Здравствуй, отец

- Убийцами? – Майк сам не заметил, как из его рта вырвалось подобие усмешки. Его лицо исказилось в некой улыбке, но он и тут не попытался как-то это сообразить. Впрочем, он и не пытался - чувствовал нутром, что через какую-то секунду столь простой вопрос может перерасти в полне себе в «увлекательный» разговор. Что и говорить, а думать об этом хотелось меньше всего. Афтон невольно приказал самому себе постараться избежать этого в любом случае, даже если будет очень сложно. Оставаться здесь дальше не имеет смысла. Он это понимал прекрасно. Майк шумно вздохнул, стараясь подавить волну нарастающего в груди напряжения: - Если же она и ненавидит убийц, то претендентом для этого станешь именно ты, пап. - А тебе не кажется, что для неё ты ничуть не лучше? – глаза Спрингтрапа медленно окинули сына взглядом. Афтон не вглядывался в эти белые точки роботизированных зрачков, но чувствовал, как внимательно сейчас они прожигали его, казалось, насквозь. Впрочем, Майк не сильно сейчас пытался сравнивать какие-то там движения кролика перед собой – на фоне сказанных слов это было по-своему глупо. Особенно, конечно, потому, что заспанный мозг не сразу смог «переварить» слова отца. А когда это получилось сделать, Афтон невольно понял, что начинает дрожать от пробирающего его непонимания. - Что ты имеешь в виду?... – горло в один миг пересохло, предательски дав сорваться голосу. Майк отчаянно попытался спросить хоть что-то ещё, стараясь не замечать перед собой какие-либо там хилые смешки со стороны пробитого кролика, но не смог. «Собеседеник» хрипло вздохнул, не дав ему и шанса. Изнутри костюма вновь послышался булькающий смешок: - А кто, по-твоему, первым положил начало всем этим убийствам? Спрингтрап перед ним степенно вытянулся, склонив голову на бок. В сумерках коридора, освещаемого только одинокой лампочкой где-то за спиной охранника, казалось, что уродливая маска кролика вновь изменилась, приобретя некое подобие улыбки. Воздух задрожал от визга механизма, отчего Майк отпрянул, медленно переступая ногами по каменной плитке – он быстро скользнул взглядом, повернув голову, стараясь не видеть перед собой эти белые зрачки. Стало в какой-то миг страшно. Стало вновь очень тихо. Но только на секунду. Впрочем, Майклу это казалось вечностью. - Знаешь ли, я удивлён, что ты так просто откликаешься о том, что произошло. – Спрингтрап, казалось, хрипло вздохнул, в такт своим словам, отчего Афтон невольно дёрнулся от мимолётного страха. Было глупо сейчас так просто сдаваться в своих эмоциях, но мужчина по-другому не мог, чувствуя, что на этот раз, отец точно перегибает палку самым наилучшим образом. Даже ночью, на смене, он так далеко не заходил, как сейчас, прямо перед ним. Уж Майк знал это отлично. И никак иначе. - Разве ты забыл, что инцидент с погибшими детьми произошёл после того, как умер твой младший брат? Отец медленно облокотился на стену, отчего вновь громко завизжали несмазанные механизмы костюма, вновь заставляя Майкла поморщиться. Впрочем, это было и к лучшему – так, хотя бы, он был уверен, что никто не заметит, как он шумно задышал сквозь зубы, жмурясь от боли. И, в особенности, конечно, от понимания того, что вместе со словами папы в его голову возвращаются страшные картинки. Словно бы это оказывало на него гипнотическое воздействие, воспоминание из прошлого становилось вновь и вновь ощутимым, и какие-либо границы пространства исчезали в его голове. Словно бы по миновению чьей-то силы, перед его глазами медленно искажалось пространство хоррор-аттракциона, превращаясь вновь в их маленькую закусочную, где и произошёл этот самый инцидент, именуемый в головах местных жителей, и даже где-то за пределами сетей штатов, не иначе, как «Укус-83». Майк непроизвольно завыл, с силой сжав кулаки. Он