И верность следует за ним

Щеки горели, кожу покалывало от чужого прикосновения. Дазай рассеянно дотронулся до лица. Касание собственных пальцев было легким, невесомым, в отличие от хлестких слов, сказанных им всего несколько минут назад. Раздался шум отъезжающей машины — если он и собирался остановить Чую, то опоздал. Теперь оставалось лишь ждать. И верить в то, что Чуя вернется. Прежде Дазай никогда не задумывался о том, можно ли доверять Чуе. Да и зачем, когда без его ведома тот не мог и шагу ступить? Он знал, где Чуя бывал днем, знал, сколько времени проводил в пентхаусе, а сколько — за его пределами. Когда Чуя начал заниматься делами Мизушима, то стал писать подробные отчеты, которые оставлял Дазаю на столе их квартиры. А еще у Дазая никогда не было причин доверять Чуе. Что ни говори, а у Чуи были все основания презирать Дазая наравне с Мори. Политическому браку не под силу стереть долголетнюю ненависть, не под силу превратить их с Чуей в команду по мановению волшебной палочки. Но стоило отдать Чуе должное: он постоянно заставлял Дазая терять бдительность. Вел себя осторожно — никогда не заходил слишком далеко, но и не позволял на себя давить. Будь он чересчур сговорчивым, то вызвал бы подозрения у любого, обладавшего хоть каплей здравого смысла. Да и чрезмерное упрямство — дилетантская тактика, так бы Дазай никогда не посвятил его в дела Мизушима. Почти весь последний месяц Чуя находился где-то посередине, балансируя между двумя крайностями. Дазай не боялся признать его умения и был не против подыграть. Но доверять от этого больше не начал. Доверие вообще та еще чушь. Дазай весьма смутно помнил, когда в последний раз кому-то полностью доверял. Как члену якудза, Дазаю полагалось доверять своей «семье», но сам он всегда считал иначе. Призраки, предатель среди своих — все это доказывало, что осторожничал он не зря. Даже капля доверия с его стороны оказалась ошибкой. И вот, посмотрите на него — стоит посреди дома, о существовании которого знает лишь его супруг и напарник, человек, который должен был стать его заклятым врагом. Может, сейчас Чуя направляется прямиком в штаб Накахара-кай или готовится продать Призракам информацию о местонахождении Дазая, или едет прочь, пока Йокогама не поблекнет в памяти. Все эти варианты имели право на жизнь и вызывали беспокойство, но по-настоящему Дазай не верил ни в один из них. Вспомнив прощальные слова Чуи, он тяжко вздохнул и направился в ванную. Почистить зубы, избавиться от привкуса дешевого пойла — дело быстрое. Но когда он закончил, его нагнала усталость; враз дали знать о себе дни, на протяжении которых он функционировал на пределе возможностей. Дазай с трудом дошел до кровати — ноги подрагивали от перенапряжения. Даже хорошо, что Чуя уехал: если бы он увидел Дазая в таком состоянии, то еще больше бы усомнился в том, что они справятся с Призраками без помощи. Тихо выругавшись, Дазай задрал голову и бесцельно уставился в потолок, надеясь, что комната перестанет вращаться. Вчера он впервые за долгое время проспал всю ночь, но кошмары не дали нормально отдохнуть. Дазай равнодушно подумал о том, сколько еще протянет, пока от такого режима не откажет тело. Учитывая появившуюся слабость, скорее всего, не очень долго. Вместо того, чтобы вытащить себя из кровати и отправиться на поиски еды, Дазай закрыл глаза и задумался над следующим ходом. Он прокручивал в голове имеющуюся информацию, жалея о том, что не знает некоторых подробностей, и пытался разработать новый план. Дазай перечислял людей, которые могли оказаться «кротом» — по мере анализа их количество постепенно сокращалось, — когда