***
Сергей уже переставал поражаться тому, как Паша порой может пропадать на несколько дней и вообще не появляться. К тому же, мужчина находил это даже чем-то достойным уважения что ли. Ему и самому иногда хотелось вырваться из ежедневной рутины и куда-то пропасть на день, два, неделю, а, может, и на месяцы. И все равно он из раза в раз крутился в стабильной угнетающей обыденности, как белка в колесе. С другой стороны, юноша ничем Костенко не обязан и не должен тут перед ним каждый день вертихвоститься, в конце концов, он — человек свободный. И все же мужчина — хоть и не хотел этого признавать — скучал по нему, Сергею не хватало той легкости и какого-то позитива, которые так и исходили от Паши. Зато у Костенко появилось время подумать о том, какие же все-таки отношения связывают его с юношей. Они вдвоем этого еще ни разу не обсуждали. Конечно, руководствуясь всеми этими их бесстыдными поцелуями и всем прочим, можно было бы сделать определенные выводы, но от них Костенко удерживало то, что он никогда не знал, что у Вершинина в голове — быть может, это у него в порядке вещей. Кто его знает, вдруг он так с друзьями общается? Впрочем, при размышлениях о невообразимой Пашиной трепетности, гораздо больше верилось в то, что всё это в отношении Сергея — эксклюзив. Кстати мужчина заметил, что на работе тоже особо не ладится. К его удивлению, пропало само желание что-то делать, хотя такого с ним раньше не было. Лето вокруг неожиданно заиграло новыми красками и обрело какой-то свой маленький, непостижимый смысл, теперь оно уже не казалось теми однообразными, как и все другие сезоны, тремя месяцами. Вероятно, поэтому Костенко начал чувствовать это нежелание что-либо делать, каким страдает большинство работающих людей, ибо в них, скорее всего, остались те детские ассоциации с летом, когда заканчивается учеба, и можно отдыхать, сколько тебе влезет. И вот теперь мужчина тоже стал ощущать где-то внутри себя какую-нибудь этакую знакомую всем тетю Машу, которая только и делала, что жаловалась на то, как тяжело работать летом, когда вокруг такая прекрасная погода, и все, чего хочется — уехать отдыхать куда-нибудь на море, а не вот это вот все. Впрочем, работа есть работа, а потому Костенко продолжал исправно ездить в участок и делать свое дело. Спустя те самые несколько дней с того момента, как Костенко подвез Пашу до парка по его же просьбе, там оставил и больше с ним не пересекался, мужчине пришлось ехать в горсовет, — а точнее в здание, где он располагался — отчитываться перед прибывшим начальством. Честно говоря, Сергей искренне не понимал, почему все эти важные дядьки не могут сами приехать в участок, ведь пользы было бы больше: как минимум, они могли бы проследить за работой сотрудников; но нет же, всем здесь все подавай наготовенько, никто работать, как положено, не желает. На самом деле, предоставление отчётов было делом далеко не из приятных, и мужчина всеми силами старался этого сторониться, однако в этот раз Касьянов вновь свалил на него ту ношу со своих плеч по каким-то размытым причинам, и Костенко ничего не оставалось, кроме как покориться своей судьбе. С неохотой собрав огромное количество сопутствующих бумаг, на перепроверку которых ушло все утро, Сергей, предвкушая возможные упрёки в той или иной области, отъехал от участка, только и думая разве что о том, как же сейчас ему хотелось бы оказаться в каком-нибудь другом месте. Дорога не заняла много времени, и все-таки от дурных мыслей показалась бесконечно долгой. Пока мужчина подъезжал к самому́ зданию, он попытался от них отвлечься, немного оглянувшись по сторонам. Его внимание привлекла девочка — в сандаликах и желтеньком платьице, — одиноко стоявшая посреди тротуара возле ограды, принадлежащей пункту назначения