***
С чувством выполненного долга заваливаюсь на кровать и проверяю телефон. Последний плюсик от Юнги, шестой по счету, был отправлен полчаса назад. Он там с калькулятора пишет, что ли? Времени, как группа ушла праздновать…прошло около трех часов. И неизвестно, когда они вернутся. Попытка найти себе какое-нибудь дело привычно завершается гугл-переводом Книги Перемен. Там практически ничего и не осталось, уже шестьдесят первая гексаграмма. «Начальство в ближайшем будущем обратит внимание на Ваши способности и возможности, оценит их по достоинству, что, естественно, в значительной мере поможет Вашему движению по пути успеха.» Ну-ну. Какое там по пути успеха, лишь бы по голове не настучали. Вывожу буквы в красивой тетради, предназначенной бабуле в подарок, как же я соскучилась! Скоро увидимся, да, Чебургеша? Ты ей понравишься, это точно! Если бабушка нас с тобой вообще за порог пустит.***
Стук в дверь. И, похоже, ногой. Кто бы это мог быть? Открываю дверь и вижу дивную картину: Юнги, как бы это помягче выразиться, повисший на плече Зиана, спускает маску на подбородок и смотрит на меня блестящими глазками. — Ваше? — фырчит Зиан, поудобнее устраивая руку Мина на своем плече. — Почему это? — А он сказал — ваше. Забирайте, — мне резко вручают расслабленную тушку парня, да так, что я даже слегка пошатнулась. — А я говорила ему столько не пить! — пыхчу в ответ. Нет, Юнги сам может держаться на ногах, но, во-первых, плохо, а во-вторых недолго. — Да он много и не пил…понятия не имею что с ним, — то ли защищает, то ли защищается помощник менеджера, — Ладно, разбирайтесь сами, я пошел. И сам прикрывает дверь. И я второй раз за два дня волоку Своего Парня к кровати… Н-да… Свое, не бросишь… Сгрузив тело со слабыми признаками сознания на постель, отступаю на шаг, раздумывая: «А не с этого ли начинаются неправильные отношения?» Юнги сидит на краю кровати, покачивается, улыбается и смотрит на меня… странно как-то. Глазки блестят и создается стойкое ощущение, что тот любуется. Чем — не понятно. Хотя… Трудный день у него закончился, он справился, он молодец. Просто — супер! Пора и мне выполнить обещание, сама массаж обещала, никто за язык не тянул… — Давай, раздевайся… Лицо Мина меняется, глазки округляются и теряют лисью форму, челюсть начинает движение в сторону пола. Чего это он? — …и ложись на живот. Посмотрев на меня с неким недоумением, он, тем не менее тянет вверх футболку. Ага. Теперь и я слегка зависаю. Но фиг он об этом узнает. Это у него сейчас все мысли на поверхности. В том числе и не очень приличные. Судя по румянцу на кончиках ушей и сдавленному: — Ззззачем? — Зачем-зачем. В медсестру играть будем, — отвечаю я, направляясь в сторону ванной. — Ты куда? — слышится настороженное из комнаты. — За маслом! Чем только не пожертвуешь ради хорошего человека! Даже любимым маслом для тела с горьким травяным запахом, совсем не женственным… но мне нравится. Выйдя из ванной, обнаруживаю, что пациент все еще не готов, по-прежнему сидит на краю кровати, правда без футболки, и смотрит на меня как-то …вопросительно. Мол, я не понял, что ты имела ввиду? Ну, то есть понял, но что конкретно… И тянется ручками к молнии на джинсах. С некой надеждой во взоре, хотя и в целом — очень неуверенно. Ощутив жар на щеках и ушах (а вы где подумали?) возвращаю оптимиста в реальность: — Массаж! Как обещала! — А… — кивает Суровый Мин с неким облегчением (а вот сейчас даже обидно было), и уползает по кровати, чтобы лечь наконец и получить обещанный массаж. — Ага. А ты чего подумал? Меньше фанфиков читать надо! — А я и не читаю… — обиженно бормочет Крутой Мин в одеяло. — И фильмов с рейтингами «столько не живут»… На этот наезд возражений не слышу. Одно кошачье урчание. Тигриное даже… Пока наношу приятно пахнущее масло на руки и его спину, в очередной раз осознаю, что да, тело