Дом, улица, гараж, кусочек неба в грязной луже

Тахир влюбился в Сашку сразу, как увидел его длинную челку и бритый затылок. — Ребята, Саша Егоров будет учиться в нашем классе, — объявила математичка Людмила Пална. — Саша, расскажи о себе в двух словах. Тот мрачно зыркнул на нее и выступил вперед: довольно высокий, в драных черных джинсах с цепью, в толстовке «LinkinPark». — Мы переехали с Нижегородки, — хмуро сказал он, и у Тахира внутри все перевернулось — и на место уже не встало. — Квартиру купили. — В какой школе ты раньше учился? — В двадцать четвертой. — Скажи, пожалуйста, родителям, что у нас принято ходить на уроки в школьной форме. — Мама постирала. Не высохло, — небрежно кинул Саша через плечо. — Я могу сесть? — Конечно, располагайся. Класс у нас очень хороший, я уверена, вы подружитесь. Тахир видел, что не он один заинтересовался: Рената Гарипова смотрела на новенького из-под ресниц, и Аида Сорина, и даже скромная Катя Брегман подвинула свои вещи, надеясь, что Саша сядет рядом с ней. Только Кристина Ахмеджанова, классная красавица и звезда школы, скучающе смотрела в окно, подперев голову ладонью. Саша сел на свободную заднюю парту за Тахиром и тут же ткнул его в спину пальцем. — Слышь, ручка запасная есть? А то я забыл. — Держи, — Тахир дал ему черную гелевую. — Я Тахир. — Спасибо. Слушай, Тахир, а в баскет у вас тут играют? Вблизи он рассмотрел, что у Саши глаза светло-карие, с легкой зеленцой. Красивые. — Играют, ага. На большой перемене сходим в спортзал? — Тахир сверкнул зубами и порадовался, что любит баскетбол. — А так можно? — Сашка осмотрелся в спортивном зале с интересом. — У нас в школе запрещали на переменах. — Мне — можно, — улыбнулся Тахир и постучался в тренерскую. — Ильмира Маратовна! Эдгар Шамильевич! Дверь открылась и наружу выглянул физрук с кружкой кофе. — Чего тебе, Тахир? — Здрасьте. Мы мячик покидаем, пока перемена? — Кидайте, конечно. Только потом на место уберите, — махнул рукой Эдгар Шамильевич, втягиваясь обратно в тренерскую. Ильмира Маратовна помахала рукой, сидя за столом, на котором Тахир углядел тортик. — Ну вот, видишь, — сказал он Сашке. — Все можно. — Круто. Тахир кинул сумку под скамейку, вынес из кладовки баскетбольный мяч и попробовал повертеть на пальце. — Иногда получается. Сашка стянул толстовку через голову, оставшись в одной черной майке. Тахир пожалел, что молиться не умеет: бабушка пыталась их с братом в детстве учить, но не вышло из этого ничего путного. Марс просто отмахивался, а он сам начинал кривляться, смешить бабушку, и та уже не могла смотреть на них строго. Да и родители никогда не одобряли. — Я у себя в школе лучший был в баскете, — сказал Сашка, с легкостью закидывая мяч в кольцо с пяти метров. — У вас команда, ага? — Даже секция. После уроков занимаемся, — Тахир поймал мяч и стукнул им об пол, чтобы нового знакомого не разглядывать. — Приходи тоже, у нас весело. Сашка был не только высоким, но и неплохо сложенным. Может, чуть худоват, но это же дело поправимое. Тахир вот, наоборот, любил пожрать и нигде, кроме школьного баскета, не занимался, а оттого казался рыхлым и неспортивным. Он подпрыгнул и отправил мяч в кольцо вертикально. Чаще всего соперники не брали Тахира в расчет, считая слабым игроком, и здорово просчитывались. Эдгар Шамильевич постоянно твердил ему, чтобы занимался спортом: с врожденными способностями и поставленной техникой Тахир, по его мнению, мог бы достичь серьезных успехов. — Приду. Я тут на районе никого не знаю, — Сашка поймал мяч и прицельно кинул в щиток; отпружинив, снаряд упал в корзину. — Норм у вас или как? — В целом норм, — Тахир кинул мяч ему в руки. — Если залупаться не будешь. — А че я-то? — Да ничо, везде ж так. Попадешь с угла площадки? К вечеру Тахир практически все знал о Сашке, учитывая, что тот был не слишком разговорчивым и каждый ответ из него приходилось вытягивать. Жили они раньше на Нижегородке, в бараке на Благоварской улице, долго копили, а потом продали жилье там и купили трешку на Комсомольской. Соседи практически. Сашка был средним из троих детей в семье и единственным парнем. Старшая сестра уже училась в институте, младшая пошла в первый класс. Отец был кардиологом в больнице, мама — воспитательницей в детском саду, поэтому на квартиру копили долго, и в результате Сашке все равно не досталось комнаты: сестры Надя и Катюша получили общую комнату, маленькую заняли под спальню родители, а Сашке поставили диван в зале с тремя дверьми. Не то чтобы он жаловался: после двух маленьких комнат в бараке и это было хорошо, но Тахир все равно посочувствовал. У них с братом в пользовании находилась своя комната, и это было очень удобно. Практически отдельное царство от родителей. Сашка любил баскетбол, музыку и пивас; курево тоже уважал. Из школьных предметов ему нравилась только физра, хотя с английским и всякими точными предметами было более-менее недурно. Тахир показал Сашке, где за школой можно безопасно покурить, где — купить сигарет без паспорта, и еще пару полезных мест для нормальных пацанов. — А девчонка у тебя есть? — спросил Сашка, когда они сидели на детской площадке и докуривали последнюю сигу на двоих. Вот почему из целой кучи нормальных вопросов он выбрал именно этот? Тахир с улыбкой смотрел, как зажигаются окна в доме напротив, и думал о странностях общения: он сам об этом не спрашивал, хотя задал, наверное, сотню вопросов, а Сашка, видать, интересуется. — Ну так. Постоянку пока не хочется. Наверное, Даша Буряк могла считаться его девчонкой: они сидели вместе с шестого класса, носили учебники пополам и хорошо дружили. Хотя Тахир со всеми дружил хорошо, его вообще в школе любили, а он никого особенно не выделял. А теперь вот Сашка появился, и что-то изменилось. Ну то есть понятно что: Тахир просто сразу вляпался по уши, и чувствовал от этого нереальный кайф. Так что Даше опять ничего не светило, даже если