старшая сестра

      Все началось с того ленивого разговора в кровати, и Юлик стал проводить у меня, казалось бы, неприлично огромное количество времени — бойко и по-собственнечески хозяйничал в стенах моей квартиры, что было ему довольно-таки присуще. Включая ранние пробуждения с предложением прогуляться в любимом нашем парке. 

       И я тонул, точно в трясине в обществе паренька. Из-за чувства долга? Из-за того, что пообещал?

       И на то утро, спустя месяц или даже больше, Юлик снова проснулся задолго до меня, уже локализуясь на кухне. Такое рвение готовить что-либо, как он объяснил, появилось посредством того, что мама не подпускала сынишку к плите из-за кое-каких причин. Говорил, опасно очень, загадочно отводя глазки в сторону линолеума. 

Я не обращал должного внимания на подобные жесты: мы не были друг другу ничем обязаны, в том числе и не были обязаны докапываться. 

Поэтому я промолчал единожды.

       Потом дважды, когда застал отрока курящим сигарету на балконе. В самом темном углу стеклянной коробки. 

      А на третий раз этой темы коснулся уже не я, а обстоятельства, при которых я оказался во все том же парке со все той же Настей. Это была тайная встреча: Юлик не подозревал о ней, девушка не знала о Юлике.
       «Видимо, раньше он частил с пропажами…»

 — Он снова сбежал… — наконец таки решилась поделиться девушка, переминаясь на скамейке подле меня. Видно было, как та норовила прикоснуться в привычном жесте к моей руке, но отчаянно не решалась. Поэтому сделал это я в успокаивающем жесте.

 — Для тебя это проблема? — нелепо вопросил, на что девушка нахмурилась.

 — Да нет. Я уже и попривыкла. Давно такое происходит, на самом деле… настолько давно, что уже успело стать естественным… — она задумчиво воззрилась вдаль, — мама только вот переживает, снова на таблетках. 

 Я промолчал, жалостливо опуская голову книзу. А что мне было сказать? Признаться, что Юлик которую неделю уже живет, практически, за мой счёт и в моей квартире? Я мотнул головой туда-сюда, отгоняя навязчивое честолюбие.

 — Стало естественным? — удивился я. — Ты что, знаешь? 

— О чем? — удивилась Настя, косясь на меня изумлёнными глазами. Я несуразно жестикулировал.

 — Ну… — замялся я, не решаясь, — ладно, не вижу смысла молчать. — нахмурил брови, разводя руками, — о беременности Юлика.

 — Что? — пискнула девочка, возмущённо размыкая губы.

 — Ну, все его перепады настроения… психи, непостоянность… 

 — Перепады настроения?! — ещё больше насупилась Настя, повышая голос, — из-за беременности?!

 — Он мне так сказал… давненько… мы… — пауза, — списывались…

       Девушка тяжело выдохнула, словно разъярённый бык перед атласной тканью моей невинной души. Солнце, до этого освещавшее наши тела, спряталось за кронами деревьев, да так, что шустрые лучики едва касались раздраженной кожи. Настя бегала глазами по своим ладоням, по своим бедрам и по брусчатке. Не решалась, видимо, или же раздумывала о чем-то, явно связанном с виновником ‘торжества’. Только спустя долгие тридцать секунд она выпалила:

 — У него биполярка, Руслан; перепады настроения с самого детства. — продолжила девушка невесомым шёпотом, — и… он не может иметь детей. Травма… — она виновато стиснула губы и шмыгнула аккуратненьким носом. — Поэтому… не знаю, когда, при каких обстоятельствах он тебе это сказал, но это попросту не может быть правдой… — я вдруг впал в немалый ступор, открывая и закрывая рот, как будто рыба в воде, но, к сожалению, все равно немая.

       «Чё? Он мне соврал?!» — сердце пропустило удар. Девушка словно видела это, пока продрожала лепетать:

 — Именно поэтому я не давала тебе с ним проводить много времени… и все еще не одобряю, что вы, — пауза, — «списываетесь». Ни ему, ни тебе новые потрясения не идут на пользу…

 понимаешь? — Да ты у нас консерватор… — раздраженно выдал я, искривляясь в противной усмешке. 

