Don't bless me father for I have sinned

Её поведение может лгать, но глаза не могут. Она читает послание к Филиппийцам громким, ровным голосом, но смотрит на меня с трибуны. Влажный язык смачивает губы, а голубые глаза блуждают по моей открытой ноге, когда мама сделала мне выговор, за то, что я сдвигаю ноги. Она как голодный койот, наблюдает издалека, это весело. Что мне теперь делать? Я должна давать людям то, что они хотят, иначе я буду ужасно эгоистичной, не так ли? Поэтому я отодвинулась и чуть-чуть раздвинула ноги, приглашая её, и к моему удовольствию, она немного задыхается, её кашель эхом отдаётся в каменном здании. Кларк пытается игнорировать меня, отводя взгляд, сосредотачиваясь на чтении. Я рада, что мама всегда настаивает на том, чтобы сидеть в первом ряду, там, где происходит всё действие, как она говорит. Здесь определённо происходит какое-то действие, в этом нет никаких сомнений. Возможно, я буду трахать там Кларк. Это будет символический и мятежный акт против матери, которая видит во мне только больную шлюху. Я уже смертельно возбуждена и сегодня я трахну её. Я не закончила вчера, это было очень неудобно, скажу вам, однако, сегодня в святое воскресенье всё будет по-другому. Сегодня ей не убежать от меня. Кроме того, я привела ногти в порядок. Когда она переворачивает страницу, я перекладываю руки на колени, мягко лаская кожу над коленом. Это не прошло не замеченным для неё, конечно, она должна быть сосредоточена на чтении, но нет, я привлекаю её внимание, она смотрит на меня, поэтому я прикусываю губу. Почему она борется с этим? Из-за религии? Из-за бога? Он не будет против, я могу заверить её, что он хочет, чтобы люди были счастливыми, а если мы трахнемся на этом алтаря, то станем самыми счастливыми людьми в этой чёртовой дыре посреди ничего. — Наконец, братья и сёстры, — говорит она, и её голос разносится по зданию. — Что бы ни было правдой, что бы ни было благородным, что бы ни было правильным, что бы ни было чистым, что бы ни было прекрасным, что бы ни вызывало восхищение — если что-либо является превосходным или достойным похвалы — думайте об этом, — конечно она думает, о похвале, и то, что я сделаю с ней станет легендарным и достойным восхищения. — Всё, что вы узнали, получили, услышали от меня или увидели во мне — примените это на практике, — я пытаюсь красавица, я пытаюсь. — Да прибудет с вами бог. Все встают, и я делаю то же самое, разглаживая складки своего красного сарафана. Кларк прочищает горло и качает головой. Её волосы выглядят такими мягкими, я не могу дождаться, когда мои руки запутаются в них, как эти светлые волосы будут щекотать мои щёки и грудь. Я не позволю своему голоду снова испортить всё, ради чего я стараюсь, на этот раз я буду спокойной. Я могу сделать это. Я Лекса Уайлд, и ни одна девушка не устоит перед моим обаянием. Месса, наконец-то, закончилась, и люди стали выходить из церкви. Мама хотела схватить меня за руку, но в последний момент остановилась, мне не нужно напоминать ей, что я ещё остаюсь на уроки по игре на пианино. Полагаю, что после того, как вчера я пришла домой злая и нервная, она стала доверять мне и моему желанию выздороветь от этой болезни. Да, я могла бы чувствовать вину за это, но нет, не буду. Она ждёт меня, играет с цветами, наклоняется к коробке с длинными спичками, чтобы зажечь свечи возле пианино. Как-будто она создаёт романтическое настроение и что-то внутри меня извивается. Нет, Лекса, дыши и успокойся. Церковь почти пуста, но я не буду ничего делать. Эксгибиционизм не моё, это я поняла ещё со времён школы. — Ты что-то хочешь? — она пытается казаться дурочкой, жалкое зрелище. — Ты обещала научить меня играть на пианино, Кларк, — я осторожно подхожу. Может быть, где-то глубоко в моём подсознании, я всё ещё думаю, что она убежит от меня. — Или ты солгала перед самим богом?  — Себе, — её мягкая улыбка бросает мне вызов. Чёрт возьми, как она может быть такой сексуальной? Чёрт её побери, это убивает меня. — Себе… — я, наконец, дошла и провожу пальцами по клавишам пианино, наслаждаясь приятным ощущением. Свет от свечей освещает помещение больше, чем солнце сквозь окна. Она предлагает мне сесть рядом с ней. Кларк что-то говорит, возможно, она рассказывает мне о нотах, о боге или рассказывает мне секретный рецепт макарон с сыром, я об этом не узнаю, потому что я не слышу ни единого хриплого и сексуального слова. Нет, я слишком занята, глядя на её длинные, сильные пальцы, нажимающие на клавиши. Звучит какая-то мелодия? Блять, это убивает… Интересно, как эти пальцы будут ощущаться на самых чувствительных участках моей кожи. Прежде чем, я успела заметить, что она перестала играть, я понимаю, что моя рука лежит на её бедре, опасно продвигаясь вверх к промежности. Чёрт, я ужасный человек, мои