Здравствуй, отец

В первые секунды он не понимал, что это значит. Афтон, стараясь устоять на ватных ногах, припал к стене. Мигрень начала быстро прорастать, Майкл пытался что-то ответить, но из его рта вырывался только жалкий хрип: дыхание перехватило в один миг от сказанных слов. Мужчину поразила ощутимая волна ледяной дрожи. Страх парализовал его. Он не мог и пошевелиться несколько долгих секунд, молча наблюдая за тем, как большой роботизированный кролик, словно в припадке, мечется в диком крике. Это было очень жутко. Казалось, человек внутри костюма забыл о том, что он не один – из разодранного горла вновь и вновь вырывались жуткие хрипы, разносясь по офису. Кролик пытался сказать что-то ещё, пытался даже рывком вздохнуть для этого, но не мог, перекрывая хриплое дыхание новой порцией рёва, словно бы в истерике. Из-под железной оболочки искажённый голос, такой знакомый и страшный одновременно, что-то неразборчиво булькал, больно врезаясь в ум Майкла. Больно прокатываясь по всему телу ощутимыми волнами, отчего мужчина вздрагивал. Он невольно сжался, стараясь, будто бы, защититься от внезапного нападения. Было очень страшно наблюдать. Было жутко осознавать, что творится сейчас с папой. Афтон понял на какой-то короткий миг, что он не ошибся: он, действительно, сошёл с ума. По крайней мере, страшные росточки безумия уже давно овладели им, как и любого человека в данной ситуации. Обычно в такие моменты люди пытаются если не наблюдать с ужасом, то, хотя бы, попытаться что-то сделать. Хоть как-то пытаться остановить человека, дать ему возможность избежать новой вспышки. Только вот, Майкл не понимал, что именно ему сможет теперь помочь, и дать отцу вновь успокоиться. Он не заметил и то, как из его рта, казалось, сам по себе, вырвался этот короткий вопрос. Афтона невольно передёрнуло: - Так это был ты?... Его слова были тихими, голос срывался от накатившего ужаса, но кролик отреагировал моментально. Казалось, именно эти слова заставили его хоть ненадолго отойти от страшного припадка, в котором он метался эти долгие секунды. Поломанный аниматроник резко повернулся в сторону охранника, белыми глазами уставившись на мужчину, утробно дыша откуда-то изнутри костюма. Майкл невольно дёрнулся, попытался хоть как-то вырваться, но тут же понял, что дальнейшие попытки тщетны: он не сможет избежать дальнейшего «разговора». Теперь всё было сложнее, чем он рассчитывал. Намного сложнее. Он теперь точно не ошибался Аниматроник перед Майклом, насколько у него хватало сил, хрипло выдохнул этот вопрос, стараясь быть как можно громче. У него выходило это с трудом, и какие-либо попытки казались ничтожными, но человек внутри костюма и не пытался сдаться. Безумный гнев охватил всё его существо: - Если бы ты не покинул меня, я бы и не сделал этого, Майк! - Что?! – Афтон, борясь с накатившей слабостью, сжал кулаки. Ноги до сих пор дрожали, но короткая вспышка воспоминаний заставила мужчину с новой силой приподняться, попытаться удержаться на ватных ногах. Он не мог промолчать. Не сейчас. Не в этот раз. - Что ты имеешь ввиду?! Почему ты это говоришь? – он пытался выровнять тон, сделать его вновь спокойным и уравновешенным, но мужчина сорвался в конце на крик: нервы не выдерживали, подло дав о себе знать. Афтон резко поднял глаза, стараясь встретиться вновь со взглядом человека под маской. Если и вести сейчас переговоры, то только так. Аниматроник с жутким скрипом шагнул в сторону мужчины, но тот и не шелохнулся, всеми силами стараясь держаться и дальше. Железные руки, казалось, копируя, сжались в кулаки. - А ты зачем оставил меня одного в этом домишке?! – кролик, стараясь перевести затруднённое дыхание, залпом вздохнул, не сводя белых глаз с Майкла: похоже, он понял в тот миг тактику сына, и не сопротивлялся этому. Изнутри костюма, казалось, вновь утробно вздохнули. Утробно, словно стараясь