 — Правда. Лучше ему оставаться в той же среде обитания, в какой он есть. В привычной, чтобы не усугублять, — сглотнула проклятый ком в горлышке. 

 — В прежней?! — разозлился я, — в прежней?! — обернулся на нее. Лицо мое побагровело от беспричинной ярости. То ли вызванной растерянностью, то ли обидой, то ли еще невесть чем. «Раз она такая осведомленная, почему же так говорит?» — где его насиловали, не вынимая, принижали и унижали?! 

— Откуда такие мысли? — перебила Настя возмущённо.
   — Наверняка оттуда, откуда никто из вас еще не пытался разузнать что-либо! — Настя сидела в искреннем шоке, округлив глаза и слегка нахмурив брови, — от Юлика, конечно же! Очевидно! А ведь никто из вас и не пытался разговаривать с ним. Я теперь убедился в этом! «Лучше все оставить так…», «Лучше лишний раз его не беспокоить в привычной среде обитания…»… Нет! Не лучше! Теперь ты понимаешь, что вы упускаете? Причем, похоже, осознанно! — я встал со скамейки, наклонившись над хрупкой девчонкой, — не знаю, биполяркой, не биполяркой вызваны эти скачки, слезы, недальновидность… это жуткая хрень, мне судить, но даже с ней Юлик, в первую очередь, — человек! И плохо этому человеку! А вы даже не пытались выяснить! Посему не предотвратили страшное… кто знает, что было бы потом… — и перед глазами снова Мишины, пустые, стеклянные. Кровь на его предплечьях, запекшаяся и засохшая корочками на смертельных ранах…       Я в последний раз окинул ошарашенную Настю презренным, но в то же время стыдливым взором, и, молвив тихое: «прости…», ушел, громко шаркая ногами. Солнце окончательно спряталось за пеленой из туч. Вечерело, я задрал голову и подметил звезды… странников черного 'ничего'.       И снова вспомнил Юлика.       «Зачем он мне соврал? Неужто чтобы надавить на жалость и жить со мной? Просто уехать из дома. Или для чего? Почему и зачем Настя так беспардонно рассказала о его болезни? Может, Юлик не хотел бы этого? Конечно, я и сам догадывался… да и сам зачем-то ляпнул про ложную, но все равно беременность…» — мысли роились в голове, пока я медленно вышагивал по привычному пути.       «Он действительно заслуживает жалость…» — подытожил, взглядом обводя многоэтажку, знакомый подъезд. Не долго думая, бухнулся на скамейку, разжигая сигарету шальным пламенем зажигалки. Никотин на время затуманил мой рассудок, но не перекрыл навязчивые думы.