у нее какие-то планы были. В общем-то, не задумывался Тахир об этом, да и не спрашивал никто. Хотя валентинки в день влюбленных по школьной почте получал, да. Писали все: от первоклашек до практикантки Замиры, которая написала добрые слова всему классу, но только Тахиру нарисовала маленькое сердечко вместо подписи. Вообще многие начинали встречаться еще в восьмом классе, и это считалось нормально. Так что вопрос-то, наверное, тоже был норм, зря Тахир не то что-то подумал. Может, в Сашкиной старой школе порядки другие были, или остался у него там кто-то особенный... — А ты? Есть у тебя подружка? — спросил Тахир, широко улыбаясь. — Не, — Сашка сплюнул. — Я вообще жениться не хочу. Тупое это занятие, не для меня семейная жизнь. Тахир только сейчас заметил, что вечер выдался просто восхитительным. Здание школы было совсем новым: отстроили только три года назад, поэтому краска в коридорах и классах еще держалась, а надписи не покрывали ровным слоем цоколь здания снаружи и были очень хорошо заметны. Ранним октябрьским утром все старшие классы обсуждали новость: этой ночью со стороны окон столовой, где как раз перегорел фонарь, появилась новая надпись, сделанная красным баллончиком: «Тахир Файзуллин, я люблю тебя». Главный герой, упомянутый в настенной живописи, понятия не имел, чьих рук это дело, о чем честно сказал в кабинете директора. Весь день директриса вызывала к себе девочек с седьмого по одиннадцатый класс, а завуч с психологичкой ходили по классам, проверяя руки, одежду и обувь на предмет капелек краски, но так ничего и не нашли. — Садретдинова проверьте! — крикнул Марат Ильдаров, когда делегация пришла на урок химии к девятому «А». — Я не голубой, — обиженно отозвался тот. Эмиля дразнили пидором класса с пятого по банальной причине аккуратности и опрятного внешнего вида. Он парадоксальным образом всегда выглядел так, словно только что умылся и причесался, одежда его не пачкалась даже после уличных игр, если тот вообще снисходил до подобной возни. Ну и на физиономию он хорошенький был, девчонкам нравился, а гулять с ними не ходил: все уроки учил и на золотую медаль шел. Потому и пидор. — Слыш, а сам-то ты знаешь, кто это в тебя такой влюбленный? — Сашка ткнул Тахира в спину и придвинулся ближе. — Понятия не имею. — А если и правда Садретдинов? — хихикнула Дашка, которую вся эта история страшно веселила. — Или сама директриса? — Бля, я не готов составить счастье ни одного из предложенных кандидатов, — шепотом возмутился Тахир. — Можно мне кого-нибудь более другого? — Да забей, чувак, считай это комплиментом, — фыркнул Сашка. — Так себе комплимент вышел: я себя виноватым чувствую. — Никто ж не обвиняет тебя. Забей, — посоветовала Дашка. Это правда: Тахиру ни слова не сказали, не смотрели укоризненно, только улыбались. Но ему все равно было неуютно. Хоть и приятно, да. Он отыскал записку от Сашка с прошлой недели, где тот просил списать вариант задачи на проверочной работе, и сравнивал почерк. Вроде ведь похож… или нет? После уроков Тахир сам подошел в кабинет завуча и вызвался вымыть стену, чем заслужил еще несколько плюсов к своей и так блестящей репутации. Трудовик выдал ему ветошь и уайт-спирит, завхоз — резиновые перчатки и респиратор. Краска, падла, поддавалась херово. Тахир начал со своего имени и успел кое-как оттереть первые три буквы, когда с другого конца надписи к нему присоединилась Дашка. — Ты чего это? — Друзья должны помогать друг другу, — Дашка улыбнулась. — Я выпросила бензин и немножко ацетона. Главное — не курить в процессе. — Настоящий ты друг, Дашка! Свой парень в доску, — обрадовался Тахир. — Давай с другого конца бензином пробуй тогда. Через десять минут неравной битвы пришел Сашок. — Не особо оттирается, вы в курсе, тимуровцы? — В курсе, — вздохнул Тахир, невольно улыбаясь во всю физиономию. — Но хоть в глаза бросаться не будет. От ярко-алых букв на стене оставался розовый след, и прочесть послание все равно не составляло труда. Тахир подумал, что придется чем-то закрашивать поверх, чтобы избавиться от надписи окончательно, или использовать какой-то другой растворитель. Хотя все равно уже въелась: красная же. — Давайте тоже помогу, чо. Сашка взялся за тряпку голыми руками прежде, чем Тахир его остановил. — Перчатки возьми. Растворитель же. — Панки грязи не боятся, — хмыкнул Сашка, обильно обливая уайт-спиритом «люблю», которое тут же пустило вниз дорожки алых слез. Даже после старательной обработки доступными средствами в течение двух часов надпись все еще читалась. Абразивы использовать не рискнули, чтобы не портить облицовку. Школа простояла так почти весь год, а по весне ее цоколь перекрасили. Ало-розовые буквы остались только на двух камнях, и то бледные: «…лин, я люб…». Сашок стабильно хоть раз в неделю приходил в черных джинсах и толстовке, говоря, что форма не высохла или не поглажена. Он получал замечания, даже его родителей как-то вызывали, но это не мешало ему в следующий понедельник приходить в своем обычном прикиде снова. — Это мой личный бунт, — сказал он, прикуривая трофейную сигу, отобранную у какого-то младшеклассника. — Они не имеют права запрещать мне самовыражаться. Мы в свободной стране, и каждый должен носить то, что ему нравится! — Тебе это не особенно нужно, — Дашка пыталась бросать курить, поэтому жадно втягивала его дым ноздрями. — Ты и в форме умудряешься выглядеть как последний обрыган. На новогодней дискотеке тебя во тьме никто не найдет, весь вечер в углу простоишь незаметно. Это было истинной правдой: классические брюки Сашка носил с тяжелыми ботинками со стальными мысками, рубашки надевал исключительно черные, обвешивался цепями и прочим металлом, и смотрелся при этом мрачно и неформально. Тахир только и успевал слюни подбирать. — Да, я такой и горжусь этим, — Сашка довольно улыбнулся. — Курнуть дать, или ты кремень, Дашка? — Кремень, — хмуро ответила та. — Мать