«Сегодня в шесть. У того дома на берегу».
Мужчина не сомневался в том, что она от Паши. Вот только каким образом он успел её подкинуть, и почему записка? Сергей уже отлично усвоил, что от юноши можно ждать чего угодно, но тот факт, что он вдруг решил как-то размыто назначить встречу вместо того, чтобы опрометчиво-смело прийти и без возражений заявить все напрямую, как он сделал это в последний раз, казался Костенко очень странным и несопоставимым. Он снова стал ломаться, сомневаясь, стоит ли идти. В этот раз его, на удивление, ничего никуда не тянуло, но все же оставалась какая-то часть, вызывавшая противоречие. Мужчина подумал, что, вероятно, это — какое-то отдаленное понятие обязанности, хотя он сам и не считал, что обязан делать что-то такое. Впрочем, сомнения до конца не развеялись, даже были мысли о том, что, быть может, записка-то и не от Паши, хотя кто, кроме Вершинина и его друзей, мог знать про дом, да ещё и Костенко туда позвать. Всё равно странно это. Сергей, наконец, соизволил оторвать глаза от бумажки и быстрым взглядом окинул все вокруг. Снова четыре стены пыльного кабинета. Всё опять казалось слишком обычным, даже каким-то заезженным. Правильно говорят, что перемены переворачивают восприятие того, что было до этого. Костенко зажмурился, потирая лицо руками и немного надавливая на глаза, будто пытался избавиться от некого навязчивого ведения. Его затошнило. От всей этой приевшейся обыденности, от до мерзости рутинного кабинета, глупых официальных бумаг, распоряжений, приказов, от одних и тех же автоматических действий, от развязанной и идущей уже далеко не первый день где-то внутри него самого гражданской войны, бунта сомнений и противоречий. Ему просто хотелось, чтобы хоть ненадолго все улеглось, не нужно было ни о чем думать, и можно было бы совсем чуть-чуть почувствовать себя свободнее, наивнее, хотя бы пару минут подышать воздухом за пределами агрессивных ежедневных рамок. С другой стороны какая-то консервативная часть Сергея протестовала и предательски нашептывала, что все это — просто обман, лёгкий душевный подъем от познания чего-то непривычного, и какие-нибудь известные и умные учёные обусловили бы это лишь выбросом неких сложно названных химических веществ в мозг. Впрочем, мужчина уже не раз задумывался о том, что, быть может, внутри него давно роились сомнения по поводу работы, мыслей, из которых было непонятно, принадлежат они самому Сергею или были вбиты в голову кем-то другим, по поводу жизни в целом, и им просто нужен был повод, чтобы вырваться наружу, а Паша стал этим самым поводом. Костенко распахнул глаза и поглядел на часы. Если он все-таки пойдёт туда, то ему пора бы уже выходить, но мужчина все ещё сомневался. Его туда действительно почему-то не тянуло. Абсолютно ни-че-го. И все же Сергей думал, что, наверное, он должен пойти. Хотя бы потому, что, скорее всего, его там будут ждать, а, когда тебя ждут, не явиться ещё и без причины, как минимум, невежливо. Костенко поднялся, замерев на несколько секунд, точно в последний раз определяясь со своими выбором, и решительно вышел из кабинета. В назначенном месте, на удивление, никого не оказалось, хотя мужчина уже начал подозревать за парнем привычку не опаздывать. Он решил подождать минут пятнадцать и, если ничего не произойдёт, ехать домой. Мужчина стоял и бездумно смотрел на колышущуюся водную гладь. Впрочем, его ожидание довольно скоро увенчалось успехом. — Ну, привет, — раздалось откуда-то сбоку. Оттуда появился отчего-то весьма довольный Паша, все так же одетый, все также без конца облизывающий свои губы, все так же шагающий и закладывающий руки в карманы джинсов. Весь абсолютно такой же как и всегда. И все-таки что-то в нем не понравилось Сергею, что-то было не так, не как обычно, будто бы неправильно, неестественно, отталкивающе. Он