***
Те, кто считал, что Тсунаеши Савада не умеет готовить, стирать и убираться, жестоко заблуждались. Попробуйте прожить в одном доме с Савадой Наной четырнадцать лет и не научиться обращаться с плитой на уровне, хотя бы приближенном к ресторанным поварам. Не убирался Тсунаеши лишь в своей комнате, за что честно драил все остальные помещения. Репетитор, несмотря на близкое знакомство с лучшими ресторанами мира, боготворил готовку Наны, и после переезда в Италию, начал тосковать по ней, пока не обнаружил, что ученику передалось по наследству данное умение. С тех пор Десятый босс на кухне, под прицелом черных глаз, пистолета и хамелеона, стал чем-то обыденным в особняке Вонголы. Заботы о нынешнем пропитании семьи Тсунаеши взвалил на себя добровольно, поскольку никто из его Хранителей не знал, с какой стороны подойти к плите. Для Хибари готовили слуги, Мукуро большую часть жизни провел буквально на подножном корме, меню Такеши ограничивалось суши, которые тот готовил первоклассно, никто не спорит, но через пару дней хотелось чего-то новенького. Что Гокудера, что Ламбо могли взорвать кухню, просто заваривая чай, Рехея всегда подкармливала сестра. В общем, ничего удивительного, что за готовку взялся Тсунаеши, изредка разбавляя собственные блюда суши от мечника, когда тот не слишком уставал на тренировках. — Что у нас на ужин? — Хранители незаметно оторвались от своих дел, подобрались и оккупировали стол, несмотря на то, что тарелки еще не расставили. Вот, кстати, есть, чем занять. По кухне плыл яркий аромат целого букета пряных трав. Он напоминал о Намимори и создавал ощущение собственного уютного дома здесь. Тсунаеши был очень благодарен Хранителям за то, что они не разъехались, не оставили его в жутком, разрушающем одиночестве. — Курица «Гунбао», — Тсунаеши махнул лопаточкой. — Пока накройте на стол и достаньте вино. Мукуро, усмехнувшись, отдал честь и направился к посудному шкафчику, за ним, немного подумав, последовал Хибари, еще не привыкший к полному отсутствию потребности в уединении и появившемуся желанию хоть немного «потолпиться». Глаза иллюзиониста сверкнули при виде фартука, подаренного им же к переезду. Нежно-голубого цвета, с алыми, просто невыносимо алыми отпечатками женских губ по всей длине. «Целуюсь лучше, чем готовлю», — гласил он, а если учитывать комментарии того же Мукуро, что готовил Тсунаеши «божественно»… Невольно поднимало самооценку Саваде, до сих пор остававшемуся девственником. — А на десерт что? — не мог не спросить Ламбо, когда Тсунаеши пошел к столу с общим блюдом. Громко хлопнула входная дверь, по лестнице простучали дробно быстрые шаги буквально взлетающего человека. — А вот и десерт, — хмыкнул Тсуна. — Мороженое. Правда, стоило увидеть выражение лица старшего брата, как все веселье пропало мгновенно. Остальные тоже насторожились, даже Мукуро отложил палочки, а вот Кея, наоборот, опасно ими поигрывал, щуря без того узкие глаза. Рехей влетел в помещение, не снимая толстовки, светлым метеором заметался в темных стенах, напоминая вспугнутую, переполошенную охотником пташку. Он буквально пылал с трудом сдерживаемым Солнцем, а в волосах разве что огни Святого Эльма не мерцали. В который уже раз Тсунаеши вспомнил, что именно их поколение собирались сделать Аркобалено. Мороженое, посланное женской, но все равно сильной рукой боксера, полетело прямиком к заказчику, то есть Ламбо, и любой другой получил бы в результате сломанные ребра, но возмужавший теленок только перехватил посылку и сразу же отправился убирать свою прелесть в холодильник. А Тсунаеши обратил все внимание на старшего брата. Тот метался, кружился, бормоча что-то себе под нос, хватаясь за волосы с такой силой, что Савада побаивался, как бы не вырвал их с корнем. — Старший брат, что случилось? Рехей замер, уставившись в ответ расширенными глазами. На щеках зрел румянец, его ягоды становились все более и более крупными и сочными. — Я ударил Колонелло, — пробормотал он. — Ась? — среагировал Тсунаеши. — Что? — Да ла-адно?! — Повтори еще раз, — попросил Тсуна, взмахом руки перекрыв галдеж развеселившихся Хранителей. Ему ведь не послышалось? Румянец на щеках Рехея стал еще гуще. Так он не смущался даже в десятилетнем будущем, когда узнал, что встречается с Ханой. — Я экстремально ударил Колонелло! То есть я не хотел, так получилось… Там было пятеро подонков, они напали на него, и я решил защитить… — Стоп-стоп-стоп, — поднял руку Мукуро, и Рехей послушно замолчал. — Пятеро смертников напали на бедного-несчастного Аркобалено, признанного самым энергичным среди своей компашки, лучшего снайпера и вообще рукопашника… И ты, как