сказала, если запалит еще раз — денег карманных лишит на год. А я к Новому году себе ботфорты взять хотела: с металлическим каблуком и пряжками, уматные! Тахир думал о школьной дискотеке и теперь не мог отделаться от глупой фантазии: Сашка во всем черном стоит в темном углу, под связкой шариков, а он, Тахир, к нему подходит, улыбается, берет за руку, и Сашка кивает в ответ и улыбается тоже, а свет от цветных лампочек переливается в его волосах, оставляя неровные блики… — Ай! Тычок в плечо привел его в чувство. Они сидели в укромном месте за магазином запчастей, стремительно темнело, а деревья роняли последнюю листву им под ноги. До школьной дискотеки было еще полтора месяца. — Я говорю, по домам пошли, — сказала Дашка. — Жопа мерзнет. — Вот я и смотрю — затормаживает меня, — улыбнулся Тахир, потирая уши. — От холода, поди. Давайте по домам, до завтра. — До! — Сашка выставил на прощанье кулак, не оборачиваясь. Он скрылся в сгущающейся мгле, а Тахир все никак не мог выбросить из головы дурацкую музыку и цветные вспышки на волосах, словно видел все это в реальности. К Новому году школа готовилась заранее. Учителя подводили итоги и всерьез начинали пугать экзаменами, битва за оценки в четвертях вышла на совершенно нешуточный уровень. Ответственные за внеклассную работу устраивали конкурсы и выставки, секции и кружки корпели над тематическими заданиями или занимались подготовкой к соревнованиям и отчетным концертам, а учащиеся обсуждали дискотеку и предстоящие каникулы. Тахир вообще не парился из-за оценок: учился он всегда средне, но при необходимости мог напрячься и нахватать пятерок, чтобы перекрыть случайный банан. У Дашки дело обстояло хуже: при твердой четверке по алгебре она перебивалась с двойки на тройку в геометрии и имела не менее шаткую тройку по русскому языку. Сашка кое-как тянул грамматику, но сочинения ему не удавались совершенно, поэтому получить 2/4 за содержание/грамотность удавалось регулярно. Как и положено хорошему другу, Тахир сидел с ними на отработках и мужественно подсказывал даже под страхом получения замечания или пары за поведение в дневник. — Как так вышло, вы же русские! И русский не знаете, — шепотом стенал он. — Я украинка. По папке, — поправила Дашка, жирно зачеркивая «явства» в тетради. — Но у мамы тоже тройбан по русскому был вообще-то. Наследственность. — А я не собираюсь становиться писателем. У нас уже есть Пушкин Алексансергеич, наше все. Зачем мне уметь писать сочинения? — ворчал Сашка, листая учебник, словно надеясь найти там готовое сочинение про образ жизни Евгения Онегина. — Ну типа чтоб ты умел свои мысли излагать. — Я и так умею! Ты же меня понимаешь, правильно? — Сашка взъерошил челку. — Понимаю. Но учителям ты это хер объяснишь. Давай представь, что ты мне рассказываешь. Вот я ваще впервые слышу о таком хмыре, как Женя Онегин, и понятия не имею, чем он занимается, — Тахир подпер голову руками и разулыбался. — Так чего? — Ну… это такой бездельник. Он со скуки сидит в деревне и ходит по гостям, — неуверенно начал Сашка. — Класс, вот так и пиши. И все это с цитатами из текста, чтоб, значит, понятно было, с какого хрена ты так решил. — Ага, ща… Сашка взялся строчить, а Дашка с тоской смотрела на ребят: ей нужно было выполнить еще пять упражнений на орфографию и пунктуацию, и помочь ей никто не брался. Лилия Рифовна, учительница русского, сразу предупредила, что будет следить и не поставит оценку, если Дашке будут подсказывать. Тахир и так ей пару раз подправил буквы, рискуя вылететь из класса и дожидаться друзей в коридоре. — Файзуллин, не сиди без дела, — учительница, похоже, все же заметила его попытки помогать штрафникам. — Иди сюда, поможешь мне. Надо скрепить сценарии для драмкружка. — Эх, ну все, други, я пошел спасать отчизну, — улыбнулся Тахир. Пока он сортировал скучные сценарии новогодних сценок, Дашка перечеркала половину тетради, а Сашка продолжал проговаривать текст губами, будто рассказывая кому-то предварительно. Из школы ушли поздно, зато основные двойки по русскому были закрыты. Хотя Тахир подозревал, что Лилия Рифовна просто пожалела Дашку: у нее в тетради была просто кошмарная чепуха. — Вас тоже оставляли? — услышали ребята уже на крыльце. — Ага, — ничуть не удивилась Дашка. — Русский писали. — Привет, Кристинка, — улыбнулся Тахир. — А ты чего? — Алгебра, — с ненавистью выплюнула та. — Люда меня задрала уже, дура старая. — Да лан, Людмилапална не такая уж и старая, — Тахир выудил из кармана пачку жвачки и протянул Кристине. — Будешь? — Спасибо. Ой, это за мной! Стуча каблуками, Кристина сбежала вниз по ступеням и понеслась к воротам, где ждал потрепанный жизнью «мерседес» ее отца. Красная шубка мелькнула в свете фонаря и пропала в теплом пузе автомобиля. — Она на Харьковской живет, — хрипло сказал Сашка в наступившей тишине. — Далеко. Тахир удивился: никто не спрашивал про Кристину, но вообще-то он и так это знал — отец привозил ее довольно часто по пути на работу. Сашка все еще смотрел ей вслед, и почему-то это было неприятно. Хотя, скорее всего, просто засиделись поздно, и Тахир обед пропустил. А дома плов как раз… — Да пошли уже, ну, — нетерпеливо дернула обоих Дашка. — Жрать охота, и еще на завтра географию рисовать. В последнюю неделю перед новогодними каникулами никто толком не учился. Контрольные, конечно, проходили, но даже их было легче писать в празднично украшенных классах. Ребята ходили в дождике и блестках, как на цирковом представлении, чаще смеялись и шептались по углам, разбившись на группы. Больше всего разговоров было, конечно, у девчонок — кто что наденет и кто с кем хочет танцевать. Парни морозились в стороне, делая вид, что им эта тема не интересна вовсе, но шеи вытягивали и уши напрягали изо всех сил: никому не хотелось попасть в тупую ситуацию и получить отказ при всех, даже если теоретически надумать пригласить какую-нибудь девчонку. И