***
Первый же день в статусе Хранителя принес юному ангелу новое испытание. Возвращающаяся из школы Шинлин замерла, завидев собаку за десятки метров от нее. Блистающий ощутил отвратительный вкус паники и страха. Отправив в ответ волну спокойствия и тепла, не достигшую, впрочем, цели, Ангел аккуратно указал девочке на ближайший переулок, чтобы обойти опасность и вернуться домой другой дорогой. Пребывающая в ступоре подзащитная тупо продолжала стоять на месте. А у собаки, то ли был сезон такой, то ли рядом были ее щенки… собака гортанно зарычала и стала медленно, но верно наступать на девочку. — Уходи, дура! — впервые в своей ангельской жизни обратился Блистающий к объекту защиты. Нарушив при этом все нормы и правила Первого Контакта, который проводить следовало корректно, аккуратно и в подходящей обстановке. Не сработало — понял молодой хранитель, оглядываясь в поисках идей и возможностей. Порыв ветра потащил по асфальту скомканную газету, та зацепила пивную жестянку, жестянка разбудила нехорошие воспоминания укрывшейся за мусорным баком рыжей кошки, кошка бросилась вперед, не разбирая дороги и ошарашила своей наглостью собаку. Рыжий котенок, оставшийся без мамы и еды обиженно запищал, но все участники событий были уже далеко. — Бестолковая, ну я ж сказал, повернулась и пошли, — ругался Ангел, не надеясь быть услышанным, — что ж ты тупишь-то так? — Сам ты тупой! — огрызнулась Лин. — Ты меня слышишь, да?! — обрадовался Блистающий, --это же здорово! — Ничего так себе радость, глюки слышать! — Я не глюк! Я твой Ангел-Хранитель! — Фиговый ты Хранитель! — Я новенький! И вообще! Нельзя так разговаривать! — С каких херов? Ты мой глюк, как хочу, так говорю. — Я не глюк, — повторил Блистающий. И замолчал. Это он правильно сделал. Любопытство и незамутненный взгляд на мир его подзащитной взяли верх практически мгновенно: — Эй, глюк, ну, то есть ангел… А имя у тебя есть? — Вообще-то Блистающий… Но лучше, Белобрысый.***
Шло время. Силы Белобрысого росли вместе с подопечной. Уже не слабый сквознячок, поднявший пару листков бумаги, уже порыв ветра, способный с грохотом захлопнуть дверь класса и напугать девчонок, придумавших залезть в учительскую сумку, уже не просто короткий, на пределе сил разговор, но полноценная беседа. И подсказки на уроке, ага… И тяжелый баскетбольный мяч, чья траектория скорректирована первым опытом Ангельского телекинеза, влетающий обидчику точно в переносицу. Вот уже средняя школа, новый класс, новые одноклассники, новая иерархия, и первое знакомство. Неудачное. — Совсем охренела, Лин? Утю-тю, «Я Ким Шинлин, позаботьтесь обо мне!» — возмущался Ангел в коридоре, когда первый урок в новом классе окончился, — совсем ебанулась? — Не разговаривай так! — Я твой глюк, как хочу, так и разговариваю! О, смотри! Идут. Досюсюкалась! Да стой уже, сиськи вперед, морду ящиком, что-нибудь придумаем! Ну, а придумывать действительно пришлось. Пришла пора взрослеть, и приглашение на мост Лин-лин в то первое знакомство с классом себе своими руками с пола подобрала. Влажные балки моста, ветер, холод. Февраль, начало учебного года. Толпа любопытных свидетелей. И Шинлин, замершая и не решающаяся сделать первый шаг. — Ты высоты боишься? — тревожно спрашивает Хранитель. — Боюсь! — Очень боишься? — Очень!!! — Больше, чем в унитазе искупаться? — Блин, не знаю!!! — Больше, чем собак? — Ты чего? Конечно нет! — Тогда пройдем. И они прошли: — Подожди, не лезь, я сейчас! Порывами ветра со старого ржавого моста сносит воду, хруст, взвизг, гнилая доска, которая могла бы стать ловушкой, летит вниз. — Иди спокойно, я тебя удержу. Вот за эти планки хватаешься руками, вот сюда встаешь ногами. Дальше вон тот и тот, который потолще, а дальше уже опора, только