истинный герой, поспешил на помощь? Ку-фу-фу, босс, нам конец! — Да заткнись ты, Ананас, — рявкнул Рехей. — Как будто я этого не понимаю! Но там было темно, ничего не видно… Я не знал, что это учитель, и экстремально ударил его! — Рехей, Рехей, успокойся! — поспешил остановить Тсуна Хранителя, кажется, впадающего в подлинную истерику. Раньше Рехей таким не был. С другой стороны, раньше он и женщиной не был, и Колонелло не бил. — Успокойся, ничего страшного не случилось. Даже сейчас старший брат был выше его на голову, но Тсунаеши все равно поступил так, как поступил бы с ребенком или любой из девочек Семьи — обнял его. Осторожно, поглаживая по спине. Как бы они ни воспринимали Рехея, как бы ни называли его, сейчас он гораздо чувствительнее, нежнее, чем обычно. Или просто вдруг вспомнил свое почти преклонение перед наставником. — Все хорошо, не переживай. Ты не знал, что перед тобой Аркобалено, — потихоньку Тсуна вливал пламя Неба, и тело Рехея медленно теряло напряжение, становясь тяжелее. — Всем в округе известно, что ты занимаешься боксом. Обычная гражданская женщина. Ничего страшного в том, что ты уложил пятерку слабаков, нет. И Колонелло совершенно точно на тебя не обидится. — Нет? — как-то по-детски спросил Рехей, и краем глаза Тсунаеши увидел, как Хибари прицельным ударом локтя заткнул неугомонного иллюзиониста. Правильно, нечего смеяться над горем товарища. Но кто же знал, что больше всего Рехей переживает, не обидится ли на него Колонелло, который с ним даже не знаком. — Не думаю, что человека, вечно дерущегося с Реборном, способен ранить один-единственный удар. Давай, ты отдохнешь, а завтра, с новыми силами… Голос Тсунаеши становился все мягче, глубже, пламя вливалось все интенсивнее, и глаза Хранителя Солнца медленно закрылись. Рехей заснул, повиснув на своем Небе. — Мукуро, положи его в кровать и разбинтуй грудь. — Почему я?! — А кто ему нижнее белье помогал выбирать? — Злой ты, Тсунаеши-кун, недобрый, — несмотря на свои слова, туманник подхватил товарища и испарился. Тсунаеши потер лоб. Что-то он подустал за сегодняшний день. Наверное, на вечерней тренировке с Хибари переборщил. — Что-то я не голоден. Все приготовлено, стоит возле плиты. Хаято, постарайся завтра управиться до обеда. Навестим на всякий случай старшего брата в клубе, куда-нибудь его вытащим. — Да, Тсуна, — только Ураган мог произнести его имя таким образом, что вспоминалось несравненное «Джудайме». Тсунаеши вздохнул и отправился спать. Интуиция не предостерегала ни о чем плохом, но какие-то изменения определенно произойдут. И его это немного настораживало. Но сразу отдохнуть ему не удалось. Выйдя из ванной комнаты и вытирая влажные после душа волосы, Тсунаеши обнаружил оседлавшего стул Кею. Единогласным решением Хранители отдали переделанную под комнату мансарду боссу, поскольку тот единственный мог, в случае необходимости, покинуть ее через окно или защитить, снеся при этом не весь дом, а всего лишь маленькую крышу. А в качестве компенсации сделали отдельную ванную и совершенно неудобное для возможных снайперов окно. Конечно, Колонелло это не остановило бы, но целься в Тсуну кто-то ранга Аркобалено Дождя, интуиция обязательно подала бы сигнал. — Кея? Что-то случилось? Сейчас, по прошествии времени, Хибари-сан уже выглядел не таким мрачным, нелюдимым, отчужденным. Не таким… Хибари-саном. В нем появилось прохладное спокойствие родника, изредка пробиваемое редкими искрами дружелюбия. Очень редкими, они все же были — эти явные проявления человеческих чувств, от которых Облако в прошлой жизни бежал, как от огня. В данный момент молодой мужчина, оседлав ни в чем не повинный стул, сверлил пристальным взглядом Небо, как будто пытался прочесть по его лицу ответы на свои вопросы. Тонкая футболка натягивалась на широких плечах, крепких руках, скрещенных на спинке. — На днях мы снова пересеклись с Варией. — О. И там снова был Занзас, — понимающе откликнулся Тсуна. Кея слегка поморщился, отвернулся, принявшись рассматривать что-то безумно увлекательное на стене. Ровные, изящные брови почти слились в одну линию. Тсунаеши всегда подозревал, что Облако ненавидел проницательность крови Вонголы, хотя говорил об этом лишь в тренировочных поединках, когда босс избегал его ударов, пользуясь всеми щедрыми дарами наследственности. — Да. Мы снова сражались. — Поздравляю, но в чем проблема? Ты жив, Занзас жив, а в новостях не передавали ни о каких масштабных разрушениях и исчезнувших с лица земли городах. — Зверек, твой юмор… — Кея поморщился сильнее, а затем вдруг взъерошил волосы, с силой дергая чернильные пряди. — Меня раздражает это