танцевать с ботанкой Брегман или толстой Розой Манаевой из десятого тоже не в кайф было. Кажется, только две девчонки вели себя спокойно и в обсуждения с раздражающим хихиканьем не лезли: Кристина и Дашка. Первая привыкла получать все лучшее и даже не сомневалась, что у нее будет выбор, а вторая вообще, похоже, не интересовалась танцами. Ну, по крайней мере, по ней никак этого видно не было, и прихорашиваться Дашка не пыталась, чем очень поднимала свой авторитет. — Ты пойдешь? — спросил Тахир у Сашки после уроков, когда они оба переодевались перед последней в этом году тренировкой по баскету. Он старательно отворачивался, чтобы не смотреть и не палиться, ведь Сашка за прошедшие месяцы только похорошел, оформился как-то, и у Тахира все само собой радостно вставало, стоило только немного ослабить контроль. Он уже преодолел порог позорной дрочки в школьном туалете и падать ниже очень не хотел. Это не двойка, которую можно закрыть пятеркой, это пятно на репутации такой величины, что до конца школы не отмоешься… да и никогда вообще, пока кто-то об этом знает. Тахиру очень помогали мысли о химии, например, или биологии. Стоило представить хотя бы процесс дыхания, как им показывали в учебном фильме — и все, кровь сама собой отливала от всех мест, превращая его в монаха минут на сорок. — Не знаю, — Сашка влез в майку головой и потряс волосами, возвращая им свободу. — Вроде ничо я там не забыл. — Как сказать. В том году старшие классы проносили пивас и винишко для девочек. Я лично собираюсь тоже кое-что припрятать, — Тахир очень тщательно шнуровал спортивные туфли. — Да? Хм… тогда уже интересно. У вас вообще с танцами как — норм или типа «Голубой огонек» для старых пердунов и ботанов? — Ну как, обычно начинают прилично, а потом учителя выпьют, расслабятся, и нормальная музыка начинается. На пульте Денис Латыпов из одиннадцатого, он в этом деле шарит. Можем к нему подойти и попросить что-нибудь. Что нам хочется, — Тахир встал с лавки и сунул сумку в шкафчик к своим вещам. — Готов? — Вроде да. Точно, давай подойдем, поговорим, что за крендель этот Денис. Я не собираюсь выплясывать под Бабкину какую-нибудь. — Ну ты сказанул, — Тахир рассмеялся. — Под Бабкину у нас даже трудовичка не пляшет, а она старенькая уже. Ты уже решил, кого приглашать будешь? — Да никого. Что я, дурак что ли? Пиво приглашу. И тебя с ним. Тахир понял, что срочно нужно придумывать новый способ отвлекаться, потому что привычные методы сейчас одновременно дали сбой. — М-м-м-м… я сейчас. Отлить забыл, — сказал он, со скоростью света скрываясь в сортире. Школьная дискотека оставалась верна традициям: зал, обтянутый гирляндами и мишурой, учителя на дежурстве (некоторые нарядные и веселые, другие хмурые, мечтающие скорее пойти домой), девчонки в боевом раскрасе и парни — кто во что горазд. Сашок пришел в своих обычных черных шмотках, но цепей на себя навешал повсюду, так что блестел и звенел при ходьбе, составляя достойную конкуренцию разодетым девочкам и химозе в ожерелье из мишуры. Тахир ничего не выдумывал: надел голубые джинсы и новую белую толстовку «Nike», выгодно выделяясь светлым пятном в полумраке зала. Дашка пришла в кожаных штанах с клепками и блестящем серебристом свитере с драными в неожиданных местах дырками поверх черного топа. — Пронесли? — спросила она громким шепотом и устрашающе завращала глазами. — А то, — Тахир подмигнул. — Все схвачено. Он уже проверил свои заначки, запрятанные под сиденьями стульев на двустороннем скотче во время мытья зала: сам вызвался дежурить вне очереди, заслужив благодарность в дневник. Шесть банок пива прятались в картонных коробках-тетрапаках от соков, плотно закрепленные внутри. Тахир сам проконтролировал, чтобы искомые стулья не придвигали к батареям, а выставили у открытых на проветривание окон, и пиво оставалось прохладным. — Хитро, — улыбнулась Дашка. — Сок, значит, пьем. Денис Латыпов за пультом пока не напрягался, гоняя хиты с радиостанций; возле колонок вяло подергивались три девочки из одиннадцатого класса, в стороне от них еще одна группа подростков смотрели фотки у кого-то в телефоне и хором смеялись. Народ постепенно прибывал и рассаживался по углам. Самые храбрые бродили по залу и пытались делать вид, что танцуют. — Смотрите, Роза, — зашептала Дашка, делая огромные глаза. И без того толстая, Роза Манаева пришла в коротком розовом платье с шифоновыми оборками, блестящих туфлях на каблучной платформе и с искусственным цветком в волосах. Опасно покачиваясь на неустойчивой обуви и хищно осматривая зал, она напоминала розовый снаряд, готовый вот-вот взорваться. — Красотка, — улыбнулся Тахир. — А Эмиль как всегда. Садретдинов явился в брюках со стрелками, белоснежной рубашке и с галстуком-бабочкой. Голубым. Его идеальная прическа поблескивала от укладочного геля. — Ну ведь правда на пидора похож, — отметил Сашок. — Если бы все пидоры были на пидоров похожи, их бы давно отпиздили и в Москву отправили товарными вагонами без обратного адреса, — ответил Тахир. — Пойдем курить? Вообще-то курение строго запрещалось, особенно на территории школы, но на крыльце все равно дымили несколько учителей. Ребята вежливо отошли за угол, чтобы покурить спокойно. — На каникулы какие планы? У нас бабуля приедет, опять сплошные пироги, — вздохнул Тахир. — Мои в Питер собрались. Там у мамки сестра живет, — Дашка выпустила дым. — Я не поеду. В комп погамаю хоть. — Никаких, — пожал плечами Сашок. — Спать, гамать и в сети висеть. К воротам школы подъехала машина Кристининого отца, из передней двери выскочила она сама в обтягивающем красном платье, в туфлях на шпильке и с завитыми локонами. Несмотря на морозец, Кристина не стала надевать куртку или что-то еще, а побежала прямо так. Может, забыла, или боялась помять прическу и платье. — Ахмеджанова, что за вид! Почему без верхней одежды? — возмутилась химоза Зульфия Фаридовна с крыльца. — Да я