Чуя никогда еще не был так рад проснуться в одиночестве. Стоило подумать о Дазае, как желудок сворачивался узлом. Чуя перекатился на живот и зарылся лицом в подушку. Сначала надо собраться с мыслями, потом — заняться головной болью, в которую превратилась его жизнь.
Рано или поздно придется взять себя в руки, разобраться в урагане чувств, вернувшихся с новой силой, и решить, что делать с Дазаем. Чуя знал: тот примет любой его выбор. Как же это злило. Прежде Дазай не передавал ему инициативу, но теперь, когда Чуя не знал, что делать, не мог разобраться ни в своих мыслях, ни уж тем более в чувствах — теперь Дазай решил умыть руки.
Было бы легче, если бы этот ублюдок стоял перед ним и требовал сделать выбор. В конце концов, Чуе лучше всего давались мгновенные решения. Когда в венах кипел адреналин и любая ошибка могла стоить жизни, тогда он был на сто процентов уверен в том, что делает. А вот когда появлялось время на раздумья — начинал сомневаться.
Еще вчера, когда Чуя сквозь полуприкрытые веки наблюдал за Дазаем, на краю сознания билась беспокойная мысль: надо что-то решать. Она не дала бы ему ночью покоя, если бы к концу вечера атмосфера не стала такой безмятежной. Ну и если бы он не вымотался, конечно.
Чуя не помнил, как уснул. Вот он слушает Дазая, а вот уже просыпается утром в постели. Вскоре после того, как Дазай пересказал разговор с Мурасаки, Чуя перестал прислушиваться и сонно пытался осознать, в каком аду Дазай жил все эти годы. Кажется, где-то там ему показалось, что еще немного — и он грохнется от усталости.
А, ясно. Он уснул в гостиной.
Губы так и норовили растянуться в улыбке, стоило представить, как Дазай нес его в спальню, но Чуя сдержался. Разве можно с умилением думать об убийце собственных родителей?!
— Проклятье, — пробормотал Чуя в подушку.
Вот это он попал.
В одном доме с ним находился человек, чьи руки пятнала кровь его родных — людей, которые воспитали его и обучили всему, что он знал. Только благодаря им Чуя теперь мог соперничать с ужасающим лейтенантом Мизушима.
Чуя прекрасно помнил, как потрясла его гибель родителей, как высосала из него все силы и гордость. Осталась лишь пустая оболочка, которая выполняла обязанности, улыбалась и не думала о собственной жизни.
Он помнил, как злился тогда — избивал боксерские груши, сломал не один деревянный манекен. Власти признали аварию «несчастным случаем», а лучшие ищейки Накахара-кай не смогли отыскать даже косвенных улик, которые бы указывали на причастность Мизушима-гуми.
Чуя долго не мог прийти в себя. Кое уже год как возглавляла клан, когда он наконец снова ощутил вкус к жизни.
И вот теперь выяснилось, что источником его страданий был Дазай — тот самый человек, рядом с которым Чуя впервые после смерти родителей почувствовал себя нужным.
И этим извращенным безумием стала его жизнь.
Чуя сел и заморгал, привыкая к яркому свету, потом быстро осмотрелся. Да, сегодня он и правда спал один. Эта мысль вызывала непонятные чувства, но сейчас ему меньше всего хотелось их анализировать.
Если он будет и дальше сидеть тут и страдать, проблема сама не решится, но встречаться с Дазаем он был пока не готов и потому отправился в ванную, оттягивая неизбежное. Сняв свитер, вдруг осознал: вчера его не смущало ходить в одежде Дазая. Это не смутило его даже тогда, когда он кипел от гнева после встречи с Шохеем. Чуя отшвырнул свитер в сторону и вздохнул.
Душа в ванной комнате не было, и хотя больше всего на свете Чуе сейчас хотелось встать под поток обжигающе горячей воды, он ограничился тем, что быстро обтерся мочалкой и скользнул в ванну.
Голову переполняли полученные вчера сведения. Так странно — раньше он не знал о Дазае почти ничего, а теперь знает почти все. Чуя откинул голову на бортик ванны и попытался свыкнуться с мыслью, что Дазай родился в Накахара-кай, он такой же член клана, как и Чуя.
Дазай, которого он с юных лет считал кровным врагом.
Дазай был изгнан из клана, оказался на улице из-за закостенелого консерватизма, которым так гордились Накахара. Можно сказать, Накахара своими руками сотворили себе врага. Будь они уступчивее, Дазай с Чуей встретились бы при иных обстоятельствах. Интересно, стали бы они друзьями?
Нет, подобные размышления лучше отложить до того времени, когда не придется беспокоиться о вражеской организации, пытающейся захватить власть в городе. Чуя сполз глубже в ванну и выдохнул, глядя как на поверхности воды появляется рябь.
«Все выходит из-под контроля, когда отношения переходят за рамки деловых. Разве мы тому не доказательство, а, Чуя?»
Чуя снова и снова слышал слова Дазая — ясно, четко, с бесконечной усталостью, переполнявшей тогда его голос. Они казались искренними, но Чуя все равно не был готов им поверить.
Потому что эти слова означали, что их с Дазаем политические кошки-мышки переросли в нечто большее. Получается, поступки Дазая, которые прежде можно было игнорировать и считать провокацией, тоже были искренними.
Куда проще думать, что их отношения — ложь от начала до конца. Куда проще подавить яростную потребность найти свое место, когда знаешь — несмотря на красивые слова, Дазай не планировал, что они останутся вместе надолго.
Куда проще забыть тот разговор, словно его никогда и не было, не думать о том, верить Дазаю или нет. Но снаружи шла трехсторонняя война, улицы Йокогамы тонули в крови, и Чуя не мог себе этого позволить. Нельзя и дальше играть в нескончаемые подозрения. Им с Дазаем не выстоять против Призраков, если они не станут настоящей командой.
Ради Накахара-кай и Мизушима-гуми — и когда это он начал волноваться о другом клане? — он должен понять, где от него будет больше пользы в нынешней войне. Надо или остаться с Дазаем, или вернуться в клан Накахара.
Вот только найдется ли ему там место? Чуя не знал.
После гибели отца положение Чуи в клане стало шатким. Слухи о том, что произошло, когда он впервые воспользовался Порчей, преследовали его годами. Многие не захотят, чтобы он возвращался, и предпочтут казнить его за предательство.