***

      Зайдя в квартиру, я подметил тишину. Она липко висела в воздухе, такая непривычная. Даже трубы не гудели и не сверлили стены неугомонные соседи. Я сбросил кроссовки с ног и довольно уверенно продвинулся в сторону спальни, откуда слышались едва различимые вздохи.       Да, поначалу мне хотелось сразу вылить на подростка все. Все расспросить и рассказать, может даже возмутиться… но с каждым шагом моя походка становилась все опасливее и опасливее.       Пока совсем я не остановился, заглядывая в комнату.       Юлик сидел на краю кровати ко мне спиной. В его руке болтался телефон, а волосы уже были зализанны назад, как он обычно делал перед выходом «в свет».       «Неужели куда-то собрался?» — подумал я. Парень вполоборота взглянул на меня невыносимо грустными глазами. Снял все язвительные слова с моего языка секундно. — Я знаю, что ты гулял с Настей… — робко произнес, сминая между пальцев одеяло, — не напрягайся так, я не запрещал и не запрещаю. — Как ты узнал? — поинтересовался я, делая шаг вовнутрь спальни. — Иначе она не стала бы мне звонить. Просто незачем. — закинул ноги на саму кровать, разворачиваясь ко мне всем телом и изучая взглядом мой, по всей видимости, растерянный вид, — что она тебе рассказала? — вскинул бровь.       Я шумно сглотнул, потирая затылок. — Юлик, я хочу, чтобы ты знал… — Что она тебе рассказала? — перебил. — Я хочу, чтобы ты знал. Всем бывает тяжело в этой жизни. Ты не одинок… — Понятно. — мальчуган кивнул сам себе, своим же мыслям. — Я не больной. И то, что она так просто говорит об этом направо и налево… я человек, а не ярлык. — спрыгнул с кровати, тут же подлетая к шкафу и выуживая оттуда свою уличную футболку, — и этот человек лучше пойдет… — Юлик. — мое предупреждение его не остановило. — Юлик! — я тут же подлетел к нему, хватая за тонкие запястья. Отрок выронил все то, что так судорожно успел достать с деревянных полок, и попытался рывками вырвать руки, искривляя лицо в гримасе бешенства. — Всем. Бывает. Тяжело. — повторился я, — ты — человек, в первую очередь, конечно же. И это естественно. — Юлик обмяк в моей суровой хватке, прислушался, по-прежнему негодуя, — я, думаешь, нормальный и мне так везет? — усмехнулся я, нервно улыбаясь, — да я в твоем возрасте уже сбежал из родительского дома, бросил школу посреди девятого класса, чтобы переехать в этот Петербург! Подумать только, как будто мне в мои шестнадцать он так сдался! — засмеялся, — а ведь я бежал практически без вещей, с одним рюкзаком! Думал, здесь меня «ждут», что ли… добрался на поезде почти что зайцем! А как иначе с двумястами рублями в кармане? И я нормальный после этого? Да если бы не мой друг, я б с тобой сейчас не говорил вообще!       Я медленно попятился в сторону дивана, усаживая субтильное тельце на него и сам садясь чуть поодаль. — Данил просто мимо проходил, когда я спал на лавочке возле Исаакиевского. Зачем-то со мной заговорил, ему, вроде как, тоже было одиноко. Но одно отличие было — он жил в обеспеченной семье и в нормальном таком коттедже за Питером. Сказал, что засиделся в пабе, что шел в сторону метро и что снимал комнату в Выборгском районе, и как будто мне это название о чем-то сказало! Мы разговорились, от него разило табаком и перегаром, а на лбу блестели потные разводы. Я буквально умолял его дать мне хотя бы переночевать в нормальном месте, ведь скамейка не совсем устраивала привыкшего к теплу интроверта. Дурачок такой махал перед его лицом злосчастной и помятой купюрой, стольником, вроде… и… как-то так дальше сложилось, что мы подружились. Я стал обосновываться… и вот он я, девятнадцатилетний… всё! Честно, не буду дальше затягивать рассказ, ведь дело, Юлик, совсем не во мне… — Для чего ты так распинаешься? — парень слегка наклонил голову набок, улыбаясь краешком тонких губ. Я улыбнулся ему в ответ. — Потому что я чувствую себя обязанным… — Обязанным? Кто я тебе? — Юлик подался вперед. — Мне кажется, ты пробудил во мне какое-то странное чувство в его самом наглом проявлении… — И что это? — он ухмыльнулся. — Любопытство. Раньше за маской неуверенности, привычек и инертности я не чувствовал ничего такого. В жизни все давалось как-то просто, насколько ты знаешь… — пауза, — а тебя познать мне все еще не удалось. — Со мной ужасно сложно. Я не самый лучший человек. Опасно даже, в какой-то мере, со мной… — наши лица были настолько близко друг к другу, что я чувствовал теплое дыхание на своей ложбинке, что будоражило все тело копной взволнованных мурашек. — Я привык. — усмехнулся. Онешко подался вперед, к губам, но тут же отпрянул и встревоженно нахмурил брови: — Настя знает?       Я напрягся. — Не думай об этом. — Юлик хитро прищурился и уткнулся носом в мое лицо, пародируя эскимосский поцелуй, точно принципиально оборвал долгожданный и чувственный, намекая на серьезность своего замечания. Ощерился, похлопал меня по плечу и поднялся на ноги, собирая разбросанные по полу вещи. — Я тоже бросил школу в одну из своих 'стадий'. Официально, на словах, как отрезал! Влюбился по уши. В того самого, который чуть не врезал тебе той ночью. — Юлик подметил мое удивление, — да-да, я был в состоянии запоминать тогда! — он улыбнулся мне, — а сбежал с уроков как раз в тот день, когда ты к нам пришел в первый раз.