сдержать новый порыв душащего рёва. Так бывает, когда человек от плача сдержать пытается. Только вот, если бы отец и мог в тот миг заплакать, его слёзы бы тут не помогли. Злобные слёзы, вызванные гневом. Злоба ничего не решает. Только вот, он сам не пытался в тот миг понять. Отец в тот миг вновь кричит, стараясь быть услышанным Майклом, перекрывает все его фразы, которые бы он попытался в тот миг сказать, совсем как некоторое время назад. Это было вновь похоже на какую-то глупую перепалку, согласно которой всё будет продолжаться по новой вновь и вновь, пока им обоим не надоест. Пока им обоим не станет противна вся эта шумиха. Ни Майкл, ни его отец не пытались вспомнить что-то ещё: старая обида вырывалась наружу, и никто не хотел её останавливать. Особенно, конечно, Афтон-младший: он не хотел этого утверждать, но она разгоралась всё больше и больше в его разуме, и никак иначе. Может, поэтому, он и не сопротивлялся, как и аниматроник перед ним: зачем нужно что-то ещё, если это лишний повод доказать друг другу, что все вокруг виноваты, и никак иначе. Что все вокруг ещё те слабаки, и не стоит тут больше и размышлять дальше. Только вот Майкл соображал каким-то сработанным внутри подсознанием, что виноваты не все в те секунды. И даже не он сам. Нет, совсем не он: он просто старается дойти до правды, дать отцу хоть какую-то капельку понимания того, что он должен знать её, и никак иначе. Папа же просто пытается его пристыдить, как в детстве, словно по старой не ушедшей привычке. Словно бы они до сих пор в их домике, и может сделать с ним что угодно – сынок пацан ведь, молодой, что ещё остаётся делать? И никакие его слова о том, что он пытается воспитать таким образом своего единственного оставшегося сына больше не работают в сознании мальчугана. Не работают, будто бы всё это не относится к нему. Особенно, на фоне того, что случилось на самом деле. Словно в тумане, Майкл степенно идёт прямо к кролику. Он не старается в тот миг дать себе вздрогнуть, дать непослушным коленям подогнуться от ужаса. Сработанная гордость внутри него не даёт ему опуститься так просто. Она так колюча внутри, но так сладка и правильна, что он не способен её не ослушаться. Ведь он же знает, кто во всём виноват. Ни мама, которая ушла после смерти Кевина. Не Лиззи, убитая одним из папиных творений. Никто из них не виноват. Только один человек. Человек перед ним. - А ты почему убил? – Майкл не узнаёт в тот миг своего голоса: твёрдые слоги становятся хрипловатыми, и внутри него шалит сердце. Последнее, что могло бы его ещё в тот миг остановить, и дать возможность ему опомниться от дальнейших слов. Разве не он сам себе говорил, что даст папе просто высказаться, даст возможность рассказать всё самому? Майкл больше не помнит этого. Давно забытая обида горит в его груди неугасаемым огнём. Поэтому он и не старается в тот миг сдержаться от выкрика, о котором потом сможет пожалеть. - Зачем ты сделал это, папа?! Тебе не хватило смерти Лиззи и Кевина и ухода мамы, да? Не хватило?! Афтон, глубоко дыша, старается подобрать новую фразу к своей «речи», но комок в горле не даёт ему и вздохнуть. Он не может. Он задыхается. Какое-то непонятное, гадкое осознание того, что его отец и есть тот самый «Фазберский убийца» не даёт ему больше трезво мыслить. Он не может этому поверить в первую секунду, пока его голова горит от нарастающего гнева. И почему только его мозг смог переварить эту информацию только сейчас?! Не он во всём виноват. Его отец – убийца. Не он, а отец. Майк не пытается больше думать о чём-то другом. Его не волнует, что их разговор похож на глупое отмщение врагу, совсем как в глупом фильме. Это слишком иронично, но правдиво, чтобы не заметить. И при этом глупо, но Майкл даже и не хочет об этом размышлять. Наверно поэтому он не пытается в первую секунду понять, что именно творится перед ним. Что творится