Чуя хороший советник, но его жизнь — угроза власти Кое. Теперь Чуя понимал: отец выбрал Кое преемницей, потому что знал — она не убьет его. По крайней мере, не сразу.
Все это время Чуя был так ей предан, что игнорировал неприязненные взгляды и неутихающие слухи о том, что он уничтожил своих же, и только благодаря его горячей преданности Кое и дальше могла держать его рядом с собой.
Но после того, как его отдали Мизушима, когда вручили Дазаю, практически не подготовив, эта преданность пошатнулась. Тот факт, что Кое утаила информацию о способности Дазая — способности, которая могла как спасти Чую, так и сделать беззащитным, — уже давно разрушил все его иллюзии. Зря он верил, что их дружба имеет для Кое значение: в жизни главы клана нет места эмоциональным привязанностям.
Чуя знал: если он и вернется к Накахара-кай, то лишь на время.
Недовольные будут требовать его казни. Как вариант — он станет пешкой в очередном союзе или номинальной фигурой для переворота, в котором не желал участвовать. В клане Накахара ему места нет.
Все рассуждения возвращали Чую к словам Дазая. Было непросто поверить в то, что между ними была какая-никакая честность — каждую проведенную с Дазаем секунду он делал все, чтобы не верить слетавшим с его губ словам, и убедить себя в обратном — дело не одного дня.
«То, что Накахара отдали тебя — настоящее преступление. Теперь Озаки придется убить меня, если она захочет заполучить тебя обратно».
Мог ли Дазай говорить правду?
При воспоминании о том, какую эйфорию вызвали эти слова, Чуя покраснел до ушей, и это уже нельзя было списать на исходящий от воды жар. Крепко зажмурившись, он проглотил раздосадованный стон (потому что не знал, насколько близко находилась причина его досады).
Нет смысла и дальше биться над вопросами в одиночку. Чуя сел, вылез из ванны и, машинально вытираясь, принялся думать о грядущем разговоре.
Когда Чуя впервые позволил себе насладиться здешней ванной, он обнаружил в шкафчике сложенные юкаты. Сейчас он накинул одну из них и вышел в предбанник. Быстро отжал волосы полотенцем и принялся рыться на полках, подыскивая, чем бы их убрать. Пальцы наткнулись на прохладный металл, и Чуя замер. Показав заколку Дазаю, он убрал ее подальше, как если бы это могло помочь забыть о том, что она так пугающе похожа на мамину. Чуя вытащил заколку и сполоснул от пыли.
Какая же она красивая.
Если бы Чуя не знал, что мамина заколка расплавилась в аварии и была похоронена вместе с родителями в безымянной могиле за чертой города, то решил бы, что это она.
Он подрагивающими руками принялся заплетать влажные пряди, спадавшие на лицо. Осторожно скрутил их и закрепил заколкой. Из зеркала на него глядели яркие глаза, и Чуя закусил губу, сдерживая слезы.
Когда он оделся для брачной церемонии и закрепил в волосах другую заколку, Кое сказала, что он похож на маму. Тогда он не видел сходства. Он был пешкой, мама — сильной женщиной, супругой главы клана, которая участвовала в делах наравне с членами исполнительного комитета.
Теперь Чуе казалось, что в отражении он видит ее.
Чуя знал — отец был разочарован тем, что следующей главой клана в обход Чуи станет тот, кто им не кровный родственник. Отец хорошо это скрывал и никогда не винил Чую, но тот все равно знал.
А вот мама никогда не относилась к нему иначе. Казалось, она не разочаруется в нем, что бы он ни сделал. Мама ясно давала понять, что он важнее Накахара-кай, что ради его безопасности она обратила бы клан в пепел.
Он хорошо помнил последний совет, который она дала ему всего за несколько недель до аварии.
«Преданность важна, Чуя, но она бывает ослепляющей, удушающей, даже опасной. Однажды твоего отца не станет. Для таких, как мы, единственный способ выжить — убедиться, что мы преданы тем, кто уважает нас за то, кто мы есть, тем, кто видит нашу истинную ценность. Твоя преданность должна стать реальностью, а не идеалом».
Чуя прерывисто вздохнул и заморгал, сдерживая подступающие слезы.
Если говорить откровенно, то в душе Чуя всегда знал: он в клане лишь до тех пор, пока Кое его защищает. Только теперь, оказавшись вдали от клана, он позволил себе принять эту правду. Наверное, будь мама жива, она бы еще два года назад сказала ему двигаться дальше.
Но двигаться куда? И подходящее ли сейчас для этого время?
Решительно отвернувшись от зеркала, Чуя вернулся во все еще пустую спальню, а потом направился на кухню, откуда доносился запах свежезаваренного чая.
Дазай стоял, прислонившись к столешнице, держал в руках кружку и рассеянно смотрел в окно. Интересно, он думал о том, как справиться с Призраками или пытался предсказать следующий шаг Чуи?
Чуя откашлялся, и Дазай, моргнув, обернулся к нему. Было видно: на языке у него крутятся вопросы, но он молчал и просто ждал.
— Когда ты… — Чуя замолчал — ему все еще сложно было свыкнуться с мыслью о роли Дазая в гибели его родителей. — Когда ты организовал ту автокатастрофу, то просто выполнял приказ разобраться с вражеской организацией.
Дазай медленно кивнул, судя по всему, не понимая, куда Чуя клонит. Плотно сжал губы, как будто не хотел перебивать.
Чуя задумчиво рассматривал его, пытаясь решить, готов ли услышать правду в ответ на свой следующий вопрос.
— Если я останусь с тобой, если мы избавимся от Призраков и вместе вернемся в клан Мизушима, а потом Мори прикажет убить меня… ты убьешь?
— Нет.
Ответ прозвучал слишком быстро, чтобы ему можно было поверить.
— Откуда такая уверенность?
— После того, как Озаки поклонилась тебе на свадьбе, из потенциального приобретения ты превратился для Мори в угрозу. Я знаком с его методами как никто другой, и поэтому всегда знал: рано или поздно он прикажет тебя убить. У меня было время подумать о том, что делать, когда это случится.
В голосе Дазая не слышалось ни тени лжи. Впрочем, одно дело — говорить такое Чуе сейчас, пока они живут в своем собственном мирке, и совсем другое — сдержать слово потом.
— А как же приют? Мори убьет детей, если ты ослушаешься.