вдруг понял: в доме он не один. В открытую дверь повеяло запахом еды, и любопытство заставило приоткрыть глаза. Потребовались титанические усилия, чтобы скатиться с кровати — усталые конечности протестовали, но Дазай привык игнорировать потребности своего тела. Он добрел до кухни и замер на пороге, изучая представшую перед ним картину. Дазай знал, что Чуя умеет готовить — доказательством тому были магазинные чеки, — но прежде никогда не видел, чтобы тот орудовал на кухне. Собрав рыжие волосы в небрежный пучок и сомкнув пальцы на рукоятке кухонного ножа, Чуя ловко резал овощи. Одно дело — готовить, чтобы выжить, чтобы как-то себя прокормить, и совсем другое — готовить с такой легкостью, как это получалось у Чуи, а ведь Дазай рядом даже рецепта не видел. — Ты уезжал за продуктами? — спросил Дазай не столько для того, чтобы быть в курсе его передвижений, сколько из любопытства. Чуя оглянулся на него через плечо, придирчиво осмотрел и вернулся к прерванному занятию. — Да, иначе мы бы сидели тут без нормальной еды. Не удивлюсь, если ты даже магазин найти не в состоянии. Сдержанный ответ по тону отличался от их последнего разговора. Дазай осторожно шагнул на кухню, не зная, как вести себя с Чуей после всего, что наговорил. — Мне как-то удавалось выживать до брака с тобой, подставка для шляп. — С трудом, — отозвался Чуя и сосредоточенно нахмурился, помешивая ложкой в кастрюле. — Выглядишь так, будто вот-вот в обморок грохнешься. — Я в порядке. Что-то в голосе Дазая заставило Чую забыть про готовку и с интересом обернуться к нему. Приняв невозмутимый вид, Дазай ждал, пока голубые глаза рассмотрят его в поиске… ну, он не знал, что Чуя надеялся найти. Через какое-то время тот фыркнул и снова повернулся к кастрюле. — Ну ты и лжец, Дазай Осаму. — По роду занятий, — согласно хмыкнул Дазай. — Но я правда в порядке, Чуя. — Скажи это тому, кто тебе поверит, — пробормотал Чуя. Удивленно приподняв бровь, Дазай пробежался взглядом по его выпрямленной спине. Он не привык к тому, чтобы его ловили на лжи, да еще и так часто. Дальнейшие возражения выдадут его с головой, но уже в том, чтобы передавать Чуе инициативу в разговоре, таилась определенная опасность. Дазай активно размышлял, как бы половчее уйти от темы, которую ему никогда не приходилось обсуждать. Он был не готов к тому, что Чуя обернется и выжидающе протянет ему ложку. В ногах весь день была тяжесть, но сейчас они сами понесли его через всю кухню. Остановившись возле Чуи, Дазай наклонился, накрыл его пальцы своими, поднес ложку к губам и попробовал. Было на удивление вкусно, и Дазай довольно замычал. Тепло распространилось по рту и скользнуло вниз по горлу. Должно быть, выражение лица все сказало за него. — Не обязательно так удивляться тому, что я вкусно готовлю, — закатил глаза Чуя. На губах Дазая заиграла легкая улыбка. — Пора перестать тебя недооценивать, крошка, — задумчиво протянул он. Кончики ушей Чуи зарделись — Дазай поймал себя на мысли, что к такой реакции можно и привыкнуть, — и он отвернулся к плите. — Что ты вообще обо мне знаешь? Дазай прислонился к столешнице, борясь с желанием навалиться на нее всем телом. Даже такая простая задача — стоять прямо — казалась непосильной. — Я знаю, что твой любимый цвет — сиреневый, что ты предпочитаешь водить сам, а не ездить с водителем. В детстве ты хотел стать танцором, а в тринадцать лет впервые убил человека, — с легкостью перечислил он, внимательно наблюдая за Чуей. Как ни странно, тот лишь наклонил голову и глянул на него краем глаза. — Ты и правда давно за мной наблюдал. — Знай своего врага. Если бы я наблюдал за остальными врагами