Делить свободу

      Сергей проснулся от звонка будильника, метающегося по подоконнику — мужчина никогда почему-то не использовал его как часы, а потому тот всегда звенел из-за штор, будто моля, чтоб его выключили. Костенко устало протянул руку, отодвигая штору, и выключил будильник, еле разлепив глаза и глядя на часы напротив. Половина седьмого утра. Конечно, он мог бы поспать ещё немного, хотя бы с полчаса, но решил, что лучше встанет сейчас, заимев больше времени, чтобы отойти от сна и привести себя в порядок. Впрочем, никуда не идти и лечь обратно хотелось ужасно, Сергей совершенно не выспался. Хотя, оно и не удивительно — вчерашний вечер был довольно утомляющим в плане эмоций и гложущих, роящихся в голове мыслей, из-за которых Костенко долго не мог уснуть. Кстати, о вечере. Мужчина с огромным трудом, медленно, но верно восстановил вчерашний день в памяти. Эти события казались ему такими нереальными, что поначалу он решил, что все это было нелепым сном, хоть сны ему и давненько не снились. А, может, и снились, но были такими тусклыми, что совсем не запоминались.       Однако он, наконец, нехотя встал с дивана, как и каждый день возвращая его в надлежащий вид, и устало поплелся на кухню. Сегодня, в отличие от вчерашнего утра, есть хотелось, поэтому радовало, что продуктов в холодильнике прибавилось. Впрочем, завтрак вышел довольно лаконичным: капитан попросту заварил себе кофе, который дома он пил довольно редко, потому что, во-первых, не был таким уж фанатом этого напитка, а во-вторых, кофе стоил довольно дорого, и хоть Костенко не испытывал проблем с финансами, раскошеливаться на ежедневное распитие он не желал. Вдобавок пустил в ход вчерашние остатки хлеба и колбасы на пару бутербродов, которые, казалось бы, должны были осточертеть мужчине, но он был весьма непривередлив. Так, довольно скудно, неспешно позавтракав, Сергей стал приводить себя в божеский вид: умываться, причесываться, одеваться в требуемую одежду и прочее. Не имея каких бы то ни было ещё занятий, он покинул квартиру, уезжая в участок, куда прибыл чуть раньше положенного, впрочем, это было не критично — раньше не позже.       Потянулся серый будний день, состоящий из бумаг, звонков, поручений, людей в форме и приевшегося кабинета. Вся эта ежедневная рутина, бывшая раньше чем-то самим собой разумеющимся, почему-то стала вдруг совсем скучной, пустой и бессмысленной. Даже никаких происшествий, никаких вызовов. Четырехстенная коробка меланхолии, освещенная лучами успевшего надоесть солнца и безнадежности. Так, на удивление, нудно все тянулось, что Сергей частично потерял счёт времени, все больше утрачивая концентрацию и погружаясь куда-то в свои мысли.       Дело уже близилось к трём или четырём — который сейчас час? — когда мужчину из очередного такого морского погружения на глубины сознания выдернул странный стук, доносившийся откуда-то сзади, где находилось окно. Костенко поначалу не придал этому никакого значения и даже не обратил внимания — просто, обретя вновь концентрацию, вернулся было к работе, — но звук повторился. Сергей, наконец, обернулся и увидел — что, собственно, его уже и не удивило — Пашу, стоящего у окна со стороны улицы и стучавшего в стекло, просунув руку между прутьями решётки.       Мужчина поднялся с места, быстро сокращая расстояние между своим столом и подоконником, опираясь о последний и открывая окно, благо рамы не были заклеены с целью возможного масштабного проветривания, в отличие от зимнего периода.       — Ты с ума сошёл? — прошипел КГБшник, обдатый прорывом свежего ветра, ворвавшегося в комнату. Сейчас, благодаря фундаменту здания и тому, что окно находилось на некотором расстоянии над землёй, он был едва ли не на полметра выше Вершинина, и это давало ему некое преимущество. — Если тебя кто-нибудь заметит, попадёшь и ты, и я, причём тебе, я уверен, не повезёт больше.       — Да ладно вам, — отмахнулся юноша. — Там на стреме стоят. Если что, успеем убежать.       — Так, а ты на кой черт пришёл-то? — напряжённо спросил мужчина, опираясь о подоконник на сей раз локтями и немного склоняясь вперед.       — Ну, — протянул парень, — вы вчера с таким энтузиазмом расспрашивали о том, где я живу, и… В общем, помните, куда вы меня после демонстрации отвезли? Приходите туда сегодня часов в семь. — Юноша явно хотел либо пояснить свою мысль, либо добавить что-то ещё, но откуда-то сбоку, чуть поодаль раздался негромкий свист. — А вот на этой ноте, — Паша повернул голову в сторону, откуда был издан звук, — мне пора.       Обернувшись обратно к Костенко, он помахал ему, не дожидаясь от него какого-либо ответа, и буквально бегом поспешил покинуть место беседы. Сергей проводил его взглядом, задумчиво произнеся себе под нос: «Какой же идиот. И притом непредсказуемый»; потом закрыл окно и занял свое место, но теперь мысли о работе не шли в голову совсем. Костенко только и думал, что о Паше и его предложении — если это можно было так называть, — вроде бы сомневаясь, стоит ли идти, хотя будто бы уже подсознательно знал, что точно пойдёт. В голову закрадывались вопросы о том, что же ещё намеревался сказать Вершинин, но мужчина даже примерно не мог предположить ответ, поэтому решил об этом не думать — если бы это было что-то действительно важное, Паша бы об этом всё же сказал.       А ещё навязчиво лезли навеянные парнем воспоминания о том, как Сергей забирал его с демонстрации. Ярко вспомнил, как тот зачем-то вручил ему цветок, который мужчина, тоже по непонятной причине, принял. Кстати, на удивление, он его даже не выкинул или что-то в этом роде, хотя, пожалуй, должен бы был, ибо романтиком не был, да и потому что ему было абсолютно плевать на цветы и подобное, однако это небольшое растеньице, Костенко почему-то сохранил и, придя в тот вечер домой, даже убрал его в книгу, как делают с цветам и листьями, чтобы они не увяли, а аккуратно высохли, оставаясь все такими же красивыми. Мужчина не имел ни малейшего понятия о том, почему так сделал, зачем сохранил растение, но всё же цветок теперь исправно покоился в книге на полке дома у Сергея.       Собираясь уходить из участка, слегка задержавшись, глядя на часы и отмечая, что уже около половины седьмого вечера, Костенко вновь подумал о Пашиных словах. Так ли надо ему там быть?       «Надо», — констатировал про себя Сергей, оказываясь на улице. Начинающее затягиваться сизым крылом ясных сумерек небо, казалось сейчас каким-то родным и теплым, словно бы ласково окутывающим, как старый любимый плед. Резвый, но мягкий порыв ветра всколыхнул волосы мужчины, бесстыдно их ероша, и тому пришлось зарыться пальцами в короткие пряди, чтоб хоть немного привести их в более божеский вид. «Надо». Надо хотя бы потому, что больше нечем заняться, а после вчерашней небольшой смены обстановки, ежедневная стабильная рутина драла глотку, точно дикая кошка, так, что было нечем дышать от этой стационарной серости. А ещё надо потому, что Сергей чувствует — он должен быть там, должен прийти к этому чертовому мальчишке, потому что он будет ждать мужчину, а сам Костенко, хоть этого и не признает, жизненно нуждается в этом самом мальчишке, чтобы избавиться от той самой кошки в глотке, и чтобы просто увидеть его, такого хрупкого и странного, придающего тусклой жизни Сергея каких-то красок.       С этими мыслями он, наконец, сдвинулся с места и направился к припаркованной машине, вскоре покидая стоянку у участка и направляясь к тому самому условленному месту.       Мужчина был прав: юноша действительно уже ждал его там, сидя на каком-то камне покрытом слоем мха и дорожной пыли, поднимаемой проезжающими машинами, впрочем, самого Вершинина это, похоже, не очень-то волновало. Всё вокруг дрожало от подёргивающей воздух, ещё не сошедшей, дребезжащей жары уходящего дня. Костенко съехал на обочину, заглушил мотор и вышел из машины.       — Ну? — спросил он, подходя ближе к Паше, как и всегда внимательно глядящему большими ясными с хитрецой глазами. — Зачем звал?       Тот поднялся на ноги: — Пойдемте со мной. Сами и увидите.       Сергей противиться не стал — да и был бы смысл? все равно он уже тут — и последовал за Вершининым, направляясь куда-то сквозь лесополосу по неасфальтированной дороге, которая, насколько знал мужчина, вела к дачному кооперативу «Буряковка». В принципе, идти дотуда было недолго, но он сомневался, что юноша вел его именно туда. И вообще Костенко задумался о том, не совершает ли он ошибку, а то ведь, мало ли что. А еще капитан долго размышлял, с каких это пор он стал таким, на удивление, доверчивым. Но потом смотрел на бодро шагающего рядом простодушного Пашу, с интересом рассматривающего лес вокруг них так, будто ничего увлекательнее в жизни не видел, и эти вопросы как-то сразу сошли на нет.       