травоядное желание отчитываться, предупредить, что все в порядке. Я знаю, что Вария никогда не вычислит наши истинные личности, потому что мы с Ананасом работаем в масках, но… все равно это желание… Так не должно быть… — Почему? — неожиданным вопросом Тсуна оборвал метания ауры и силы вокруг своего Хранителя. Глаза Хибари расширились, когда он открыто взглянул на босса. Тсуна понимал, что терзает Хранителя, все же они не забыли о своих прошлых жизнях, пытаясь справиться с новой реальностью, новыми, внезапно открывшимися возможностями. Кея помнил, как вел себя тогда, все его реакции были естественными, как дыхание, однако сейчас что-то изменилось, и он не мог найти в себе мотивацию поступать точно так же, то есть раздражаться, забивать кого-то до смерти. Перестать получать удовольствие только и исключительно от японского. Тсунаеши всегда подозревал, что Облако следовал культуре Японии не только из-за рождения и принадлежности, а потому, что добирал спокойствия. Та была предсказуемой в своей выверенной четкости, не раздражающей в лаконичной, но прекрасной минимальности. Поэтому Хибари цеплялся за нее, отказываясь от всего яркого, богатого, насыщенного итальянского — чтобы утихомирить внутреннего зверя. А теперь зверь не просыпался, когда Кея осторожно принюхивался, приглядывался к чему-то кроме зеленого чая. Многое помогли понять беседы с тем же Кавахирой и вышедшим на покой Ноно. Старик любил делиться опытом, связанным и не связанным с мафией одновременно. Во время своих чаепитий они о многом рассуждали, углубляясь в почти философские измышления на тему «а если бы…». — Девятый говорил, что наше пламя, даже в неактивном состоянии, влияет на наш характер в процессе его становления, на сам организм. Рехей всегда был чересчур активным, а Хаято — темпераментным. Ты же являлся сильнейшим Облаком с самой юности. Полагаю, твое пламя, не находя иного пути, влияло на организм сильнее, чем у других людей. В принципе, только потом я понял, что подсознательно тебе каким-то образом удавалось сохранять хрупкий баланс и не срываться в безумие берсерка. Впрочем, я не об этом, — Тсунаеши посмотрел серьезно, стремясь передать свои чувства и мысли не только словами, но и позой, движениями, самим дыханием. Кея — его Хранитель, часть его семьи, и он хочет, чтобы тому было хорошо. — Нет больше Вонголы, нет больше мафиозной семьи, которая сковывала нас цепями. И пламя больше не влияет столь сильно. Поэтому… найди себя, найди то, что тебе нравится, делай то, что хочется. Ищи, пробуй. Никто не осудит, ведь все мы творим то, о чем мечтали. И это правда. Рехей открыл клуб, Такеши, по документам закончив школу, поступил в кулинарный колледж, пожелав стать официальным суши-мастером, а свободное время — массу свободного времени — отдавая спортивным клубам бейсбола и фехтования. Ламбо нравилась его работа администратора, возможность объедаться сладостями и флиртовать с девушками, которые с восторженным аханьем падали к ногам широкоплечего зеленоглазого красавчика. Гокудера, ударными темпами получив корочки бухгалтера, вел дела книжного магазина Тсуны и клуба Рехея. Ну, как вел… заглядывал пару раз, все остальное время отдавая исследованиям и чтению статей об удивительном и невероятном. Кея выделялся на их фоне. Да, он последовал за Мукуро в вольные наемники, но выглядел при этом таким неуверенным. Он как будто сомневался, что ребята примут его «отклонения от нормы». — Нормы не существует, — вторя своим мыслям, произнес Савада. — И семья — не цепи, не обязанность, не долг. Это место и люди, где тебя всегда примут с распростертыми объятиями. Тем более, нас не испугать кровью или трупом. Хотя действительно будет жаль, если ты испачкаешь ковер в гостиной. Тсунаеши замолк, приготовился ждать. В прошлом Облако забил бы его за одну лишь попытку провести душеспасительную беседу, но сейчас он в самом деле стал спокойнее. — Ненавижу твою интуицию, зверек, — после долгого молчания красивые губы Хранителя исказила кривая ухмылка. И сразу стало легче дышать. Тсунаеши улыбнулся в ответ. Его радовала возможность продолжать чувствовать, радоваться жизни и улыбаться без потери в интенсивности, несмотря на вечный гипер-режим. — Так что там с Занзасом? — Странность, — пожал плечами Кея. — Я не помню, чтобы в этом возрасте он был настолько сильным. — «Наш» Занзас много времени отдал Колыбели, вдобавок та нарушила ему течение пламени. После освобождения у Занзаса изменился метаболизм, именно поэтому он всегда пил и был вечно голодным — сахар, белки, углеводы… Пламя пожирало все. В этом мире Занзас избежал ловушек, более того, выучился под чутким присмотром