё хорошо! Я так рад! — Заставила же ты всех поволноваться, — хмыкает Катсуки-сан, и я чувствую его холодный взгляд, от которого невольно ёжусь. — Но я рад, что ты очнулась, Ай-кун. Я ничего не отвечаю, замечая, как Кёя хмуро пихает своего отца в бок, словно предупреждая быть более тактичным, на что мужчина фыркает и треплет сына по голове. Кажется, он из того типа людей, которые всё говорят прямо и будто бы с толикой презрения, а на деле всё немного иначе или нет — таких трудно понять. Поэтому-то я и избегала их до этого. — Ладно. — Отец выпускает нас с мамой из объятий с явной неохотой и хлопает в ладоши. — Нам пора уходить, а Ай — отдохнуть. Марш все на выход! Мы все весело смеёмся с попыток Рей-сана казаться серьёзным, и мои друзья с родителями наконец уходят, обещая обязательно навестить меня завтра. Хару выглядит воодушевлённой, и мне хочется верить, что за время, которое они успели потратить на невольное знакомство, она успела подружиться с Кёей, а не нажить себе врага в его лице, иначе… будет как-то неловко.***
Из больницы меня выписывают через день, когда врачи всё же с полной уверенностью заявляют, что я вполне здорова. Конечно, обойтись без ещё парочки приёмов не получится, но это намного лучше, чем торчать в больнице на протяжении нескольких дней. Забирает меня мама, обещая по пути зайти в магазин и накупить много вкусностей в честь моего выздоровления, пока отец прилежно трудится. Ему пришлось вернуться на работу, потому что начальству срочно нужна была лишняя пара рук. Это немного грустно, но я все равно улыбаюсь, стараясь не вспоминать обо всём, что молча скребёт на душе. Сейчас совсем не время. Мы не вспоминаем ни причину моего пребывания в больнице, ни всё то, что привело к этой причине — просто живём вновь дружно и с улыбками на губах. «Само решится», — беззаботно мелькает в мыслях каждого, и мы смиренно следуем ей, цепляемся, как за спасительный круг. — Мам, я же могу погулять завтра с Кёей и Хару? — спрашиваю, покачивая ногами, и отпиваю немного яблочного сока. Морщусь и с жалостью отодвигаю его подальше: отвратительно ядрёный и кислый вкус. Гадость какая! — Я так давно никуда не выходила… — Да, конечно… мы можем погулять завтра с ними. — Мама улыбается как-то нервно и сжимается под моим взглядом, явно вспоминая произошедшее, и я довольно улыбаюсь, стоит это подметить. Когда кто-то понимает свои ошибки, это всегда хорошо. — И прихватим что-нибудь вкусненькое. Ты же знаешь, что любят твои друзья, Ай-чан? — Конечно! — радостно отвечаю и соскальзываю со стула, улыбаясь как можно шире. — Мы будем готовить? — Да, — смеётся Мийя. Она подхватывает меня и улыбается так светло и любяще, с задором в глазах, что я и сама заряжаюсь этой энергией. Никогда раньше мне не доводилось готовить, но сейчас ужасно хочется попробовать. Вспоминая шедевры, которые мне каждый день подавали на стол, даже страшно представить, какая это трудоёмкая работа. Она наверняка требует колоссальных терпения и таланта. — С чего начнём? — Я с любопытством учёного перед новым видом магии рассматриваю продукты на столе и с трудом представляю, что из них можно было бы сделать. Конечно, повара знают, как сделать их этого прекрасные блюда, но я вижу лишь кучку растений и кусков мяса, мало походящих на видимую мной пищу. Хочу знать. Хочу уметь. Это же так интересно! Интересно, Кёе и Хару понравятся мои творения? Хотелось бы в это верить. Мама смеётся пуще прежнего и треплет меня по голове. Мне наверняка ещё припомнят этот эпизод нашей жизни, насколько бы нелеп он не был, но я поддаюсь чувствам и какому-то детскому порыву узнать что-то новое сразу на практике, без теории, хотя бы минимальных знаний основ. «Будь, что будет», — вспоминаются слова леди Атанасии, и я киваю им неосознанно. Однажды я уже строила планы, и они разбились на мельчайшие осколки. Так что, почему бы не последовать правилу Судьбы и Совпадения в этой жизни?