быстренько, — рассмеялась Кристина, шмыгнув внутрь. Ребята проводили ее молчаливыми взглядами, потом Дашка затушила свой окурок о стену и затоптала в снег. — Ну идемте. А то правда холодно. Дискотека постепенно расходилась. Денис уже всерьез гнал музыкальную программу, народу в зале набилось, и многие, несмотря на запреты, были подогреты кто чем. Тахир видел в толпе шкалики с водкой и коньяком, а от кого-то пахло очень подозрительным куревом, так что его соки-воды сошли бы за детский лепет. Дашка выдула свое пиво сразу и теперь лихо отплясывала в самой гуще танцпола. Где-то там страшно кружилась Роза, прижимая к себе тощего очкарика Ураза Самедова из девятого «В», а чуть подальше организованно толпились самые симпатичные парни из старших классов, создав живой вал вокруг красивых девчонок. Тахир точно видел там Кристину, а еще близняшек Альбину и Альмиру из десятого «Б». Сашка сычом сидел в темном углу, потягивая пивас. Тахир приземлился рядом, будто не замечая, что тот уже прикончил свои две банки и взялся за его порцию. — Ты чего тут? — А чего? — Сашок поднял на Тахира мутный взгляд. — Нельзя? — Да можно. Скучно же, ну. Пойдем потолкаемся со всеми? — Чего я там забыл? Я не с ними, — он зло хмыкнул и хлебнул еще пива. Тахир сел поудобнее и постарался успокоить со всей силы долбящее в ребра сердце. Сейчас главное не спугнуть, чтобы Сашка сам все сказал. Чтобы не нужно было больше намеками и всем таким… ну, нормально чтоб. — Ну и я не с ними. Но так меньше заметно. — Ты не понимаешь, — Сашка махнул рукой. — А ты попробуй. Мы ж друзья, не? — Не получится. Ты другой, Тахир. Не такой, как я, понимаешь? Я… да ну нахуй. Бесполезно это. Тахир молча протянул ему последнюю банку пива, и Сашка сразу жадно к ней приложился. Было очень страшно ошибиться, сломать то хрупкое, что вот-вот начинало вырастать из их общения, сказав какие-то не те слова. — Откуда ты знаешь, что я понимаю, а чего — нет? — Потому что это ты. Ты такой… — Сашка сделал неопределенный взмах руками, едва не расплескав пиво. — Ну, яркий, веселый. Тебя все любят, хоть ты и смешной пухляш. Все тебе легко дается, и никто не смотрит на тебя как на врага или как на мусор под ногами. Ты не знаешь, как это — быть всегда одному. Даже в своей семье, когда некому рассказать, потому что не поймут они. Для них это ерунда, Тахир, это для всех вообще ерунда! Как можно быть одиноким, когда у тебя родители, сестры, одноклассники? Да вот можно, чего. — Я понимаю, — тихо сказал Тахир, заставляя себя дышать. — И у меня так… тоже. Но Сашка его не слышал, выплескивая все, что так долго копил. — Мне не с кем поговорить, никто и слушать не будет. Считается, что это все ерунда и гормоны. А я иногда просто выйти в окно хочу от всего этого. У меня только музыка в ушах есть, и все. Я вообще будто один в мире! Бабки на лавке меня обсуждают, типа девочки такие хорошие у Егоровых, а сын не уродился. Урод потому что, я урод! И они все так считают, понимаешь? И она тоже… Она никогда на меня не посмотрит! — А? — замер Тахир, пытавшийся разыскать Сашкину руку в темноте. — Кто? — Она, — зло плюнул тот, с ненавистью глядя в толпу танцующих. В центре ярким красным росчерком мелькало платье Кристины, на которую был направлен прожектор. Тахиру показалось, что к его ушам приложили по мешку ваты, а глаза завесили грязными пакетами. Звук стал мятым и глухим, картинка — смазанной и тусклой. Что-то застряло в горле и мешало вдохнуть, словно он проглотил кубик с острыми углами. — Что, пойдем курнем? — спросила Дашка, неожиданно плюхаясь рядом. — Вы чего к нам не идете? — Да что-то… — Тахир с усилием улыбнулся, вспоминая слова. — О, понятно, — прервала его Дашка, хихикая. — Этот готов? Сашка похрапывал, откинувшись на стуле назад. Наверное, на голодный желудок пиво пошло, вот его и развезло. — Поможешь домой дотащить? — спросил Тахир, поднимаясь. Дышать было все еще больно, говорить тоже, но это ни разу не был повод распускать слюни. Новогодние каникулы в этом году прошли тихо и спокойно, если не считать нашествия бабушки Сахии. Эта добрая женщина поставила себе цель закормить любимых детей и внуков до смерти — и привезла с собой из деревни гору снеди: и варенья, и консервированные овощи, и огромного копченого гуся. Словно этого было мало, она каждый день что-то пекла, жарила и варила, заставляя весь подъезд страдать от божественных запахов, а домашних — от изобилия. Дашка один раз опрометчиво пришла в гости — и ушла еле живая, волоча за собой кошелку пирогов и банку домашнего масла. Бабушка Сахия, конечно, возмущалась, что дорогая дочь разбазаривает еду: — Алия, зачем с собой даешь? Пусть к тебе приходят и тут едят. Так положено. — Сахия-аби, ну мы же не съедим столько, — стонал с дивана Марс. — Все равно пропадет! — А вы ешьте лучше, тогда не пропадет. Вот я сейчас баурсаки заведу на твороге, к чаю будут. Марс снова застонал и накрыл лицо подушкой. Тахир только сыто свистел, не в силах вымолвить ни слова: ему, как младшему, доставалось вдвое больше бабушкиной любви и еды. Оставалось надеяться только на гостей, с помощью которых снедь постепенно убывала. Сашок оставался верен своему плану никуда не выходить от компа, но коварный Тахир взял с собой Дашку для усиления и мстительно приперся к нему домой, снаряженный гигантским пирогом с капустой и трехлитровой банкой смородинового варенья. После школьной дискотеки Сашка, похоже, стеснялся всего, что наговорил Тахиру, поэтому вид на себя напускал еще более мрачный и колючий, чем обычно, и разговор сперва не клеился. Пришлось использовать тяжелую артиллерию: бабушкин самогон, пронесенный контрабандой в бутылочке от спрайта. После нескольких глотков общение потихоньку наладилось, хотя неприятной темы не касались. И только когда Дашка ушла в туалет, Сашка сказал: — Слуш, я это... наговорил тогда всякого. Ну, ты не принимай всерьез. У меня, походу, несварение было. — Ну