с отцом, что происходит с ним сейчас. - Прекрати, Майк. Этот беспомощный хрип заставляет Афтона удивиться. Не кролик ли минуту назад перекрывал каждое его слово, стараясь его «заткнуть»? Стараясь просто прекратить этот разговор, и дать ему замолчать, чтобы больше не возвращаться к этому вопросу? На какой-то миг Майкл пугается такой резкой перемене, но старая обида только больше даёт ему возможность забыть об этом. - Ты убил. – эти слова твёрдо прокатываются по офису. Майкл не пытается остановиться: вместе с обидой он чувствует теперь и странное оцепенение. Он чувствует, как внутри него медленно притупляются какие-либо чувства и зачатки здравого ума. Он перестаёт осознавать вокруг себя пространство, но не пытается тогда этот как-то остановить. Ему становится всё равно. Гнев до сих пор не хочет отпускать его. - Почему ты говоришь обо мне, если убил ты, папа? Кролик перед Майклом в тот миг не шевельнулся. Казалось, он вновь его не замечает, как и вчера, словно бы всем своим видом показывая, что он уже давно не хочет об этом разговаривать. И это было понятно – кто хочет разговаривать о своём тёмном прошлом? И Афтон это осознаёт, хоть и не сразу, потому что безумные мысли до сих пор циркулируют в его больной голове. Его непослушный рот до сих пор хочет сказать что-то ещё, пока он не понимает, что отец просто выжидает момента. Выжидает, словно жертву, которую можно потом использовать в своих целях. Как иронично, что в тот миг Майкл подумал о навыках убийцы: будь не ладны все эти знания. - Когда ты ушёл, я не находил себе и места, Майк. – тембр отца был свистящим, хриплым, но уже совершенно другим. Что-то появилось в его голосе другое, наподобие железной нотки. Той нотки, которой невозможно не заметить, и попробовать проигнорировать. Майкл понимает каким-то образом, почти неощутимо, что папа не похож на себя в тот миг. Совсем не похож, будто бы это совершенно другой человек: забитый и тщетно пытающийся донести хоть что-то до человека перед ним. Донести то, что он копил в себе всё это время. Тот человек, у которого больше не осталось детей и родных. Тот человек, который и пошёл на убийство. - Я остался один. Я хотел найти тебя, Майк, но ты даже и не попытался дать мне возможность сделать это. Ни адреса, ничего. Ты просто ушёл! Мужчина усмехается про себя, стараясь не дать вырваться наружу усмешке. Ему не кажется странным, что он сейчас себя так ведёт – обида управляет им и дальше, только больше разогревая его пыл в груди. Ещё он будет что-то папе тогда говорить, когда он хотел начать просто жить по новой, и уйти от этой жизни. Уйти, и не возвращаться. Но его веселье продолжается короткий миг: усталый разум просит его остановиться. Просит просто успокоиться, и не пытаться дать отцу ещё большей воли обезуметь, как и мужчине. Он слушает вновь. - И знаешь, что?! Думаешь, я не пытался взять себя в руки? Пытался, Майк! – кролик со свистом вздохнул, старясь перевести дыхание. Он на короткий миг устало прикрыл глаза. Понять, что именно было у него на уме – оставалось загадкой. - Я пытался, сына, да не смог. Что-то щелкнуло у меня в голове, и я пошёл на это! Думаешь, нет? Что-то заставило меня убить этих проклятых детишек! И я убил их, напялив костюм зайца, и заманив их туда, в комнатку, Майк. - Какие подробности…. – хрипло, почти неощутимо, шепчет Афтон, пока отец продолжает дальше перед ним разворачивать дальнейшие размышления насчёт того, что произошло. Похоже, он в тот миг и не заметил слов сына. Впрочем, это было и к лучшему: не стоило папе вслушиваться. - Я хотел повернуть назад, хотел, Майк! Но что-то не дало мне, понятно?! Кролик шумно со свистом перевёл дыхание. - Я хотел уйти оттуда, сделать хоть что-нибудь, чтобы остановиться, но не смог! Пойми, я просто не смог! Что-то заставило меня…. - Что-то? – саркастически проговорил Майкл, чувствуя, как же бешено заколотилось