столько же, мы с тобой уже бы с ними разделались. Задумчиво хмыкнув, Чуя выключил плиту и разложил еду по тарелкам. Протянул тарелки Дазаю и выразительно приподнял бровь. Тот направился в соседнюю комнату и поставил их на низкий столик. Чуя пришел за ним с чайником, чашками и столовыми приборами. Разложив все на столе, Чуя опустился на колени, вид у него был по-прежнему задумчивый. Дазай не понимал, что в его словах заставило Чую смотреть на него с такой сосредоточенностью, пока тот не заговорил: — Ты сказал «мы с тобой». — Прошу прощения? — Ты сказал: «Мы с тобой уже бы с ними разделались», — объяснил Чуя, повторяя слова Дазая. Намек, вложенный в эти слова, заставил Дазая откашляться, прежде чем сказать: — Я и не подозревал, что ты любишь к словам цепляться. — Я — нет, а вот ты — да. — Чуя налил себе чаю. — Ты знаешь обо мне много, я о тебе — практически ничего. — Ты знаешь больше других. — Наверное, если бы все знали, какая ты развалина, то боялись бы тебя куда меньше, — небрежно заметил Чуя. Он был занят едой и не следил за реакцией Дазая. Оно и к лучшему — слова нашли брешь в маске Дазая, проникли под кожу, заставили стиснуть зубы и дернуть сжатыми под столом пальцами. Дазай быстро овладел собой. Его лицо ничего не выражало, когда он наливал себе чай, но покалывающее беспокойство вернулось в полной мере. Совсем как после вопроса Куникиды, от кого Дазай прячется, или когда Чуя подобрался слишком близко к правде. Дазай поднес чашку к губам и отпил, но вкуса не почувствовал. Тело было в таком состоянии, что лишь обжигающий горло алкоголь мог вызвать какую-то реакцию. — И, кстати, я вылил всю выпивку. Если хочешь утопиться в алкоголе, то лучше нам вернуться в Мизушима-гуми. Дазай, конечно, давно заметил, что Чуя проницателен — если и не как он сам, то уж точно мог дать фору его подчиненным, — но ему стало жутковато от того, как он с легкостью прочитал его мысли. Дазай надел на лицо беспечную усмешку, оперся локтями о стол и положил подбородок на руку. Его голос стал тверже, в нем появились опасные нотки: — Звучит так, будто ты ставишь мне ультиматум, Чуя. Наконец Чуя посмотрел на него. Голубые глаза смотрели твердо, лицо не выражало ничего, кроме решительности. — Ты сам сказал: перемирие было заключено на выгодных для тебя условиях. Теперь мы это исправим. Вот мои условия, — ледяным тоном сказал Чуя. Чутье подсказывало: он не отступится, несмотря на то, что Дазай знает его болевые точки, знает уязвимые места, в которые можно впиться зубами. — Нормальная еда раз в день и не больше сорока восьми часов без сна. Для полного счастья мне только твоего обморока посреди сражения не хватало. Будешь пить — я отправлюсь прямиком к Кое и буду работать с ней. Раздраженно вздохнув, Дазай попытался нащупать намек на слабость: — Ну да, откуда тебе знать, но обычно в переговорах участвуют две стороны. В руке у Чуи возник телефон — тот самый, который протягивал ему Дазай по прибытию в убежище. Чуя многозначительно покачал им, держа двумя пальцами. — Соглашайся или проваливай, Дазай. Будь на месте Чуи кто-то другой, Дазай попытался бы обойти условия, с помощью слов вывернуться из соглашения. Но Чуя не такой, как все остальные, их отношения так похожи на перетягивание каната, что невредимым не выбраться. Слишком многие планы Дазая уже основывались на уникальных способностях Чуи. Дазай затарабанил пальцами по столу, затягивая паузу и анализируя каждое сказанное Чуей слово. Одно то, что Чуя озаботился таким соглашением, а не бросил его так запросто, говорило о многом. О перспективах, от которых Дазай не хотел отказываться. — Я согласен на твои условия.