так-то нет ничего стыдного в том, что тебе кто-то нравится. Особенно Кристинка. Вот если б Роза — то да, это точно несварение виновато. Ну или снег с крыши на голову упал. — Я вроде как ныл. Как будто я баба, — с сомнением протянул Сашка. — Просто рассказал по-мужски. Да все путем, чего ты. Я б тебе тоже рассказал, — Тахир улыбнулся. Получалось уже очень убедительно, хотя поначалу брат, увидев Тахирову улыбку, решил, что у младшего зубы болят. Оно и правда болело, хоть и не зубы. Что-то в груди ныло, не давало глубоко вдохнуть. Тахир почитал интернеты и решил, что это защемление мышц. От роста. Решил — и перестал обращать внимание. Только сейчас вот сидел, смотрел на Сашкину руку, лежащую на мышке, и думал — что было бы, успей он тогда ее найти. Вряд ли ведь... вот так вот сидели и говорили, да? Так что, наверное, все к лучшему? Хотя болело так, будто совсем не к лучшему. После отъезда бабушки Тахир сделал неприятное открытие: школьные брюки на нем не застегивались. В последний день каникул он полдня с тоской пялился в зеркало на вывалившееся пузо и перешивал пуговицы на поясах, чтобы хоть как-то влезть в форму. Почему-то прежде он не заморачивался, сам охотно смеялся над собой, а от Сашки услышать «смешной пухляш» было неприятно. Тахир смотрел в отражение и понимал, что сам с собой не стал бы встречаться. Даже если бы... Короткий учебный январь летел на всех парах. Разговоров об экзаменах прибавилось, и Дашка стала ходить к репетитору по русскому, чтобы хоть как-то сдать экзамен. Тахир теперь постоянно замечал, что Сашка смотрит на Кристинку, зависает даже временами, и взгляд у него становится такой странный, стеклянный, как у дурака. А раньше не замечал ведь, совсем не замечал. Наверное, всегда так, если не твое. Чужую боль не видно, даже когда она прямо под носом. И Кристинка не замечала. У нее с тригонометрией совсем хреново было, и приходилось часто оставаться после уроков, чтобы хоть как-то постараться вытянуть тройбан. — Сашок, давай останемся и поможем Кристине? — скрепя сердце, предложил Тахир. — Че-чего? Да не, ты чо. Я не смогу, — запаниковал тот. — Не умею я с девчонками! — Ну с Дашкой же общаешься. — Дашка — другое дело. Она друган, а тут... И это, как мы ей поможем, если репетитор не справляется? — нашелся Сашка. — У нее нет репетитора, — покачал головой Тахир. — Как это? Вроде же у нее семья упакованная, папка денег не жалеет. — Отец с ними не живет. У него новая молодая жена, и он считает, что девочкам учиться не нужно, а лучше выйти замуж. Так что шмотки он ей покупает, а на учебу не дает, чтобы Кристинка не стала такой же умной и самостоятельной, как ее мама. А та зарабатывает мало и репетитора оплатить не может. Ну зато гордая, — со вздохом объяснил Тахир. — А ты в математике сечешь. Давай! — И что вы за это хотите? — подозрительно спросила Кристина, когда ребята подошли к ней на перемене. — Ничего, — Тахир сделал удивленное лицо. — Просто ты наш товарищ. И ты классная. — Я не буду с тобой встречаться, — Кристина нахмурилась. — Ты очень милый и смешной, Тахирка, но нет. Мне нравятся более... спортивные парни. — Да я и не предлагаю тебе, у меня ж Дашка есть, — хихикнул Тахир, отметив себе, что нужно саму Дашку об этом предупредить, и старательно игнорируя тычок в неожиданно болезненную тему внешности. — Это странно, — с сомнением отозвалась Кристина, но лицо ее стало жалобным. — Но я с радостью! Потому что иначе я вообще ничего не сдам и в десятый меня не возьмут! После уроков устроились внизу, в вестибюле первого этажа на подоконниках. Сашка поначалу просто кошмарно морозился, Тахиру приходилось из него каждое слово тянуть. Проблема Кристины была, походу, где-то глубже, в прошлых классах: соображала она неплохо, но алгебраических правил не знала совсем. Даже квадратные уравнения решать не умела: знала наизусть кучу вариантов, но принципа не понимала. Когда Кристине удалось самой разложить и решить уравнение, она едва не расплакалась от счастья и даже порывисто обняла Тахира. — Эй, ты чего? Меня Дашка живьем закопает, она знаешь какая ревнивая! — со смехом отстранился тот. Кристинка убежала домой счастливая и воодушевленная, а Сашка глядел ей вслед, как умирающий Ромео. — Завтра снова останемся, а? — спросил он, едва выговаривая слова. — Конечно, — усмехнулся Тахир, стараясь не смотреть на него. — Останемся. Только ты уж постарайся сказать ей больше двух слов, чувак. В начале февраля Кристина сама решила свою первую контрольную на тройку. Тахир сделал вид, что очень занят копанием в рюкзаке, и ее счастливая улыбка и поднятые вверх пальцы достались Сашке. А тот почти не покраснел, улыбаясь ей в ответ. Тахир никому не говорил, что пытается худеть. Он с тоской смотрел на красивые спортивные тела в интернете, сравнивал со своим отражением — и испытывал всю гамму эмоций от горячего воодушевления до самого последнего уныния. В теории все было понятно: диета и спорт. А на практике... Сперва он пытался не жрать в течение дня, но кончалось это ночными зажорами и разграблением холодильника. Кефирные, яичные и прочие кремлевские диеты приводили только к тому, что запрещенных продуктов хотелось невыносимо, и Тахир снова срывался. Да и родные, будто сговорившись, как назло готовили все, что он любил, и отказаться от ужина никак не выходило. Со спортом тоже было не так гладко. Тахир пробовал честно отрабатывать комплекс упражнений: пресс, отжимания, подтягивания. Спустя неделю он измерил себя и разочарованно отметил, что прибавил два сантиметра в объеме. Пыла после этого поубавилось, и Тахир практически забил на все. Все равно ведь... ну, не для кого стараться. Смешной пухляш так смешной пухляш. После первой удачной контрольной Тахир стал временами сливаться с занятий с Кристиной под разными предлогами. Сашка уже не так робел и вполне мог сам объяснить тему. Надо же было как-то дать им возможность пообщаться