Сергея, теребившая в руке лимонного цвета ленточку, видимо, свалившуюся с одной из её косичек. Костенко не придал бы ей значения, если бы она не показалась слишком маленькой для того, что бы разгуливать по улицам одной. Мужчина припарковал свою машину почти тут же — все равно до входа было не далеко — и, выйдя из автомобиля, направился к ребёнку. — Девочка, — позвал он её, не найдя другого варианта начала диалога. — Ты чья? Потерялась? Та обернулась, подняла на него свои большие серо-голубые глаза, внимательно оглядела и нерешительно кивнула. Костенко присел перед ней на корточки и спросил: — Давно одна бродишь? — Малышка в ответ пожала плечиками. Мужчина задумался, что с ней делать — не бросит же он её здесь. Ближайший таксофон явно далеко, а первого прохожего тоже не попросишь ребенка до участка довести, мало ли что. Отвезти девочку в участок он уже не успеет. Остаётся разве что оставить её в машине, хотя Костенко эта перспектива отчего-то казалась сомнительной, но другого выхода он не видел. — Ладно, я тебя отведу домой — или в милицию, если ты свой адрес не знаешь, — но немного придётся подождать в машине, договорились? — Нет, — строго, насколько это может ребёнок, ответила девочка. — Вы дядя незнакомый. А с незнакомыми дядями уходить никуда нельзя. — Она скрестила ручки на груди. — Я дядя из милиции, — ответил Сергей и немного улыбнулся словам девочки. — Тогда почему на вас формы нет? — не отставала малышка. — Потому что мне так можно ходить, а ещё мне нужно на деловую встречу, — терпеливо ответил Костенко. — Всё равно вам не верю, — отозвался ребёнок. — Покажите удостоверение. Мужчина не выдержал и рассмеялся: — Надо же, какая умная, — он выудил из внутреннего кармана пиджака свое удостоверение и раскрыл его перед девочкой. — Вот, смотри. Читать-то хоть умеешь? Та серьезно на него посмотрела: — Какой был бы смысл его просить, если бы я не умела? — Сергей от такого ответа опешил, уж больно по-взрослому говорил ребёнок, и это его поразило. Девочка несколько секунд внимательно изучала документ, а потом кивнула: — Другое дело. — Пойдём, — поднялся на ноги Сергей, ведя девочку за собой к машине. — Как тебя зовут хоть? — спросил он, открывая дверь. — Сначала отвезете меня в милицию, а там я расскажу. На всякий случай, — ответила та, забираясь внутрь. — Как скажешь, — отозвался Костенко. — Я оставлю окно открытым, но, если будет совсем душно, можешь открыть дверь. Думаю, то, что ты никуда из машины не выходишь и никому не открываешь, и так ясно. Ребёнок кивнул, а мужчина все ещё стоял в нерешительности перед открытой дверью, барабаня пальцами по крыше машины. Он немного задумался о том, точно ли нет ещё вариантов, потому что, на его взгляд, оставлять ребёнка одного в машине было не очень-то безопасно. Однако ему уже было пора идти, поэтому сделать он, в общем-то, ничего не мог. Его недолгосрочные мысли вдруг прервал знакомый голос откуда-то сзади: — Здрасте. Сергей обернулся и увидел прямо перед собой долговязого улыбающегося Пашку. На нем были потертые джинсы, очередная цветастая футболка, джинсовая куртка, в лохматых, совсем чуть-чуть кудрявых волосах снова красовались какие-то мелкие цветочки, от синяка на скуле осталось одно название, а на губах юноши плясала улыбка человека весьма довольного своей жизнью. — Вот скажи мне: ты всегда появляешься, когда надо? — поинтересовался мужчина, немного облегченно выдохнув. Юноша пожал плечами: — Не знаю. Когда «не надо», судя по вашим словам, тоже, — ухмыльнулся он. — А что? — С ребенком посидеть можешь? — Ваша что ли? — спросил Паша, глядя через плечо собеседника. В его взгляде был интерес и что-то еще, что Сергей понять не смог. — Нет, — отмахнулся тот. — Потерялась девчонка. Мне-то бежать сейчас надо, а ее оставить не с