***

Со временем у них появилось что-то вроде рутины. Дазай не переставал этому удивляться. Его жизнь всегда была слишком ненормальной, чтобы в ней было место рутине. Теперь, судя по всему, для него стало нормой охотиться на группировку якудза в компании практически незнакомого человека, по совместительству — политического супруга и вынужденного напарника. Он сам и не заметил, как за последние недели приспособился к их негласному графику. Он просыпался первым, обычно чуть за полдень, переплетясь под одеялом ногами с Чуей. В мягком свете, проникающем сквозь шторы, вид поднимающейся и опускающейся груди завораживал. Дазай почти всегда замирал, пытаясь выровнять дыхание и дышать в унисон с Чуей, и позволял царящему в комнате спокойствию перенести себя из мира снов в реальность. Жизнь в этом доме, вдали от мафиозных интриг, которыми Дазай дышал почти всю свою жизнь, казалась странной. Окружающий территорию забор вызывал чувство защищенности. Оторванность от внешнего мира в период между вылазками в город почему-то успокаивала. Иногда Дазай ловил себя на мысли, что не хочет покидать безмятежность их спальни. Но он никогда не позволял себе задерживаться в ней надолго — вставал и проскальзывал на кухню. Только тогда ему удавалось побыть наедине с самим собой. Он готовил кофе на двоих и ждал, пока Чуя проснется. У него были лишь эти драгоценные минуты, чтобы собраться с мыслями, не тратя усилия на то, чтобы скрыть их от наблюдательных голубых глаз. Он предпочитал стряхивать с себя остатки кошмаров, наводнявших его сны, в одиночестве. У них с Чуей уходило чуть больше часа, чтобы определиться с планами на день и выйти из дома. Временами они бродили по глухим переулкам и трущобам, надеясь услышать разговоры про некую организацию, которая вербует городских отщепенцев. Временами — тенями скользили по докам, чтобы быть в курсе операций своих кланов и, если повезет, увидеть тех, кто обчищает склады. Частенько они гуляли по улицам, бдительно глядя по сторонам и надеясь на случайность, которая поможет что-нибудь узнать. С наступлением сумерек Дазай любил наведаться к галерее, адрес которой дал Куникида, и наблюдать за ней через дорогу, избегая внимания правительственных агентов, следящих за тем же зданием. Чуя с Дазаем часами пытались что-то узнать, не заходя внутрь. Самое интересное начиналось с приходом ночи. По улицам текли реки крови, и все в преступном мире Йокогамы чувствовали: война возобновилась. Временами Дазай с Чуей предпочитали избегать конфликтов, временами — вступали в перестрелки, устраивали выжившим допрос и снова исчезали в темноте. То, как они учились работать вместе, напоминало танец. Дазай на практике применял свои знания о Чуе, чтобы предугадать его реакцию и спланировать действия на несколько шагов вперед. Как ни странно, Чуя занимался тем же: всегда появлялся там, где был нужен, заманивал противников в ловушки, которые Дазай придумывал на ходу. Командная работа Дазаю была незнакома. Он привык распоряжаться — резко отдавать приказы, подробно оговаривать каждый шаг своих подчиненных, сомневаясь в том, что те способны сделать все так, как надо. До того, как начать работать на Мори, до Мизушима, Дазай был один. Он не полагался ни на кого и ни на что, лишь на свою смекалку. Наверное, при других обстоятельствах Дазай бы не смог работать при такой динамике отношений, но сейчас ему пришлось приспособиться: не было другого выбора, кроме как положиться на Чую. Дазай сомневался, что сработался бы с кем-то другим: Чуя был уникален. Прочесывать улицы в поиске обрывков информации и тут же раскладывать ее по полочкам — в этом Дазай был мастер. Но когда небо начинало светлеть и они с Чуей возвращались домой, Дазай терялся. Например, потому что оказывался на кухне, нарезая овощи, которые клал перед ним Чуя. Или доставал столовую утварь, которую тот просил его взять. Сидел напротив Чуи за столом, ел нормальную пищу, пил то, что не замедляло работу мозга. В усталом молчании мыл и вытирал посуду, соприкасаясь руками с Чуей. Как минимум раз в два дня шел в спальню и залезал под одеяло, хотя раньше ложился лишь тогда, когда падал от усталости. Вопросы тоже стали привычными. Чуя задавал их небрежно, без опаски, пока колдовал над плитой, пока они ели или убирали со стола. Чаще всего он спрашивал о простых вещах, например: «Кто такой Куникида?». Дазай, который тогда вытирал посуду, даже взгляда не поднял. — Правительственный агент. Несколько лет назад мы наладили рабочие отношения. — Из какого учреждения? — Из Особого отдела по делам