красивое, подтянутое. И если бы он так не прятал свои плечи…уфф. Понимаю, что стоять или сидеть сбоку очень неудобно, так что…а почему бы и не устроиться поудобней? Заползаю на поясницу и усаживаюсь там, под удивленное мычание. Точнее — на самой большой мышце, так сказать… Ооо… Приятненько так… Мускулистенько. …Любимая присказка нашего преподавателя биологии: "Самая большая мышца — ягодичная, самая сильная—жевательная". И что это говорит о человеке, как биологическом виде? Фыркнув, приступаю к делу. Пока я растирала, месила и старалась расслабить мышцы спины, Юнги и покряхтывал и постанывал в особо приятных местах, так, что запись можно было смело применить для озвучки избранных эпизодов в Намджуновой киноколлекции. Не знаю, сколько я делала массаж, руки уже уставали, но, наконец-то я услышала самое спокойное и расслабленное сопение. Юнги уснул. Прямо так. Посапывая и пуская слюнки на одеяло. Боже мой, как же меня умиляют эти редкие моменты его полной доверия расслабленности… Потихоньку сползла с кровати, притащила из ванной ворох полотенец, убрала лишнее масло, хотя в основном все впиталось, закутала, снова полюбовалась… Теперь тишина не казалась такой давящей. А мирной и спокойной. Собралась уже и сама под бочок пристроиться, — но не судьба. В дверь постучали, ради разнообразия аккуратно и тихо, а не ногами. Чтобы не разбудить мирно спящих, быстренько добежала на цыпочках до выхода. На пороге стоял Джин. На мой вопросительный взгляд, он, бросив через мое плечо взгляд на спящего Юнги, прошептал: — Хосок. Героя из себя строит вторые сутки. Зуб болит, обезболивающие не помогают. Сделал все что мог. Оглядываюсь на номер и начинаю быстро соображать, что взять с собой. Аптечка…телефон, чтобы меня никто не потерял… Все это время Джин стоит у входа и ждет. — Температура есть? — Нет. — Идем. В номере Джина и Хосока…слишком тяжело находиться. Я только зашла за порог, как меня пробило мурашками, и дышать стало тяжело, хотя — окно вот оно, открыто… Захожу в номер и вижу Хосока. Лежит бледный, глаза красные, пытается улыбнуться, но после только легонько кривится. Вот почему он молчал все это время? Переглотнула комок, подкативший к горлу, передернулась… Ой, мама, ой бабуля, что ж с ним такое?! Вот кто не хочет, пусть не верит, а я — психолог, воспитанный гадалкой-ворожеей, я и верю, и, блин, ощущаю! К сожалению. И это — не мой уровень. Так. Не зря телефон, видимо, брала. Джин закрывает за нами дверь и проходит внутрь, забирая у меня мою аптечку. Она тут не в помощь, у Хосока своя в два раза больше моей. Набираю номер бабушки. — Ба. Тут… — Помолчи. — Баа? — Это кого у вас там так… Ты туда не лезла? — в конце концов отзывается бабушка, а меня еще б прошибает холодом. Вот говорила бабушка, дождешься двадцатиодноголетия и поймешь, какого это — чувствовать чужую боль как свою. Не прикольно! — Это твой так мучается? — строго спрашивает бабушка, — хотя, нет, твой сейчас не мучится, … зараза ты, девка! — Нет, главный танцор, — делаю вид, что предыдущих слов не слышала. — А, это тот раскрасавец? — Который черноволосый, — уточняю на всякий случай, — Хосок. — Ну я и говорю, самый красивый. Садись возле него и держи за руку. Сделала? Сажусь на кровать к Хосоку и протягиваю руку. Он сам берется за нее. Без вопросов. — Да. Держу. — Отлично, а теперь отдай ему телефон. Джин беззвучно опускается на стул и как-то с удивлением и любопытством смотрит за моими действиями. Киваю, включаю телефон на громкую связь и передаю Хосоку в другую руку. Меня уже от такой волны трясти начинает, но я крепко держусь за руку страдальца, которого тоже начинает потряхивать. Сразу. — Солнышко мое, ты же сам такой светлый! Светящийся, ну кому ты что сказал, что пожелал? На кого так разгневался? — голос у бабушки такой понимающий, да и само действие…я своего рода проводник между бабушкой и