перелезть. Вниз не смотри, — рявкает Белобрысый, и Шинлин послушно утыкается взглядом в ржавую балку. — Руку направо и берись за перила. — Ой, это уже все, что ли? — Ты держишься? — Ага, все в порядке. — Сама не спускайся, пусть тебя Шинхоа снимает. Шинхоа, перепуганный до усрачки, отцепляет онемевшие руки новой одноклассницы, передает ее другим, таким же пересравшим, никто же не ожидал, что эта бешеная реально через мост пойдет, всего и нужно было, чтобы напугалась, чтобы сдалась, и тогда гнобить ее не перегнобить, вроде по причине, со спокойной совестью. — Ну, кто идет следующий? — спрашивает Чокнутая Лин, отдышавшись.***
Шинлин не нравится курить. Она и не курит. Только бабушка об этом не знает. Она обнюхивает одежду и волосы Шинлин. А как не пахнуть, когда рядом курят? Шинлин не обижается, среди ее одноклассников слишком много тех, чьим родителям плевать, курит — не курит, обедал- не обедал, ночевал — не ночевал. Так что Шинлин даже немного гордится, когда, обнаружив в кармане Шинлин зажигалку, бабушка перехватывает веник поудобней, и приступает к воспитанию: Шинлин с визгом улепетывает от бабушки по галерее, бабушка размахивает веником и угрожает ужасным будущим на панели, «а с этого все и начинается». Шинлин старается не бежать слишком уж быстро, чтобы бабушка не устала, но и не слишком медленно, чтобы бабушка не дотянулась своим веником. Привязанный своей сущностью к дому ендон прыгает рыжим мячиком за окном квартиры и люто завидует свободному в передвижениях Белобрысому. Белобрысый парит над совершающими воспитательный пробег бабушкой и внучкой и иногда принимает на себя предназначенные подзащитной удары веника. — Отстань, белобрысый, я воспитываю! — Но она же в самом деле не курит! — А когда закурит, поздно будет воспитывать! Офигев от логики духовно продвинутой собеседницы, молодой хранитель зависает в воздухе, и бабушка отвешивает-таки любимой внучке душевный поджопник.***
В один из осенних теплых дней приезжает …мама. Она стоит в их с бабушкой крохотной кухне, кажущейся еще тесней от привезенных мамой сумок и коробок. От нее пахнет духами, ее волосы уложены в элегантную прическу. Кожа ее рук чистая и ровная, а ногти покрыты нежным лаком. Возможно, она пыталась одеться попроще. Но Шинлин, которая копит себе на кроссовки, теперь разбирается в ценах. Мама так же прекрасна, как Шинлин ее помнит. Но это — не ее мама. Шинлин молча обходит чужую женщину, толкает дверь и оборачивается на пороге. — Я буду у Каня, — говорит она бабушке. Врет. Сегодня у Блистающего много работы, его девочка прямо и целенапрвленно двигается к мосту. — Лин! Да постой ты! — Умолкни, глюк! — Я не глюк, я Хранитель. — Ты ГЛЮК! Перепирательства совершенно не работали. И слезы тоже, Слез было мало, слишком мало, они были горячими и злыми, от таких не становится легче. Блистающий путал дороги и тропинки как мог. Но невозможно заблудиться, когда твоя цель — вон она, блестит ржавыми боками под осенним солнцем. — Куда тебя несет? — С моста бросаться! — Дура совсем!!! — Да не ори ты. Никуда я не брошусь, что я, с ума сошла, бабушку расстраивать? Я так… Немножечко. Три шага и назад. Прошла она, конечно не три шага, но мост был сухим, ветер теплым и едва заметным, и осеннее солнышко нагрело ржавые балки. Лин долго сидела на краю насыпи, и ни о чем не думала. Это было странно. И пугало даже ангела-хранителя.***