Дазай угрожающе сверкнул глазами, и Чуя впервые со вчерашнего дня увидел в нем отголосок ужасающего лейтенанта якудза. Выражение исчезло почти сразу, но слова Дазая прозвучали не менее грозно:
— До этого дойдет не скоро, и я успею принять кое-какие меры. Мори слишком расслабился и поверил в мою верность.
— Если бросишь Мори вызов, разрушишь само основание Мизушима-гуми, — заметил Чуя, пытаясь понять, не пускает ли Дазай ему пыль в глаза, просто чтобы успокоить.
Дазай медленно улыбнулся. Нет, такой злобной улыбкой никого не успокоишь.
— Мизушима-гуми ничего для меня не значит.
— А я значу?
Улыбка тут же пропала, глаза от удивления стали почти круглыми. Дазай явно не думал, что Чуя затронет тему, которую они прежде так старательно обходили. Он моргнул, открыл рот и тут же закрыл. Судорожно сглотнул, дернув кадыком.
И наконец признался:
— Да, значишь.
— И что же может значить для тебя бывший наследник клана, супруг, навязанный политическим браком? — поинтересовался Чуя, вспоминая мысли, которые не давали ему покоя во время купания. Он много раз хотел прямо спросить, есть ли в его завораживающих сладких речах хоть толика правды.
— Трудно объяснить словами. Я...
— Тогда покажи.
Дазай прищурился, и Чуя вдруг вернулся в то время, когда они только поженились и ему было трудно выдерживать этот взгляд. С тех пор Чуя привык ощущать на себе безраздельное внимание Дазая, но сейчас тот смотрел на него так, как никогда прежде.
Чуя почувствовал себя обнаженным — Дазай жадно вглядывался в каждую его черточку, словно желая навсегда запечатлеть в памяти.
Только сейчас, когда Дазай целиком и полностью сосредоточился на нем одном, Чуя осознал, что раньше такого не случалось. Даже когда Дазай смотрел так, что Чуя чувствовал себя догола раздетым, некая часть Дазая вечно была в другом месте — следила за тем, что происходит вокруг, проводила расчеты или много чего еще. Но сейчас Чуя занимал все его внимание, и, несмотря на всю гамму испытываемых эмоций, он не собирался давать задний ход.
— Не думаю, что это хорошая мысль, Чуя. Тебе, наверное, надо больше…
— Нет, — отрезал Чуя. Он понимал, что пытается перебороть себя, и понимал, что Дазай видит его насквозь. — Я слишком долго ждал ответов, слишком долго ждал правды. Я не могу по-настоящему верить твоим словам, поэтому… покажи мне, что чувствуешь.
Чуя почти слышал, как крутятся шестеренки у Дазая в голове. Тот напряженно обдумывал, стоит ли потворствовать затее, которая имела все шансы обернуться катастрофой. Чуя четко увидел то мгновение, когда Дазай сделал выбор, увидел, как решимость вспыхнула в карих глазах, а потом охватила все тело.
Чуя запоздало спросил себя, правда ли хочет того, что Дазай собирается сделать? Сможет ли снова пережить ту пугающую нежность, которая уже чуть не разрушила его решимость, сможет ли вынести мысль, что это не игра?
Чуя вздрогнул, когда Дазай провел пальцем по его щеке — он так задумался, что не заметил, как тот оказался рядом.
— Попроси меня остановиться, Чуя.
Чуя не мог выдавить из себя ни слова. Он испытующе заглянул Дазаю в глаза, — впервые поражаясь тому, как уязвимо тот выглядит без бинтов, — и не нашел в них следов лжи.
Он тряхнул головой и, ахнув, задохнулся, когда губы Дазая прижались к его.
Поцелуй был нежным, медленным и таким знакомым — Чуя почувствовал то же, что и тогда, когда его впервые захватила странная атмосфера пустого пентхауса и сплетение чернильных линий.
Это знакомое чувство опьяняло. Чуя попытался отстраниться, чтобы глотнуть воздуха, собраться с мыслями, но Дазай лишь прижался ближе и обнял, как если бы знал, что земля уходит у него из-под ног.
Нет, не за этим Чуя сюда пришел, не об этом думал, когда выходил из спальни. Его не учили справляться с такими чувствами. Когда Кое, налив ему чай, впервые заговорила о браке, он и представить не мог, что испытает нечто подобное.
Потерявшись в ощущениях, Чуя не сразу заметил, как ловко Дазай обошел все преграды, с первой встречи не дававшие пасть жертвой его обаяния.
Приоткрывая губы и позволяя Дазаю углубить поцелуй, Чуя решил не противиться непонятному чувству, которое росло в груди. Он застонал, когда Дазай обнял его крепче, с легкостью принимая на себя весь его вес. Обычно незаметные под одеждой мышцы напряглись.
И только тогда, когда Чуя почти забыл, с чего вообще начался разговор, Дазай отстранился и посмотрел ему в лицо. В карих глазах отразилось предсказуемо расчетливое выражение и что-то еще, чего Чуя никогда прежде в них не видел. Казалось, если Дазай и пытался что-то просчитать, то лишь в личных интересах, как будто все мысли слишком погрязли в чувствах, чтобы от них был толк.
Или Чуя попросту видит то, что хочет видеть? Дазай легко обхватил его за запястье, словно ждал, что он вырвется, и потянул в сторону спальни. Сложно поверить, что это не очередная маска, не очередная попытка им манипулировать.
Чуя хотел поверить, что все по-настоящему, — и впервые позволил себе признаться в этом.
Дазай спустил юкату с его плеча так осторожно, словно он был сделан из хрусталя. Просто смешно — Дазаю бы не хватило сил причинить ему физического вреда. И все же такое трепетное обращение было для Чуи чуждым. Он запнулся и свалился на кровать, не понимая, где верх, а где низ. Дазай упал вместе с ним, ни на секунду не разрывая контакт.
— Дазай.
Чуя не знал, зачем позвал Дазая по имени, он с трудом мог произнести эти два слога — зыбкое ощущение невесомости вытолкнуло из головы все мысли, заставило исчезнуть весь мир за пределами спальни.
Дазай понимающе промычал откуда-то снизу, избавляя Чую от одежды. Тот опустил руку и потянул за ткань разноцветной футболки, чтобы привлечь внимание. Как это Дазай мог понять его, когда он и сам не понимал, что хочет сказать?
Дазай послушно поднялся выше и замер в миллиметре от его губ.
— Попроси меня остановиться, — прошептал он, обдавая Чую теплым дыханием.
— Я...