зажмурился, молясь где-то на подсознании, чтобы эти картинки просто исчезли из его головы, а папа бы просто заткнулся за его спиной, и даже и не попытался хоть как-то рассказывать это дальше. Отец, точно, знает, что именно может выбить его из колеи должным образом. Ничто иначе, как это. Ведь Майк всё прекрасно помнит, и никак иначе не может быть. Похоже, Спрингтрап это прекрасно понимал, не пытаясь перевести тему, даже если общаться снова довольно трудно. Голос отца был, будто, неощутим, хриплые слоги отражались в стенах аттракциона вновь и вновь, но Майк чувствовал, с какой же силой ему даётся весь этот разговор. Как из разодранного горла вновь и вновь выдавливаются вместе со всеми словами и булькающие звуки и хрип. И как отец вновь не пытается остановиться, отдаваясь в объятия слепому гневу безумия, как много лет назад. Майк невольно тихонько взвыл сквозь зубы, стараясь не быть услышанным отцом. Он обхватил голову руками, стараясь зажать уши, но, казалось, что искажённый голос Спрингтрапа звучит у него прямо в голове. От этого очень хочется закричать, затопать ногами, только бы дать ему замолчать. - Ведь кто именно привёл его тогда в эту чёртову закусочную, а потом всё смеялся со своими дружками, подтрунивая это тем, что сегодня его День Рождения? Майк зажмурился на какой-то миг, отчаянно отгородившись рукой от отца, словно бы это как-то сможет дать ему понять, чтоб тот замолчал и прекратил вещать. Просто бы перестал, и всё тут. Но, казалось, Спрингтрап и не заметил этого, до сих продолжая что-то говорить. Что-то до сих пор стараясь сказать такое, чтобы Майк наконец-то смог уйти отсюда, и больше не пытаться хоть что-то сделать и узнать. Особенно, конечно, после последующих слов. - Или, ты думаешь, в этом виноват не только ты, но ещё и Генри? Что же, я сам так считаю, знаешь ли. Но всё началось именно с тебя, Майки. Воздух задрожал от короткой усмешки. Он не знал, сколько ещё секунд это продолжалось, но Афтон прекрасно понимал, что не может больше сдержаться. Какой-то внутренний щелчок в голове заставил его в тот миг обернуться, и сорваться с места, по направлению выхода из коридора, где стоял отец. А затем, и вовсе зажмуриться, только бы не видеть перед собой этого высокого кролика с поломанным правым ухом. - Отстань! Это было его последнее слово, которое он смог громко выкрикнуть в ответ на папины безответные монологи. Не в силах более слушать их, и хоть как-то попытаться что-то сказать, Майк резко ударил ладонями по железному корпусу с уродливыми выбоинами, словно стараясь оттолкнуть папу от прохода. Да, может, если бы он до сих пор был человеком, этот удар ещё как-то смог бы его вразумить, и дать ему даже отойти на несколько шагов. Для Спрингтрапа же это было почти неощутимо, малой каплей в море всего того, что сейчас происходило – он даже не шелохнулся, когда удар прошёлся по корпусу. Но Майк это и не пытался понять. Притом, в тот миг он и не хотел - после столь резкого движения он быстро выбежал в соседний коридор, не видя ничего перед собой. Зрение искажалось с каждой секундой, и Майк часто моргал, только бы выступившие слёзы не скатились в тот миг по щекам. Только бы это не случилось тогда, когда отец так близок. Может, это было и смешно, но Афтону чудилось уже какой миг, что он в любой момент может побежать вслед за ним, и сделать что-то ещё, кроме всех вышесказанных словечек. Что-то ещё, чтоб Майк уж точно, больше никогда не переступил порог хоррор-аттракциона. Впрочем, мужчине и не думал, что попытается сделать это ещё раз. Сейчас, когда он бежал, в его голове была всего одна мысль на этот счёт. А именно, поскорее покинуть это место. Это желание раздирало его изнутри, заставляло пульсировать наравне с сердцем где-то глубоко в висках. Да, может, оно и было мимолётным, и через