И мужчина, и юноша всю недолгую дорогу молчали, пока Вершинин, не указал на показавшийся из-за изгиба дороги поворот куда-то вглубь: — Нам сюда.       Они свернули.       — Как ваш день прошёл? — поинтересовался мальчишка.       Костенко пожал плечами: — Как обычно: спокойно, серовато, скучновато. За исключением твоего появления, конечно.       И они снова замолчали. Мужчина настолько был поглощён собственными мыслями, что даже не додумался спросить у юноши про его день или про то, не попался ли кто во время сегодняшней вылазки к милицейскому участку — Паша ведь там явно был не один. Вершинин же послушно замолчал, видимо, считывая, что Костенко не очень-то расположен к разговорам, и в тишине стал смотреть куда-то вперёд. Сергей, прослеживая за взглядом Паши, тоже было стал рассматривать лес, но ничего такого в нем не нашел. Просто деревья, ветки и листья, ничего такого. В очередной раз это заставило мужчину задуматься о том, что, возможно, Вершинин видит чуть больше, чем он, видит что-то необычное или красивое там, где этого, казалось бы, нет. Может, он все-таки не такой-то и неособенный, как сначала подумал Костенко?       Недалеко послышался шум, который по мере приближения нарастал. Сначала Сергей было подумал, что они дошли до дач, но после от этой версии отказался, ведь шли они не так долго, да и кооператив вроде был в другой стороне. Впрочем, ещё немного погодя, в сгустке доносившихся звуков стали различимы человеческие голоса и, кажется, музыка. Костенко вслед за Пашей свернул с главной дороги на какую-то неширокую тропинку, лес вокруг них стал понемногу редеть, и сквозь просветы между деревьями замелькал рыжий свет.       Дойдя до места, где кончалась кромка леса, Сергей увидел нечто потрясающее. Больших размеров поляна, повсеместно залитая ярким светом небольших костров, утыканная множеством сероватых палаток, кое-где устланная какими-то коврами или покрывалами, усеянная большим количеством людей в ярких одеждах, по большей части, с длинными волосами, увешанных разными побрякушками, в общем и целом, как Паша. Они разговаривали, смеялись, пели песни, танцевали под музыку, которую кое-где наигрывали вживую на гитарах и иногда каких-то ещё инструментах, простых, но мелодичных, названия которых Сергей не знал. Он сам удивлённо замер перед этим величественным хаосом звуков и красок, пораженный тем, что ранее испытываемая им ненависть к хиппи, которых здесь было пруд пруди, где-то дремлет, сменившись чем-то не таким ярым и негативным.       — Пойдёмте, — легонько потянул мужчину за рукав юноша, выдергивая из навеянного оцепенения.       Паша, видимо, сначала немного смутился, при виде чужого замешательства, но явно не распознал в нём чего-то враждебного, а потому осторожность проявлять не спешил. Сергей, немного поколебавшись, неспешно пошёл вместе с Вершининым по поляне навстречу хаосу.       — Почему ты меня сюда привёл? — вдруг спросил Костенко. — В том плане, что я ведь, считай, милиционер. Вы таких за километр должны обходить. Не боишься, что я могу сдать всю эту вашу вакханалию?       — Нет, не боюсь, — спокойно отозвался юноша, параллельно кому-то приветственно кивая. — Если бы нас вправду хотели разогнать, то давно бы уже это сделали: сюда часто забредают дачники, да и вообще жалуются иногда на шум и все такое. А меры все так же никакие не принимаются. А что касается конкретно тебя… Вас, — поправился он, заметив метнувшийся в его сторону предостерегающий взгляд, — то могу сказать только, что у меня на этот счёт свои причины и убеждения. И я в них верю.       Сергей понимающе кивнул: он сознавал, что для Паши идеи и убеждения далеко не пустые слова, что он верит в то, что у него на уме, и делает то, что говорит и считает нужным. Человек-слово. Это красило его в глазах Костенко, такие люди ему импонировали.       