кем. — Ну, хорошо, — согласился юноша и послушно забрался в машину. Костенко дал ему практически те же указания, что и девочке, и с более или менее спокойной совестью направился в здание горсовета, предварительно захватив с собой пачку необходимых бумаг с переднего сидения автомобиля и надежду, что все пройдет гладко, а он не задержится надолго. К его радости, она оправдалась. Прибывшая комиссия отчего-то была в весьма благоприятном расположении духа, что настораживало, но не могло не радовать. В речи ее членов были даже какие-то проблески похвалы, и это было довольно приятно. В общем и целом, Сергей уже минут через тридцать-сорок вышел на улицу в чуть приподнятом настроении и почувствовал себя еще много спокойнее, когда обнаружил, что Паша и потерявшаяся девочка все так же сидят в машине, где он их оставил, и никуда не делись. К тому же, они явно нашли общий язык. Малышка сидела возле юноши с уже заплетенной вновь косичкой, на которой теперь красовался пышный бант из ленты лимонного цвета, а на по-детски пухлом запястье — яркая фенечка, видимо, подарок Паши. Да и сама девочка уже явно не была такой серьезной, как немного раньше: она с легкой улыбкой внимательно следила за руками Вершинина, очевидно, он показывал фокусы. Наконец, юноша раскрыл правую ладонь возле уха девочки и показал ей небольшую монетку. Та серьёзно и изумленно на нее поглядела, а затем совсем по-детски весело захлопала в ладоши. Паша что-то сказал — через стекло не было слышно, что именно, — и они вдвоем рассмеялись. Мужчина на секунду остановился перед автомобилем, глядя на сидящих в нем и немного улыбаясь, а затем открыл дверь и уселся за руль. — Ну что, дети мои, — начал он, бросив кипу бумаг на пассажирское сидение и обернувшись назад, — я вижу, у вас тут все хорошо. — А Паша фокусы умеет показывать. Такие замечательные! Представляете? — восхищенно залепетала девчушка. — Ну, он-то мальчик талантливый. Небось, много чего умеет, — ответил Сергей, вспоминая, как Вершинин играл на гитаре в его кухне. Юноша смущенно покраснел. — А вы уже и познакомиться успели? Или ему ты свое имя тоже не сказала? — добавил Костенко, вспоминая, что не обращался к юноше по имени в присутствии ребенка. Девочка кивнула. — Вот так значит? — улыбнулся мужчина, отворачиваясь обратно и заводя машину. — Она сказала, что ты злюка, — отозвался с заднего сидения Павел. — Да? — рассмеялся Сергей, искренне удивившись, вроде он ничего такого, за что его можно было бы назвать «злюкой» не говорил. Впрочем, Костенко тут же подумал, что на самом-то деле никогда особо ловко не умел ладить с детьми и, вероятно, это в нём чувствовалось. — А ты что думаешь? Юноша негромко хихикнул, а потом принял наигранно серьезный вид, скрестил на груди руки точно так же, как это уже сделала девочка, и ответил: — Я думаю, что ты злюка. — Ах, так? — на секунду обернулся на него Костенко. — Я запомнил. Как спелись-то, а, — хмыкнул он, обращаясь скорее к самому себе. — А больше наша красавица ничего не говорила? — Нет, — ответил Паша. — Сказала, что больше ничего не расскажет, пока ее не отвезут в милицию. Минут через пятнадцать они стали подъезжать к участку, и Сергей притормозил, выпуская юношу, который попросил его высадить именно здесь. — Спасибо, что помог, — сказал мужчина, когда Паша вылез наружу и склонился к открытой двери, чтобы расслышать, что говорит мужчина. — Да не за что, — пожал плечами тот. — Рад стараться, товарищ капитан, — добавил он, кладя левую ладонь на голову, а правой — отдавая честь. — Кстати, приходите сегодня вечером к нам, — произнес Вершинин, уже было готовый развернуться и уйти. — У нас несколько ребят-музыкантов на юг ездили, сегодня вернулись, играть будут. Должно быть весело. — Ладно, постараюсь прийти, — ответил Костенко и, дождавшись, пока