какое-то время полностью улеглось в голове мужчины, но сейчас он просто не мог соображать по-другому на этот счёт. Ему казалось в эти секунды, пока он невидяще бежал по коридору, что точно сойдёт с ума, если не уйдёт отсюда. Сердце стучало, как бешеное, отдаваясь вновь и вновь в голову. Ударяло набатом по вискам, отчего мужчине хотелось завыть. - Я не хотел, я не хотел, я не хотел! – он и не знал, сколько раз уже проговорил себе под нос эти слова. Прекрасно понимая, что их всё равно никто не услышит, Майк повторял их, казалось, на сработанном автомате. Заспанный мозг не соображал, глаза закрывались сами собой, и какие-либо силы попросту иссякали. Может, именно поэтому он в тот миг и остановился, чувствуя, что больше не может бежать. Не может и оправдывать самого себя за свои прошлые ошибки. Не может больше и пытаться как-то контактировать со своими внутренними желаниями и мыслями, которые так сильно бушуют в нём всё это время, пока он пытался скрыться от Спрингтрапа. Он даже не старался в этот раз показаться перед ним сильным – ему просто стало страшно. Даже когда папа рассказал ему, что произошло, ему ещё не было вновь так страшно. Но сейчас, всё было по-другому. От этого ему даже отсюда казалось, что он чувствует у себя на спине внимательный взгляд этих белых роботизированных зрачков. Впрочем, как только Майк повернулся, стараясь хоть немного восстановить дыхание, он осознал, что находится довольно далеко от того места, где только что был вместе с отцом. Его глазам открылся длинный, уходящий куда-то в темень коридор – безмолвный и пустой, он не имел никаких намёков на пробитых кроликов в сумерках. Если же здесь что-то и было, то только еле ощутимый, холодный сквозняк, пронизывающий аттракцион насквозь. Как и в первую ночь, он никуда не делся, просачиваясь в каждую неровно заделанную щёлочку, выдувая хоть какое-то тепло. Он циркулировал в воздухе, теребил плакаты на стене, шуршал звёздочками где-то под потолком. Ветер свистел и в вентиляции. Майк невольно дал увязнуть ладоням в рукавах кожаной куртки. Смешно, но его мозг в тот миг стало обуревать чувство дежавю – ведь именно так же он тогда ждал директора, стоя у входной двери. Мёрз, курил, старался развлечь себя думами, и хоть немного восстановить у себя всю хронологию канувшей жизни. Задавал сам себе какие-то глупые вопросы, смеялся сам себе. Вёл глупо, проще говоря. Вот только сейчас, здесь было одно большое и главное отличие от того вечера – он тогда не боялся, и не мог предположить, что его ожидает. Особенно, конечно, никак он не мог представить, что встретит отца. Может, и не такого, как прежде, но встретит. Он даже не мог сказать, был ли он рад его увидеть – сказать однозначно просто не получалось. Он не мог, даже если бы и попытался. Слишком уж много всего произошло в этой истории, скрывать было нечего. И действие всей этой запутанной истории продолжалось, как и в любой жизни, до сих пор. Конечно, может, этого и не хотелось, но Афтон уже в какой раз попытался уверить себя, что скоро всё закончится. Ведь каждая история имеет конец, значит, и эта должна закончиться! Он идёт дальше, стараясь не сильно задерживаться на каких-либо вещах – история продолжается, но это не повод делать что-то сейчас, когда пора идти. Майк это понял сразу, как только пошёл дальше. Потому что, как только он пересёк коридор полностью, и оказался, на этот раз, совсем недалеко от офиса, ему вновь пришлось встретиться с посторонними. Произошло это хоть и неожиданно, Майк всё равно не удивился – не было сил. Не было желания. Удивление если и было, то только, может, в том плане, что все нормальные работники в такое время уже давно должны были уйти и отдыхать у себя дома, а не шататься дальше по аттракциону. А вот этот дядька, казалось, вообще забыл об