Crush

      Листья опадали на плоскую крышу больницы, ковром устилали внутренний двор, где кое-кто из больных проводил прогулочные часы. Таких было мало, основная масса заболевших страдала от испанки и от слабости не могла подняться с кровати. Палаты забились под завязку, некоторые больные поступали семьями по семь-девять человек, одинаково измождённые ежедневной работой в шахтах, синелицые и поминутно кашляющие кровью. Хакс и остальной персонал старались изо всех сил, но поток людей не иссякал, и эпидемия не собиралась отступать.       Во время войны раненые солдаты часто умирали у Хакса на руках, и каждый раз он повторял себе, что делает всё, что в его силах. Возможно, будь Хакс не таким педантичным и упорным, жертв было бы гораздо, гораздо больше.       Так и сейчас: каждый раз, когда очередной бедолага испускал дух, Хакс говорил, что он делает всё, что может. Что все они здесь трудятся на пределе возможностей, что экономят лекарства, чьи запасы начинают иссякать, что даже если он останется ночевать прямо за своим рабочим столом — больше здоровых от этого не станет, поэтому иногда он буквально через силу тащился к повозке, что отвозила его домой каждый вечер, и не успевал кучер щелкнуть кнутом, как Хакс засыпал тяжёлым сном без сновидений прямо на жёстком сиденье.       Повозка через какое-то время останавливалась, но спросонок Хакс иногда не сразу понимал, куда он приехал и что это за мрачный особняк угрюмо смотрит на него из темноты.       Внутри всегда ждала Роуз с ужином и привычным и неизменным стаканом виски. — Я могу помогать в госпитале, — уверенно говорила она, пока едва живой от усталости Хакс разрезал ножом свой бифштекс средней прожарки. — Вы ведь сами говорили, доктор, что мне нужна практика, а где же мне взять практику лучше?       Она знала, что Хакс ей откажет, но каждый раз заводила этот разговор, пряча свои маленькие белые руки под передником и не поднимая головы от собственной порции. Вот и сегодня Роуз заговорила об этом, стоило им сесть за обеденный стол. — Твоё присутствие ничего не решит, — отозвался Хакс, чувствуя, как ноют натруженные за день ступни и спина. — Если только ты не обладаешь способностью лечить грипп на расстоянии, в чём лично я очень сомневаюсь. Они приезжают уже на последней стадии болезни и зачастую умирают на следующий день, уступая место новым, и так без конца, снова и снова. Ну, ничего… — он сделал хороший глоток виски и снова занялся бифштексом. — Выхода тут два, либо мы победим испанку, либо в конце концов люди просто перемрут, и эпидемия угаснет сама собой.       Роуз беспокойно посмотрела на него. — Вы стали циничны, доктор Хакс. Это нехорошо. — Не более, чем всегда, — возразил Хакс. — Любой хороший доктор со временем становится циником, это, если так будет угодно, издержки профессии. И раз ты отметила, что я стал более циничен, значит, я ещё больше поднаторел в своём ремесле. — Всегда вы шутите вот так, — нахмурилась Роуз, — а ведь я беспокоюсь. Вы и правда изменились, но я не могу понять, в лучшую ли сторону.       Она с преувеличенным усердием принялась за еду, подумав, видно, что сболтнула что-то лишнее. — Как мистер Дэмерон? — нехотя пришёл ей на выручку Хакс.       Больше всего на свете он хотел упасть вниз лицом в прохладные простыни и глубоко уснуть, вдохнув свежий вечерний аромат мокрых яблонь, но долг оставался долгом. — Без изменений, доктор. Мистер Дэмерон очень слаб и, мне кажется, он бредит. — Бредит? — переспросил Хакс. Он всегда тщательно подбирал дозу морфия, помня о всех возможных негативных эффектах. Неужели он ошибся? — Бредит, — уже уверенней сказала Роуз. — Я пришла его побрить, как вы и просили, а он сказал что-то непонятное… — И что же?       Роуз наморщила лоб. — Что-то вроде “Когда приходит прекрасная Гула, я предчувствую трагический сюжет”. Бред, не иначе!       Хакс согласился.       Дальше они ужинали в молчании. После, когда Роуз стала собирать посуду со стола, Хакс подхватил наполовину опустевший стакан и отправился в комнату с пилотом.       