сердце. Он вновь не узнавал своего голоса: настолько он был хриплым и чужим, отчего Афтон хотел испугаться, но не смог. Он пытался заглушить порыв, дать папе и дальше рассказать, что же произошло, но не смог совладеть с собой. Как же он жалко чувствует себя в путах этого несуразного гнева и ненависти по отношению к убийце, но остановиться теперь не может. Просто не в состоянии. - Ни что-то заставило, а ты сам. Ты убил. И почему я только раньше об этом не догадался?! - А ты почему не можешь понять, что это прошлое, и я не могу его изменить? - глаза, казалось, на короткий миг вспыхнули под маской кролика. Папа хрипло вздохнул, словно бы стараясь в тот миг успокоиться. Майкл понимал, что он держался из последних сил сам. Было видно, как же ему надоел этот разговор, но остановиться он тоже не способен в своих фразах, как и сам Афтон-младший. - Ты даже не пытаешься понять своего собственного отца, Майк! Да, Майкл, действительно, не может понять: гордость всё больше захватывает его, и какие-то зачатки здравомыслия попросту исчезают. В его голове стоят всего два слова, которые он не может не сказать вновь. Непослушный рот, можно сказать, выплёвывает их. Он слушает в тот миг только себя: как же иронично ему до сих пор считать, что он единственный здесь прав, и никто больше, когда он не пытается осмыслить те самые слова. И кто теперь тут прав? Но ему уже всё равно. Он узнал правду, ему этого достаточно. - Ты убил. Майкл только на короткий миг пытается осознать, что же он только что сказал. И у него это почти выходит, и он чувствует, как же сильно в тот миг он удивился самому себе. Неужели его нервов и слабоумия от этой смены ещё хватает, чтобы так запросто разговаривать с отцом? Ха, это уже становится как-то смешно. Смешно, неужели?... Гонимый этим странным чувством, от которого в груди разгорается ещё больше желание сказать что-то колкое, Майкл говорит то, что становится последней каплей в их «разговоре». Обида, гордость и какое-то странное чувство сработанной неприязни вырывается из его рта в виде нескольких слов. Он уже сам не понимает, что говорит. - Зачем мне тебя понимать, Спрингтрап?... Майкл шумно вздыхает, после чего, будто бы, ставя точку, заканчивает свою речь. - Пружинная ловушка…. Как он только смог вспомнить это имя, Майкл не понимал. Казалось, кто-то нарочно в его разуме воспроизвёл ту ночь, дав ему возможность сказать. Ведь именно так нарёк себя отец, так нарекли его в аттракционе, полностью дав ему расторгнуть какую-либо связь с человеческим миром. Разве не Майкл рассуждал, насколько это больно может быть, особенно для обезумевшего человека? Рассуждал. Именно, что рассуждал. Сейчас он не может: туман в голове блокирует мысли, и единственное, что Афтон может сейчас понять, так это то, что офис заполнился громким отвратительным скрипом. Таким знакомым и отчётливым, что Майкл пытается сорваться с места, убежать, но не успевает…. В первую секунду он не мог сообразить, что именно произошло – всё было слишком быстро. Он только разглядел перед собой белые точки роботизированных зрачков, а затем и грязно-жёлтые, обломанные пятипалые конечности. Они быстро, будто бы кролику это не составляет никакого труда, сильно сомкнулись прямо на горле Майкла. Железные пальцы крепко вцепились в его шею, отчего мужчина вновь почувствовал, как сильно они надавили на трахею, грозясь в любой момент её сдавить полностью. На сработанном внутри инстинкте Афтон рывком, стараясь хоть немного напрячь мышцы, вцепился непослушными пальцами в железные лапы. Комната в один миг зашаталась в его глазах. Он видел сейчас чётко только белые роботизированные зрачки, и чувствовал угасающим дыханием смрадный запах изнутри костюма. Афтон сдавленно захрипел, стараясь что-то сказать, но не смог – пальцы сдавили горло ещё сильнее. Он задыхался. Притом, словно в ответ на его отчаянные действия