Теперь Чуя понял, почему Дазай в самом начале сказал эти слова, и знал, почему он повторил их сейчас. Та его часть, которую учили всегда быть настороже и не поддаваться чувствам, знала: лучшим решением будет остановиться.
Сглотнув вставший в горле ком, Чуя снова уронил голову на подушку и пробормотал в потолок:
— Нет.
Чуя рвано вздохнул, когда Дазай припал губами к его шее, легко царапнул нервно бьющуюся жилку пульса, проложил дорожку поцелуев там, где раньше кожу скрывал чокер, и стал спускаться ниже.
Следующее слово он выдохнул Чуе в грудь.
— Смазка.
Чуя слепо потянулся к прикроватному столику и нащупал требуемое. Не отрывая глаз от потолка, протянул смазку Дазаю и тут же уронил руку, побелевшими от напряжения пальцами комкая простыню.
Дазай заскользил губами вниз, медленно, словно желая запомнить каждый миллиметр кожи. Чуя не мог думать ни о чем, кроме его прикосновений. Последние недели он видел, на что Дазай способен, видел, как тот, не колеблясь, отнимал жизни. Вчера он слушал о том, как Дазай начал вести дела якудза — почти в том же возрасте, что и Чуя. Руки его были по локоть в крови, но сейчас тело подрагивало от их нежных прикосновений, пальцы вели по коже так невесомо, что Чуя едва ощущал мозоли.
— Скажи мне.
Слова сорвались с губ прежде, чем он успел их осмыслить.
Дазай приподнял голову, чтобы его было слышно, и спросил:
— Что именно?
— Что я… — Чуя замолчал и прикусил губу, понимая как жалко прозвучит его просьба. Сделав глубокий вдох, он продолжил: — Что я для тебя что-то значу.
Повисло молчание. Оно так затянулось, что Чуя оторвал взгляд от потолка. Неутихающие сомнения вернулись с новой силой, развеяв застивший разум туман удовольствия.
Дазай настороженно смотрел на Чую, сидя между его ног. Он открыл рот, но ничего не сказал. Потом откашлялся и выдавил:
— Я… Я не…
— Я для тебя что-то значу?
— Да.
Чуя приподнялся на локтях. Нахмурился, пытаясь понять, почему Дазай так уверенно отвечает на вопрос, но не может признаться сам.
— Тогда почему ты не можешь так и сказать?
— Я еще… — Дазай умолк и хмуро уставился куда-то поверх его плеча, — этого я никак не предвидел.
— Чего не предвидел? — чуть раздраженно спросил Чуя. И почему красноречие оставило Дазая именно сейчас?
— Тебя. Всего этого, — махнул на них Дазай. — Наш брак был просто работой, я берег тебя, чтобы план не развалился из-за твоей смерти. Я не был готов к тому, что мне станет… не все равно. — Он заиграл желваками, а потом признался: — Лейтенант якудза, который увлекся политическим супругом. Глупость несусветная.
Чуя моргнул от избытка информации. Слишком много слов после напряженного молчания, перенесенного с кухни в спальню. Осознав сказанное и то, как честно оно прозвучало, он рассмеялся.
Потом сел в кровати и провел пальцами по каштановым волосам, массируя затылок.
— И правда офигенная глупость. Но не такая, как планировать допрос, а вместо этого дать себя соблазнить.
— Ты сам просил, чтобы я «показал», — заметил Дазай. Его голос звучал все так же серьезно, но глаза светились весельем.
— Как тебе верить? Вспомни, кто мы и как познакомились. Мы долго лгали друг другу, еще дольше ты утаивал от меня информацию и пытался выудить все мои тайны. Я вообще не уверен, что когда-нибудь смогу тебе верить.
— Я попытаюсь убедить тебя, если позволишь.
Чуя не знал наверняка, чего хочет. Перспектива увидеть настоящего Дазая пугала, но то, что ему настоящему и правда есть дело до Чуи, пугало еще больше. Однако дать задний ход — все равно, что в ужасе сбежать. Что бы Чуя потом ни выбрал, куда бы в итоге ни пошел, он не сможет посвятить себя делу, если вечно будет мучиться вопросом: «А что, если?».
Он кивнул. Дазай мимолетно улыбнулся и поцеловал внутреннюю сторону его бедра.
Кровь громко стучала в ушах, и за этим шумом Чуя едва расслышал, как щелкнула крышка от смазки. В тело медленно, но уверенно толкнулся палец. Прикосновение не должно было отзываться дрожью предвкушения, скользнувшей по позвоночнику.
Но отозвалось.
От поцелуев Чуя подрагивал, словно впервые занимался сексом. Можно подумать, он не был способен одним движением сейчас сломать Дазаю шею. Можно подумать, он и правда был достоин такой нежности.
— Давай уже, — приказал Чуя. Ему надоело тонуть в мыслях, он хотел как-то отвлечься.
Казалось, его внезапное нетерпение ничуть не удивило Дазая. Тот послушно вжал внутрь второй палец и перестал целовать, словно понимал — поцелуи выбивают Чую из колеи.
Чуя слепо потянулся к тумбочке, когда в него проник третий палец. Он замер, втянул сквозь зубы воздух, изо всех сил не обращая внимания на то, как Дазай успокаивающе поглаживал его по бедрам, пытаясь заставить расслабиться. Привыкнув к вторжению, Чуя снова зашарил рукой по тумбочке — теперь, когда в него погружались уже три пальца, двигался он куда медленнее прежнего. Наконец он нащупал упаковку фольги.
Швырнул ее на кровать. Ничего не сказал, но Дазай перехватил его взгляд и выгнул бровь в немом вопросе.
Чуе захотелось рассмеяться. Он бы и рассмеялся, если бы воздуха хватило. В этом был весь Дазай — предлагал Чуе пойти на попятную, когда они уже проделали полпути. Чуя уронил голову и уставился в потолок. Потом закрыл глаза и пробормотал:
— Шевелись уже.
Дазай вынул пальцы — пустота, сменявшая их, всегда была для Чуи пыткой. Он прикусил губу, сдерживая требовательные стоны и просьбы. Услышал, как полетела на пол одежда — Дазай по-спартански быстро стянул с себя майку и штаны. Зашуршала разрываемая фольга.