Он постучал, прежде чем войти — рефлекс, что появился у него в последнее время — и повернул круглую дверную ручку.       Пилот спал, утомлённо повернув голову набок, дыша глубже и спокойнее, чем обычно. Одна его рука была перекинута через туловище, другая вытянулась вдоль бедра и лежала на одеяле ладонью вверх.       Хакс тихо подошёл к постели, стараясь не скрипеть половицами. Ему приятно было видеть, что хотя бы здесь он одерживает преимущество в борьбе со смертью — Дэмерон уже не напоминал плохую восковую копию самого себя, хотя его состояние было ещё далеко от удовлетворительного.       Отхлебнув виски, Хакс взял с прикроватного столика свой дневник наблюдений за ампутированной конечностью и при свете одной-единственной лампы стал разбирать собственный почерк.       Но то ли алкоголь начал брать своё, то ли всё же усталость — буквы сливались в одну неровную неразборчивую строку, и в конце концов он бросил это занятие.       Пилот пошевелился во сне, и Хакс невольно снова посмотрел на него. Роуз сбрила отросшую бороду Дэмерона, обтёрла крепкое тело влажной губкой. Густые тёмные брови чуть нахмурились, и лицо приобрело беспокойное выражение. Чёрные кудри всё также пребывали в беспорядке, чуть поблёскивая в скудном освещении комнаты.       Хакс вдруг подумал, что пилот очень красив. Не смазлив, но хорош какой-то непонятной мужественной и в то же время мягкой красотой, что излучают черты лица, будь то мелкие морщинки вокруг глаз, непременно становящиеся глубже при улыбке, или тонкие губы, или скулы, цвет которых сейчас навевал мысли о коже тончайшей выделки.       Он не смог сдержать свой внезапный порыв и нерешительно погладил подушечкой большого пальца гладкую смуглую щёку, сверху вниз, задержавшись на линии челюсти. На ощупь кожа оказалась горячей и чуть влажной.       Дэмерон вздохнул во сне, и Хакс, будто обжегшись, отдернул руку и застыл над спящим телом. Он не мог сказать себе, что послужило причиной испуга и почему всё внутри него вдруг напряглось в ожидании опасности.       Неловко выйдет, если пилот откроет глаза, а он вот так…       Хакс машинально отпил ещё немного виски, горячий ком алкоголя обжег глотку и стек вниз по пищеводу. Ему не следует тут находиться.       Он отступил, не видя дороги; постель со спящим находилась в области единственного светового пятна, точно неподвижный экспонат в анатомическом театре, и предметы обстановки вокруг казались темнее, чем есть на самом деле. Яблони навязчиво стучали ветвями в закрытые ставни.       Хакс провел ладонью по глазам, смахивая паутину сонного морока, и едва не наткнувшись на некстати подвернувшийся столик, скрылся в коридоре, вытаскивая на ходу полупустой портсигар. Он так спешил, что не даже заметил, что монотонное дыхание сбилось с размеренного ритма, и тело на кровати пошевелилось

***

— Я не пойду к нему!       Хакс едва успел перелистнуть страницу справочника по пневмонии, как Роуз поставила поднос на стол с такой силой, что крышка на сахарнице жалобно звякнула.       Он взглянул на девушку поверх очков; обычно спокойная и невозмутимая Роуз пребывала в крайней степени негодования. — Это ещё почему? — спросил Хакс, откладывая справочник в сторону. — Он… он совершенно не умеет себя вести! — покраснела Роуз от возмущения. — Просто издевается! — Издевается? — Говорит всякие… вещи! Как ему только не стыдно! — Роуз скрестила руки на груди и нахмурилась. — Я не понаслышке знаю, что пациенты бывают капризны, но мистер Дэмерон — это что-то ужасное!       Хакс откинулся на спинку кресла, определенно заинтригованный. — Если он пристаёт к тебе, я поговорю с ним, — пожал он плечами. — Он только говорит? Руки не распускает?       Роуз потупилась. — Он не… пристаёт, — наконец едва слышно пробормотала она. — И руками не лезет, куда не надо, а если бы и лез, я бы мигом объяснила ему, что к чему! Вы меня знаете, доктор. — Я тебя знаю, и именно потому и не могу понять, чем наш гость тебя так расстраивает. В чем проблема, Роуз? Он оскорбляет тебя?       