Золотой век моего порабощения

Целый день Бэкхён был рядом с Чимином. Компания омеги успокаивала Пака. Он чувствовал себя комфортно и защищённо, правда иногда сторонился работников-альф, что нередко могли пройти мимо них, когда Бэкхён, держа испуганную омегу под миниатюрный локоток, тихо посмеивался, но в глубине души понимал, что с этим Чимину надо бороться, пусть и постепенно, тягуче и медленно, но бороться. Не всю же жизнь омеге боятся альф. Рано или поздно появится тот, кто сможет все изменить. Но утро медленно переходило в день, а день в вечер. Бэкхён был бы рад остаться с Чимином на ночь, но он боялся, что местные скамейки сделают ему погоду в виде больного позвоночника, что на следующее утро будет болеть с новой силой. Как-то, Бэкхён помнил, что заболел сильно, так его увезли в больницу, где под матрасами больничных кроватей клали жёсткий кусок древесины. Мало того, что скрипели, так ещё и лежишь практически на деревяшке. Тогда работников больницы мало это волновало да и попал он туда еще в подростковом возрасте, а «VIP-комнаты», простите, дорогие. Они с Чимином добро посмеялись с этого рассказа, а потом первого начало клонить в сон. Стал зевать и клевать носом. Его взъерошенная светлая макушка умилила Бэка, поэтому он решил, что пора бы расходиться. Тем более он знал, что не он один приглядывает за ним. Этих людей было трое. Бэкхён, санитар-помощник и…Чонгук. Про последнего Бён не знал, да и тот всячески скрывался, не показываясь на свет. Он был словно в одном родстве с тенью и темнотой. — Доброй ночи, Чимин-а, — мягко бросил напоследок Бён, уже поднимаясь с места. — Доброй ночи, Бэкхён-ни. Будь осторожен. Может, попросишь кого-нибудь на посту охраны проводить тебя хотя бы до остановки? — Чимин разглядывал Бёна, стоящего у двери, мило улыбающегося ему своей тёплой улыбкой, которую он считал привлекательной. Он считал Бэкхёна в целом привлекательным. Чимин всегда поражался его умению так искусно подчёркивать глаза темной подводкой для глаз, поражался его лёгкому макияжу с нежными румянами, которые совершенно не скрывали естественный румянец Бёна. Поэтому, он не зря беспокоится за лучшего привлекательного друга. — Со мной всё будет в порядке, не беспокойся, Чимин-ни, — Бекхён последний раз посмотрел на друга, уходя с улыбкой на губах и спокойствием на душе, особенно за Чимина. А, ну еще сюда добавилась и гордость за Пака, потому что он видел как он волнуется и не хотел бы он подвести его чем-то необдуманным. На улице шел мелкий дождь, но даже он заставил одежду на омеге немного намокнуть, а зонт Бэкхёна, как назло, сломался, поэтому ему придётся идти до остановки под дождём. Но факт того, что он может заболеть, а ведь сейчас не июль-месяц, где температура превышает температуру земли, накаляя ее до предела, нет, сейчас осень, конец сентября, самая отстойная погода держится в Сеуле уже чёртов месяц. Идя по практическим безлюдным улицам, он думал о своём. В частности — о Чанёле. Своего альфу он не видел достаточное время, чтобы соскучиться и истосковаться по сильному и тёплому телу, которое могло защитить, по красивому глубокому голосу, что мог успокоить и, конечно, по добрым кофейным глазам, которые гипнотизировали, вводя в состояние транса. Нет, омега без своей истинной пары — не омега, а когда она есть — тем более, но когда она находится далеко от тебя, неизвестно где — мучительно больно и тревожно, ведь не каждый владеет даром видеть будещее или настоящее, наперед зная все моменты, что могут произойти в будущем с одной лишь разницей — это всё пустая болтовня, сказки, рассказываемые добрыми родителями, когда те, открывая уже зачитанную до дыр книгу, начинают рассказывать про разных волшебных существ, волшебников и их магию, способности и возможности. Во всё это Бэкхён верил лишь когда был маленьким, несмышлённым юнцом. На асфальте уже образовывались небольшие лужи, но даже этого хватило, чтобы Бён вступил в одну из них, разбрызгивая капли дождя по сторонам. — Чёрт, — тихо ругнулся омега, протирая рукой пострадавшие брюки и часть светлого пальто. — Бэкхён? – Неожиданно послышался голос из-за спины омеги, которая тут же подорвалась, отпрыгивая в сторону, мелко дрожа и с шоком смотря на высокую фигуру перед собой. Честно сказать, Бэкхён ожидал увидеть все что угодно. И маньяка-насильника, что бродить по