этом, что-то деловито расставляя в офисе. От его массивной высокой фигуры за стеклом Майк даже вздрогнул, когда оказался совсем рядом. Может, именно из-за его неловкого движения, работник тогда и повернулся, на какой-то миг, улыбнувшись во все тридцать два, отчего Афтон невольно отвёл взгляд. Ну, никак не хотел он сейчас с кем-то разговаривать, вот и всё. - О, здравствуйте, мистер! Мужчина, быстро переступая короткими ногами по плитке, двинулся к выходу из офиса навстречу охраннику, отчего последний непроизвольно дёрнулся в сторону. Массивный работник не внушал ему никакого доверия, что тут скрывать. - Ох, ну и ночь, заметьте! – высокий дядька, казалось, и, не замечая каких-либо ужимок Афтона, вновь широко улыбнулся, кивнув головой куда-то в сторону двери. – На улице такая холодрыга, будто и не лето совсем, а осень какая-то. Не припомню я такого холодного лета, знаете. Да и в аттракционе сегодня просто подозрительно тихо. Знаете, совсем, как… Мужчина перед Майклом картинно скосил глаза в одну, а затем и в другую сторону. Охранника от этого на какой-то миг перекосило. - …Знаете, совсем, как затишье перед бурей какое-то. Вот уж, точно, должно что-то произойти. - Да, конечно… - Майкл, можно сказать, только чтобы показать интерес ответил сейчас именно так. Он почти и не слышал, что ему только что сказали, до сих пор погружённый куда-то в свои думы. Он и не пытался слушать, всей душой желая, чтобы человек перед ним, наконец, закончил свою тираду, и просто отпустил его восвояси. Сказать это сейчас самостоятельно не хватало усилий. По крайней мере, у Майка их точно не было. Впрочем, было видно, что его «собеседнику» ответы были и не сильно нужны. Он всё так же непринуждённо продолжал что-то рассказывать, совершенно не смотря на охранника, отчего Афтон даже подумал, не проскочить ли ему мимо работника и не сбежать. Правда, что скрывать, именно это он и попытался сделать, как только эта мысль закралась в его голову. Но и тут, мужчина заставил его задержаться ,словно бы только сейчас заметив, что именно думает о нём жаждущий убежать человек. - Э, послушайте, мистер! – Майк невольно остановился, чувствуя, что начинает дрожать от пробирающей его сердитости. Не сильные, конечно, но зачатки были всё равно. - Что вам надо? Мужчина сзади Майкла, казалось, замялся. Но, такое продолжалось только миг. - У вас закурить не найдётся? – голос дяди плаксиво поменялся, когда охранник окинул его вопросительным взглядом. - Мне ещё тут часа два торчать, оборудование проверять, а закурить нечем, поймите. – мужчина картинно сцепил руки в кулак, отчего Афтон невольно выдохнул на эти слова. Уж, спасибо хоть на том, что не денег на алкоголь стал просить. Хоть это радует, вот уж точно. Впрочем, может, именно эта мысль Майка в тот миг и развеселила – это-то он выполнить может вполне, если уж так надо одному человеку. Денег, всё равно, он, до сих пор, так и не дождался, так что, отдать их, если бы он захотел, всё равно бы не смог. Всё-таки, только неделю на рабочем месте. Поэтому, стараясь боле не задерживаться, Майкл быстро достаёт из недр куртки зажигалку, стараясь не смотреть в просветлевшее лицо «напарника» по работе. - Только не теряйте, смотрите. – Афтон после этих слов уже не медлит. Отдав зажигалку, он тут же бежит ко входной двери, после чего, выскакивает быстро в темень. Он уже не помнит, как именно садится в машину, поворачивает ключ зажигания, и как загорается дисплей над рулём. В глазах медленно мутнеет пространство, и единственное, что он видит перед собой, так это оранжевый свет фар, черный асфальт дороги. В магнитоле опять играют какие-то крикливые песни, вперемешку с помехами звонкий голос ведущей что-то вещает о погоде, но Майк этого и не замечает, буквально засыпая на ходу. Его глаза медленно закрываются в