юноша закроет дверь, поехал дальше на территорию учреждения. В общем-то, уже было около пяти, когда мужчина появился с девочкой в участке, однако его присутствие там не потребовало много времени, потому что в дежурной части уже сидела заплаканная миловидная женщина, довольно молодая и симпатичная, пребывавшая в процессе подачи заявления о пропаже дочери, уже понапридумывавшая себе миллион плохих вещей, произошедших с ее ребенком. А потому от Сергея потребовалось только заполнить несколько бумаг, одних — связанных с девочкой, и других — с его сегодняшними отчетами перед комиссией, а также полюбоваться на чудесное воссоединение семьи и прочитать пару не то что нотаций, скорее напутственных фраз в адрес матери насчет того, что стоит приглядывать за детьми получше. В конечном итоге, очень скоро Костенко был свободен. Он покинул участок, отправившись домой, где неспешно поел и переоделся — было слишком жарко таскаться в рабочих брюках и пиджаке, к тому же повода не имелось — в какую-то простую одежду вроде серой футболки и обычных штанов, которые должны были служить для, так называемой, повседневной жизни, и, наконец, отправился по приглашению Паши в уже известное ему место.Часть 9
26 июня 2019 г. в 00:00
Сергей по привычке потянулся выключить разрывающийся от звона будильник, но, не нащупав его, лениво поднял голову, не сразу понимая, как он тут оказался. Однообразные пробуждения изо дня в день совсем не предусматривали каких-то изменений, поэтому Сергею потребовалось несколько секунд, чтобы вспомнить события вчерашнего вечера и сопоставить их с происходящим. Наконец, он поднялся на ноги и выключил будильник, тут же переключая свое внимание на распластавшегося на постели Пашку, лениво ежащегося, будто бы старавшегося куда-то деть себя от надоедливого звука теперь уже выключенного будильника.
Костенко присел на корточки перед диваном и потрепал юношу по плечу:
— Давай вставай, чудовище, — ласково произнёс он. — Предупреждал же, что разбужу.
Вершинин нехотя разлепил один глаз и сонно посмотрел на мужчину:
— Ну не-е, — протянул он и ткнулся носом в подушку.
— Ладно, полежи ещё минут пять, — немного подумав и взглянув на часы, сказал Сергей.
Он поднялся и отправился в ванную, а после — на кухню: теперь-то ему точно нужно было накормить и себя, и то распластавшееся в соседней комнате на диване сонное, чудесное существо, несомненно, вновь уснувшее. На кухне было ослепительно светло — стремительно восходящее все выше и выше солнце яростно заливало все помещение тёплым золотистым светом. Мужчина не знал, чем ему кормить юношу, но решил, что тот выбирать не привык и сможет проявить терпение к его стряпне. Костенко заглянул в холодильник, оценивая свои возможности, руководствуясь имеющимися продуктами, и сделал свой выбор в пользу простой, но практичной яичницы.
Немного погодя, примерно в то время, когда ингредиенты уже тихо шкворчали в сковороде на плите, Сергей услышал шлепающие по коридору шаги босых ног, и в кухне появился заспанный Паша, лохматый, как цыпленок, едва разлепивший глаза и пребывающий в чем спал, то бишь в одном нижнем белье, если не считать его извечных шнурочков на шее и фенечек на запястьях. Он устало плюхнулся на стул, щурясь от яркого света.
— Ты чего вскочил? — обернувшись к нему, поинтересовался Костенко, который был уверен, что Вершинин десятый сон видит и даже не думает вставать.
— Ну, ты же сам сказал — пять минуточек, — отозвался Паша, слегка поеживаясь и с неким пренебрежением глядя на открытую форточку.
— Вы только поглядите, какой послушный. Я не думал, что ты так буквально воспримешь. Я бы тебя поднял, когда надо, — произнёс Сергей. — Закрыть? — спросил он, замечая объект внимания юноши.
— Нет, — отозвался тот, зевая. — Пусть. Свежее будет.