Чуя почувствовал, как Дазай устроился между его ног. Нетронутого члена дразняще коснулась кожа живота. Он ждал, когда Дазай уже толкнется в него, но тот лишь вжался головкой между ягодиц, заставляя дрожать от нетерпения. Стоило Чуе открыть глаза и посмотреть на Дазая, как тот улыбнулся, словно только этого и ждал, и толкнулся вперед, предвосхищая все просьбы и стирая с его лица недовольное выражение.
Не прошло и двух дней с тех пор, как они трахались в последний раз, но Чуя еще никогда не ощущал такой заполненности. Он невольно застонал, чувствуя, как Дазай медленно проталкивается вовнутрь.
Наконец, Дазай вошел в него целиком — склонился, опираясь на руки, и приблизил губы к уху.
— Чуя.
Умел же Дазай выбирать время для болтовни! Чуе аж шею ему свернуть захотелось.
— Что? — огрызнулся он, все еще пытаясь отдышаться.
— Попроси меня остановиться, — едва слышно выдохнул Дазай, щекоча кожу.
— Не смей, мать твою.
Ответом стал легкий смешок. Дазай повернул голову, снова поймал губы Чуи своими. В тот же миг наконец начал двигаться, вжимаясь бедрами так, словно хотел проникнуть еще глубже. Дазай был так близко, что с каждым движением терся животом о напряженный член, отчего возбуждение казалось почти болезненным. Отпустив простыню, Чуя вцепился Дазаю в плечи, чтобы сосредоточиться хоть на чем-то, кроме волны ощущений.
Он задыхался от тяжести чужого тела, от абсолютной, не уменьшающейся наполненности, от настойчивых поцелуев — Дазай прижимался к нему губами, словно пытался перехватить каждый вдох.
Чуя по-прежнему был центром его вселенной, и если на кухне от этого было не по себе, то сейчас казалось, что так и должно быть.
Между ними не осталось места разговорам, но Чуя чувствовал, что Дазай пытается ему сказать, и каждый его толчок, каждое прикосновение было красноречивее любых слов.
«Ты прекрасен таким, как есть».
Прекрасен? Он, несостоявшийся глава клана, запятнанный, пониженный до простого советника и в итоге ставший пешкой? С незаконченной татуировкой, непредсказуемым характером и неконтролируемой способностью? Подумать только — Дазай хотел его, несмотря на все прилагающееся.
От этой мысли по коже пробежали мурашки. Разорвав поцелуй, Чуя отстранился и выдавил:
—
Оса...
— Нет, — перебил на полуслове Дазай и нарочито резко толкнулся внутрь. Чуя подавился воздухом и на мгновение забыл, что вообще хотел сказать.
Еле сдержав стон, он заставил себя расслабиться и разжал пальцы, которыми судорожно цеплялся за плечи Дазая. Скользнул одной рукой по его спине и устроил на пояснице, другой — отвел волосы с лица и заглянул ему в глаза.
— Почему?
— Если ты решишь уйти, я не… нет, я не могу.
Дазая оставило красноречие, но Чуя все равно понял, что он хотел сказать.
Обычно это Чуя всеми силами затыкал Дазая во время секса, боялся услышать слова, которые проникнут в самое сердце. Они поменялись ролями, и теперь ситуацией владел Чуя, мог довести его до исступления одними словами. Чувствовал ли он ликование? В прежние времена любое преимущество могло бы решить исход их партии, но сейчас у Чуи лишь появилась еще одна причина разрушить разделяющие их хрупкие стены.
Чуя кивнул, и только тогда Дазая наконец покинуло напряжение. Он толкнулся бедрами, скользнул головкой члена по простате, и Чуя застонал, позволяя наслаждению вытеснить все мысли.
Дазай двинулся, выискивая лучший угол. Чуя машинально сжал его волосы, выругался и потребовал:
— Еще раз!
На губах Дазая заиграла легкая усмешка, в глазах засверкали озорные огоньки, и Чуя осознал, как по ним соскучился. Дазай легонько толкнулся в том же направлении, вырывая у него очередное ругательство.
— Проклятье, только не останавливайся! — выдавил он. — Н-не… черт, не останавливайся!
Дазай на мгновение зажмурился, а потом с хрипотцой в голосе признался:
— Ты даже не представляешь, как сводишь меня с ума. — Он открыл глаза, и его улыбка стала теплее. — Ты такой чертовски красивый, Чуя.
Щеки залила краска смущения, и в отместку Чуя дернул Дазая за волосы, надеясь отвлечь внимание от лица. Тот резко толкнулся в него и застонал.
— Тебе просто… нравится… — Чуя проглотил очередной стон и с трудом закончил: — Когда я в твоей власти.
— Да, несомненно, — согласился Дазай. — Но ты красивый даже тогда, когда угрожаешь меня убить.
Вспомнив о случившемся, Чуя провел рукой по горячей шее и замер. Он мог убить Дазая прямо сейчас, без ножа и без дара — сжать горло и, не прилагая особых усилий, капля за каплей выдавить из него жизнь, застав врасплох в самом уязвимом положении, какое только возможно. От этой мысли пальцы непроизвольно дернулись, и Чуя посмотрел на бьющуюся под кожей жилку. Еще месяц назад он бы не колебался, представься ему такая прекрасная возможность.
Чуя заставил себя оторвать взгляд от этой картины и пересекся взглядом с Дазаем. Зрачки почти скрыли радужку, в глазах бушевала гамма чувств — вожделение, страсть и что-то еще. Но не страх. И тогда Чуя понял: если он решит стиснуть пальцы, сопротивляться Дазай не станет.
— Попроси меня остановиться, Дазай.
Но в ответ Дазай резко толкнулся в него и без колебаний сказал:
— Нет.
Как же хотелось возненавидеть его за такой ответ! И себя заодно. Несмотря ни на что, Чуя не мог его убить. Разжав руку, он уронил ее на кровать. Откинулся на подушку, расслабился уже полностью и позволил оргазму захлестнуть себя. Острое, почти болезненное удовольствие прошило насквозь, Чуя выгнулся и впился ногтями в Дазая. Сквозь шум крови в ушах услышал, как Дазай выругался, толкнулся в него в последний раз и обмяк, упав сверху.
Пытаясь отдышаться, Чуя закрыл глаза. В голове было пусто, чужой вес совсем не мешал.
Чуя все решил за них двоих — с головой броситься в омут прикосновений, потеряться в тумане непонятных чувств, буре взаимного разрушения, справиться с которыми не могли ни ум, ни сноровка. Будь решение за Дазаем, ничего бы не было: он слишком боялся последствий. Чуя не мог сказать, какой выбор мудрее.