Хосоком, так что меня начинает колбасить тоже. А на глазах сами собой наворачиваются слезы. Несколько секунд Джин вопросительно смотрит на меня, а потом встает и бесшумно выходит, верно поняв, что здесь он лишний. Тем более он питает уважение к Чону и смотреть на то, как его ломает и тот уже чуть-ли не плачет… — Нельзя тебе, даже в мыслях нельзя! Тебя другим судом судят, другой мерой мерят… Хосок громко всхлипывает, локтем закрывает глаза, не выпуская телефон из ладони: — Была любовь, была девушка… — Нет. Не то, ее ты отпустил…— обрывает бабушка. Хосок, выдыхает пытаясь успокоиться. — Никто не слышит то, что я говорю, — тут уже я удивленно смотрю на парня. Он считает, что его никто не слышит? Но он реально в это верит. От этого становится хреново и мне. — Есть такое, но это… привычная боль, —почему-то я вижу, как бабушка качает головой. —…я ссорится с младшим и… — Хосок роняет телефон рядом с собой и рукой вытирает непрекращающиеся слезы. — Его ты тоже давно простил, не увиливай… — Еще нуна и хен…оба знали, что я боюсь жуков до паники, но купили. А ведь я про них я никому ничего не говорил! — И это ты уже простил. По моей спине снова пробегает холодок. И я к этому руку приложила. — Отец. Он не приехал, но я и не ждал, — решается Чон. И правда же…все переживали за Юнги, но про Хосока никто и не вспомнил. У парня тоже проблемы с семей, а точнее с отцом… — Воот, ближе, но не все. Бабушкин голос там, далеко-далеко, становится низким, горловым и медленным. Завтра ей будет плохо. Хотя она и не признается. — Еще, я очень сильно разозлился на родителей Юнги, — задыхаясь, продолжает Хосок, и даже я понимаю, что это — вот то самое. — ВОТ ОНО! — слышим мы из динамиков. Наш с бабушкой пациент сворачивается комочком, поворачиваясь на бок, обхватывая мою руку. Сейчас, пока мы все втроем, вместе, я могу увидеть то, что видит бабушка, прозрачную хрустальную фигуру, окруженную сияющим чистым светом шаром и вязкое и грязное нечто, крутящееся смерчем там, где должен быть рот. — Что за кляп у тебя? Кто запрещал тебе говорить? -– грозно спрашивает бабушка. — Может, из-за брекетов? — осторожно влезаю я. — Тебя не долечили что ли? Рано сняли? Или спешили очень…слишком быстро, слишком больно? — К дебюту. Я в маске был… С шипами, как в наморднике! Уррод! И зубы кривые, и лицо… Мешок бы одели, если б могли! — Ты — красивый! Понял? Ты сияешь, так, что глазам больно! И тот, кому надо, это видит. А кто не видит, на тех насрать три раза. Хосок только глазами моргает в изумлении. — Так. Шинлин. Я ему сейчас поправила, но как приедете, сразу к врачу, как его, орточто-то там. Пусть долечивают, перелечивают, он себя сам ранит постоянно. — Да, бабуль! — отзываюсь я, вытирая слезы. — Так! И ты, Рррраскрасавец. Злись поаккуратней. Тебя наверху слышат, неровен час станется по сказанному… как жить будешь? А теперь и челюсть у Хосока отвисает, вполне свободно и неболезненно. — И я очень надеюсь, что не я плачу за входящий, — завершает сеанс бабуля. — Да, конечно. Я и сам бы заплатил, — отзывается парень, уже потихоньку успокаиваясь. — Платить тебе, не переплатить, — ворчит бабуля, как-то неровно. — Бабуль, ты как там? — Лежать пошла! —сообщает она и сама обрывает связь. Мы так и сидим-лежим с Хосоком держать за руки и потихоньку успокаиваемся. — Слушай, нуна… А чего мы с тобой плачем? — О Миновых родителях… — Даааа… — Вот ведь… — Это кто был? — кивает Хосок на телефон. — Бабушка моя. — Которая сразу две ноги ломает? Теперь понятно в кого ты… — Так ведь, знаешь, как оно бывает: лучше две сломанных ноги, чем одна свернутая шея. Хосок устало хихикает и снова закрывает лицо руками. — Прости что тебе нужно было это слышать. — Ты мог подойти ко мне, просто поговорить. И обошлось бы все без эээ крайних средств. И сейчас, в любой момент можешь. Хосок виновато поднимает бровки, в