улицам, ища глазами красивых молодых омег, чтобы сделать с ними что-нибудь, и пьяного разгульника, и даже наркомана, который за очередную дозу пришёл убить его, лишь бы только получить с тела или органов Бёна неплохие деньги или ту же самую дозу. Но он никак не ожидал увидеть его альфу, его истинного, его Чанёля, которого постоянно любил, с нежностью и трепетом отдавая себя ему, в его ловкие страстные сети любви, из которых ему — Бэкхёну — уже не выбраться. Они стояли так с минуту, глядя в глаза друг другу. У одного цвета какао, а у второго цвета кофе, такие разные, но такие чистые и правильные, чтобы что-то сказать в их адрес, что они непорочные или фальшивые, нужно набраться смелости. Просто — истинные. — Кхм, наверное, я должен сделать так, — альфа в один шаг оказался рядом с омегой, держа зонт над их головами, укрывая уже подрагивающего от холода Бёна спасительным теплом, исходящим от его тела. — Ч-чанёль?..— Бэкхён хотел отойти от альфы, но тот сделал неожиданный выпад, обняв его одной, свободной рукой, прижимая не сопротивляющегося Бёна к себе, слушая, как тот загнано и отрывисто дышит, и как маленькое сердечко бьётся за грудной клеткой. Но что-то Бёна все же останавливает, что-то не даёт просочиться теплу Чанёля под его кожу, раз он неожиданно громко вскрикивает: — Чанёль! Отпусти! Как ты мог?! Тут омега оживился, отталкивая альфу от себя, обхватывая плечи руками, мелко дрожа. Его всё еще переполняла обида. Обида за то, что не было никаких объяснений в этой ситуации, обида за скрытую историю самого Чанёля, который промышлял не теми делами, занимался не тем родом деятельности. Хотя, Бэкхён подсознательно понимал, что сам был не лучше, попав по своей инициативе в бордель. Но только его вовремя вытащили из этого болота, вытащили сильные руки его альфы, что теперь неподвижно стоит, так же неподвижно смотря на Бёна. — Что случилось, Бэкхён? — Голос Чанёля звучал спокойно и уверенно, что взбесило Бёна. Боже, как же он запутался, как мог так легко шагать по лабиринту с закрытыми глазами, когда на самом деле ходил по острию ножа. Омеге показалось, что на лице его альфы заиграла его фирменная лукавая улыбка, которую он узнает из тысячи, но он так редко ею пользовался, что растерял своё умение так живо изображать лукавство на своём лице за счёт улыбки. Омега поёжился. На секунду он подумал, что перед ним стоит не его альфа, не его истинный, не его добрый и милый Чанёль, не тот яркий и страстный мужчина, что наполнял его жизнь смыслом и счастливыми моментами, пусть некоторые из них и произошли в борделе. Он сделал шаг назад, всё больше пятясь, рыская глазами по округе, присматриваясь к прохожим, которых, как назло, не было. «Чёрт, чёрт, чёрт», — отчаянно билось в сознании омеги миллионами маленьких молоточков. Он продолжал отступать, а альфа наоборот — только был все ближе и ближе, а эта улыбка уже превратилась в оскал, который озарил лицо этого монстра. Больше Бэкхён не мог его никак назвать. — Что случилось, Бэк-ки? — тягуче и так сладко пропел недо-Чанёль, внезапно отбрасывая зонт в сторону, позволяя каплям дождя забрать в плен сухую одежду альфы, от которого исходила пугающая аура. — Т-ты чего?..Чанёль, ты меня пугаешь…— Бэкхён старался быть осторожным, мало ли что напало на Чанёля. Но он знал: этот человек не его Чанёль. Это просто самозванец, фальшивка, искусно скрытая за приторно ненастоящим личиком альфы. — Какая досада, малыш Бэк-ки — боится, — альфа расхохотался, обнажая острые клыки и переводя взгляд уже не кофейных, а красных глаз на Бэкхёна. — А о тебе рассказывали, как о храбром и умном малыше. Какое же разочарование, а, Бэк-ки. Не считаешь? Альфа внезапно оказался снова близко к Бёну, хватая его за предплечья. — О Боже, отойди от меня! — Взвизгнул омега, но в следующее мгновение послышался уже его громкий крик, потому что за спиной альфы послышался выстрел. Тело обмякло, опуская руки с предплечий омеги, падая замертво на влажный от дождя асфальт, по которому растворялись сгустки крови. Целились точно в сердце, отчего место выстрела представилось как зияющая дыра, от которой исходил лёгкий дымок и запах пороха. — Нашёл, — пробасил мужчина, скрытый в тени неработающих фонарных столбов. Пистолет в его руке отливал чистым тяжёлым серебром, отсвечивая в проблесках появившееся из-за туч краешка полной луны.