Сколько они так лежали, Чуя не знал. Может, час, а может, всего минуту. Потом Дазай зашевелился. Сел, приподнявшись на руках, и молча скатился с кровати. Чуя нехотя приоткрыл глаз и увидел, как Дазай скрылся в ванной. Вышел он оттуда с мокрым полотенцем, уже избавившись от презерватива. Подошел и принялся его вытирать. Его движения были тщательными, полотенце — теплым, а атмосфера — такой умиротворенной, что Чуе казалось, он вот-вот заснет.
Дазай кивнул, и только тогда Чуя решился нарушить тишину.
— Не спал вчера?
— Работал, — ответил Дазай и кинул полотенце в сторону ванной.
Чуя хмыкнул и потянул Дазая за руку.
— Ложись спать, кретин.
Дазай послушно лег с ним рядом, но потом все-таки возразил:
— Разве ты не хочешь...
— Я хочу, чтобы ты лег спать, — прервал Чуя без особой горячности: он слишком устал, чтобы спорить.
Дазай снова зевнул, уже не пытаясь этого скрыть, и откинул голову на подушку.
— Я не...
— Дазай. Заткнись и спи уже.
Вместо этого Дазай провел рукой по его волосам, совсем как во время первой встречи, и Чуя невольно замер. Добравшись до заколки, кое-как удерживающей на затылке растрепавшийся пучок, Дазай пробормотал:
— Тебе идет. — Он принялся играть, с украшавшей заколку бабочкой. — Тебе нужна заколка с фениксом.
Вспомнив свою татуировку, Чуя тяжело сглотнул.
— Вряд ли такие существуют.
— Пусть нам сделают такую на заказ, если ты… — Дазай замолчал, видимо, решив, что наговорил за сегодня достаточно. С неохотой отпустил бабочку, уронил руку на кровать и закрыл глаза.
Чуя знал: Дазай хотел какой-то ясности, хотел понять, смог ли убедить Чую в своей искренности. А еще знал, что какой бы ответ ни прятался в вихре сжимавших грудь чувств, потребуется больше времени, чтобы его найти.
Ну а пока сон казался замечательной идеей.
***
Дазаю редко доводилось спать так долго и так часто. Чем спать, лучше уж заработаться до смерти — так он считал. Роль ручной собачонки Мори была не для него.
Раньше он спал только тогда, когда не мог функционировать дальше. Теперь сон становился желанным исцелением от усталости. Дазай весь день просидел дома, из физических нагрузок у него была лишь драка с Чуей, но вот мучительное ожидание вкупе с откровениями о прошлом высосали из него все соки. Дазай и не помнил, чтобы когда-то так уставал.
Дазай проснулся от того, что кто-то тихонько перебирал его волосы. Открыл глаза и оказался нос к носу с Чуей. Не прерывая своего занятия, тот сухо поинтересовался:
— И как ты раньше мог сутками не спать?
Сдержав зевок, Дазай ответил:
— Видимо, говорить правду утомительнее, чем врать.
Чуя с усмешкой фыркнул, но подкалывать Дазая не стал. Вместо этого скользнул пальцами к его губам.
— Ты хмуришься. — Дазай моргнул, не понимая, что Чуя хочет этим сказать, и тот продолжил: — Обычно ты не хмуришься, когда я трогаю твои волосы. Только если что-то по-настоящему не дает тебе покоя.
Значит, все это время не он один наблюдал за Чуей, тот внимательно наблюдал за ним в ответ и теперь знал его лучше всех живых. Возможно, даже то, что и Дазай о себе не знал. Грудь сжала легкая тревога. Интересно, Чуя хоть представляет, сколько власти имеет над ним? Понимает, что может уничтожить все, что он так старательно создавал?
Дазай знал, что его ответ даст Чуе еще одно преимущество, но не смог удержаться.
— Ты все еще здесь.
— Здесь.
— Почему?
Чуя отвел взгляд и снова провел рукой по его волосам. Дазай ощутил, как тут же расслабляется, и попытался не дать себе растечься по матрасу. Он ждал ответа.
— Когда мы только пришли сюда, ты предложил мне выбор: вызвать подмогу или прекратить жаловаться. Ты знал, что я никого не вызову.
— Не знал, а рассчитывал, — поправил Дазай. — А расчеты могут привести к просчетам.
— И на чем основывался твой?
— Как я тебе тогда и сказал: ты не знал, кому можно доверять, так что риск сыграть Призракам на руку был слишком велик. — Дазай вгляделся Чуе в лицо и остро прищурился. — Я ошибся?
Кивнув, Чуя тихо пробормотал:
— Я тогда был сам не свой. Воспользовался Порчей, проснулся от криков жуткой… — Дазай фыркнул, и Чуя дернул его за волосы, делая знак замолчать, — да,
жуткой женщины, которая заставила меня ей помогать. Я скрывался от всего и всех, что было раньше моей жизнью. У меня есть мозги, но я не могу рассуждать безэмоционально, когда вокруг такое творится.
Он снова посмотрел на Дазая.
— Я здесь, потому что еще тогда выбрал тебя, Дазай. Мне потребовалось время, чтобы разобраться в себе, но уж такой-то гений, как ты, мог бы сложить два и два.
— Будь я уверен в том, что ты останешься, не стал бы так стараться скрыть правду. Я всегда думал, что вот-вот вконец тебя выбешу, и ты уйдешь.
— Пару раз у тебя почти получилось, — признался Чуя. — Но я останусь с тобой, пока эти чертовы Призраки не получат по заслугам.
— А потом?
— Пока не решил. У меня еще есть время подумать.
Дазай кивнул, соглашаясь с такого рода перемирием. Вернувшись в Мизушима-гуми, он запер все чувства внутри и потому не мог целиком осознать водоворот эмоций, захлестнувший Чую. Он лишь отчасти понимал его решения, мог легко найти в них брешь, но ничто на свете не помогло бы ему предсказать, как Чуя поступит, когда все кончится.
Оставалось лишь делать то, что он умеет.
Прикрыв глаза, Дазай отогнал эмоции, которые уводили мысли в сторону. Заставил себя включить мозг. Надо было придумать, что им делать дальше.
В голове возник вопрос, заставивший быстро раскрыть глаза и посмотреть на Чую.
— Кто тебе сказал?
Несколько секунд молчания, а потом:
— Что сказал?
— Что я организовал автокатастрофу.