одаренных. Чуя резко выдохнул. — Этот отдел расследует обвал дома. Дазай растянул губы в сухой улыбке. — Ну, что поделать, раз ты его развалил. — И кто был в этом виноват, потому что не послушался меня? — огрызнулся Чуя, но в его голосе не было настоящей злости: он явно размышлял о чем-то другом. — Значит, ты думаешь, что мы с тобой сможем вычислить этих Призраков в обход якудза и Особого отдела? Дазай пожал плечами и взял у него следующую тарелку. — А ты так не думаешь? — Еще не решил. Потом любопытство Чуи переходило с рабочих вопросов на личные — их он шептал в темной комнате, когда Дазай думал, что тот уже несколько часов как спит. «Когда ты вступил в якудза?» «Почему ты так ненавидишь свою татуировку?» «Зачем ты заматываешь глаз бинтами?» Каждый ответ — выверенное сочетание частичной правды и искусной лжи. В темноте трудно сказать, верил ли ему Чуя. Он никогда не пытался копнуть глубже, просто тихо хмыкал в знак того, что услышал, и комната снова погружалась в тишину. Его вопросы часами не давали Дазаю заснуть. Он гипнотизировал взглядом потолок, проигрывая в уме свои ответы, и пытался понять: когда это он перестал избегать расспросов и почему правда слетает с языка легче, чем ложь, которую он годами совершенствовал. Сам он перестал задавать Чуе вопросы. Ему достаточно было наблюдать за своим новым напарником, пытаться подметить то, что еще не обнаружил. Поведение Чуи было красноречивее всего остального. Он умел говорить другим то, что те хотели услышать, и когда он был хозяином положения, его поступки бывали не менее обманчивы. Он без колебаний подчинялся приказам Дазая в бою, улыбался, когда Дазай мимоходом хвалил еду, хмурился, когда Дазай использовал свое очарование, чтобы раздобыть информацию. Все это рисовало более четкую картину их отношений, приближало к правде о том, почему Чуя не против коротать недели в обществе его одного. Прикосновение к волосам отвлекло Дазая от размышлений. Он перевел взгляд с еще полной чашки на столе на Чую, который склонился над его правым плечом. Чуя двигался почти бесшумно, эта привычка укоренилась в нем глубоко, что и неудивительно — клан Накахара славился своим умением действовать тайно. Но вот сам Чуя был не из тех, кого можно забыть. Была в нем какая-то сила, из-за которой его присутствие ощущалось физически, и любой внимательный человек мог почувствовать, где он находится. Дазай всегда был внимателен, всегда подмечал маленькие причуды, о которых сам Чуя вряд ли знал. Вначале он просто собирал информацию, пытался побыстрее разгадать Чую, чтобы удержать его под контролем. Но теперь... — Чай допивать будешь? — спросил Чуя с нотками веселья в голосе. Дазай с трудом удержался от того, чтобы фыркнуть. — По утрам его пить еще можно, но в три часа ночи... — ...ты бы охотнее выпил виски, — закончил его мысль Чуя и хмыкнул, все еще перебирая пальцами его волосы и едва заметно царапая затылок. Это тоже стало частью рутины. Прежняя сдержанность между ними пропала. Дазай и не подозревал, что Чуя так любит прикосновения. Дазай никогда не инициировал физический контакт. Несмотря на перемирие, несмотря на все эти игры в семью, Дазай чувствовал, как внимательно Чуя за ним наблюдает, как пытается нащупать слабости. Дазай не решался пересечь эту черту — он начал осознавать, как что-то настолько простое, как прикосновение к плечу, помогает сосредоточиться, прочищает голову так, как раньше прочищал алкоголь. Вот только зависимость от алкоголя разрушает постепенно, а от человека — лишает сил сразу. Он почувствовал, как Чуя зашевелился позади него. Навалился на плечи, появляясь на периферии зрения. Губами коснулся его уха. — Хрен тебе. — Кто бы мог подумать, что ты окажешься таким святошей, — вздохнул Дазай и перевел взгляд с чая на бумаги, занимавшие все остальное место на столе. — Я чуть до преждевременной смерти не допился, — фыркнул Чуя. Забыв обо всем на свете, Дазай обернулся и заглянул ему в лицо, ища признаки лжи. — Никогда об этом не слышал. — Не ты один умеешь хранить тайны. Что-то промычав, Дазай задумался над словами Чуи. Интересно, получится выведать у него что-нибудь еще, не создавая напряжения? Голубые глаза смотрели безразлично, Чуя ничем не выдавал своих мыслей и будто бы ждал расспросов. Через несколько минут Дазай снова повернулся к столу и пригубил чай. Сохранил беседу в дальнем уголке мозга, чтобы поразмыслить над ней потом, как он частенько делал, и сменил тему: — На следующей неделе в галерее открытие выставки. Лучшего шанса проникнуть внутрь может не появиться...