смысле, «прости нуна, ты же понимаешь, что — нет» Понимаю, конечно. Я для парней уже слишком своя, выдать мне, может быть, самое больное и жить дальше так, будто ничего не произошло, уже невозможно. Разве я смогла бы поделиться какой-нибудь поганой историей студенческих времен с тем же Хосоком? При всей его деликатности и сдержанности? Определенно, нет. Даже будь он трижды психолог! Так что — никаких обид. И сегодняшний-то разговор следует забыть, как страшный сон. Но есть и еще вариант, и я над ним работаю: — Послушай, просто чисто теоретически… Если бы я нашла для тебя психолога, никак не связанного с БигХитом? Ты бы попробовал? Парень неопределенно пожимает плечами. Вижу, что его сейчас просто вырубает. — Лекарства принимай и спать ложись. В принципе, сейчас уже должно подействовать. Я Джина позову, окей? Джин в коридоре, бродит, описывая неопределенные петли вокруг двери. — Сейчас уснет. Дай ему чего-нибудь обезболивающего, не сильного. Как прилетим, запишем к стоматологу. Старший кивает и совершенно бесшумно открыв дверь, просачивается в номер: — Спит! — восторженно, одними губами шепчет он мне. И я возвращаюсь к себе. К нам. Подражая Джину бесшумно поворачиваю ручку двери, ожидая, что и Юнги тоже спит, предвкушая, как и я тоже вырублюсь, хотя бы на полчасика, но нет. Проснулся, сидит на краю кровати, сцепив руки на затылке, опустив голову чуть ли не до колен. Отросшая челка свисала некой шторкой, так что глаз я не видела. Но, едва дверь закрылась за моей спиной, как Юнги вскочил, в секунду оказавшись передо мной: — Что случилось? У тебя глаза красные, ты плакала? И как мне объяснить, что я плакала, но и не я? Пока пытаюсь понять, как это объяснить, меня уже обнимают, ласково гладят по волосам, пальцы его бережно касаются моих скул, стирая следы слез. Вслушиваюсь в чужое биение сердца и легкое покачивание. Легкий запах моего же собственного масла смешивается с запахом его одежды. -— Это не честно, — слышу я немного… злой голос над собственной макушкой и резко напрягаюсь. Что именно не честно? Родители? Да, тут не поспоришь… — Мы там по ресторанам, а ты здесь! И я же даже не подумал! Брат, все вокруг такие счастливые… И я тоже… захотел, бля, кусочек счастья! Ну не плачь, мы тебе столько фоточек сняли, …и видео… — голос его стихает. Чегооо? Он решил, что я тут, покинутая, плачу? «Да я не из-за этого» — хочу сказать я, но своевременно затыкаюсь. Потому что он же пойдет искать, из-за чего или кого! И, не дай бог, найдет. — Ну, давай я тебе хоть массаж сделаю? А? Так. Вот сейчас, он что имеет ввиду? От массажа-то я не откажусь. Если речь действительно о массаже. Аккуратно выбираюсь из объятий: — Если что, у меня месячные, — напоминаю я и теперь вижу, как сходятся у переносицы его брови. — Аааа… — доходит до него. (В этот момент я чувствую себя ужасно испорченной), — Знаю-знаю, до свадьбы ни-ни! Ложись как удобно, сейчас приду. Тихо хихикаю и отправляюсь к кровати. Вот так. Мы легко поменялись ролями. Быстро стянув футболку, ложусь. Одеяло приятно холодит кожу, выдыхаю, стараюсь расслабиться. Все равно неловко, пусть и лифчик все еще на мне. Это же не купальник на пляже, мы тут вдвоем. Как там Джин-оппа орал, утопляемый в бассейне: «а вдруг у них эта… страсть» А Джин знает о таких делах больше, чем я… что нетрудно, на самом деле. А когда Мин меня покусал… у меня же реально мозги в отпуск ушли, чем я думала? «…Да уж понятно — чем!» — сказала бы бабуля. К счастью, Юнги вернулся раньше, чем я засмущала себя окончательно. Юнги сел чуть позади и сбоку. Тоже наливает масло для тела на ладони, растирает его и начинает …массаж. Руки у него прохладные немного. Широкие, немного шершавые. Все приятно, но это все-таки не массаж. — Ты чего так слабо? Вообще ничего не чувствую, — в конце концов говорю я. — Да ты же как котенок мелкая! Я тут сломать что-нибудь