наедине. Тахир сам офигевал от своего благородства, не понимая причин. Ну то есть... ему хотелось сделать что-то хорошее для Сашки. Даже не за спасибо, а просто чтоб знать, что все у него пучком. Приближалось четырнадцатое февраля. Официально этот день не был праздничным, ведь многие считали Валентинов день пришлой, чуть ли не вражеской традицией. Однако продавцы цветов, игрушек и сладостей, подростки и романтические натуры так не считали. В конце концов, директриса сдалась и позволила установить почтовый ящик для любовных признаний в холле и назначить Тахира школьным Купидоном. Календарный праздник выпадал на воскресенье, так что общим решением перенесли его на учебную субботу, и уже в пятницу многие строчили послания и прятали их от окружающих. — Дашка, — сказал Тахир, глядя, как Сашка вполне бойко объясняет Кристине новую тему после урока, — ты можешь найти какой-нибудь стих про любовь? — Чего? — та уставилась на него как на больного. — Ну что-то такое, что девочкам нравится. Чтобы прям душу выворачивало? — Тебе зачем? Я ж, вроде как, твоя девчонка, — Дашка хихикнула. — Да не мне. Сашке. Для Кристины. Чтоб ее зацепило, ну. — А-а-а. Ну ладно, посмотрю, — Дашка закатила глаза и снова увлеклась переписыванием домашки по английскому. Вечером она прислала сообщение в скайп: Я люблю тебя, как море любит солнечный восход, Как нарцисс, к воде склоненный, — блеск и холод сонных вод. Я люблю тебя, как звезды любят месяц золотой, Как поэт — свое созданье, вознесенное мечтой, Я люблю тебя, как пламя — однодневки мотыльки, От любви изнемогая, изнывая от тоски. Я люблю тебя, как любит звонкий ветер камыши, Я люблю тебя всей волей, всеми струнами души. Я люблю тебя, как любят неразгаданные сны: Больше солнца, больше счастья, больше жизни и весны. Тахир полночи потратил, чтобы написать это Сашкиным почерком. «Больше жизни и весны». Слезы сами наворачивались на глаза, но он упорно шмыгал носом и выводил снова и снова: «Я люблю тебя, как море…», чтобы к утру готовое послание лежало у него, школьного Купидона, в кармане. Это все равно было проще, чем уговорить самого Сашку написать это: тот точно начал бы ломаться, сказал, что глупости это все и стихи дурацкие. А стихи хорошие были, как надо стихи, и душу наизнанку отлично выкручивали, особенно раз на десятый. Обязанности Купидона были более чем просты: на переменах он опустошал почтовый ящик и разносил записки адресатам, одетый в розовую футболку с блестками, которую ему любезно одолжила Роза Манаева. Школьники старались положить свои послания в ящик как можно более незаметно, отпрашиваясь в туалет на уроках или прячась за спинами друзей. Тахир тоже был не лыком шит: он и сам отпрашивался, и заглядывал в классы прямо во время уроков, если вели не очень строгие учителя. Получатели тут же оказывались в центре внимания, а Тахир-Купидон к каждому посланию прикладывал лично купленную жвачку «Love is…». Чтобы, значит, всем приятно было. — Сашка, а ты Кристинке написал? — скучающе поинтересовался он на большой перемене, закончив раздачу очередной партии любовей. — Не. Не умею я, — тот хмуро поглядел поверх тетрадки. — Испортить все боюсь. И так хорошо. — А вот и неправда. Написа-ал, — Тахир показал ему сложенную записку. Сверху Сашкиным почерком было выведено: «Ахмеджановой Кристине, 9 «А». — Да ты… Тахир, не смей! — А я что, я ничего! Я Купидон, меня назначили, — тот пожал плечами, пряча послание обратно в карман. — А будешь себя плохо вести — я такое же Розе напишу. От твоего имени. — Я тебя ненавижу, — простонал Сашка, вцепившись в собственные волосы. — Гондон ты штопаный! — Ты мне еще спасибо скажешь, — улыбнулся Тахир, чувствуя, что снова щиплет в глазах. Дашка тихо хрюкнула на своем месте и уткнулась в телефон. Записку Тахир положил в последнюю партию за день. Он сам уже получил штук семь-восемь посланий (причем одно от кого-то аж из пятого «В»), два принес Дашке (при этом старательно хмурил брови, изображая ревность), а на Кристинкиных сбился со счета. Так что очередной записке она ничуть не удивилась, только вежливо улыбнулась. Сашка, не желая смотреть на крах своих мечтаний, делал вид, что спит на парте, отвернувшись к стене. С Тахиром он не разговаривал. Тот положил записку Кате Брегман, заставив ее краснеть до корней волос, Аиде, Максиму, Раису и Диане, потом, под восторженные вопли одноклассников, вручил послание Зульфие Фаридовне и вернулся на свое место. — Дашка, жвачку будешь? У меня остались. — Без записки? — та состроила грустную рожицу. — Тогда невкусно. Тахир быстро нарисовал на клочке бумаги сердечко, пробитое стрелой, написал внутри «Даха» и вручил ей. — Вот. С запиской. — Так-то лучше. На заднюю парту рядом с Сашком приземлилась Кристина. У нее в руках была та самая бумажка с поддельным посланием. — Мне никто никогда таких красивых стихов не писал, — дрожащим голосом сказала она и поцеловала перепуганного и бледного Сашку в щеку. — Ура! — завопила Дашка в повисшей тишине. — Ура!!! — поддержали ее многие, захлопали и засвистели. Тахир кинул в рот жвачку, чтобы заесть жгучую горечь, развернул вкладыш и прочел: «Любовь это… выплакать океан слез». В марте учительница физры Ильмира Маратовна ушла в декрет. Вместо нее взяли серьезного и строгого Ильшата Рафиковича, которого сразу невзлюбили девчонки: он не делал поблажек и требовал четкого выполнения нормативов. При этом почему-то снижал нагрузки тем, кому как раз нужно было заниматься: например, Розе он запретил бегать кросс, заменив его ходьбой, а вместо других нагрузок назначил упражнения с собственным весом и щадящие отжимания на коленях. Зато Эдгар Шамильевич нарадоваться не мог. — Ильшат Рафикович — настоящий специалист, спортивный реабилитолог, занимается подростками и пишет научную работу! Да нам повезло немыслимо, что он согласился поработать у нас, пока Ильмиры не будет, — рассказывал он Тахиру как-то после тренировки. — Девчонки