какие-то секунды, мозг отключается, проваливаясь в сон уже который раз, но Майкл цепко держась за руль, старается не заснуть полностью. Он знает, что сейчас нельзя. А потом, совсем скоро, он, наконец-то, заставляет двигатель заглохнуть, а себя самого выйти из машины. Мотель стоит такой же, как и в первый день приезда – трёхэтажное здание, этакая коробка с комнатами, где слишком много такого же усталого народа, как и он. Но сейчас, Афтон об этом и не думает, мечтая в тот миг только об одном. О сне, об отдыхе. О том, что ему так не хватает все эти дни – спокойствии. Сердце дрожит, голова горит от всяческих мыслей, и хочется просто забыться в сладкой тьме сна, и больше никогда не выйти из неё. Майк невольно мечтает, чтобы вся эта кутерьма закончилась, и он больше бы не думал ни о себе, ни об отце. А лучше всего, конечно, было бы оказаться у себя дома, в окружении Кевина, Элизабет, мамы и папы. В том месте, где его любят. Но такого места больше нет. И он это понимает прекрасно, внутренне чувствуя, как вновь ноет совсем не очерствевшее сердце. Даже после тридцати лет. Может, именно поэтому он в тот миг старается больше не думать об этом, быстро уходя в светлую стеклянную дверь здания. По крайней мере, он хотя бы имеет сейчас крышу над головой, а это самое главное. Он устало кивает вахтёрше за стойкой, после чего, поднимается по лестнице, беспомощно хватаясь за перила. Ноги дрожат с каждой ступенькой, но Майк старается и не замечать этого. Не замечать и людей, которые идут ему навстречу, говорят ему что-то в укор, вроде бы, из разряда положения на этом средстве подъема. Глупо, но он тут же забывает. А потом, Афтон, наконец-то, оказывается у себя в комнате. Точнее, не в своей личной – вместе с ним здесь живут ещё несколько человек, такие же уставшие и измученные всякими дневными обязанностями, как и он. Но, к счастью, в этот вечер их не оказалось на месте. Что именно послужило причиной их исчезновения, Майк и думать не стал. А после того, как он посмотрел на кровати с чистым завёрнутым бельём, вопрос отпал сам собой – уехали. На какой-то миг он радуется, что теперь сможет побыть в одиночестве, и не увидеть никого, кто бы мог ему помешать. Только вот, Афтон больше об этом и не думает - у него не остается сил боле что-либо делать и размышлять. Только спать. Сейчас же. Немедленно. Может, именно поэтому он в тот миг, только сняв кожаную куртку, обессилено падает на кровать, зарываясь в тонкое одеяло – обычное клетчатое покрывало. Голова оказывается на подушке. Сил больше нет. Ноги, будто, отказывают, и какие-либо мысли тотчас угасают в его голове. Майк засыпает, убаюканный еле слышными голосами из-за стен, и старается больше не размышлять…. * * * - Так, значит, ты так и не отдал ему фотокарточку?... Неощутимый, мелодичный голос Шарлотты, казалось, прорезал тишину аттракциона, заставляя Уильяма вздрогнуть. Певучий, детский смех вновь отражается в его голове – неутихаемый, преследующий его все эти года где-то в черепной коробке. А может, это опять система аттракциона сломалась в кабинете охранника, и вещает не по делу? Нет, не похоже. Впрочем, Афтон даже и не знает: какие-либо мысли с появлением Марионетки каждый раз угасали в его разуме, заставляя слепо оборачиваться, совсем, как сейчас. Конечно, все эти движения вновь приносят боль во всём теле, но он предпочитает не замечать – привыкнуть уж должен, раз всё так против него оборачивается уже третий десяток. Даже сейчас, когда эта кукла вновь пытается что-то у него выведать. Спрингтрап быстро сжал ладонь, только бы Шарлотта не увидела заветную фотографию. - И ты туда же, да?... – Уильям с усилием вздохнул, стараясь не смотреть в эти пустые глазницы белой маски. Белые точки маленьких зрачков наблюдают за ним неотрывно, отчего так и хочется отвернуться. Но