Восьмой, вряд ли пренебрегавшей своим любимчиком. — Как делал это в свое время старик? Теперь уже поморщился Тсунаеши. История с Занзасом в самом деле являлась не просто темным пятном на репутации Вонголы — ее грехом. В ту пору произошло слишком много всего. Тут сыграли свою роль мягкость и слабость дона Тимотео к сыну, темперамент и переходный возраст Скайрини… — Нет, Тимотео не пренебрегал им, скорее, наш капореджиме Занзас в ту пору, будучи охваченным подростковым бунтарством, смотался в поисках смысла жизни. — В Варию? — с сомнением выгнул бровь Кея. Ну, да, постигать дзен в отряде, где каждый второй имеет справку от психиатра, и не одну, являлось не самой лучшей идеей. — Ага. А там еще Скуало прикончил Тира, некому было наставить молодежь. Но ты уходишь от темы! — Он силен. Мне нравится с ним сражаться. Не хочется забить до смерти. У Тсунаеши вырвался тяжелый вздох. Весь максимум симпатии от Облака в трех коротких фразах. Пожалуй, не смотри он внимательно, не знай Хибари годами, не различил бы совершенно потрясающей, великолепной эмоции в глубине серых глаз. Правда, та скрылась, а мина Хранителя вернулась к прежнему недовольному состоянию, но Тсунаеши успел уловить все, что ему нужно. — Тогда сделай ему какой-нибудь подарок. О, впервые Облако на него смотрел, как на умственно отсталого! Нет, он и раньше смотрел с такой мыслью, но впервые проецировал ее настолько ясно. — Зверек, даже если Зефирный маньяк вновь попытается захватить мир, я не буду дарить цветы и конфеты. — Я предлагал не это. Неужели нет никаких мелких семей, путающихся у Варии под ногами, мешающих ее отделению от Вонголы, но до которых у них не доходят руки? Помощь независимых киллеров вполне может оказаться полезной. — Хм… Если бы год назад кто-то сказал тогда еще Дечимо Вонголе, что он будет лично сводить своего Хранителя Облака и босса Варии, подсказывая пути выражения симпатии и как правильно пригласить соперника на поединок… Тсунаеши самостоятельно застрелился бы из Леона.***
Прикрыв глаза, Хаято прислонился к стене, скрестив руки на груди, отчего зазвенели многочисленные тонкие и средней ширины браслеты и, казалось, лукаво подмигнула морда Ури, вытесненная на одном из них, оставшемся от перехода. Став заместителем босса Вонголы, Хаято привык к более сдержанному стилю, браслеты, фенечки и напульсники заменили дорогие часы, однако теперь он мог носить все, что вздумается, и к чему лежала его душа. Хотелось закурить, но правила банка были весьма категоричны на этот счет, а потому Хаято сунул в рот мятный леденец. Молодая мамочка, которой он уступил кресло, теперь с интересом поглядывала на него, почти позабыв про лежащего на руках спеленутого, как куколка шелкопряда, ребенка, не понимая, что ей ничего не светит. Вообще ни одной из женщин, ждущих своей очереди в местном отделении банка. Хаято искренне считал весь женский пол раздражающим, исключение составляла лишь его дорогая мать. Плаксивые, крикливые, вечно мельтешащие перед глазами, как та же Бьянки. Нет, из нее получилась неплохая донна, однако в глубине души Хаято искренне сочувствовал ее семье. Именно поэтому он считал, что Голова-трава неплохо справляется, по крайней мере, истерики, наподобие вчерашней, практически не появлялись, их напрочь давил всемогущий экстрим, подкрепленный мягкими увещеваниями босса. Никто ведь не задумывался, почему из всего Десятого поколения лишь у непосредственного боксера имелась пассия. Свободные нравы, много-много литературы, долгое пребывание в Японии с ее мангой определенного жанра и многочисленными его поклонницами, тлетворное влияние Хранителя Тумана, практически своих вкусов не скрывавшего, до ужаса толерантный Дечимо, готовый принять своих Хранителей любыми, подростковые эксперименты, опять же слабость женщин в мире мафии — не будем считать способных сражаться особ, их слишком мало… Рано или поздно это должно было сказаться. Конечно, в католической мафии подобное порицалось и вообще в наследниках не воспитывалось, пресекаясь на корню, вот только Десятое поколение католиками-то как раз не являлось. Они молчали, делили один секрет на семерых, исключая Хром. Кстати, именно из-за Хром кривляниям Тумана никто не верил, считая всего лишь эксцентричной личностью. В общем, оплотом гетеросексуальности у них в данный момент являлся Ламбо, флиртующий со всеми заглядывавшими в клуб представительницами прекрасного пола. На момент смерти он оставался подростком, так что сейчас, приобретя взрослую форму, отрывался напропалую. Впрочем, Хаято подозревал, что недолго ему осталось, только не при постоянном взаимодействии с совершенно неженственным