никак не мог понять, что, но ответа не находил, и это волновало его где-то на подсознательном уровне. Пока мужчина усердно об этом думал, он совсем не слушал юношу — или слушал, но никак не мог уловить, запомнить то, что говорит Вершинин — и не заметил, как тот, смазано воркуя о чем-то несущественном, завел его внутрь. Костенко попытался рассмотреть комнату, но, толком, ничего не вышло — все вокруг было будто бы окутано какой-то невесомой дымкой, которой вроде и не было, но все же она незримо присутствовала, застилая взор. Мужчина смог различить лишь одиноко стоящий письменный стол, — подозрительно похожий на тот, что стоял в его собственном рабочем кабинете — на коем были развалены какие-то предметы. Помимо него разглядеть удалось голый дощатый пол, груды различных вещей, покоящихся вдоль стен, кажется, довольно старых, но, каких именно, разобрать было невозможно. Сергей неожиданно для себя понял, что Вершинин находится слишком, непозволительно близко, продолжая щебетать, неизвестно о чем. Сейчас в нем снова мелькнуло что-то тёмное, неизвестное, непоправимо дикое, такое, что Костенко даже поежился и автоматически отпрянул, когда юноша резко прильнул к нему. Пашу этот чуть зашуганный жест чем-то очень развеселил, и он странно хохотнул. — Ну, и зачем ты меня сюда притащил? — не скрывая некое недовольство, поинтересовался мужчина, не отрывая подозрительного взгляда от юноши. — А тебе все расскажи, — в своей обычной ехидной манере протянул тот, прохаживаясь по комнате от Костенко к столу, шаркая подошвами кед по пыльному полу. В его движениях была какая-то холодная грация, гибкость, пошлость, которая, как подумал Сергей, привычному Паше совершенно не соответствовала и, вероятно, должна была чем-то подкупать и располагать к её обладателю, но на самого мужчину это почему-то не действовало. Наоборот, чувство странного отторжения лишь усилилось, а Костенко, казалось, понял, что не-такое было заключено сейчас во всем Паше — искусственность, какая-то пластмассовая ненастоящесть. Она пугала и отторгала, но вместе с тем вызывала смутное желание познать её холодную темноту. — И все же, — произнёс мужчина, как бы настаивая на том, чтобы юноша все-таки ответил. — А то ты сам не понимаешь, — расплылся в гаденькой улыбке тот, одним ловким движением развернувшись и вскочив на стол, сев на край напротив мужчины, свесив ноги, болтая ими в воздухе и опершись между ними ладонями о стол. Он склонил голову набок, закусив нижнюю губу. — Нет, не догадываюсь, — холодно ответил Сергей, которому сейчас почему-то ещё больше захотелось уйти, но вопреки своим же ощущениям он осторожно, точно крадучись, шаг за шагом приближался к Вершинину. Он и сам точно не знал, соврал он или нет. Хотя, скорее, Костенко имел предположения, согласно которым его сюда привели, просто, отказывался в них верить. — Издеваешься надо мной? — прищурил глаза Паша. — Или глупишь? Изловчившись, он проворным, точно скоординированным движением выбросил правую руку вперёд, хватаясь за край пиджака мужчины, — видимо, наконец, дождавшись, когда тот подойдёт на достаточное расстояние — и настойчиво потянул его на себя. Костенко не стал противиться, ему самому было интересно, для чего все это затевается. — Ну скажи же, что издеваешься, — протянул Вершинин, и это прозвучало так развратно, что мужчина едва не подавился воздухом. — Скажи, что хочешь, — прошептал парень практически совсем в чужие губы. Сергей не знал, что он должен хотеть — Пашу или что-то сказать, но пока склонялся к первому. Внизу живота начало тянуть, мужчина повёл плечами и отвернул лицо от юноши. Где-то внутри нечто упорно кричало, что так не должно быть. Хотелось оттолкнуть Вершинина. Тот же неожиданно поддел край его заправленной рубашки, вытягивая ее кончик и скользя тонкими пальцами