он не может. Шарлотта ему не даст, если она этого захочет. Совсем как сейчас. - Думаешь, я ничего не вижу, Афтон? – Марионетка, казалось, смеясь, наклонила голову набок, всё так же неотрывно следя за Спрингтрапом. Лёгкий, неощутимый голосок девичьей души вновь засмеялся, после чего, вновь зазвенел в воздухе: - Ты отнял у него самое дорогое, Уильям. – Шарлотта медленно подняла в воздух трёхпалую руку, обёрнутую в тёмную пыльную ткань. Белые полосочки были почти незаметны: стёршиеся от времени, они казались сейчас серыми, и почти что исчезнувшими. Белые точки глазниц медленно взглянули на конечность. - Он твой сын, Уильям. А ты даже не пытаешься, как отец, дать ему должного спокойствия – Марионетка медленно скользнула взглядом по Спрингтрапу. Голова на тонкой шее вновь наклонилась на бок, будто играя по заданной раннее программе. Действительно, невозможно было понять, что именно сейчас двигало душой – её же желания, или сам аниматроник. Впрочем, Уильям не задумывался, с трудом оторвав взгляд повреждённых глаз, встроенные в роботизированное зрение костюма. - Заметь, совсем, как и твой, Шарлотта. – кролик медленно отвернулся, стараясь не смотреть в эти внимательные зрачки маски. Он просто не мог сейчас сделать это, чувствуя, как внутри него закипает что-то наподобие злобы. Неосознанной, безумной, и такой усталой от всего происходящего. Особенно, конечно, от понимания того, что именно на данный момент сейчас чувствует за его спиной маленькая девочка. Но, он грубо постарался об этом не думать - сама напросилась, раз решилась завести с ним разговор. В следующий раз будет поосторожнее, вот и всё. Она уже давно должна понять, что он не тот, кого она помнит из своей человеческой жизни. Он не дядя Уильям, пустышка в её детском мозгу. Он и не человек, с которым она может поговорить, в прямом смысле, по душам. Хотя, что скрывать, она пыталась сделать это уже несколько раз за эти года, хоть и без результата. И, вновь же, совсем как сейчас. Но обдумать это, всё равно, не вышло. - Но он хотя бы верит в свою дочку, в отличие от тебя. В голосе Шарлотты зазвенели слёзы. Еле слышные, тихие, кроткие. Уильям какой-то миг ожидает, что детская душа вновь начнёт плакать внутри этой куклы, и звонкий горький смех вновь зазвенит где-то в его черепной коробке. Но этого не произошло. Девочка не собиралась плакать, стоя перед своим убийцей. Ей было горестно, но эта эмоция, даже спустя столько лет, не лишила её рассудка. Она научилась быть сильной. Научилась тому, чему не могла научиться при жизни, будучи маленькой девочкой с каштановыми волосами. И сейчас, она понимала, что именно это и поможет ей вновь остаться в своём уме и не дать человеку перед ней сделать ей больно вновь. Она не позволит ему сделать это ещё раз. - Он ждёт меня. Он знает, что я жива. – Марионетка внимательно вгляделась в роботизированные зрачки Спрингтрапа. - Я более чем уверена, что увижу его вновь. - Да? – Уильям хрипло усмехнулся на эти слова, сильнее сжав кулак с фотографией. Он медленно скользнул взглядом по белоснежной маске с синими полосками, будто от слёз, и красными щеками. Кролик прищурился. - Тогда почему ты и Майку не помогла, если всё так просто? Ведь он, ой как, просил у тебя помощи, знаешь. Шарлотта только на короткий миг, казалось, пребывала в замешательстве. Но такое продолжалось только секунду - как и человек перед ней, так и она, не дала себе опуститься так просто. В её девичьей душе тоже был вопрос, такой же щекотливый и непростой. И она не дала себе сейчас испугаться, зная, что они в равных правах. Пока они сейчас одни, она может попытаться вновь заговорить с человеком, которого знает из прошлого. Не с убийцей. Не с роботом. С человеком, которого она знает из рассказов папы. Из своих девичьих воспоминаний. - Тогда и я