ваши ему еще потом спасибо скажут, потому что им сейчас отличный задел на будущее дается. Тахир не собирался в это лезть, просто, пользуясь разрешением посещать зал после уроков, в очередной раз решил попробовать позаниматься. Он подтягивался и не видел, что кто-то подошел сзади, поэтому едва не упал, услышав за спиной голос: — Я понять не могу, чем ты занимаешься, Тахир. — Ой. Здрасьте, Ильшат Рафикович. Да я просто… мне Эдгар Шамильевич разрешает после уроков, — он спрыгнул с турника и широко улыбнулся. — Я все уберу за собой, не волнуйтесь. — Я и не волнуюсь, — ответил тот. — Но понять не могу. В каждой тренировке должна быть система. — Ну а я просто так. Делаю то, что нравится, — Тахир пожал плечами. — Ясно. Но от таких занятий пользы не будет. Пока ты молодой, и вреда тоже мало, но с возрастом тело перестанет прощать ошибки. — Вы мрачный. — Я честный. Если хочешь тренироваться всерьез, я могу тебе помочь. Но это потребует усилий с твоей стороны. — Ну… можно. А что нужно будет делать? Тахир задержался еще на два часа. Ильшат Рафикович рассказывал ему о правильных нагрузках, о питании, о взаимосвязи всего со всем в организме. Прежде Тахир не задумывался об этом и всегда считал, что для рук нужны отжимания, для пресса — уголки и прочее, что так любят давать в школе. Ильшат Рафикович говорил о совсем другом: о позвоночнике, о взаимодействии мышц и связок, о работе суставов и грамотной нагрузке и о том, как еда влияет на продуктивность мышц, нервных окончаний и мозговой деятельности. На следующую неделю Тахир получил задание записывать все, что ест, в отдельную тетрадку, чтобы потом проанализировать, как организовать питание в его окружении, избегая конфликтов. Оказывается, такие задания получили и другие ученики: Роза, слабенькая Катя Брегман, вечно болеющий сын завуча Роберт Мамедов и даже Марат Ильдаров, весь покрытый прыщами, как мухомор в негативе. Поначалу Тахир не очень-то верил во все это, но потом сам увидел на уроке, как Катя Брегман, которая до этого едва держала в руках баскетбольный мяч, подтянулась целых три раза. На ее лице появился румянец, и вообще выглядеть она стала симпатичнее и живее. — Некоторые проблемы решаются питанием, но большинство имеет общий корень с нагрузками и образом жизни, — рассказывал Ильшат Рафикович. — Я понимаю, тебе хочется сразу заняться силовыми тренировками, чтобы иметь сильные руки и мощные плечи, но пока что это будет не только бесполезная, но и вредная нагрузка. Сейчас твой организм еще не до конца сформирован, и процесс созревания идет полным ходом. Из-за нехватки тестостерона ты набираешь вес и удерживаешь воду, и на это пока лучше не влиять никак. В настоящее время тебе поможет грамотная коррекция питания и общие физические нагрузки, чтобы держать мышцы в тонусе, не перегружая основные рабочие узлы организма. После завершения формирования — лет в восемнадцать — все может выглядеть иначе. Тестостерон поднимется, и ты больше не будешь набирать жир при адекватных занятиях спортом. Тогда можно будет вводить силовые упражнения для роста мышечной массы там, где тебе хочется. — У меня не всегда выходит правильно есть, — виновато признался Тахир. — Хочется чего-то вредного, и все тут. — Так съешь, — улыбнулся Ильшат Рафикович. — Насилием над собой ничего не добьешься, поэтому если хочется булочку, шоколадку или чипсы — съешь их. Но корректируй то, что будешь есть позже, в сторону уменьшения. Лучше съедать сладкое и вредное с утра, чтобы оно успело сгореть с нагрузками, но если очень хочется булку на ночь — так и быть, не мучайся. Но тогда на завтрак только белок и клетчатка, и никакого сахара дополнительно. Правда же, просто? И старайся не быть голодным. Это самое плохое в любой диете: голод отключает мышление и превращает нас в зверей. Питаться нужно часто, вкусно и разнообразно, Тахир, запомни это. Дело пошло не сразу, но постепенно Тахир втянулся. Не зависеть от сладкого оказалось даже приятно: теперь редкие порции вредной вкуснятины казались намного вкуснее, чем прежде. К маю он ушивал школьные брюки обратно, и даже чуть меньше, хотя не особенно старался именно худеть. Просто чем-то заниматься было лучше, чем ходить и жалеть себя, снова и снова вспоминая о больном. — Ты вытянулся, — заметила Дашка, когда они вдвоем сидели у нее. Стояла хорошая, теплая погода, и Сашка, пользуясь случаем, выгуливал Кристину на набережной. Школа готовилась ко Дню Победы, и Тахир с Дашкой вызвались вырезать значки для демонстрации и рисовать плакат класса. — Ну все, детство закончилось, мне почти шестнадцать, — заржал Тахир, копаясь в тумбочке в поисках ножниц и скотча. — Скоро пенсия и кладбище. — Я серьезно, придурок, — Дашка кинула в него плюшевым котом. — Я тоже. Слушай, скотч у тебя где? Давай эти ленточки сразу к плакатам клеить. — В шкафу посмотри, на полке у стены может быть. Тахир открыл дверцы старого стенного шкафа и заморгал: в Дашкином шкафу запросто могла быть Нарния. Тут стояли какие-то коробки, сломанный светильник, дисковый телефон, зимние вещи, запас хозяйственного мыла, обувь, разные банки, рулоны скотча, баллончик с красной краской, старые кеды, этой же краской забрызганные… Тахир потряс головой и выдохнул. — Даш, — хрипло начал он, оборачиваясь. Она стояла рядом, у самой дверцы шкафа, едва не касаясь плечом его руки, и смотрела прямо и серьезно. — Дам, — тихо сказала она. Тахир качнулся, на секунду зажмурился, выдохнул, а потом осторожно обнял ее и погладил по спине. Действительно, ничего не видно, когда тебя это не интересует. Он старался ровно дышать, ощущая Дашкину дрожь под пальцами, и думал, что так будет правильно, хоть и не очень-то честно. Просто… ну, если можно сделать так, чтобы кто-то не испытывал этого, что болело в груди и мешало дышать, то так сделать нужно. Обязательно нужно, ведь тогда боли станет меньше, и со временем она полностью исчезнет. Правда же?