***
Юлий, Ты снова перевернёшь календарный лист. Пожелтевшие странички укажут тебе выцветшие цифры. Трещинки на каждом символе тебе знакомы не понаслышке, так? Ты будешь снова и снова пересматривать, листать календарь до нужной и болезненной частички. И не задумаешься об абсурдности того, что судорожно перелистываешь календарь назад, словно восстанавливая уже давно вырванные с корнями страницы. Мотаешь время назад, Снова возвращаешься? Зачем ты это делаешь? Тебе больно. В комнате темно, дует сквозной ветерок. Кажется, он что-то шепчет. Ты прислушайся. Не разберёшь. Точно так же, как и твои мысли. Они гнетут, они жрут твой мозг. Ты устал от этого контраста, ты устал бояться и устал ожидать, когда вернутся эти жуткие видения. Они берут тебя так грубо. Вжимают в стену, А ты тогда и не придаёшь значения факту, что омеги по природе своей — шлюхи. Тебе больно, кажется, ты стонешь. Перед глазами календарный лист. На нем — злосчастные цифры. Юлий, Сейчас день, а все вокруг во мраке ночи. Ты никому не нужен, никто тебя не спасёт. В соседней комнате мама нервно поглядывает на стенку, надеется, что ты сейчас в порядке. Что ты не собираешься сбежать… Но почему ты не сделаешь это и во второй раз? Она устала. От тебя ли? Эти мысли гнетут тебя? Боюсь, гордыня маленького боевого мальчика намного больше снисходительного волнения за какую-то там родительницу… Ты запутался. Глянь, календарь разлетается, ветер разносит его листья по комнате, они тебя закручивают. Ты отмахиваешься, но царапаешь ладони в кровь. Так противно. Прижимаешь конечности к груди; но они все ближе — ещё сильнее и беспринципнее ранят тебя. Но в первую очередь — твою душу. Последний свет, в конце, иссякает. Он темнеет с каждым потерянным листом злосчастного сборника противных дат. Одумайся, Отрезвись. В комнате нет календаря. Но почему же ты плачешь, Юлий? Ровным счетом, как тогда…
***
— Давай зайдём вместе? — мы снова прохлаждались у треклятого подъезда. Я судорожно прятал вспотевшие ладони в карманы, будто от тревожного чувства их скрывал, ведь оно все поглощало мое трепетное нутро, — ты теперь не боишься. А я быстро — возьму сумку, и все. Я свысока взглянул на девушку, тяжело вздыхая. Та не стала дожидаться моего ответа, подхватила под руку и потащила вовнутрь, попутно повествуя мне о том, насколько прошлая встреча была для неё важна. «Для меня тоже: никак не могу ее забыть» — горько подмечал мой внутренний голос, пока тело обессиленно повисло, опираясь о грязную стенку лифта. — Мы дома! — оповестила Настя, как только мы пересекли порог квартиры. Подождала с минуту, не получая ответа. — Хм, а я то думаю, почему закрыто снаружи… — посмотрела на меня, — мамы дома нет. Можешь постоять здесь. — Я зайду. — отчеканил, сбрасывая с себя уже другую обувь — лёгкие кроссовки. Как предусмотрительно. С каждым сантиметром, который преодолевали мои ноги, приходили воспоминания того вечера. Я снова оказался там, когда встретил Настину маму, подслушал разговор с Юликом, загадочным братцем и бунтарём. Снова звёздное небо. Мы говорим о чём-то, что нравится нам обоим. Снова сцена смерти друга. Даня, чертов Даня. Я остановился посреди пути, доставая телефон. Я робко и неуверенно зашёл в сообщения, пролистал сотню проигнорированных жалоб Данила, ткнул на набор нового СМС и шустрыми движениями написал:Я 19:34 Дань, как ты? Прости, что не отвечал. Я боялся
Покрутил телефон в руке, в волнении закусил губу.Даня 19:34 Ничего. Надеюсь, у тебя все хорошо