***

Несколькими днями ранее… Чонгук стоял у двери, ведущую в палату омеги. В голове набатом звучало лишь одно имя — Чимин. Больше Чон не мог думать о чем-то другом, особенно, когда находился всего в нескольких коротких шагах от заветного открытия. Обыкновенное пленение телом, завораживающими телодвижениями и танцем, а ещё ревность. Ревность к одному существу, по совместительству — сопернику — который отбивает у него его же мечту, его же предназначенного и такого желанного. Чёртов план Тэхёна, пусть оно всё катиться к чёрту в его жилище, потому что Чон терпеть это больше не намерен. Нет желания оставлять это всё на рожон, пускать на самотёк. Чонгук, как с цепи сорвавшийся, презирал и ненавидел других альф, что смотрели на его омегу. Не знал он, откуда делает такие выводы, но чёртов мальчишка сводил с ума, доводил до белого каления, заставляя себя чувствовать последним кабелем на последней стадии его гона, когда хочется, а тебе не дают. Это ужасно. Тело ломит от желания, в паху все скручивает тугим жгутом, всё ломается, трескается, идёт по швам, но нет этого желанного эликсира от этой болезни под названием «любовь». Чувство любви и привязанности — оно как наркотик. Не успеешь ты принять его один раз, как ты уже, доза за дозой, становишься заядлым наркоманом, ты буквально зависишь от этого, идёшь на поводу, на привязи, ты привязан, должен быть послушным и покорным, но взамен не требовать ничего, так как являешься представителем высокого класса, самого колоссального и могущественного класса в мире — альфы. Это те самые существа, которые по сути своей являются доминантами, укротителями демонов любых омег, завоеватели сердец и заядлые романтики. Есть и капля садизма. Даже не капля. Целый ручей садизма протекает в их жилах. Они любят, убивают, разбивают сердца, снова любят и так по второму кругу. Это словно замкнутый механизм, который работает в считанные часы, минуты, секунды, миллисекунды, не прерываясь. Но есть то, что разрывает порядок механизма, превращая альфу в самого настоящего «неженку», как их прозвали учёный, учитывая факт половой привязанности, принадлежности и узлов, которые связывают омегу и альфу воедино. Имя этому «то» — истинность. Но Чонгук не знал, истинный ли он Чимина, или нет. Хотелось узнать, до зуда в штанах, вот только нельзя было травмировать его настолько серьёзно. Мысленно посылая Тэхёна ко всем чертям, он открывает дверь в палату, тихо и бесшумно заходя в неё, прикрывая за собой. Сейчас не хотелось делать лишнего шума, ситуация и так опаснее некуда, потому что пожары, пожары желания, разгораются внутри Чонгука, который медленно подошёл к койке спящей омеги. На лице Чона маска, скрывающая его лицо. Не хотелось подозрений, но и страха в этих немного опухших от слёз омежьих глазах. Он невесомо коснулся щеки, провёл по всей линии скулы, дотронулся до шеи, ощущая стадо мурашек под кожей, а потом прикоснулся к мягким светлым прядям омеги, поглаживая их в своих грубоватых пальцах. Ощущения буквально захлестнули его огромной волной, заставляя внутреннего зверя тихо заскулить от непередаваемого наслаждения и кайфа от простых тактильных действий. Все эти махинации и поглаживания будто сам Чон испытывал от рук Чимина. Будто не он это делал с Чимином, а Чимин с ним. Вообще, Чонгук никогда не поддавался таким порывам. Он был жесток, да, был снисходителен до своих жертв, да, был самым опасным, да, но…это не шло ни с каким сравнением, потому что то, что он делал сейчас, не поддается его собственному осмыслению. Всё настолько запутано и закручено, будто они все — это пешки или простые игроки, ищущие в лабиринте свои тайные желания, смысл жизни или просто выход из него. Кто-то за одним, кто-то за вторым, а кто-то за третьим. Причём все три позиции могут быть как и положительными, так и отрицательными. С одной стороны это хорошо, когда находишь желаемое, а с другой — это не так интересно, как если бы этого лабиринта и не существовало вовсе, а было просто пустое пространство без ничего, не имеющего никакого смысла, то это уже не жизнь — это существование. Да, Чонгук видел в лабиринте подобное жизни, который заканчивается одним выходом — смертью. Все мы ищем что-то в нём, но при этом не догадываемся, что на самом деле ходим с повязкой на глазах. Вот почему мир кажется нам таким серым и унылым, грязным и отвратным. Хотя, некоторые хитрят, смотрят все через розовые очки. Он склонился перед лицом омеги, мимолётно приоткрывая маску с нижней части лица, где были губы. Он наклонился еще ниже, придерживая ее, а потом просто коснулся губ Чимина своими, чувствуя всю горькую сладость на них. Горькую, потому что обидно, сладкую, потому что хорошо. Он отстранился, медленно, будто ничего и не было, накрыл лицо маской, полностью выпрямляясь во весь рост. Чимин крепко спал, но морщился. Вкус его пухлых губ до сих пор оставался на губах альфы, от чего он сам не заметил, как прошёлся по ним языком. Он улыбнулся. В чём-то да был доволен. — Спокойной ночи, Мин-ни. Спи сладко, — слова, произнесённые перед уходом.