Роуз возмущённо посмотрела на Хакса, будто он был круглым дураком и не понимал очевидного. — Ну я же говорю, он говорит мне всякое! Я же не дура какая-то, я понимаю, что это всё неправда, а стало быть — мистер Дэмерон просто издевается! Я уже говорила ему, чтобы он прекратил это, и что мне совсем не смешно, а он говорит, что и не думает смеяться и говорит чистую правду, а я знаю... — Так, — Хакс решительно поднялся из скрипнувшего кресла, — я всё равно ничего не понял. Пойдём, навестим нашего возмутителя спокойствия. Он не посмеет говорить… что бы он там не говорил при мне, — они вышли в коридор и спустились по лестнице, Хакс впереди, а аккуратно ступающая Роуз с подносом сзади, — а если посмеет, я сразу осажу его, раз твоих слов ему недостаточно.       Роуз в сомнении засопела, но Хакс не обратил внимания на её недоверие. В конце концов, он хозяин этого дома, и пусть гость у него появился при странных и неприятных обстоятельствах, но правила поведения никто не отменял, а раз Роуз осмелилась пожаловаться ему, значит дело и правда плохо.       В комнате было светло — ранее Роуз распахнула ставни, открыла окна, и свежесть утра наполнила своды небольшого помещения, теперь не выглядевшего таким мрачным и тесным.       Дэмерон полусидел в кровати, задумчиво глядя куда-то в сад, но как только Хакс открыл дверь и вошёл, отрешенность мигом испарилась, уступив место лукавой полуулыбке. — Доктор Хакс, — шутливо склонил голову он, — какой приятный сюрприз! Признаться, я подумал, что встречаться буду с вами только по вечерам. — Сегодня первое воскресение, когда вы в ясном сознании, мистер Дэмерон, — пояснил Хакс, привычно проверяя пульс. Ритм был в пределах нормы. — И буквально первый раз за месяц, когда мне не нужно мчаться в больницу что есть мочи, так что не иначе как счастливое стечение обстоятельств свело нас у вашей постели. — Я только рад, доктор. И прошу вас, зовите меня просто По, давайте отставим в сторону все эти глупые условности этикета. О, Роуз! Вот и вы, прекрасное создание! Вы так спешили в прошлый раз, что я даже не успел пожелать вам хорошего вечера!       Хакс поморщился; гораздо больше ему нравился спокойный и молчаливый пациент, нежели этот комок кипучей энергии, что сейчас предстал перед ним.       Роуз нерешительно переступила с ноги на ногу. — Ради бога, Роуз, просто поставь поднос на прикроватную тумбочку! — распорядился Хакс. — Что до вас, то я предпочту всё же работать в привычных мне условиях, где я — врач, а вы — пациент, а это значит, что тесную дружбу с вами завязывать мне себе дороже! — Хорошо-хорошо, — поспешно сказал Дэмерон, обезоруживающе улыбнувшись, и от уголков его тёмно-карих глаз разбежались лучики морщинок. — Но давайте хотя бы без этого сухого “мистер”! Когда я это слышу, мне хочется тут же бежать на биржу и проверять рост курса акций на каменную соль! Что может быть скучнее… Сойдёмся на “капитан”, идёт?       Он протянул Хаксу широкую ладонь, и тот, подумав немного, пожал её.       Роуз из-за спины многозначительно прочистила горло, напоминая о себе, но не в привычках Хакса было бросаться неподтверждёнными обвинениями. Ему нужны были факты, которые он сам мог бы увидеть собственными глазами, поэтому сделав вид, что намёка он не понял, Хакс приступил к своим непосредственным обязанностям.       Он приподнял одеяло и размотал слой бинтов: рана рубцевалась, нагноений не было. Санитарную обработку Роуз выполняла на совесть — в своё время Хакс дал ей всего несколько уроков, которые она усвоила на лету. — Как вы себя чувствуете сегодня, капитан Дэмерон? — спросил Хакс, внимательно осматривая ногу. — О, прекрасно! Будто с моих плеч свалился тяжкий груз! — с готовностью отозвался Дэмерон, засмеявшись собственным словам. — Хотя порой чешется так, что я готов на стенку лезть; и ведь знаю, что нельзя, а руки сами тянутся! — тут он неожиданно посерьёзнел и доверительно наклонился к Хаксу. — Доктор, а вы ведь курите? От вас