— Шохей, — хмыкнул Чуя. — Я искал Есано, а наткнулся на этого мудака. Он начал распыляться, что Мизушима-гуми без тебя лучше. Хотел, чтобы я убедил тебя не возвращаться.
Тихо выругавшись, Дазай сел так резко, что Чуя от неожиданности сам разразился проклятиями.
— Ну а что, Шохей всегда такой, это вполне в его стиле, — сказал он, явно сбитый с толку такой бурной реакцией.
Покачав головой, Дазай объяснил:
— Мурасаки знала об аварии. Поэтому я поспешил увести тебя из галереи.
На лице Чуи промелькнуло понимание, и он сел.
— Кто знал о том, что Мори приказал тебе убить моих родителей? — спросил он так медленно, словно не хотел знать ответ.
— Мори, Шохей и я сам. От всех остальных участников я избавился.
Чуя тихо присвистнул.
— Предатель у Мори прямо перед носом. Но мне всегда казалось, Шохей ради клана костьми ляжет. С чего бы ему работать с Призраками?
— Как раз с того, что ради клана он костьми ляжет. Он яростно выступал против альянса Портовой мафии. Видимо, хочет уничтожить Накахара-кай руками Призраков, а потом избавиться и от них.
— А он сможет?
Обдумав вопрос, Дазай покачал головой.
— К тому времени они укрепятся в Йокогаме настолько, что от них не избавишься.
Чуя вздохнул и невидяще оглядел комнату. Казалось, от него волнами исходила энергия. Вот оно — почти месяц бесплодной охоты подошел к концу, они наконец учуяли след и могут приступать к работе.
Чуя опасно улыбнулся и посмотрел на Дазая.
— С чего начнем?
***
При свете дня все здесь выглядело так, как в настоящей галерее современного искусства. На снежно-белых стенах, вызывавших ощущение стерильной чистоты, висели картины. Скорее всего, подделки, а если и оригиналы, то украденные. Судя по яркому свету, направленному на картины, владелица галереи ничуть не боялась, что кто-то об этом узнает.
Перед одной из картин Оока Шохей остановился. Наклонился к ней и наморщил в раздумьях лоб.
— Новая, что ли?
Ответа не последовало. Шохей страдальчески вздохнул и посмотрел на здоровяков, которые встретили его у входа и проводили вовнутрь.
— Знаю, от вас требуются мышцы, а не мозги, но все же. Даже вы должны были заметить, что картину поменяли.
— Вас позвали не на картины таращиться, — с бесстрастным лицом произнес один из мужчин, не обратив внимания на оскорбление. — Не стоит заставлять кайчо ждать.
Шохей выпрямился и задумчиво покивал.
— К тому же она наверняка сможет удовлетворить мое любопытство.
С этими словами он пошел дальше.
В задней части галереи располагались несколько кабинетов, остальное место было отведено под две крохотные выставки и просторный зал с экспонатами. Шохей направился в угловой кабинет, кивнул мужчине за столом, вытащил из кобуры пистолет и положил в протянутый контейнер.
— В каком настроении кайчо сегодня? — вежливо поинтересовался он, пока охранник прощупывал его одежду.
Он не удивился, не услышав ответа. Охранник кивнул его сопровождающим, потом нажал кнопку на чем-то, похожем на калькулятор. За висящим на стене гобеленом послышался электронный щелчок. Шохей отодвинул ткань, вошел в дверь в стене и оказался в настоящем штабе Мурасаки-кай.
Внутри царила атмосфера стерильной чистоты, как и в галерее, с той лишь разницей, что мимо то и дело сновали люди. Некоторые уходили на задание, некоторые — возвращались. Вместо картин стены украшало оружие всех видов и мастей. Оно было везде, куда ни посмотри, от традиционных катан до тяжелых пулеметов.
При взгляде на штаб становилось понятно: вот он, хорошо отлаженный механизм. Если бы Мори знал, что на самом деле представляют собой Призраки, то никогда бы не поручил Дазаю операцию по их устранению.
Призраки по обыкновению избегали смотреть Шохею в глаза. Когда он проходил мимо, разговоры стихали до шепота. Шохей всегда восхищался такой муштрой подчиненных, хоть и находил атмосферу Мурасаки-кай излишне армейской.
Каждый раз его отводили в одну и ту же комнату, спрятанную подальше от остальной суеты. Комната служила чайной и говорила о приверженности главы клана традициям сильнее, чем все остальное.
Сегодня Мурасаки уже сидела за столом. Сопровождавшие Шохея здоровяки замерли в почтительном поклоне. Не удостоив их взглядом, Мурасаки знаком велела оставить их с Шохеем вдвоем.
Когда охрана удалилась, Шохей тоже склонился в поклоне.
— Надеюсь, вы в добром здравии, кайчо.
— Как и всегда, Оока. Садись.
Шохей устроился напротив Мурасаки, пытаясь по лицу определить ее настроение. Ему было трудно предугадать следующий ход этой женщины — в конце концов, до встречи в Йокогаме он виделся с ней лишь однажды. Она всегда выглядела спокойной и расслабленной.
Мурасаки отставила свою чашку в сторону и налила чаю Шохею.
— Полагаю, ты не под подозрением?
— Дазай крайне скрытен в своих мыслях. Кажется, никто за пределами внутреннего круга не знает о «кроте».
— В нашем деле лучше быть скрытным, чем болтать на каждом шагу, — протянула Мурасаки.
Может, Шохей и не знал эту женщину, но он понимал: это не пустые слова. Мурасаки Шикибу ничего не говорила просто так, пусть и любила скрывать смысл за цветастыми и витиеватыми выражениями.
Она пригубила чай и задумчиво сказала:
— Тебе уже случалось смешивать личные дела с рабочими.
— Не уверен, что понимаю вас.
— Когда ты напал на Есано Акико, я закрыла на это глаза. Пусть у меня и были на нее планы, но в сравнении с остальными замыслами они значили мало. Но закрыть глаза на твою встречу с Накахарой Чуей я не могу.
Ему удалось скрыть свою реакцию лишь благодаря годам тренировок. Шохей взял в руки чашку и неторопливо сделал глоток, пытаясь выиграть время на раздумья. Мысли лихорадочно крутились в голове — отправляясь на встречу с Накахарой, Шохей тщательно следил за тем, чтобы не привести за собой «хвост».