тебя спрошу по твоей части, Афтон. – Марионетка медленно окинула Спрингтрапа взглядом. - Почему ты не убил его, как меня? Как всех нас, а? Что тебе помешало?... На какой-то миг они меняются ролями. Теперь уже Уильям малую секунду молчит, пребывая в еле заметном замешательстве – таком странном и непривычном для него чувстве. Кукла улавливает это сразу, хоть он и не пытается так просто показать свою правоту. Она наблюдает, как он с усилием поворачивается в сторону, стараясь не смотреть на собеседницу, и только после этого Шарлотта прекрасно понимает, что это означает. Он не может ответить на этот вопрос однозначно. Он боится отвечать. Так не похоже это на убийцу. Не похоже и на Спрингтрапа, коим Уильям теперь является. Девочка всматривается дальше, боясь всей душой, что же произойдёт дальше. - Ты всё равно не поймёшь, Шарлотта. И это и есть ответ на её вопрос? Он не правилен, кролик перед ней знает это сам. Ведь всё должно быть по-другому, не так, как он сейчас перед ней выстраивает, словно перед маленькой, непонимающей девочкой. Она знает это, и потому не молчит: - Просто ответь, Афтон. Почему ты не убил Майка? – в бездонных глазницах Марионетки вспыхивает белый огонёк. Голосок души всё так же неощутим, и, кажется, безэмоциональным. Но это только иллюзия, присвоенная всем, подобным ей. Она ждёт ответа. Она не позволит так просто ему промолчать, как все эти года. Уильям чувствует этот взгляд на металлической спине. Спрингтрап хрипло вздыхает, безнадёжно прикрывая веки, чувствуя, что не сможет просто так отвертеться. Сердиться на это не хватает сил, хриплое дыхание со свистом вырывается у него из груди – он осознаёт и так, что должен сказать это. Сердце в разодранной груди вымученно бьётся. Стараясь сделать это как можно незаметней, Уильям вновь опускает глаза, внимательно рассматривая у себя в железной ладони фотокарточку. Маленькая, освещаемая только маленькой лампочкой перед ним, он какую-то секунду вновь её разглядывает, молча перескакивая взглядом всего по двум лицам – отцу и сыну. А он даже и не мог предположить, что Майк сейчас – это его молодая копия в прошлом. Даже здесь, на чёрно-белой карточке, его черты лица так похожи на отцовские, словно они две капли воды. Такие родные и такие далёкие. Уильям вымученно вздыхает, стараясь не смотреть на Шарлотту. Он до сих пор чувствует, как она смотрит на него и ждёт. Может, именно поэтому он больше и не молчит. - Я не убил Майка, потому что… Спрингтрап вновь смотрит на фотографию, напряженно вглядываясь в это вихрастое лицо паренька. Уильям вздыхает вновь. - Да потому что он мой сын, ясно? Даже спустя столько лет, я не хочу терять его, тебе это понятно? Он со скрипом поворачивается обратно к кукле. - Когда я увидел его напуганное лицо в моих руках, я увидел в нем отражение себя, Шарлотта. Прежнего себя, понятно? Я увидел в нём человека, себя…. Он запинается, и все слова застревают в его разодранном горле. Уильям замолкает. Но Шарлотта до сих пор смотрит на него выжидающе. В чёрных глазницах вновь вспыхивают белые точки, и понять, что же именно она хочет на данный момент, невозможно. Но Уильям понимает и так, без подсказок – слишком уж этот взгляд ему знаком. Безэмоциональный, но при этом такой строгий и проникновенный, он вновь заставляет его замереть. Уильям вновь всматривается куда-то вдаль, стараясь не замечать перед собой Марионетки. Так лучше думалось. - Мне казалось, что если я убью его, то убью и себя, Шарлотта. Я не смог, понимаешь. Уильям зажмуривается, сильнее сжимая у себя в кулаке карточку. Он отворачивается, только бы не видеть перед собой эту белую клоунскую маску. Только бы не видеть эти белые зрачки, в которых откровенно разгорается что-то сокровенное от самой девичьей души. Потому что он понимает, что не ошибается – чувствует, как детская душа дрожит. Чувствует, как она вновь по-детски смеётся в его черепной коробке, заставляя его дрожать. Но только на миг. Уильям не даёт себе опуститься до уровня этой девочки, что всеми силами старается его уже третий десяток «перевоспитать». Что всё это время следит за ним, как родитель за ребёнком. Притом, сравнение было самое, что ни на есть, чёткое – ведь именно из-за неё он не может умереть. Она заставляет его жить, несмотря на всего его слова и прошения. Это – его ловушка. Его тюрьма. А она, всё равно, хочет ему помочь, совсем, как и раньше, когда была человеком. Конечно, это очень похвально, но и очень глупо. И она это знает, так же, как и он. Они уже не люди. Она больше не сможет помочь ему, даже если и попытается. Как же, всё-таки, это странно со стороны этой маленькой детской души. - Слишком держишься за него, как за всех, Шарлотта, да? – Уильям усмехается, вымученно вздыхая. Ему уже давно хочется, чтобы она замолчала перед ним, но сказать это не получается. Порой, он удивляется её упорности – любой на её месте перестал бы, и оставил всякие попытки контактировать с тем, кого она должна ненавидеть всей душой. Но её душа чиста, когда месть уже давным-давно исполнена и до сих пор продолжается. Когда все обязанности выполнены. Может, поэтому, она сейчас и пытается быть спокойной. - Держусь так же, как и за любого ребёнка, которого ты убил. Ты это знаешь, Уильям. – голосок Шарлотты вздыхает, расплывчато звеня в стенах аттракциона. – Ты думаешь, он сможет вернуться, после того, что ты ему наговорил? - Я не думаю, а знаю. – Спрингтрап уверенно поворачивается к Марионетке, прищурено скосив глаза куда-то в темень коридора. Он вновь сжимает в руке фотокарточку, на какой-то миг вновь посматривая на неё в темноте. – Я знаю, что он вернётся. - Почему это ты так уверен? – Шарлотта не понимает, но Уильям даже не пытается ответить. Он знает и так, что она догадывается. Это просто притворство, которое она вновь решила применить для него. Только вот, этот трюк настолько знакомый, что он не предпочитает его даже замечать. Притом, нет нужды. Он сам это сделает без помощи Шарлотты. Он сам так решил. Он медленно бредёт по коридору, вымученно делая каждый шаг, держась за стену свободной рукой – старая его человеческая привычка, которая так и не ушла, даже спустя столько лет. Такая неприметная и маленькая. Но он и не замечает, шелестя детскими рисунками, чувствуя под железной оболочкой ладони шершавый кафель и оголённые провода, свисающие с потолка аттракциона. На какой-то миг Спрингтрап начинает смеяться от этих диковинных, но таких знакомых ощущений. Вымученно, хрипло, насколько может позволить проломленная грудь. Опять становится больно где-то внутри, наравне с дырявыми лёгкими, но ему весело. Так странно, но весело. Ведь он знает, что сделает дальше. Кабинет охранника прямо перед ним. Там сегодня никого нет – аттракцион сегодня оставлен без присмотра, словно какой-то щенок, выброшенный на улицу. Покинутый и тёмный, он встречает Афтона только знакомым гудением вентилятора, который так и забыли выключить перед уходом. От этого в офисе стоит неприятный лязг железа, согнутый от времени. Встречает он его и знакомым сумраком, разбавленный светом из окошка соседнего коридора. Но Спрингтрап на это даже и не смотрит, понимая, что это совсем ему сейчас не нужно. Здесь есть только одна вещь, так любезно оставленная на столе. Уильям сам не замечает, как начинает вновь смеяться, стараясь не замечать знакомой боли. Сердце бьётся, дрожит, а он предпочитает это не замечать. Он просто хочет верить, вот и всё. - Майк вернётся. Я отдам ему фотокарточку, как и обещал. И он быстро покидает место нахождения, сильнее сжимая в своих железных пальцах маленькую зажигалку, оставленную мощным работником....