пахнет табаком, и не самым плохим. Не угостите сигаретой? — Вам нельзя, — машинально отозвался Хакс, оттягивая веко и рассматривая глаз. Дэмерон послушно замер под его руками. — Я, кажется, убил бы ради одной только затяжки, — признался он в запястье Хаксу. — Довольно символично, не находите? Вы ведь знаете, что популяризатор табака в Европе попал в лапы Инквизиции — выдыхал дым изо рта, видите ли, как самый настоящий выходец из адских глубин! Они считали, что он одержим дьяволом, а одержимые способны на самые страшные вещи. — В таком случае, — выпрямился Хакс, — место в аду мне уже заготовлено. Но сигарет вы все равно не получите, капитан.       Дэмерон совершенно по-детски пожал плечами. Ни следа того отчаяния первого пробуждения в капитане не осталось, и кипучая энергия пронизывала каждое порывистое движение. Хакс побоялся представить, как же ведёт себя этот человек в обычных условиях, когда ничто и никто не ограничивает свободу его действий. — О, вы составите сегодня мне компанию? — приподнял он брови, когда Хакс опустился в кресло рядом с кроватью. — Безумно рад, безумно! Роуз, конечно, потрясающе мила, но так быстро всегда убегает, мы и поболтать не успеваем толком! — Я не думаю, что вам интересно разговаривать со мной, — тихо пробормотала Роуз, наливая первую чашку чая.       Дэмерон в изумлении посмотрел на неё, словно Роуз сказала совершенную глупость. — Мне интересно всё, — заявил он, — а когда я вижу столь прекрасный редкий цветок в стенах этого особняка, я сразу задаюсь кучей вопросов, которые остаются без ответа. — Прекратите, пожалуйста, капитан, — Роуз мигом смутилась, и чашка опасно дрогнула в ей пальцах. Хакс поспешил прийти ей на выручку.       Дэмерон оценивающе склонил голову набок. — Опять мой болтливый язык заставляет вас краснеть, — заметил он без малейшей тени сожаления. — Я должен бы замолчать, но не могу, уж простите, во-первых потому, что это вне моего характера, а во-вторых — потому что вы напоминаете мне… Вы поднимались когда-нибудь в воздух на самолёте, Роуз?       Роуз замерла, почти испуганно глядя на Дэмерона. — Н-нет, капитан Дэмерон, — пролепетала она, не понимая, где тут подвох.       Глаза капитана заволокла мечтательная дымка, и он снова посмотрел в окно. — Когда вы поднимаетесь вверх, — проговорил он, — земля отдаляется от вас, а пушистые белые облака становятся всё ближе. Когда я был маленьким, то думал, что облака сделаны из птичьего пуха! И потом, когда стал старше, я особенно полюбил утренние вылеты, когда всё вокруг ещё дремлет, по земле стелется туман, а ты садишься в кабину, надеваешь очки, заводишь мотор — а когда он смазан, то рычит, будто сытая кошка — и летишь вверх, всё выше и выше, и всё на земле становится меньше… А потом, — всплеснул он руками в воодушевлении, — потом ты приближаешься к облакам, а они на самом деле всё тот же туман, и ты ныряешь в них, в мельчайшие капельки воды, и облака окутывают тебя так плотно, что ты не знаешь, летишь ли прямо или криво, вверх ли ногами или головой!..       Роуз зачарованно слушала монолог пилота, забыв отдать ему наполненную чашку. Хакс сделал первый глоток чая, не спуская глаз с рассказчика — его азарт был заразителен, и Хакс словно сам увидел себя в кабине того самого самолёта. — ...И потом, из-за границ облаков ты видишь солнце! — благоговейно прошептал Дэмерон. — Оно нежное, застенчивое, словно юная девушка, и столь же трогательно краснеет, наливаясь силой и распаляясь с каждым мигом, и вскоре небо из розового становится золотым, а облака искрятся, будто драгоценная парча, и вы со своим самолётом оказываетесь в сказочном, незнакомом сне, в прекрасном наваждении, в старой волшебной сказке о далёких землях!.. И когда вы приносите мне чай, милая Роуз, вы подобны хрупкой куколке из тончайшего фарфора, но стоит мне произнести лишнее, и на ваших щеках вспыхивает то самое сказочное розовое небо…       Он замер, потянувшись вперёд, карие глаза сверкали. И в этой комнате не только Роуз забыла про чай.