Мама уехала, так и не дождавшись Шинлин. А Шинлин заболела. Дома никого не было, бабушка утром ехала на работу, мама еще вчера вечером улетела в неизвестном направлении, оставив подарок на будущий день рождения. На столике стояла чашка с отваром чего-то загадочного, но Блистающий, крутившийся на кухне, пока бабушка смешивала ингредиенты, был уверен, что пользы от него больше, чем вреда. Если выпить его, конечно, а не вылить в раковину… В тот день Белобрысый окончательно подружился с Ендоном, стараясь помочь девочке вылечиться быстрее и чувствовать себя намного лучше. Все же и ментально она была высосана и изнурена. Ендон — не полтергейст, перемещать предметы не умеет. Зато он прекрасно умеет прятать. Вот и мамин подарок ко дню рождения ждет своего часа на шкафу. А еще там есть вещи отца Шинлин, которые она давно бы нашла, если бы не рыжий Мин-мин. Ангелу пришлось потрудиться, прежде чем пара старых пленочных кассет не упала на пол, прямо в руки Шинлин. Старый кассетный магнитофон все еще работает, хотя поскрипывает при протяжке. Шинлин спит и просыпается в слезах, в ее сон приходил папа.***
Лин растет и хорошеет. Правда, сама она об этом не знает. И бабушка ей об этом тоже не скажет. Но Белобрысый видит. И другие тоже. Так что в туалет и за вещами к школьным шкафчикам Шинлин ходит только с Каня. Ну и Блистающим, в роли поддержки с воздуха. …Юного придурка, напрасно не поверившего Мин Шинхоа «Чокнутая Лин — моя, руками не трогать», снесло с лестницы, едва он попытался обхватить и потащить не ожидавшей такой подставы Шинлин. И да, острым локтем под ребра, кулачком в ухо — это Шинлин. А вот воздушным кулаком по морде и еще разочек по яйцам — это уже Белобрысый. И с лестницы спустить — пинками! — Блин, Глюк… спасибо! — Пожалуйста. И я не Глюк, я Защитник! — Какой-то ты уж слишком агрессивный, для Защитника. — Ну… Я — Атакующий Защитник.***
Все-же сформированные в раннем детстве навыки правильной девочки неискоренимы. И, в местных условиях, уникальны. Чокнутую Шинлин избрали в Cтуд-совет не ради оценок, очень даже неплохих, и уж точно не за внешность, а как раз за ту самую чокнутость. Но, когда надо, Ким Шинлин переходит в режим «правильная девочка», и тогда она — лицо школы, для прибывающих проверяющих и случайных благотворителей и спонсоров. Конечно, все знают, кто тут главный спонсор, но желающих уменьшить процент налогообложения за мелкую благотворительность всегда хватает, особенно в урожайный сезон, под закрытие годового отчета, их бывает не один и не два на неделе. И милая старшеклассница, вежливая, воспитанная, одетая бедненько, но чистенько, — идеальное для таких благотворителей сопровождение: — А здесь наш спортзал! — бодро говорит она, показывая мрачное помещение с побитой штукатуркой и окнами, местами забитыми фанерой. И улыбается, светло и ясно. В такие дни Белобрысый ненавидит аджуму Чхве и Господина Директора с неангельской силой. И не позволяет Лин выйти из школы до тех пор, пока всеми своими сверхспособностями не убедится, что корыстные спонсоры отбыли восвояси, не задав ни одного вопроса о милой девочке.***
У Шинлин старый, потрепанный, на каждом шагу тормозящий ноутбук. У Шинлин жизненные планы. Она зубрит день и ночь, и читает книги и учебники по психологии, которые дает ей аджума Чхве. Некоторые из них Белобрысый самолично бы сжег, а потом развеял бы пепел над водами реки Хан, потому что: — Глюк! Эй, Глюк! — Я не Глюк, я Защитник, — мрачно огрызается Блистающий. — Вот я и говорю: ты мой механизм психологической защиты. — Я не механизм! Я ангел-хранитель! — То-то ты материшься, что черти позавидуют …Ангел, называется. — Это я от тебя научился! — отбивается Хранитель — Ну я ж и говорю, от меня. Ты же МОЙ механизм… — Вот заладила! Ты меня призвала, когда тебе было девять, я пришел… — Вот именно! Когда мне было девять! Когда я только… Я тебя придумала! — Ой-ой! Скажи еще, ендона ты придумала! — Ну… может его бабушка придумала? — Никто никого не придумал. Ты хотела защитника. Я здесь. Блистающий только притворяется уверенным и сильным. Что, если она решит, что защитник ей больше не нужен?***