куда-то под неё, настойчиво касаясь чужого бока. — Паша, — тихо, но строго произнёс Костенко. — Куда лезешь? Юноша ничего не ответил. Он только выпрямился, подавляя свою ехидную улыбку, и подключил вторую руку. Сергей же его энтузиазма не разделял. Он чувствовал, как под его рубашкой хозяйничают тонкие пальцы, дразня кожу, и от этого где-то внутри мужчины все больше нарастало напряжение. Ощущая его, хотелось всего и сразу, но с другой стороны… — Я кому сказал? — не менее строго поинтересовался Костенко, перехватывая Пашины руки за запястья и разводя их вверх и в стороны. Он как-то машинально для себя отметил, что запястья юноши были совершенно голые — на них не обнаружилось ни одной фенечки или браслета. Паша заигрывающе заскулил и податливо вскинул голову, выставляя напоказ свою худощавую шею. Мужчина замер, он не знал, что делать дальше или что говорить. Вершинин нетерпеливо елозил на столе, разводя колени в стороны. И вдруг он, пользуясь коротким замешательством Сергея, откинулся назад, падая спиной на стол. Костенко, который такого совсем не ожидал, не успел среагировать и выпустить запястья юноши, а потому полетел за ним. Теперь мужчина нависал над самодовольным юношей и думал, что ему стоило бы выпустить его, но внутри подло копошилось подмывающее желание не отрываться, а наоборот — поддаться, броситься на этого раскрепощенного парня, сделать его своим. Но Сергей все ещё сопротивлялся этому влечению. Он придавил руки юноши к столу, упираясь в запястья, не позволяя высвободиться, и ждал, что Паша сдастся и прекратит эту свою недвусмысленную игру. Однако здесь Костенко прогадал. Вершинин, пользуясь тем, что тот находился между его ног, скрестил их поперёк спины мужчины, кристально чисто намекая на то, что вовсе не собирается его отпускать. Изогнувшись и оторвав свои лопатки от поверхности стола, парень настойчиво подался вверх и вперёд, пытаясь дотянуться своим лицом до лица мужчины. Это было так дерзко и близко, что Сергей отпрянул чуть назад, и все равно юноша находился практически перед ним. — Ну, чего ты? — быстро зашептал Паша, и в его голосе слышалась такая невероятная ехидная пошлость, что ей позавидовал бы адский змий в райском саду. — Ты ведь хочешь. Очень хочешь. Ну? Возьми, пока дают. — Вершинин тихо хохотнул, плавно опускаясь обратно, хищным взглядом смотря на Костенко. — Смотри, какой я. Совсем нетронутый. Тебе же такого хочется. С этими словами он вульгарно изогнулся в спине, толкаясь бёдрами, проходясь одним смазанным движением по низу живота и паху мужчины. Тот едва удержался от стона. В груди что-то сильно и больно сжалось — было противно почти до тошноты. Мужчине, быть может, и хотелось почувствовать Пашу, прикоснуться к нему, приласкать, но вовсе не так. Сергей не мог себе этого позволить. Да, отчасти он желал этого, однако что-то внутри упорно противилось, приводя различные доводы: о том, что Вершинин слишком юн, что тут все не так просто, что юноша, наконец, не девушка, и многие другие. И все-таки Костенко не мог выпустить юношу. Впрочем, тут, скорее, была не его вина — он не мог пошевелиться, будто бы что-то прочно сковало его тело. Паша все так же податливо лежал под ним, продолжая шептать различные пошлости, от которых кружилась голова, но и от них же мужчину мутило. В один момент все его слова стали сливаться в единый поток, единый звук, нарастающий, как бой набата. Он заглушал все другие звуки и мысли, насильно тащил, вел за собой и становился невыносимо громким. Сергей поежился и сонно разлепил глаза. Кое-как, лениво выпутав руку из одеяла, он потянулся к настырно звенящему, надрывающемуся будильнику. Выключив его, он, точно мгновенно ослабев, уронил руку обратно на кровать и испустил негромкий стон, в котором, казалось, слышалась безысходность. Костенко чувствовал себя ужасно, даже