старшим братом, его новой-старой «подруженькой» и опять же Хранителем Тумана. Так удивительно — из аналитика, стратега превратиться в обычного бухгалтера на половину ставки. То, к чему его готовили практически всю жизнь, вдруг стерлось одной заложенной в машине бомбой, но… Хаято был счастлив. Как никогда безупречно счастлив. Долгое время он был одиноким, ненужным бастардом, чью мать можно боготворить, чьими музыкальными успехами можно гордиться, но который на самом деле не представляет ценности в качестве сына. Даже Бьянки давала, в свойственной ей неуклюжей манере, больше любви, чем отец и прочие родственники. Поэтому он так уцепился за Тсунаеши — обычного парня, вчерашнего гражданского, чьим желанием, зажегшим пламя, стало не сбежать, не убить обидчика, не оторвать голову садисту-репетитору, а… спасти напавшего неудачника. У Хаято ком в горле вставал всякий раз, когда Джудайме искренне, неловко, неумело заботился и беспокоился о них. С того самого дня на заднем дворе захолустной японской школы у Савады Тсунаеши не было подчиненного вернее. Его тогдашние метания, юношеские порывы, беспокойство о Тсуне, которое он выказывал с поистине сестринской разрушительностью и неуклюжестью, сейчас воспринимались смешными, нелепыми, но забавными, хотя и чуть стыдными историями. Пламя схлынуло, и теперь Гокудера, всякий раз, когда голову поднимала тревога, задавая вопрос, где же Джудайме, как себя чувствует, вспоминал дивный Х-Баннер любимого босса, способный разрушить район, а его двойная форма — половину города в лучшем случае. На ум тут же приходили еще пять личностей, готовых за босса порвать кого угодно, отправиться за Тсуной в самое пекло Ада, и становилось легче. Хорошо, что они умерли все вместе, без Джудайме, что здесь, что там, свихнулись бы совершенно точно. Внезапно боковым зрением Гокудера уловил странное движение той самой молодой мамочки. Глаза женщины закатились, и она начала падать на пол, руки ее ослабели, почти уронив крепко спящего ребенка. Гокудера едва успел подхватить ее и положить на мягкое ковровое покрытие, проверив пульс. Женщина просто спала. Оглядевшись, он увидел, что все сверкающее светом и стеклом прозрачных перегородок отделение банка превратилось в филиал сонного царства. Служащие уронили головы на клавиатуры, один из них вовсе съехал на пол, клиенты развалились в креслах, приоткрыв рты. В воздухе пах немного кисловатый, щиплющий нос запах. Гокудера поморщился, принюхавшись. Уже за это стоило поблагодарить Бьянки — ее эксперименты с едой и пламенем сделали Правую руку Дечимо Вонголы практически неубиваемым для всевозможных ядов. И сейчас он чувствовал некий незнакомый усыпляющий газ. Он едва успел улечься на пол, когда в банк ворвалась банда. Гокудера нахмурился. Да вы издеваетесь? Пять человек в темных костюмах, с закрытыми лицами, от них почти не веяло пламенем, Хаято ощущал лишь слабые отклики от каждого, зато их оружие буквально пульсировало им. Немного грубовато, не дотягивало до искусных поделок Верде или до его собственной системы коробочек, но все равно поразительно, поскольку способных ученых-оружейников на самом деле в мафии насчитывалось не слишком много. Верде, Джанини, Спаннер, Талбот, но последний являлся, скорее, мастером, творцом артефактов, чем обычным кузнецом. По крайней мере, Гокудера не слышал, чтобы он создавал что-либо кроме колец для семей. Банда разделилась, начав очищать сейфы, кассы, парочка ушла вглубь. Несмотря на размеры банка, принадлежал он мафии, а потому внутри можно было найти нечто очень интересное, что владельцы еще не успели забрать из хранилища. Гокудера лежал на полу, дышал ровно, ритмично, притворяясь спящим, как все остальные. Их семье не нужны лишние проблемы. Однако удручало, что он не сумеет выполнить приказ Джудайме и закончить с оплатой до обеда, потому что этот банк точно закроют, а другое отделение находится чуть ли не на противоположном конце города. Может, стоило тут взорвать все к чертовой матери? Эти слабаки точно не смогли бы победить Ури. Когда подленькие мыслишки, подначивающие расчехлить динамит, проникли в голову, Хаято почувствовал, как по полу потянуло холодом. Не зимним, свежим и вкусным, а ледяным дыханием смерти и мрака. Только одни существа во всем мире могли источать подобную силу. Хаято распахнул глаза, приветствуя появление Вендиче, сопровождавшееся звоном цепей и криками перепуганных грабителей. Больше всего удивляло, что именно Стражи пришли по души каких-то незначительных грабителей. Если только те не ставили экспериментов со своим оружием на обычных людях… Или у пущенного ими, определенно содержащего примесь