Улыбнулся. «С Даней все в порядке…» — протянул про себя, Но тут услышал всхлип. — Мне послышалось? — из ниоткуда появилась Настя с розовой сумочкой в руках. Мы оба прислушались, вытянув шеи, но первой решилась сделать шаг моя подруга. Она уверенно побежала к одной из комнат, раскрыла дверь и пропала в ней. Плач становился слышнее, чем ближе я приближался туда же, куда и Настя. Та сидела на кровати рядом со своим братом. Руки прижимала к коленям, растерянно размыкала губы, явно сомневалась и не решалась произнести и слова. Юлик же сидел в той же позе и смотрел куда-то в пустоту. Шмыгал носом, глупо моргал потерянными глазками. Я подорвался с места и сел по другую сторону от парнишки. Настя прошептала одними губами, обращаясь, почему-то, именно ко мне: — Все в порядке… Но я ее не слушал. — Юлик? — сочувствующе вымолвила девушка, постаралась взглянуть тому в глаза, но, не получив ответной реакции, отчаянно и беспомощно развела руками, точно опасаясь посмотреть на расстроенного брата, — Юлик… Парень отрицательно мотнул головой. Наклонил ее набок, продолжая изучать узоры обоев стены напротив, но после выпятил губу, судорожно выдохнул. Старался сдержаться, но едва уловимо взвыл, упал лицом в свои ладони, а после, прошипев, рухнул головой на мои колени. Я напрягся, вопросительно смотря на девушку. — Пусть… — снова прошептала Настя. Глаза ее блестели от неуловимых взглядом слез. Я же посмотрел на Юлика снова. Тот опустошенно бегал своими чёрными глазами по комнате, точно младенец, коего привезли в квартиру из роддома. Такой же уязвимый… «Что с ним произошло?» Мы просидели втроём несколько долгих минут. Настя всхлипывала, мне неясно было, отчего, а ее братишка, кажется, со временем начал приходить в порядок. Перестал подрагивать и трястись под эффектом надвигавшейся истерики. Я молчал, точно боялся навредить. Кажется, это было моей фирменной защитной реакцией в любой стрессовой ситуации. — Я сейчас… — девушка протерла мокрые щечки, встала и тихонечко покинула комнату. Мы тогда остались одни. Юлик, точно верный пёс, потерся волосами о мои штаны, как только почуял, что я прикоснулся к его плечу в утешительном жесте. Что-то екнуло в моей груди: то ли совесть, то ли чувство повсеместной беспомощности… Он прятал от меня те самые искренние чёрные глаза, точно боялся, что увижу в них я нечто страшное. То, что заставило их плакать. — Руслан… — прошептало тельце. Юлик повернул голову через плечо, все равно избегая встречи с моим взглядом. Воцарилось гробовое молчание. Я вопросительно глядел на мальчика, тот так же вопросительно рассматривал свою любимую пустоту, пытаясь сложить мысли во что-то напоминающее логику. За окном слышался шум гудящего ветра, внутри слышались тяжелые вздохи обоих присутствующих, — ты же знал, что омеги любят только раз? — Что? — только и успел вымолвить я. — Мы такие ничтожные… — перебил меня Юлик, ударяя кулаком по моему колену в отчаянном крике, бесшумно разинул рот и прохрипел что-то нечленораздельное. Я инстинктивно попытался наклониться, успокоить его, как мог, даже подался вперёд, прикасаясь к его плечу уже и второй ладонью. Мальчик, почуяв это, содрогнулся и сбросил ее с себя. — Господи! — послышалось со стороны входа. В комнату вбежала хозяйка, она выронила на пол все пакеты, что держала, ринулась к сыночку, оттягивая обмякшего парнишку на себя. Настя же довольно требовательно дернула меня за капюшон, так, что я не успел опомниться перед тем, как послушно выпрямился, не сводя неоднозначный взгляд с силуэта Юлика, что мутнел, пока мы уходили прочь. Женщина заливалась горькими слезами. Сын в ее руках с пустым взором провожал меня в объятия коридорной темноты. В один момент стало невыносимо больно в области век. Я потёр их пальцами, пока подруга продолжала выводить меня восвояси. — Понимаешь, сейчас лучше идти… Прости… — все, что я услышал из ее аккуратненьких губок. Испуганно взглянул на неё, только обратив внимание на то, что уже, обутый, стоял за дверью, глупо пялясь на знакомое лицо не менее напуганной девушки. Дальше было все как в не понятном мне тумане. Грустные глаза Насти, стоны матери из глубины квартиры… Я ощутил себя здесь абсолютно лишним, но в то же время таким нужным… Это было необъяснимо. То, насколько все запуталось в моей голове. Снова образ Дани. Вспышка. Неприятное эхо. Вспышка. Лифт. Вспышка. Я на улице. Вспышка. Стою и смотрю на знакомое окно. Там темно. Единственная квартира, где не горит свет. Откуда ветром выдувает свободолюбивые кружевные шторы. Стою, разглядываю. Вспышка.Даня 20:44 Все катится по пизде Я 20:50 Соглашусь