боюсь! Лопаточки! Ребрышки… Позвоночки! Ты бы видела! — наполовину возмущенно, наполовину умиленно оправдывается мой личный массажист. Так вот ты где, эгьё моё! — Я скажу, если будет неприятно. Ответом мне молчание, но прикосновения становятся сильней и уверенней. Хотя, насколько понимаю, лямки и застежка лифчика все-же ощутимо мешают процессу. — Если мешает… — расстегни, — набравшись наглости? смелости? предлагаю я. Ощущение, что Юнги подавился воздухом. Но тянется к застежке и… не может расстегнуть. — Ты серьезно? Ты же замки взламываешь! — хихикаю я, завожу руки за спину. Ррраз и готово! И тут до меня доходит, что я творю. Ох, если об этом бабушка или мама узнают… Да мне и так стыдно! Бабуля же сегодня сказала «зараза ты, девка!» Это она о чем? О холодном душике для Юнги? Для меня? Для нас обоих… по очереди, я имею ввиду. Да блин, ну что ж у меня за мысли-то такие! Тем временем, видимо, собрав свою эээ…волю в кулак, Юнги продолжает массаж. Он и в самом деле знает, что делает, никаких болезненно-неловких тыканий пальцами, прям классно! — Слушай, у тебя шикарно получается! — Только никому не говори! Просьбами замучат! — А… Ну, пусть это будет нашей маленькой тайной. Я потихоньку растекаюсь по матрасу теплой лужицей, в полном кайфе. Даже постанывать начинаю. От удовольствия, точно, зараза ты, девка. И тут! Блин! Звонит его телефон. — Бля… — Юнги согласен со мной целиком и полностью. Чувствую движение, продолжая массаж одной рукой, другой рукой Юнги тянется за телефоном. — Брат, — шепчет он, и, положив телефон на кровать, включает громкую связь, чтобы освободить обе руки. Я затихаю, вслушиваясь. — Да? — Юнги, мы тут с мамой поговорили… — начинает брат как-то нетвердо и неуверенно, а движения рук на моей спине наконец-то становятся сильными и уверенными. Вот это, я понимаю, массаж! — Слушаю, — очень настороженно произносит Юнги. — Мы. мы все понимаем! Как тебе одному было тяжело, да и сейчас… Тут становится слышен еще и женский голос, суфлирующий на заднем плане: «Мы понимаем… любой выбор…». — Юнни! Помни, мы мы примем любой твой выбор! — Вы о чем? — окончательно фигеет Мин, забыв свои опасения он от души разминает мои плечи. — Мы видели, как на тебя смотрел тот рыженький парень, Чимин. Помни, главное чтобы тебе было хорошо, а уж внуков может и ЧонКи родить… — окончательно берет телефон в свои руки мама. — ОЙ-Ёоооо! Я это вслух сказала? — Больно? — немедленно всполошился Юнги, отдергивая руки. —…ты там с кем-то? — аккуратно уточняет мама. Пауза. — С соседом по комнате, — наконец находится Мин. — Юнги… просто хочу узнать… ты же… сверху? — это снова овладел телефоном брат. Бесшумно вою в одеяло. Ну… надеюсь, бесшумно. Звук, очень похожий на звук подзатыльника доносится из динамика. — Ой! Мам! — Прояви немного уважения, ЧонКи! — Мама! У меня контракт, я не могу! Прекратите себе надумывать! — кричит Юнги в трубку. — Все! Поняла, поняла дорогой, — понимающе вроде и соглашается мама, а я уже еле сдерживаюсь чтобы не заржать. Вот так. Лежишь ты такая без лифчика наполовину раздетая, а твой парень обсуждает с семьей свою ориентацию. — Вы что там, еще пили? Где отец? Он с вами? — с перепугу начинает наезд Юнги. — Нет, он еще не пришел, он с другими отцами, — отвечает мама. — Ясно. Простите, я занят. — Да, ничего, мы понимаем. Пока-пока, Удачи вам! И толерантная матушка отключается, игриво хихикая. Н-да, похоже, массажа больше не будет. Завожу руки за спину, в поисках лифчика и его застежки. — Ой, бляяяя… Шинлин!!! — Чего? — Ууууу! — Чего? — Да БЛИН! Я, блин, оставил вас одних на пять минут! Почему мой отец после этого бухает уже…-- Юнги бросает взгляд на телефон, — уже четвертый час подряд, а мама с братом считают, что я сплю с парнями! Тем-более с Чимином! — А что не так с Чимином? — Ты серьезно?!!! — Нет!***