пламени газа имеются какие-то нехорошие последствия? Или они просто нарушили омерту? Отстранено обдумывая различные версии, Гокудера наблюдал за тем, как профессионально Стражи упаковывают в цепи нарушителей, зачитывают приговор — все-таки нарушение омерты — и… не торопятся уходить. Черт, а он ведь так надеялся! С другой стороны… Что бы ни говорили остальные, Хаято являлся Вонголой. Более того, он являлся Десятым поколением Вонголы, прошедшим суровое обучение у Реборна и его неадекватных товарищей-Аркобалено. Все в стиле той самой Вонголы. Поэтому он тоже, как многие представители пламенной мафии, обладал немного… странной логикой. Он обещал Джудайме закончить к обеду. Но, что являлось самым сильным мотивом, его присутствия ждал до конца не пришедший в себя после вчерашней истерики брат, который на самом деле сестра, которая на самом деле считает себя все еще братом… Немного запутанно, в духе тех мыльных сериалов, которые по вечерам смотрит Рокудо, вдохновляясь их запутанными, выносящими мозг диалогами. Вдобавок у него есть Ури… Последний аргумент решил многое. Хаято, вспомнив великолепную маму Джудайме, умевшую не обращать внимание даже на оружие под самым носом и объяснявшую странности нелогичным, но безобидным способом, встал и направился к ближайшему компьютеру. В самом деле, у Савады Наны стоило поучиться. Он прошел к компьютеру на глазах у ошарашенных Вендиче и принялся искать нужную программу для перевода платежа. Нет, в самом деле, легче легкого. Краем глаза Хаято отслеживал реакцию посторонних, и что-то внутри него, принадлежащее тому, первому Гокудере, приходящему в восторг от взрывов и приносимого Реборном хаоса, погребенному под тоннами отчетов Вонголы, восторженно повизгивало при очевидном ошеломлении, излучаемом Стражами. Он не боялся их — как можно бояться тех, кого побеждал? Кого раз и навсегда втоптал в пыль его уважаемый Джудайме? Однако цепкий взгляд отметил некоторые изменения. От Стражей веяло Мраком, но не смертью, и бинты скрывали крепкие, живые тела. Эти Вендиче не были мертвыми, прожившими сотни лет в ожидании мести трупами, нет. Похоже, Вселенная хорошенько поработала над данным вопросом. Мозг Хаято рационально напомнил про отсутствие проклятия Аркобалено. Здесь просто нет системы Тринисетте. Откуда тогда взяться мстительным мертвецам? Скорей всего, Бермуда выработал пламя Мрака и поделился им с находящимися на грани пламенными… Мозг продолжал анализировать, выдавать сотни логичных версий. Как никогда не хватало Джудайме — он умел придавать хаосу в голове Гокудеры упорядоченность, выбирая нужные, самые возможные теории. Возник еще один портал, через который прошел невысокий, примерно ростом с Тсунаеши, молодой человек, чей вид вызывал у изменившегося Хаято максимум удивления — вздернутую серебристую бровь. А ведь раньше метался бы, взрывал все, что под руку попадется, на сколько динамита хватит. Чем-то молодой мужчина напоминал мрачных аристократов из готических любовных романов, которые так обожала старшая сестра. Бьянки и его, буквально под угрозой смерти, однажды заставила прочитать парочку. Еще одна травма детства Хаято. Немного старомодная белая рубашка с черным жилетом, затянутое под горло боло с крупными дымчатым камнем в овальной кружевной оправе, плащ Вендиче царственно лежал на крепких плечах, хотя мужчина был, скорее, стройным, чем мускулистым. Затянутые в дорогие перчатки пальцы поглаживали край снятого цилиндра. Белое и черное — так можно было бы обрисовать гамму цветов незнакомца. Белая, нежная на вид кожа, никогда не знавшая солнца, но при этом не выглядящая дряблой или рыхлой, черные провалы глаз, словно бездна под темной толщей океана, гладкие, блестящие волосы, обрамлявшие лицо изящным каре. Только одного человека могли призвать удивленные Стражи… Да ладно, это Бермуда фон Вихтенштайн собственной персоной? Гокудера нахмурился, припоминая далеко не самого красивого, непропорционального недорослика, сражавшегося с Джудайме. Общего у них с этим типом был только Джагер, маячивший на заднем фоне. Бермуда сделал несколько шагов вперед, пока Гокудера внимательно забивал нужные цифры в полагающиеся им рамочки. Ну, а что, доступ не закрыли по причине обморока, он не претендует на комиссионные за оформление… — Ты не боишься? — вкрадчиво осведомился глава Вендиче, рассматривая Ураган, как забавную зверюшку. — Мы ведь можем быть одними из террористов? Голос тоже отличался от того противного истеричного писка, который резал по ушам Гокудеры в прошлом. — Вам нужен миллион долларов? — вместо ответа спросил он, вызывая легкое недоумение и озадаченность у собеседника, не