искажённый голос больно отдаётся в его разуме: - Лучше не пытайся, Майк, а то повторить сценарий могу. Кролик после этих слов немного ослабил хватку, но дышать всё равно было очень и очень тяжело. Мужчине показалось на какой-то короткий миг, что он не шутит – он может сделать это не задумываясь, если Афтон вновь попробует что-то учудить. Он убьёт его, как и тех детишек. Он может, если захочет, особенно в таком состоянии, как сейчас. Майкл в тот миг вновь поверил, что на прошлой ночи всё произошло на самом деле: он отказывался делать это, а сейчас получилось. Только вот, опять же, по его вине. Не надо было играть с огнём так просто. Он, как всегда, вновь облажался. Почему он только в тот миг вспомнил своего погибшего братика? Всё опять идёт наперекосяк! - Прекрати, пап… пожалуйста…. - Майкл пытается как-то достучаться до него вновь, дать ему возможность просто перестать это делать, но тут же понимает, что не способен. Его «огонёк» сделал своё дело. Папой охватило это страшное безумие, и он не может сейчас идти по другому пути. Не может, совсем как когда-то давно, где им что-то двигало. Оно теперь делает это вновь, и папа не сопротивляется, потому что у него есть на то причина. Он ненавидит себя настоящего. Он ненавидит названного Спрингтрапа. И уж тем более возненавидел, когда сын назвал его именно так. Он не сдержался в тот миг от нового порыва гнева. Он прибегает уже к крайним мерам. - Если ты не хочешь понять даже так, то уходи отсюда. Не появляйся здесь завтра, слышишь?! – кролик сильнее сдавил горло Майкла, отчего мужчина невольно захрипел от боли. Мышцы его тела постепенно отказываются работать, и Афтон это понимает. Он понимает, что если кролик перед ним сделает это ещё сильнее, то он умрёт. Осознаёт это неощутимо, горячей волной, но этого достаточно, чтобы он начал бояться. Он начинает внутренне бояться кролика, что может его убить в любую секунду. Бояться смерти, бояться так просто умереть, но при этом не хочет и уходить отсюда, как приказывает ему аниматроник. Не хочет, потому что тогда он потеряет того, кого нашёл вновь. Он потеряет правду, потеряет отца. Сработанное внутри подсознание умоляет его остыть, и простить отца, но он не способен – он до сих пор ненавидит в нём убийцу всем своим существом, вместе с этим понимая, что не хочет его терять. Потерять вновь, как много лет назад. Он не хочет. Он не хочет сделать это ещё раз. - Нет, не уйду…. – сдавленное горло не даёт ему проговорить это даже шепотом, но Спрингтрап этого, казалось, и не пытался услышать. Вспышка гнева вновь даёт о себе знать, и он кричит искажённым голосом прямо ему в лицо, стараясь, словно дурачку, вбить в голову хоть какие-то рамки понимания. Хотя, в глазах отца сын именно таким он и был – только упрямые дурачки и остаются здесь, на следующую ночь. Но тому, кто сейчас в его руках это делать никак не обязательно. - Уходи отсюда, Майк! Уходи! – папа закричал на Афтона с новой силой, не стараясь и услышать какого-то там ответа. Ему было главное сказать, что это не имеет всё никакого смысла, особенно если он не пытается ничего сообразить. Но Майклу уже всё равно: он слушает, понимает, но отвечать не собирается. Не собирается просто так что-то делать. Для него самым главным желание становится продержаться. Продержаться до конца смены, и всё. И почему только время летит так медленно? Где те шесть часов?! Он всё же старается прокричать Спрингтрапу что-то, хоть чувствует, что не способен. - Нет!... Не! Уй…ду…. – дыхание в лёгких не остаётся, и Афтон понимает, как сильно в тот миг закружилась у него голова. Он способен в тот миг выдавить только жалкие обрывки фраз. Он перестаёт чувствовать себя, перестаёт понимать пространство вокруг – железные пальцы на его шее, кажутся, становятся вместе с ним одним целым. Он не чувствует их, и не пытается, проваливаясь во тьму. В такую странную, неясную