После матушкиного звонка Юнги все порывался позвонить и прояснить ситуацию. Но, правду говоря, я в ситуации увидела больше плюсов, чем минусов. В конце концов «Примем любой твой выбор», они сами сказали, никто за язык не тянул! И ключевое в сказанном — Любой! Так что побурлив еще немножко, Мин упал на кровать, выразительно, но коротко обругал Мироздание, отключил телефон со словами «Я — спать!» и, в самом деле, очень быстро уснул. Ну, умение засыпать где угодно и когда угодно, у него, действительно, не отнять. Если какая-нибудь гадость не приснится.Посмотрев на часы, я с удивлением обнаружила, что этот длинный-длинный день все никак не кончится. Но устала я… сил нет. Плюс массаж. В общем, я осуществила свою мечту: лечь к Мину под бочок и отдохнуть, в конце концов! Проснулась я от ощущения пустоты рядом с собой. (Как же я дома теперь спать буду — одна?) и бурления кипящего чайника. В номере было полутемно, за окном тоже. — Сколько времени? — спросила я, садясь и протирая глаза. — Три часа. — Ночи? — Утра… Я решил, уже можно позавтракать. Рамен хочешь? — произнес мой парень небрежно. — Хочу… ой! Как-то уж очень небрежно… И подмигнул так, и бровки поднял… он чего? Зараза!!! — А у нас есть рамен? — спрашиваю с самым нейтральным выражением лица, — а откуда? — Сокджин принес. Сказал — спасибо от Хосока. Сказал — проспал подряд восемь часов… Что бы это ни значило. — Зубы у него болели, — поясняю я неохотно, приедем, будем лечить. — Ага. Если время в графике найдется. — Вам первый день выходной обещали, Седжин же рассылку делал? — А! Мило. Я не прочитал. Ну, еще бы ему было прочитать. Я и сама-то, чудом… — Так как насчет рамена? Хочешь? — Заваривай. Раз уж БигХит довез нас до Гонкога… Фыркнув, Юнги открывает вторую упаковку, для меня, льет кипяток, а я вспоминаю, как мы сидели однажды ночью на полу в моей кладовочке-с-окошком и ели рамен и печенье. — О! У меня что есть! Ну прямо вовремя я печеньице купила! Возможно, какое-то подсознательное желание откровенного разговора? С гордостью демонстрирую пакетики кофе и печеньки. — Оу… Угу… А давай на полу? Ну, не на голом полу мы сидим, конечно, едим, пьем и изумляемся: — Это сколько времени прошло? Я считаю по пальцам: март, апрель… Почти полгода. — Круто. И вот ты, наконец, психолог Ким. — Ага… Не прошло и полгода. К тому же это ненадолго. — То есть? — На пять дней. Как в контракте написано. — Поняяяятно…. — тянет Мин. Хотя ему и ничего не понятно, — Значит телефон Баобича по-прежнему актуален? — Ага. Отправь мне его уже, я звонить ему буду как приедем. Если Акул одобрит. Юнги покачивает головой, троекратно, принимая печальный факт, не только в своих чувствах и отношениях они несвободны, в выборе психолога они тоже во власти Агентства, целиком и полностью. Как и во множестве других вещей, впрочем. Вообще мне кажется, что Мин был излишне оптимистичен, когда заявлял на камеру «У нас остались только наши тела» во время поездки в Малайзию. Насчет принадлежности их тел у меня тоже имеются серьезные сомнения. Но, вместо того, чтобы обсуждать очевидное, хрумкаю печенькой и с умеренным оптимизмом добавляю: — Ну… Я работаю над этим… А когда Чхве Йонг уговорит компанию, останется уговорить психолога. — Когда ты уговоришь психолога и компанию, останется уговорить Чимина! — спускает меня с небес на землю мой айдол. Вздыхаю тяжко. И не потому, что Чимина будет уговорить сложно, практически невозможно, а потому, что их всех уговаривать придется. Ну, может кроме Тэхена, с его сверхустойчивой психикой и прекрасной защитной оболочкой сельского паренька и адепта секты лунных кроликов. А так… Ну, нет среди них психологически благополучных. Начиная с Джина с его театральным серпентарием, и заканчивая Чонгуком с его недетскими нагрузками и невзрослым статусом. Про Мина вообще не говорим! — Юнгии…? А ты сам… эээ… Может… Ты сам сходить к психологу не хочешь?