переставая при этом работать. — Нет… — Личный вертолет на крыше банка? — Нет… — Тогда не вижу причин бояться. Скорей всего, вы спецподразделение полиции, только… в карнавальных костюмах, — он гражданский, обыкновенный, немного более хладнокровный, чем прочие, гражданский. Матушка Джудайме, поистине святая женщина, являлась гуру в умении не замечать очевидное и могла бы вести уроки на эту тему по всему миру. — Эти люди использовали усыпляющий газ неизвестной модификации. Обычно засыпали все их жертвы, но не ты. — У меня было тяжелое детство, наполненное неприятными соединениями и химикатами, — поежился Гокудера. — Моя сестра обожала экспериментировать с… реактивами. — О, сочувствую, — сочувствия в голосе не было ни на грамм. — И что же ты делаешь? — Оплачиваю счета. Я обещал сегодня пообедать с сестрой и не могу нарушать обещание. — С той самой? — Нет, с другой. Она вчера избила симпатичного парня, теперь паникует. Это страшно, когда она паникует. И он не может подвести Джудайме. А еще ему нравилось новоприобретенное спокойствие. Без сильного влияния пламени Урагана его разум останавливал ненужные порывы, держал в узде темперамент… Наконец-то ему не требовалось прилагать усилия, чтобы концентрироваться на одной вещи из сотни, отмахиваясь от параноидальных мыслей. — Ну, вот и все, закончено. Теперь можно идти, — Гокудера закрыл программу, забрал копию переведенного платежа и коротко кивнул. — Прощайте. После чего торопливо вышел через заднюю дверь, то и дело поглядывая на часы. Ему нужно поспешить, если хочет пообедать с боссом и Рехеем.***
Скуало нередко заглядывал в школу Умберто Фиорентини, тот был приятелем старикана Тира, соперничавшим с тем за титул Императора, и до сих пор мог задать трепку офицерам Варии. Скуало пришлось сначала победить его, прежде чем сражаться с Тиром. Но даже проиграв, старик не выглядел побежденным, к тому же показал немало интересных приемов, практически самовольно назначив Суперби своим временным учеником. Теперь уже капитан Варии заезжал к нему на чашку чая или кофе, когда желал отдохнуть от нервотрепки и шума особняка. Однако в этот раз он обнаружил в школе нечто весьма, весьма интересное. Место, где они обычно сидели с Умберто, располагалось недалеко от тренировочного поля, где в данный момент занимался лишь один ученик. Ровные, ритмичные взмахи, равномерные удары, со свистом рассекающие воздух. Парень лет шестнадцати-восемнадцати тренировался, выполняя один из канонов практически с закрытыми глазами. По загорелому лицу, как облака по небу, плыла мечтательная, удовлетворенная улыбка. — Тоже это заметил? — Умберто опустился рядом, откинул достающие до плеч седые волосы назад, обнажив породистое лицо с аккуратно подстриженной бородкой. Не отрывая взгляда от ученика, он протянул Скуало кружку с чаем. Тонкого фарфора этот зануда не признавал категорически, и после нескольких лет жизни в Варии Скуало понимал его как никто другой. — Он повторяет, а не заучивает. — Ему не нужно обучение, уже сейчас мальчик гораздо сильнее меня, — мужчина сделал глоток, откинувшись с довольным вздохом на спинку кресла. — Однако он стремится узнать новое, буквально поглощает знания. Никогда не видел, чтобы кто-то запоминал техники практически с одного взгляда. С одного? Скуало знал много школ фехтования, требовавших от своих учеников предельной концентрации, но сразу на ум приходила лишь одна. Шигуре Соэн Рю. — Как его имя? — он старался сдерживать фирменный крик, чтобы не привлечь внимание мальчишки. — Ямамото Такеши. — Ямамото? Умберто кивнул. — Я тоже сначала так подумал, однако у Тсуеши совершенно точно не было детей. Помню, когда приезжал к ним с Наной в гости, он переживал, что у супруги случился уже третий выкидыш. По-видимому, ее Небо, пусть даже спящее, не очень стыковалось с его Дождем. Тут больше подошло бы другое Небо, но ты же знаешь Емитсу. «Зачем мне эта унылая провинциалка?» — идеально передразнил он Советника. Скуало фыркнул. Он до сих пор помнил, как обсуждали очередной идиотизм Внешнего советника Вонголы, отказавшегося жениться на своей очень дальней родственнице, последней представительнице линии Примо. Емитсу мог быть сколько угодно талантливым бойцом, но вот дипломатия и интриги ему не давались, не-а. А когда он очухался, было уже поздно — предполагаемая супруга вышла замуж. Если учесть, что ее мужем стал последний потомок Первого Дождя, один из опаснейших мечников мира… За парой следили особенно пристально. Тут Умберто прав, донесения врать не могут хотя бы потому, что занималась этим Вария, а не Внешняя семья в компании бесполезного Емитсу. Скуало не переваривал Внешнего