Он прикрыл глаза, откидываясь на спинку стула и замирая, будто бы опять заснул. Мужчина, накрыв сковородку крышкой, отвернулся от плиты и, опираясь о столешницу позади себя, от нечего делать принялся разглядывать Пашу. Он, казалось бы, всегда был совершенно один и тот же, но каждый раз в нем словно мелькало что-то новое. Костенко в очередной раз подивился тому, какой Вершинин все-таки красивый. Вот сидит сейчас такой расслабленный, налитый спокойствием — и это красиво. Его ресницы слегка подрагивают, а в лохматых волосах своими лучами путается солнце — и это красиво. Мерно и плавно вздымается грудь, а по, на удивление, светлой — хотя, казалось бы, юноша должен быть загорелым, он явно много времени проводит на солнце — коже иногда, очевидно, от прохлады, царящей в кухне, пробегают мурашки — и это красиво. Паша весь, целиком и полностью, и до каждой своей мелочи, чертовски красив, как снаружи, так и внутри. Сергей перестаёт отрицать: юноша ему нравится, безумно нравится, и сейчас, в данный момент, в данную секунду, мужчина не видит в этом ничего плохого. Если раньше он ещё сомневался и подумывал списывать некую симпатию к Паше на собственный интерес к нему, как к некому неопознанному объекту, или как к представителю малоизвестной культуры, а, может, и интерес к чему-то в самом юноше, то теперь понял, что обожает его целиком и полностью со всем его внешним и внутренним миром. И он снова чувствует себя мелким невинным школьником с глупыми влюбленностями.
Мужчина, наконец, отвлекается от созерцания Вершинина, снимает с плиты сковороду, раскладывает яичницу по тарелкам и переставляет их на стол.
— Пашка, хватит спать, — произнёс Костенко, кладя на стол вилки и занимаясь разливанием чая по чашкам. — Давай ешь и не тяни резину, нам скоро ехать.
— Куда нам ехать? — спросил юноша, разлепляя глаза и беря в руки вилку.
— Подкину тебя, куда надо будет. Если мы, конечно, сейчас не будем два часа тормозить, — ответил Сергей, и перед Вершининым появилась здоровая кружка ароматного чая.
Тот только поблагодарил и больше ничего не говорил, не спрашивал, молча стал есть. Костенко же не пытался завязать диалог или что-то в этом роде. Он, приступив к еде, какое-то время задумчиво поглядел в окно, перед которым иногда слегка приподнимались, развеваясь, легкие занавески, колышимые ветром, влетающим в форточку вместе с кипой звуков пробуждающегося и собирающегося начать свою деятельность города. Мужчина довольно быстро расправился с пищей и, переставив посуду в раковину — сейчас он мыть её не собирался, чтобы не тратить время — направился из кухни, с целью переодеться в соответствующую одежду.
Паша, сидя на стуле, глядел на него снизу, а когда Сергей проходил мимо него, зачем-то остановил его, уцепившись за белую майку, и поднялся на ноги, не разрывая зрительного контакта с вопросительным взглядом Костенко. Юноша несмело, будто спрашивая разрешения, чуть склонился, потянувшись к губам мужчины, и тут же оказался впечатанным в стену. Его целовали горячо и жадно, как-то даже по-хозяйски, а он робко поскуливал во владеющие им губы и до побеления костяшек стискивал тонкими пальцами чужую майку. Сергей оторвался первым и припал к Пашиной шее, шумно выдыхая на кожу и замирая, упершись руками в стену по обе стороны от парня. Вершинин вскинул руки, обвивая ими мужчину за шею, и, склонившись, уткнулся носом в его волосы.
— Паш, нам пора бы уже, — негромко произнёс Костенко, намекая на то, чтобы юноша выпустил его из объятий. На самом деле Сергею вовсе не хотелось, чтобы Вершинин его отпускал, хотелось так стоять хоть целую вечность и никуда не ходить. Внутри мужчины сейчас вдруг разгорелось какое-то светлое и теплое чувство, и впервые захотелось насовсем забыть про все свои дела хотя бы на один-единственный день и остаться сейчас здесь, с Пашей. А ещё лучше — вернуться в кровать, рухнуть на мягкие простыни вместе, приласкать этого трепетного, расчудесного Пашеньку и позволить ему наконец выспаться.
— Ещё успеем наобниматься. Давай доедай и одевайся. — Он неожиданно подумал о том, как совсем недавно, ввалившись в кухню, юноша сидел весь нахохлившийся и растрепанный, похожий на цыпленка, и зачем-то ласково добавил, — птенчик.
Вершинин, как всегда, смущенно раскраснелся, подавляя улыбку, и неохотно послушался, выпуская мужчину, позволяя невесомо чмокнуть себя в губы.