абсолютно отвратительно. Он не находил нормальными такие сны. У него и во время бодрствования таких-то мыслей не было, а сейчас. Гадко. Мужчина на секунду вжался в подушку, жмурясь, точно упорно пытаясь всё это забыть. Теперь стало тошно уже от самого себя, все это для него было безоговорочно недопустимо. Однако больше всего его пугало то, что, как минимум, во сне какая-то часть его была не против. Эта крупица казалось крохотной, едва ощутимой, но всё же она была. И из-за неё Сергею только что увиденное нравилось. Ему хотелось больше. Паша был, хоть и какой-то поддельный, но все-таки такой желанный и возбуждающий. Костенко от этих своих мыслей стало еще более мерзко от самого себя. Нет, нет, нет. Если он и хотел Пашу, то совершенно точно не так. Не холодно, почти грубо, до грязного пошло. Вершинина — светлого, ласкового, ненаглядного — хотелось только осторожно, нежно, так любовно, что аж до искр на кончиках пальцев. Сергей тут же отдёрнул себя от этих мыслей. В здравом уме ему вообще не должно было хотеться Вершинина. Выходит, из ума он уже выжил. Кошмар. Сущий кошмар. Он еще какое-то время лежал с закрытыми глазами, пытаясь заставить себя думать о чем-нибудь другом и параллельно согнать сохранившееся после сна напряжение внутри, что, к слову, было безуспешно. Однако ему волей-неволей пришлось встать, потому как еще чуть-чуть, и он мог бы снова заснуть и проспать все на свете. Сергей кое-как сел на кровати, потирая лицо руками и мельком глядя в окно, через которое в комнату пробивался скупой солнечный луч. Рассиживать тут уже было некогда, если не хотелось опоздать, а потому мужчина устало поднялся и пошел в душ, надеясь, что это не займет у него слишком много времени и что всё-таки поможет смыть с кожи — и откуда-то с подкорки — всю эту налипшую мерзость.***
Дела сегодня спорились, на удивление, легко. Работа, которая успела уже поднадоесть, стала вдруг чем-то спасительным, она отвлекала от ненужных мыслей и проблем, поэтому до обеда Сергей упорно проработал без перерывов, и это принесло ему сомнительное удовлетворение. По крайней мере, заваливая себя работой, Костенко не оставлял достаточно времени на размышления о том, о чём думать вовсе не хотелось. Лучше уж устать, как вол, во всяком случае, так было немного спокойнее. И хотелось бы, чтоб это спокойствие продлилось хоть чуточку дольше, чем вышло на самом деле. Было самое начало второго часа, только начался официальный перерыв. Костенко решил и его занять делами, но захотелось есть. Однако он подумал, что, прежде, чем идти в столовую, было бы неплохо принести из машины папку с документами, которую на прошлой неделе он забрал на дом для пары правок. Сергей вышел из здания на стоянку и, на удивление, ни о чем особо не думал, как-то легко ему сейчас было. Однако эта лёгкость довольно быстро улетучилась, когда, подходя ближе к тому месту, где стоял его автомобиль, он увидел Пашу, беспечно сидящего на капоте его машины и болтающего ногами. Мужчине захотелось, чтобы он ушёл. Не то чтобы Костенко не хотел видеть Вершинина, просто, ему было стыдно посмотреть в глаза юноше — все ещё ощущалось, обострившееся от вида Паши, чувство какой-то грязи и вины, а перед глазами так и стоял этот образ бесстыдного зазывающего Вершинина. Но парень уже заметил мужчину и приветливо заулыбался, так, что Сергей не смог себя заставить не подходить. — Совсем тебя ничего не учит? — поинтересовался он у Вершинина. — И что же мы тут забыли сегодня? Паша отставил руки назад, опираясь, откидываясь, склоняя голову чуть набок и улыбаясь в своей обычной манере с хитрецой: — Захотели и пришли. Костенко вздохнул. — Что ж ты, Паша, совсем дурак? — продолжал он. — Добегаешься, довысовываешься, поймают тебя и засадят так, что даже я не отмажу, — добавил он немного строже. — Не поймают, — с