***

В легких клубился дым, сухим кашлем выталкивая воздух из груди. Дальше полуметра ничего было не разглядеть — глаза слезились из-за едкого дыма. Дазай вышел на улицу, перешел дорогу и передал малыша, которого вынес, детям постарше. — Все вышли? — спросил он, оглядывая детей. — Думаю, да, там... Маленькая девочка дернула его за рукав. — Мой старший брат еще внутри. Строго глядя сквозь круглые очки, Анго оторвал ее руку от Дазая. — Ода пошел за теми, кто остался. Они вот-вот вернутся. — Когда он ушел? — Минуты за три-четыре до того, как ты вышел. Нахмурившись, Дазай повернулся к пожару. Даже отсюда он чувствовал исходящий от него жар. Легкие горели, тело твердило, что вернуться в дом — затея дурацкая, но он все равно начал думать. Методом исключения понял, где Ода нашел бы пропавшего мальчика. Учитывая его дар, Ода должен был выйти почти сразу за Дазаем, даже если двигался медленно. — Что-то не так, — пробормотал Дазай и направился к дому. — Вернись! Ода говорил никого за ним не пускать! Фыркнув, Дазай поднял воротник рубашки и прикрыл рот в напрасной попытке защититься от дыма. — Разве я когда-нибудь его слушал? — Дазай! Крик потонул в шуме ломающегося дерева и треске пламени, пожиравшего их домишко. Дазай не позволял себе отвлекаться, пытался не думать о том, что результат месяцев работы был уничтожен за считанные минуты. Придется восстанавливать все с нуля — и это тогда, когда они наконец обзавелись надежным кровом, когда доход Оды обеспечивал их едой, а доход Дазая — образованием, чтобы у детей был шанс выбиться в люди. Пламя поглотило все за секунды. Дом был не очень большим, но Дазаю была нужна самая дальняя комната — импровизированный класс, где треть ребят постарше играла роль учителей, пока Дазай с Одой бродили по улицам. Завернув за угол, Дазай резко остановился и округлил глаза. Посреди коридора обвалился потолок, полностью преграждая проход. — Мы тебя не бросим! — крикнул мальчик с перепачканными пеплом светлыми волосами. Он пытался оттащить обломки, не обращая внимания на приближающийся огонь. Его работу усложнял другой мальчик, который тянул за потрепанную одежду. — Пошли, он сказал нам уходить! — Нет! Шагнув вперед, Дазай оторвал маленькие ручонки от упавшего перекрытия и оттащил обоих мальчиков в сторону. — Что вы делаете? Никто из ребят не ответил, потому что из-за обломков послышалось: — Дазай? Это ты? Дазай резко отпустил мальчиков. Несмотря на пламя, в жилах застыла кровь. — Одасаку? — Ты должен увести их отсюда! Подавив желание рявкнуть на Оду за его привычку задвигать себя на второй план, Дазай спросил: — А как же ты? Повисла пауза, нарушаемая лишь кашлем по ту сторону рухнувшего перекрытия. — Я найду другой выход, — наконец ответил Ода. — Какой «другой»? — возразил Дазай, прекрасно зная, что никакого другого выхода отсюда нет. — Все будет хорошо, у меня же есть Безупречность. Дазай уставился на обломки. — Я не прощу тебе, если умрешь. Ода усмехнулся — так тихо, что Дазай буквально услышал, насколько он устал. — Дазай, иди уже. Дазай стиснул зубы, развернулся, схватил детей за руки и потащил к выходу сквозь пелену дыма и огня. Стоило им оказаться на улице, в безопасности, как он отпустил их. Дети тут же оказались в объятиях той самой девочки, которая заметила их отсутствие. Дазай пристально наблюдал за домом и ожидал появления своего друга, не обращая внимания на трогательное воссоединение. Он впился ногтями в ладони, когда опорные конструкции