советника Вонголы. — К тому же я проверил по своим каналам. Он закончил школу, но в институт не торопится, предпочитает посвятить время тому, что нравится. У парня есть сводный брат, его отец женился на итальянке, у которой уже был свой ребенок. — Сейчас они в Италии? — Да, оба, еще и компанию с собой притащили. Так понимаю, сироты, подружившиеся в школе и не желающие расставаться. Но пламени нет ни у кого. — Хм… — Скуало взъерошил короткие волосы, а затем достал меч. Помнится, в поединке с Тиром он хотел отрубить руку, чтобы лучше понять стиль Императора, но тот вдруг взбесился, всыпал по первое число, загнобил заданиями и лишь потом, немного отойдя, вновь допустил сражение, передав титул. — Вроой, парень, хочешь сразиться? — оскалился капитан. Названный повернулся, хлопнул глазами, а затем расплылся в широкой, совершенно дурацкой, неуместной улыбке, от которой в груди капитана что-то щелкнуло. Этот Ямамото улыбался так, словно увидел дорогого друга. — Ма-ма, почему бы нет? Тебя как зовут? — Суперби Скуало мое имя, сосунок. Запомни его, потому что я сегодня выиграю. Улыбка парня изменилась, всего на гран, на оттенок, как будто драгоценный камень повернули другим углом к свету, но повеяло нешуточной опасностью. — Не уверен… Суперби не стал размениваться на расшаркивания и приветствия, сразу бросился в атаку. Он должен был проверить, узнать. Однажды он уже изучал стиль Шигуре Соэн Рю, однако, встретившись с Умберто, который показал собственную версию, понял, насколько далеки его знания от оригинала. Стиль был создан Асари Угетсу и передавался вместе с кровью его потомкам. Парень плыл, менялся, но оставался неизменным, не выдыхаясь на огромной скорости, успевая парировать все атаки Скуало, то вертясь волчком, то застывая жесткой линией. Улыбка не сходила с губ, но глаза… о, это были глаза прирожденного убийцы. Лишь единицы рождались готовыми отвергнуть чувства, отбросить сомнения и сражаться. В его глазах мерцала синяя сталь, отблески смерти, а клинок не раз и не два скользнул почти вплотную к горлу Суперби. И это так отличалось от возможностей обычных школьников. Сбоку, сверху, снизу, то приближаясь почти вплотную, так, что дыхание касается щеки, то отдаляясь на недостижимое расстояние… Если бы это не было невозможно, он посчитал бы, что мальчишка изучил все итальянские, японские школы меча, так непринужденно тот смешивал стили. Скуало не знал, сколько они танцевали, поднимая пыль на площадке. Он взмок, а куртка валялась где-то в стороне. Футболка Такеши промокла насквозь, прилипая к подтянутому телу, повторяя каждое его движение. Дыхание парня на миг прервалось, и Скуало замер в нетерпении — вот оно, добился, сейчас будет решающий удар… В сумке зазвонил будильник, установленный на телефоне. И тут же весь запал противника погас, словно выпустили воздух из шарика. Парень опустил меч, проскользнув под не остановленным ударом капитана, и оказался возле своих вещей. — Вроой, ты куда, пацан, мы еще не закончили! — Извини, Скуало, — парень рассмеялся, взъерошил волосы на затылке. — Но у меня сегодня еще секция бейсбола, мне нужно туда успеть. Скуало поперхнулся. Бейсбол для такого таланта… это варварство! Как пить редкое вино из пластиковых стаканчиков или сажать кактусы в дорогом фарфоре. — Ладно, пока, было весело с тобой потренироваться! До встречи, учитель! — парень помахал рукой и убежал. Умберто ласково помахал ему в ответ, а затем с насмешкой посмотрел на бывшего «временного ученика», отпивая, казалось, бесконечный чай, в котором доза коньяка превышала все нормы. — Что-то мне подсказывает, что если бы парень сейчас не остановился, в Италии появился бы Третий Император. Скуало рыкнул, а затем рассмеялся. Этот… Такеши был потрясающим! И явно скрывал немало секретов. Что интриговало. А руки чесались от желания вновь проверить противника на прочность. Скуало уже сто лет не сражался ни с кем в полную силу. — Как будто я не знаю, старик, как будто я не знаю. Такеши, бегущий по дороге к автобусной остановке, счастливо зажмурился. Было так здорово вновь увидеть Скуало, потренироваться с ним. Он неизменно громкий, быстрый, решительный. И искренне рассчитывал победить его, Третьего Императора мечей. Что же, может, им еще выдастся встретиться снова? Было бы здорово. Но Гокудера раскричится… Такеши печально вздохнул. Нет, кричать Ураган не будет, он вообще больше не кричит, но вот занудно прочитать лекцию с него станется. По-видимому, снова придется искать убежище под крышей. Тсуна точно не выдаст. Дождь припомнил теперь не угасающий гипер-режим босса и все, что ему соответствовало… Ну, может быть, не выдаст.