животные инстинкты настолько доминируют, что я даже не замечаю, как они берут вверх. Мне ещё не дали согласие ни словом, ни знаком, но она и не ведёт себя так, будто не хочет этого. Кларк сглатывает время от времени и молча смотрит на мою руку, сжимающую ткань её туники. Когда я успела приподнять эту раздражающую тряпку? На мой вкус на ней слишком много (некрасивой) одежды. — Лекса, — я не уверена что это, просьба или предупреждение, но я уже устала от этой игры, поэтому я просто смотрю ей в глаза и продолжаю подниматься. Она даже не отвела от меня взгляд, когда схватила мою руку и убрала от себя, и хотя, для меня это должен быть не добрый знак, я всё равно не сдамся сегодня. На этот раз я полностью контролирую ситуацию, несмотря на свои позывы, пульсирующее ощущение и мокрый подол сарафана. Я хватаю её руки, ни на секунду не отрывая от неё взгляд, и подвожу прямо к своей промежности, туда, где она больше всего мне нужна последние две недели. Шипение ускользающие из её горла, когда она понимает, что на мне нет нижнего белья — восхитительно. К счастью, у неё не холодные руки, и контакт с моей влажной плотью ошеломляющий. Я позволила тихому стону сорваться с моих губ, другой рукой я схватилась за край табуретки, сопровождая каждое движение тяжёлым дыханием. Рука Кларк застыла, но она не сопротивляется. Тогда я начинаю водить ей по своему клитору, она как марионетка, как ученик, которому нужны указания, чтобы он начал действовать самостоятельно, как ребёнок, пытающийся научиться ездить на велосипеде. Даже если это я двигаю её рукой, всё равно ощущение чужих пальцев на сладком пучке нервов - непередаваемо, и я не могу не откинуть голову и не напрячь бёдра в поисках большего трения. Только тогда мы разрываем зрительный контакт. Только тогда она начинает двигать пальцами. Кларк профессионально обводит мой клитор, я почти удивлена. Я имею в виду, я предполагала, что она не знает, как делать это с девушками (или с собой), она всё-таки священник. После воздержания это восхитительно, но она не заходит дальше. Я поднимаю ногу на стул и откидываюсь назад, предоставляя полный доступ к своему телу. Я чувствую себя незащищённой, но не беззащитной, потому что знаю, что я контролирую её, её желания и фантазии, и мы обе прекрасно это понимаем. Ох, блять. Она поглаживает мои складки и возвращается к клитору, подразнивая вход. Несмотря на её серьёзное лицо, ей это очень нравится, и самое страшное то, что мне тоже. Мы только начали, а я уже так близко, я чувствую, как сжимаются мышцы таза. Я пытаюсь сделать глубокий вдох, я могу кончить в любую секунду, мои бёдра начинают судорожно извиваться. Это раздражает. Чёрт, раньше я жаловалась, что мне требуется слишком много времени, а сейчас я жалуюсь, потому что я уже почти кончила. Я никогда не буду довольна. Когда электрический разряд поражает меня, мне уже всё равно. — Кларк…блять! — я изгибаюсь, ноги дрожат, но она не убирает руку, пока оргазм не отступил. Это очень мило с её стороны, учитывая отсутствие манер, которое она вчера продемонстрировала. Разряд проходит по моему телу, опаляя всё на своём пути и пробирая до костей. Чёрт, я так по этому скучала. Мы обе понимаем, что я залила табурет смазкой. Вау… её много, и всё же это только начало, прелюдия нашей смертельной симфонии. Нежный палец в последний раз поглаживает мой вход, собирая соки, несколько мгновений священница наблюдает, как они скользят по пальцам. Я хочу знать, о чём она думает, её лицо не выражает ничего, кроме серьёзного беспокойства. Озорная мысль проскальзывает в моей голове и я прикусила губу. Я хватаю её руку, подношу к себе и беру пальцы в рот, издавая влажные звуки и глядя ей в глаза. Она не может отвести взгляд. — Ты не хотела попробовать меня вчера, так что… — я наклоняюсь к ней и облизываю её губы, прося дать мне доступ, и я его получаю. Глубокий стон вырвался из её горла. Её язык тёплый и нетерпеливый, а губы очень, очень мягкие. Простите за клише, но это правда. Однако, в её поцелуе есть что-то необычное, что-то, что отличается от моих поцелуев. Мягче? Теплее, горячее, отчаяннее или умелее? Потому что мой собственный вкус всё ещё наполняет мой рот? Поцелуй хорош, действительно хорош. Голова начинает кружиться, и мне приходится отстраниться, чтобы сделать вдох, в этот момент, она встаёт. Она не посмеет… И всё же она разворачивается и идёт через ворота к башне. Это уже второй раз, когда она оставляет меня возбуждённую и совершенно запутанную. Здорово блять. — Она снова это сделала… — животный звук, вырвавшийся из моей груди, пугает даже меня. В этом нет никакого смысла, и это уже не смешно. По крайней мере, на этот раз она проявила хотя бы минимальную порядочность, прежде чем просто бросить меня. Она ещё пожалеет об этом. Кровь за кровь.