Они продвигались вглубь поляны. Мужчина для себя отметил, что, на удивление, в нем плескался живой интерес ко всему вокруг происходящему: к людям, их местным порядкам, к песням и разговорам вокруг. Он не знал, куда они с юношей идут, но это его, в общем-то, не очень интересовало, потому что все это окружение как-то странно воздействовало, чуть расслабляя, заставляя забыть о каких-то проблемах или чем-то еще, терзающем душу. Вообще Сергей, когда Вершинин появился сегодня возле окна его кабинета, так сказать, приглашая на эту импровизированную экскурсию, частично предполагал и такой расклад дел, ожидая, что если так будет, то он сам определенно будет более чем недоволен, находясь в таком обществе, а, в итоге, в корне оказался не прав. Впрочем, несмотря на эту в какой-то степени располагающую обстановку, мужчина все равно чувствовал себя слегка неуютно, ибо он в принципе был не очень-то в восторге от больших скоплений людей — может, когда-то он и был душой компании, но постепенно этот «навык» стал выветриваться из него вместе с общительностью, — а тут еще и слегка неординарная и малоизвестная ему культура, что отчасти немного давило. Была и еще одна вещь, которая тоже удивляла мужчину: он постоянно ловил на себе взгляды окружающих — что, в общем-то, понятно, ведь он явный чужак среди них, — но ни в одном из этих взглядов не читалась ненависть или презрение, наоборот, какое-то будто бы поощрение, принятие. Никто не был настроен враждебно. И это поражало Сергея, ведь за пределами этой поляны все было совсем не так — каждый не-такой-как-все подвергался всеобщему гнету. А здесь…       Из неоднозначных размышлений Костенко выдернул подлетевший к ним из ниоткуда юноша. Ростом чуть пониже Паши, зато явно его крепче телосложением, со светлыми глазами, которые с потрохами выдавали его отчасти бандитскую натуру. На одежду Сергей не обратил внимания, да и не особо-то видно было, впрочем, вряд ли его внешний вид сильно отличался от чьего-нибудь из присутствующих. В одной руке молодой человек держал довольно пышный, хоть и немного помотанный жизнью венок из, пожалуй, десятков различных полевых цветов, а в другой — пластмассовый стакан, в котором плескалась неизвестного происхождения жидкость, принадлежность которой к чему-либо определить было невозможно, как минимум, из-за сумерек, которые уже давненько превратились в довольно темный вечер. В этом человеке мужчина узнал одного из спутников Вершинина, которого мельком видел в парке, и почему-то не сомневался, что это именно он свистел Паше днем, когда тот стоял под окном кабинета Костенко.       — Ну, привет, Пашенский! — воскликнул подлетевший юноша, с размаху закидывая венок на голову Вершинина, потрепав его по макушке. — А это что за хахаль? — без стеснения обратил он внимание на Костенко. — А как же твой хваленый капитанчик? То треплешься о нем без умолку, а то каких-то других притаскиваешь. Ай, нехорошо, — молодой человек наигранно покачал головой и поцокал языком будто бы с укором и спустил руку с макушки Паши на его плечо, дружески похлопывая.       Тот смутился, параллельно неловким движением поправляя сползавший после приземления венок, и даже в отблесках пламени, — которые вообще-то не очень освещали все вокруг — было видно, как густо покраснели его щеки и кончики ушей. Взглянув на него, Сергей, не особо-то задетый чужими словами, не смог сдержать улыбки.       — Лёх, — стушевавшись, протянул Паша, очевидно, обращаясь к другу, — это он и есть.       — О-о, — с великим энтузиазмом протянул молодой человек и без какого-либо стеснения обратился к мужчине, — я, честно говоря, представлял вас более… — Он на секунду задумался, подбирая слово. Это ему не удалось. — Более, в общем. Алексей, — простодушно добавил юноша, перестал мацать друга за плечо и протянул освободившуюся руку Костенко.       — Сергей, — тот пожал ее, тут же подумав, да, в общем-то, и заметив по реакции нового знакомого, что мог бы и не представляться, очевидно, о нем тут уже наслышаны.       — Ты чё покис-то? — обратился в это время к другу Алексей. — Да ладно тебе. У тебя же, вон… — Он приблизился к Паше, потянув его за край футболки, заставляя пригнуться, чтобы не тянуться к нему самому, и что-то быстро зашептал на ухо. Вершинин в процессе этой тирады косился на Костенко, о котором, по-видимому, шла речь, и все больше краснел, то и дело отводя глаза от мужчины, точно стараясь себя куда-то деть от смущения. — Ладно, если что, подлетайте к нам, — сказал Алексей, оканчивая свой монолог, и, еще раз похлопав Пашу по плечу, направился куда-то в сторону, где стояли еще трое человек, о чем-то разговаривали и поглядывали в их сторону, видимо, дожидаясь либо Алексея, либо всех их вместе взятых.       — Простите за это, — выдержав небольшую паузу, пробормотал Вершинин, как-то виновато глядя на Сергея.       Тот только усмехнулся: — Ничего. Что, так уж я тебе приглянулся? — с иронией добавил он, глядя на то, как юноша с новой силой заливается краской и не знает, куда себя деть. Мужчина был даже удивлён тем, что его так потянуло шутить в подобном ключе, но снова всё списал на пьянящую, расслабляющую атмосферу.       — Я-я… — протянул было Паша, но не нашел аргумента и неловко замолчал.       — Да ладно, не напрягайся, — улыбнулся Костенко. — Тоже твои друзья-товарищи? — решил он сменить тему, указывая на молодых людей, к которым присоединился Алексей.       — Да, — оживился его собеседник, надеясь, что больше не придется краснеть за всякие глупости, — да, могу вас и с ними познакомить, если хотите.       — Валяй, — с видимым довольством согласился мужчина каким-то будто бы чуть пьяным тоном.       И они вдвоем тоже присоединились к небольшой компании. Их радушно поприветствовали ее члены: две симпатичные молодые девушки, как в последствии до Сергея было доведено, Настя и Аня, уже известный Леша и болтливо-молчаливый, все время отчего-то тушующийся юноша в больших круглых очках. Мужчина не упустил возможности всех их рассмотреть, хотя отчасти здесь сыграла роль его профессиональная привычка. Аня — вся словно бы искряще светлая, тихая, довольно молчаливая, но все равно чем-то цепляющая. Настя — ее полная противоположность: яркая, начиная с огненно рыжих волос, плясавших по ее плечам и шее пышной копной, в которой иногда проглядывались редкие тонкие косички, и глаз, горящих чем-то особенным, заканчивая, безусловно, ее цветастыми одеждами. Она много говорила, смеялась, шутила и все в таком духе, явно душа компании. Гоша походил на Аню, тоже иногда молчал, скромно стоя в сторонке и посмеиваясь над чужими шутками, впрочем, порой и он вбрасывал в разговор что-то свое. Слегка кудрявый и местами неловкий, все же он смотрелся весьма гармонично, особенно в таком окружении. Все были поочередно представлены Сергею, который, на удивление, с легкостью влился в их общество. Он завязал с молодыми людьми какой-то любопытный разговор о чем-то отдаленном и простом, который те с охотой поддерживали. С легкостью мужчина находил с ними темы для разговоров, даже иногда травя какие-то байки со своей работы, которые не оставались без внимания остальных участников диалога, в целом, общение с ними ему далось так, словно он был только для такого и создан. Даже Паша поразился этой простоте в коммуникации, которой за Костенко раньше не было заметно. Впрочем, и сам мужчина был отчасти удивлен своей общительностью, ведь от этого всего он давно отвык, да и не было какого-то особого желания контактировать с другими людьми, а здесь с ним будто бы что-то случилось, что-то такое пьянящее и развязывающее язык и руки. Паша тоже слегка осмелел, немного отойдя от нелепого раннего разговора, присоединился ко всему диалогу, а в один момент, — когда ближайшая к ним компания других молодых людей забренчала на гитаре, подпевая, какие-то песни всех сортов, — даже предложил мужчине, заметив как тот покачивается в такт музыке, потанцевать, но Костенко отказался, аргументировав это тем, что танцевать он не умеет вовсе, и Вершинин вновь почувствовал себя глупо, не зная даже, зачем он вообще это ляпнул.       Однако и Сергей ведь не вечный. Не самый короткий рабочий день и прогрессирующая интроверсия, родившаяся из отсутствия должных социальных контактов, делали свое дело, и Сергей понемногу стал уставать. Впрочем, очевидно, не он один. Время уже было позднее, так или иначе потихоньку всем начинало хотеться отдохнуть.       — Может, пойдем? — в какой-то момент обратился Костенко к Паше и только потом подумал, что, может, юноша планирует здесь оставаться, да и вообще вопрос был странно сформулирован, пожалуй, стоило выдать что-то вроде дежурного: «Ну, я пойду, спасибо за вечер», но изнутри будто бы что-то подсказывало, что этот самый вечер ещё не окончен. — Или ты…       — Нет, я тоже, честно говоря, хотел предложить, — немного устало и искренне отозвался тот.       Они плавно открепились от разговора, прощаясь и покидая эту приятную вечернюю компанию.