безразличием отмахнулся юноша. — Я осторожно. — Да я вижу, как ты «осторожно», — с иронией отозвался Сергей. — И слезь с машины. — Он шлепнул Вершинина по коленке, намекая на то, чтобы тот ускорил процесс выполнения того, что ему сказали. Паша послушно слез, выпрямляясь и становясь теперь выше мужчины. — Паш, — глядя на юношу, начал тот уже серьёзнее. — Пообещай, что не будешь соваться, как минимум, сюда, на территорию участка. Договорились? — Ну-у, — протянул Вершинин, и это прозвучало не как знак раздумий, а как детское недовольство. — Это уже как получится. — Павел, — строго произнёс Сергей почти по слогам. — Ладно-ладно, — сдался тот, поднимая руки в защитном жесте. — Обещаю. — Вот и умница, — добавил Костенко. — А теперь давай, шуруй отсюда. Мне идти пора, а тебя тут вообще быть не должно. Они наскоро смазано распрощались, и Сергей поспешно вернулся в свой кабинет. Только сейчас он задался вопросом: а зачем юноша вообще приходил? Ответа на него мужчина не нашёл. Придя в кабинет, он немного собрался с мыслями, вмиг оказавшимися беспорядочно разбросанными после встречи с юношей, и уже было подумал, что сможет немного передохнуть и продолжить работать. Но, как только мужчина пришёл в столовую при участке и получил законную порцию, занимая столик в неком отдалении от всех — хотя сейчас здесь было не так уж много людей — почти тут же рядом с ним за тот же столик весьма бесцеремонным образом умостился Касьянов, даже не спрашивая разрешения. Он небрежно поздоровался, получив довольно нерадушное приветствие в ответ, и завел какие-то пустые разговоры о различных вещах: о том, что думал, якобы Костенко уже давно пообедал и занимается теперь своими делами, о какой-то незначительной краже, к которой КГБшники не имеют никакого отношения, но он слышал что-то об этой ситуации от одного из милиционеров, о чем-то ещё. Сергей его не слушал, только неспешно ел и иногда многозначительно кивал, ронял общие фразы. Его совсем не заботила пустая болтовня коллеги. Он погряз в своих мыслях. — А что это за хипповый мальчишка все за тобой таскается? Это выдернуло Костенко из его мыслей, да и вообще выбило из колеи. Он ни с кем не хотел говорить про Пашу, и уж тем более с Григорием, поэтому промолчал, надеясь, что собеседник отвяжется, потеряв интерес, или сменит тему. — То ты его на машине туда-сюда возишь, то он на территории шляется, вчера я его, кстати, тоже мельком видел. Он тебе-то кто? — не отставал Касьянов. — Да так, — неопределенно ответил Сергей, — неважно. — Ну, знаешь ли, — усмехнулся мужчина, отодвигая от себя опустевшую тарелку и откидываясь на спинку стула. — Этакий ты напряжённый и задумчивый сделался, — продолжал он. У него была странная особенность порой заменять обычные слова на те, что, пожалуй, можно было уже назвать устаревшими. Это всегда резало слух Сергею и совершенно ему не нравилось. — Ты, коль о нем задумался, так ты это дело бросай. Ежели такие мысли от работы отвлекают, то совсем беда, нехорошо. Да и вообще, бросал бы ты такое знакомство. С такими связываться — сам знаешь. — Касьянов вздохнул. — Рано или поздно его загребут — всех загребают — и тебя вместе с ним. Тогда совсем не дело будет. Подумай над этим. И, как-то в несвойственной себе манере резко оборвав разговор, мужчина поднялся из-за стола, смерив не очень-то разговорчивого собеседника взглядом, и, взяв поднос с грязной посудой, удалился. Сергей пока ещё остался, ковыряя вилкой остатки еды в тарелке. Он задумался, но не над тем, что сказал ему Касьянов, а над тем, что он слишком много суёт нос в чужие дела. С ним нужно быть осторожнее, этот человек чересчур верен тому, что делает и тому, что ему велят. Тут у Костенко внутри что-то зашевелилось, и он почувствовал как будто бы укол совести: а куда же делась его собственная верность делу?