— Призраками вас прозвали не зря — я был уверен, что за мной никто не следит. А еще я надеялся, что мы с вами оставили подозрения в прошлом.
Мурасаки растянула губы в загадочной улыбке.
— И все же ты не решаешься назвать наши отношения «доверительными». Это говорит само за себя. Ты доверяешь мне так же мало, как и я тебе.
— Мои отношения с Накахарой не представляют для Мурасаки-кай никакого интереса.
— Неужели ты думаешь, что знаешь, что представляет для меня интерес, а что нет? Какая самонадеянность. — Мурасаки отпила чай и продолжила так буднично, что Шохей не сразу распознал угрозу в ее словах: — Сообщив Накахаре правду о смерти его родителей, ты лишил меня рычага давления, которым я весьма дорожила.
— Давления на кого?
— А вот это тебя не касается.
Поставив чашку на стол, Мурасаки сложила руки на коленях и немного наклонилась вперед.
— Будь ты моим подчиненным — лишился бы пальца за такую оплошность, — произнесла она, понизив голос так, чтобы нельзя было расслышать через дверь. — Тебе повезло, что твои интересы совпадают с интересами Мизушима-гуми, хоть в долгосрочной перспективе это и глупо. — Шохей хотел было ответить, но Мурасаки не дала ему вставить ни слова. Взгляд ее потяжелел, голос зазвучал жестче, и не оставалось никаких сомнений в том, что она способна выполнить свои угрозы. — Выкинешь такое еще раз — поплатишься головой. Надеюсь, мы друг друга поняли?
Шохей сохранил обычное спокойное выражение лица, чтобы не разозлить Мурасаки еще больше, и почтительно склонил голову:
— Прошу прощения, я необдуманно повел себя с Накахарой. Я больше не собирался искать с ним встречи, и уж тем более — вести какие-либо дела с ним или Дазаем. Такое не повторится.
Мурасаки приняла прежнюю позу и отвела взгляд от его лица.
— Не стану больше задерживать тебя, Оока-кун, — произнесла она, давая понять, что разговор окончен.
Шохей тут же вскочил на ноги. Разговор оставил неприятный осадок. Тихо попрощавшись, он вышел из комнаты и направился вдоль коридора.
По мере того, как Шохей уходил дальше, этот осадок беспокоил все сильнее. Он решил не обращать на него внимание — по крайней мере, пока. Да, он никогда не был главой организации, но советником стал еще при прошлом кумичо и сохранил свое место с появлением Мори. Потому что умел расставлять приоритеты как никто другой.
Пусть Мурасаки Шикибу и дальше думает, что Шохей у нее под контролем. Даже если она догадается о том, какого исхода войны он желает, то не сможет предугадать его поступки, если будет считать слабаком.
Шохей внимательно смотрел по сторонам, пытаясь запомнить как можно больше. Он и так уже знал штаб-квартиру Мурасаки-кай куда лучше других. Сомневаться не приходилось — в сложившемся тройном конфликте преимущество было на стороне Мурасаки, но Шохей твердо намеревался это изменить, как только Мурасаки избавятся от клана Накахара.
Пока нужно лишь прикусить язык и несколько недель повременить.
***
Сегодня улицы тонули в крови.
Так было каждую ночь с тех пор, как Дазай пропал. Акутагава и до вступления в мафию не сторонился смерти, но время шло, а в положении клана сдвигов не наблюдалось. Не думать об этом становилось сложно.
А еще было трудно не думать, сколько времени прошло с исчезновения Дазая, потому что с каждым днем положение Акутагавы в организации становилось все более шатким. Он это буквально чувствовал.
Когда он только вступил в клан — своевольный, упрямый, бездумно использующий свой дар налево и направо — не могло быть и речи о том, чтобы им командовал кто-то кроме Дазая, потому что больше никто не мог с ним справиться. Никто кроме Дазая не мог приказывать ему без риска быть пронзенным Расемоном.
Сейчас он держал контроль над своим даром железной хваткой и мог следовать приказам с точностью до буквы, но никто по-прежнему не хотел рисковать, беря над ним командование.
Он как можно реже появлялся в штабе и делал все, чтобы лишний раз не напоминать Мори о себе, выиграть время. Нужно лишь продержаться до возвращения Дазая.
— Акутагава-семпай, — позвала Хигучи, вырывая его из раздумий. Он обернулся. — Мы все осмотрели. Оставшиеся враги ушли.
Ничего удивительного. Ни Накахара, ни Призракам не хватало сил противостоять им в прямой схватке.
— Проверь карманы у трупов, в них могут быть какие-нибудь подсказки. Потом вызови группу зачистки, — приказал Акутагава, повернулся прочь и растворился в темноте.
Отвлекшись на звонок, он едва обратил внимание на ответ Хигучи. Звонил не тот телефон, которым Акутагава пользовался для работы. Он обернулся через плечо — удостовериться в том, что за ним никто не следует, — и вытащил телефон, который использовал для личных нужд.
— Алло?
— Акутагава-кун, — произнес знакомый голос, при звуках которого он застыл как вкопанный. — Скучал по мне?
Умом Акутагава понимал: всего два дня назад Ацуши подтвердил, что Дазай с Чуей и правда выжили, и он никогда не сомневался в словах Ацуши. Но другое дело — убедиться в этом лично. Несмотря на то, что Акутагава почти месяц не слышал голоса Дазая, его нельзя было спутать ни с каким другим.
Не дав ему опомниться, Дазай продолжил — ровно и четко. Как если бы не прошло и дня с тех пор, как он в последний раз отдавал Акутагаве приказы.
— Я бы предпочел, чтобы ты говорил как можно меньше и только слушал, пока не убедишься в том, что за тобой не наблюдают. Уверен, ты не возражаешь.
— Да, — отрывисто бросил Акутагава и заставил себя идти дальше.
— Кое-кто в Мизушима-гуми сливает информацию Призракам, — без предисловий сообщил Дазай. — Мы с Чуей выяснили, кто именно, и собираемся уничтожить его вместе с Призраками. Но сейчас не время для моего чудесного воскрешения, поэтому мы пока займем штаб вашей команды. Полагаю, после моей смерти ты оказался не в чести?
— Да.
На другом конце линии послышался смешок.
— Так я и думал. Приходи в офис, когда сможешь уйти с работы незамеченным. За двадцать минут пришли мне код, которым вы все пользуетесь. И Гин с собой захвати. Все ясно?
— Так точно.
— Хорошо. Нас ждет много работы.