обвалились и здание начало падать. Услышав вдали вой сирен, он понял: надо уходить, прятать остальных, чтобы те не попали в детские дома, но не мог пошевелиться. — Давай же, Ода, — тихо пробормотал он. — Ты обещал, что все будет хорошо. Дазай заморгал и уставился в потолок. Медленно выдохнул, пытаясь успокоить сердцебиение. И зачем заставлять его отдыхать более-менее регулярно, если во сне мозг просто проигрывает худшие воспоминания? Снова вздохнув, Дазай заставил себя сесть и провел рукой по волосам. Интересно, не пора ли встать и начать день? Дазай посмотрел в сторону и с удивлением поймал на себе взгляд Чуи. Тот лежал, разметав волосы по подушке, и сонно смотрел на Дазая из-под ресниц. Дазай невольно замер, понимая, какой же он красивый. Эта мысль появилась у него не впервые, но сейчас она так поглотила его, что позволила Чуе застать его врасплох. — Кто такой Ода? — пробормотал Чуя, подавив зевок. Дазай пожал плечами — как он надеялся, невозмутимо. — Никто. — Тогда почему он вечно тебе снится? — Ревность тебе не идет, подставка для шляп, — сказал Дазай, выскальзывая из постели. — Засыпай уже. Ответа не последовало, и Дазай, даже не обернувшись, вышел из комнаты. К тому времени, как Чуя вылез из кровати, Дазай уже допивал вторую чашку кофе, склонившись над записями со всей собранной информацией. Трех недель без заметного результата хватило бы, чтобы вывести из себя даже самого терпеливого человека, и Дазай нахмурился. Не сказав ни слова, Чуя прошел на кухню и налил себе кофе. Приблизился к столу, сел на пол и почти час молча наблюдал за тем, как Дазай просматривает документы и делает пометки. Потом откашлялся. Дазай поднял взгляд и выгнул бровь, увидев серебристую заколку, на которой качалась бабочка. Дазай уже видел точно такую заколку — в волосах супруги мафиозного босса и он прекрасно знал, что та заколка сгинула в аварии. — Какая-то женщина дала мне эту заколку три недели назад, когда мы были в квартале красных фонарей. Чуя передал заколку Дазаю. Тот взял ее и задумчиво нахмурился. — И ты никогда не упоминал об этом раньше, потому что?.. — Потому что думал, у меня паранойя. Тогда много всего случилось. Но чем дольше я о ней размышляю, тем больше уверен: это не совпадение. — Расскажи про ту женщину. — Самая обычная. Черные волосы, темные глаза, по возрасту ровесница Кое. — Помолчав, Чуя добавил: — Я встречался с ней прежде, в день, когда ходил с Элизой по магазинам. Она знала, что мы женаты. Сказала что-то о том, что из нас выйдут прекрасные родители. Дазай ощутил вспышку веселья. — Родители? — Да, сложно представить тебя в этой роли, — закатил глаза Чуя. На миг его лицо растворилось перед глазами. Дазай позабыл обо всем вокруг. Он снова оказался в небольшом доме, которого больше не было, в ушах звенел беззаботный смех и дюжина детских голосов звала его по имени. Отогнав воспоминания прочь, Дазай положил заколку на середину стола. — Есть ли еще важная информация, о которой ты умолчал? Чуя отвел взгляд. — В тот вечер я видел Хигучи с Гин. С ними был Тачихара. — Тачихара? — повторил Дазай. Имя было ему незнакомо. — Он из клана Накахара. Ему поручили заботу о моей безопасности. Дазай нахмурился, обдумывая полученную информацию. — Этих троих связываешь лишь ты. — Я? Дазай поднялся на ноги. Он был отчасти рад, что Чуя решил обрушить на него эти сведения сейчас, дал то, чем можно занять голову, отвлечься от отголосков кошмара. — Это усложняет дело. Пора приниматься за работу.