тьму, от которой ему становится страшно, и он пытается вырваться, но не может. В голове отдалённо начинает звенеть, перерастая в неясный шум. Шум, который совершенно неожиданно прерывается еле узнаваемым писком часов. Его наручных, тоже неосязаемым им самим часов. Майкл не понимает, и только каким-то оставшимся чувством осознаёт, что это значит. Шесть утра. Шесть часов утра! Он продержался! В тот же миг он залпом, насколько ему хватает оставшихся сил, вдыхает воздуха: хватка железных пальцев ослабевает, а затем и вовсе исчезает. Кролик больше не душит его, отходя от Афтона по всем законам жанра этого дурацкого хоррор-аттракциона. С шестью часами он больше не в силе вершить «правосудие». Быть замеченными людьми, когда ты уже сам не человек – довольно опасно, особенно если ты просто игрушка. Всё застывает и исчезает с приходом утра, когда скоро должна придти дневная смена. Но Спрингтрап не пытается так просто уходить, совсем как вчерашней ночью. Майкл слышит, как кролик перед ним остановился, словно бы обдумывая дальнейший свой ход действий, и что отец не собирается его тоже так просто отпускать. Напоследок что-то обдумывает, или же, старается придумать новую идею, согласно которой Майк может просто, как ошпаренный, вылететь отсюда, а заодно и из Харрикейна впридачу. Выдался сыночек упрямым, как осёл, что ещё с него взять. Майкл невольно отдался в тот миг блаженной тишине, постепенно стараясь придти в себя. Притом, папа молчит совсем недолго, отчего мужчина старается вслушаться. - Что ж, упрямец. – искажённый голос отца доносится до него неощутимо и тихо из-за сбивчивого дыхания. Майкл до сих пор не попытался подняться с пола, и напрячь почти что отказавшие конечности. В глазах до сих пор очень мутно, поэтому, ему остаётся только слушать. Только слушать, и стараться вновь придти в себя. Он понимает, что так даже лучше. Так он, по крайней мере, не видит папу. Не видит этого покорёженного кролика со сломанным правым ухом, не видит, как тот дрожит от пробирающего его напряжения. Он слышит только знакомый голос, и в полусознательном состоянии продолжает твердить самому себе, что всё пока что в порядке. Хоть и пока что, но в порядке – он не может мыслить по-другому. Слишком страшно пока что думать о чем-то другом. Кролик перед ним хрипло вздыхает, будто собираясь с мыслями. - Что ж. Раз не хочешь так просто уйти отсюда, то это я тебя выгоню. Понятно тебе, охранничек? Слышится визг несмазанного механизма. Похоже, папа повернулся к нему, стараясь для пущего эффекта проговорить ему это в лицо. Только вот, Майкл не смотрит: ему не до этого. Он тщетно старается теперь приподняться, но конечности одеревенели. Встать до сих пор не выходит, затруднённое дыхание заставляет его на какой-то миг успокоиться. Им овладевает бессилие, пока искажённый голос вновь даёт о себе знать. Майкл невольно оставляет попытки: надо всё понять и попытаться узнать. - Начиная с завтрашней ночи, будем играть по правилам. На твоей совести система камер, вентиляции и аудио: последнее ты сегодня уже освоил. На моей – как можно быстрее пробраться к тебе в офис, понятно? Тебе будут мешать дружочки из галлюцинаций, как вчера, поэтому, не думай, что всё будет так просто, Майк. Мужчине показалось, что папа усмехнулся. Тихо, незаметно, но усмехнулся, отчего Афтона пробила невольная дрожь: вот это, точно, было жутко. Но Майкл старался не подавать и виду. - А что же будет, если ты проберёшься в офис? – он сам не заметил, как задал этот вопрос. Было понятно и так, что именно, но где-то на подсознании хотелось убедиться в своей правоте ещё раз. Просто понять, что он не ошибается. Притом, хотелось узнать, какое мнение у самого кролика на этот счёт. В искажённом голосе отца послышались железные гневные нотки, от которых Майкл невольно вздрогнул. Хотя, может, это было из-за того, что он до сих пор не мог успокоиться: он всё ещё дрожал от напряжения. Афтон не знал, да и не пытался понять. Он до сих пор вслушивался. - Что будет, упрямец? Что ж…. Отец задумался на короткий миг. Он, казалось, ждал этого вопроса: Спрингтрап усмехнулся. Хоть папа всё ещё и был в гневе, шуточно припугнуть сына он всё равно хотел, что уж тут скрывать. Но, больше, конечно, дать ему понять, что шутки закончились. Что началась та самая игра на выживание, про которую он говорил с самого начала. - Что будет?... Вот что - вылетишь отсюда с треском и свёрнутой шеей, и больше не вернёшься, ясно? Никогда не вернёшься! Хило и хрипло, но Майкл усмехнулся на эти слова. Конечно, вернётся он ещё, если кролик до него доберётся. Как же он вернётся, если такое, действительно, произойдет? Чёрный юмор от папы, чтоб его. Правда, хоть и чёрный, но довольно приемлемый, особенно для этой ночной смены. Афтон невольно усмехнулся: ему начало казаться, что он сходит с ума. Его всё больше начинал пробивать нервный смех, согласно которому ему теперь надо было посмеяться над своей любимой фразой: будь что будет в конце концов. По-другому, всё равно, быть не может. Ведь всё имеет исход, значит будет он и у этой непонятной истории. Поэтому, Афтон не раздумывает. - Согласен, пап. – Майкл вновь попытался встать. Ноги до сих пор его не слушались, грозясь уронить хозяина на пол ещё раз. Руки тщетно сжали край стола, дав мужчине хоть немного приподняться. Если делать это не слишком быстро, то встать получится в скором времени – Майкл-то это знает. Практика прошлой ночи, будь она неладна. - И ты от меня так просто не скроешься, поверь. – он усмехается, насколько хватает дыхания, не веря своим словам. Какой же он, действительно, теперь сумасшедший. Но, раз есть силы ответить на папину шутку, значит, он не полностью взбрендил. Хоть это хорошо. Кролик перед ним на эти слова неразборчиво хмыкнул. - Посмотрим, кто кого, сына. – Спрингтрап булькающее ухмыльнулся. Похоже, он уже предвкушал завтрашнюю игру. Сказать, почему именно он так отреагировал, было неясно: то-ли он был уверен в победе, то-ли хотел показаться перед сыном. Шут его знает, действительно. Но Майкл не сильно об этом рассуждал, потому что до сих пор не мог сообразить всё полностью – его голова кружилась от недостатка кислорода, и он до сих пор старался удержаться на ватных ногах. Поутихшая тошнота вновь встала в горле колючим комком, отчего стало слишком неприятно. Но он постарался совладеть с собой – если не получилось на смене, то пусть получится, хотя бы, сейчас. В мотеле отлежится, в машине: ему не в первой. - Да уж, посмотрим. – Афтон медленно и глубоко дышит, стараясь не сильно зацикливать теперь внимание на кролике: его время на сегодняшний день вышло, он может больше не беспокоиться. И папа это понимает. Он больше ничего не сможет ему сделать, особенно на виду у какого-то там постороннего человека, по типу Ника, когда тот придёт. Он больше не сможет дать ему возможность испугаться, и папа это понимает, хоть и нехотя. Сказывалось то самое безумие, которое так сильно им овладело несколько минут назад. И похоже, даже не полностью исчезнувшее сейчас: он вновь булькающее усмехается, медленно продвигаясь к выходу из офиса. - Тогда до встречи, Майк. До игры. И он уходит. Уходит, степенно и тяжело переступая железными ногами по плитке, отдаваясь во все концы хоррор-аттракциона. Потому Майкл ещё долгое время слышит его, невольно вглядываясь в соседний коридор из проёма двери, и уж потом быстро идёт к выходу, стараясь не упасть от накатившего бессилия. Ноги не держат его, грозясь в любой момент подогнуться. Он невольно чуть не спотыкается где-то на пороге, после чего, поспешно открывает ключом железную дверь: надо торопиться, пока он ещё один. Пока никто ещё не заметил, что здесь произошло. Дверь перед ним открывается с трудом, и Афтон быстро выскакивает в редеющие сумерки.