Шинлин упорно борется с Хранителем. Она не отвечает на вопросы, разговаривает сама с собой, хотя это не так интересно, и, принимая решение, ставит плюсики и минусики, разделив листок на две половинки. Ангел не мешает. А в последнее время и не разговаривает. Почти. Если только по делу. Или с ендоном. Он все еще рядом, но чувство ненужности и отвергнутости лишает его сил, и белоснежные перья его не такие уже белоснежные, с каким-то рыжеватым оттенком, и сил в последнее время хватает разве что осенние листья на дорожке закрутить. Рыжий тощий котенок, забившийся между бетонными плитами, и даже уже не пищащий, так напоминает Блистающему себя самого… И потому он снова закручивает сквозняком мусор на дорожке вдоль рельсовых путей, привлекая внимание Подопечной Ким. И она присаживается на корточки, подгребает к себе поближе худенькое рыжее тельце. Хоть кому-то я помог… — думает печальный Ангел, привычно отводя глаза агрессивному обдолбышу в сотне метров позади. Обдолбыш забывает о своих планах насчет вон той девки, и бредет прочь, не то спать, не то искать другую жертву. Если Блистающий исчезнет, кто ей поможет?***
Шинлин уходит из дома одна, утащив со стола горстку еды для Рыжего. Блистающий пытается следовать за ней, но остро чувствует свою слабость и ненужность. И остается рядом с Мин-мином. Мин-мин суетится, ведет рыжей лапкой по белесым перышкам ангела. — Это же хорошо, что я больше не нужен? — говорит Ангел, — Значит, она выросла… — Это плохо, когда ты не нужен! — говорит ендон, — Каждый должен быть нужен! «А Ангел-Хранитель — особенно» — думает Белобрысый, сворачиваясь в комочек. — Ну погоди у меня, — бушует ендон, — я тебе, засранка, все волосья поперепутаю, все трусы попрячу, ты у меня вся в пятнах ходить будешь! — Не надо, — шепчет Блистающий, — может я, и правда, механизм психологической защиты? — Ты сам понял, что сказал?! — Нет. Но это не важно. Она в меня не верит… И я сам в себя не верю. Когда Шинлин возвращается домой после трудного дня, когда все наперекосяк, на подушке лежит горка перышек, и они осыпаются и растворяются воздухе, не долетая до пола. — Глюк?***
Темнота, резкий свет автомобильных фар. Парень в одежде службы доставки отчаянно пытается развернуть мопед, избегая лобового столкновения. «Пожалуйста! Кто-нибудь…» Удар в бок мопеда приходит словно из ниоткуда, мопед заваливается набок, скользит юзом, чудом проскакивая мимо колеса тормозящей машины. Ремень старого мотциклетного шлема лопается, и Блистающий едва успевает смягчить удар головы парня об асфальт, но его все равно вырубает. Когда тот приходит в себя, колесо автомобиля прямо перед его глазами. Парень стонет, пытается сесть и глухо вскрикиает, когда пытается опереться на левую руку. Блистающий тем временем рассматривает нового подзащитного, призвавшего его в минуту смертельной опасности. Невысокий, худощавый и жилистый, кожаная потрепанная куртка, короткая стрижка, узкие лисьи глазки. — Ой, бля… — говорит он, оценив разбитый мотоцикл и не подлежащую восстановлению коробку с заказами. — Не ссы, прорвемся! — по преобретенной в обществе Шинлин привычке отвечает Блистающий. Да… Первый контакт как-то снова прошел не по правилам. — Ага. Куда я нахуй денусь, — отзывается подзащитный, поднимаясь и держась рукой за левое плечо. — Кстати, я не глюк. Я твой новый Ангел-хранитель. — Писец. А что со старым? — Ну, походу, его у тебя и не было. — Ага, — пытается почесать в затылке новый опекаемый и охает. — Не трогай голову. И, кстати, вон полицейский идет. Сейчас на тебя будут вешать вину в ДТП, так что не подумавши ни слова! Понял? — Понял. — Так, сел на асфальт, и изображай, что щас сблюешь! — Ебать ты Ангел. — Кстати, меня Блистающим кличут. — О! Тезка! Ну почти. Я Мин Юнги.