***
— Сними пальто и рубашку, нужно осмотреть тебя. Приказ, которому нельзя не подчиниться. Адреналин все еще бушует в крови, когда они возвращаются в мотель. Испуганный вид консьержки за стойкой регистрации отпечатывается в сознании Майкла, и то и дело возникает в памяти, пока он избавляется от верхней одежды. «Словно демона увидела, ей-богу», — думает он, а потом замечает свое отражение в зеркале у входа. Черт возьми. Хромая, подходит ближе, чтобы насладиться картиной полностью. Кровь из рассеченной брови присохла, точно кирпичная пыль. Ее много: багровое месиво покрывает почти все лицо. Должно быть, он опустил голову, пока они ехали сюда, и позволил ей стекать, подобно чертовому водопаду. Он пытается оттереть ее тыльной стороной ладони, и замечает, что кожа на скуле и щеке порядочно свезена. Аллен появляется перед ним буквально из ниоткуда и тянет в середину комнаты, под тусклый свет люстры на потолке. Осторожно придерживая под руку, будто он фарфоровый. Майкл скалится и, неохотно переставляя ноги, следует за ним. Мягкие, влажные, пахнущие мылом, руки — когда он успел их отмыть? — касаются его лица. Аллен наклоняет его голову, оценивает повреждения. Задумчиво хмурит брови. Он сам выглядит ничуть не лучше. Волосы всклочены, вьются непослушными кудрями, и нет даже намека на то, что до этого они были как-то уложены. Очки съехали на кончик носа, правую линзу пересекает тонкая трещина, незаметная при первом взгляде. Аллен задумчиво проводит кончиком языка по разбитой нижней губе. Рана на ней запеклась багровой коркой, две тонкие темные струйки отходят от нее и путаются в почти белой щетине. Стоит Майклу посмотреть ему в глаза, как он отворачивается и оглядывает комнату в поисках портфеля, который в спешке бросил у двери, когда они ввалились в номер. — Раздевайся, — напоминает он, и Майкл видит, что у Аллена на воротнике распустились алые бесформенные пятна. — И сядь на кровать. Майкл игнорирует дрожь в его голосе, валится на матрас и принимается расстегивать рубашку. Пальцы сгибаются с трудом — стесанные костяшки дают о себе знать. Аллен садится рядом и легко отбивает его руки, чтобы расправиться с пуговицами самому. Он сосредоточен. Беспристрастен, словно хирург, хлопочущий над беспомощным пациентом. Майкла нельзя назвать беспомощным даже в таком состоянии, но он не противится. Что-то внутри трепещет, когда Аллен, пусть и неосознанно, задевает его кожу ловкими нервными пальцами. — Это было неловко, док, — бормочет Майкл, когда все кончено. Аллен не слушает, перебирая всевозможные склянки и поднося их к лицу, чтобы разглядеть названия. Его неизменный оранжевый портфель, похоже, бездонный, потому что внутри обнаруживается целая походная аптечка. — А виски у тебя там нет? — игриво спрашивает Майкл, норовя заглянуть внутрь портфеля, но Аллен захлопывает крышку и смиряет его недовольным взором. Собираясь снять рубашку, Майкл выпрямляет спину. Резкая боль выталкивает из легких весь воздух, и он закашливается, снова ссутулившись и обхватив бока. Он видит, как Аллен бледнеет, сильнее, чем раньше, и едва не роняет открытую баночку с прозрачной жидкостью на кровать. — Все нормально, — спешит успокоить его Майкл. Затем стягивает рукава, стараясь больше не издавать ни звука, и откидывает рубашку на кровать. — Руки вверх, только медленно и осторожно. Он выполняет просьбу, и Аллен поднимает его майку до локтей, позволяя ему, без лишних телодвижений, избавиться от нее самостоятельно. Мгновение, и майка отправляется к рубашке.***
— Спокойнее. Я не умираю, — говорит Майкл, когда холодные ладони Аллена задерживаются на его боках. — А мог бы, — склонив голову, сухо отвечает тот. Майклу становится не по себе. Да, мог бы. Много раз, но не сегодня. Он не может умереть, когда на кону жизнь его напарника. Он будет жить, пока живет он. Руки снова движутся. Пальцы быстро проходятся по ребрам, пересчитывая и надавливая. Майкл осознает, что с каждым прикосновением они становятся все теплее, от жара его собственной кожи. Он хочет, чтобы эти руки трогали его вновь и вновь, и никуда не исчезали. У него явно сотрясение. Помутнение рассудка. — Зачем ты начал эту чертову драку? — спрашивает Аллен. Майкл поднимает брови от удивления. Он не привык, чтобы слово «черт» срывалось с уст его напарника. — У нас не было другого выхода. — У «нас» не было. У меня был. Все можно было уладить и без рукоприкладства, договориться. — Я бы посмотрел на это. Посмотрел бы, как ты пытаешься утихомирить тех буйных ребят разговором. Засек бы на часах, сколько секунд понадобилось бы, чтобы у моих ног лежал твой труп, — процедил Майкл, и неожиданно сказанное вспыхнуло в голове ярким видением. Он устало прикрыл глаза и вздохнул, настолько глубоко, насколько позволяли ушибленные ребра. — К тому же, мы ведь оба знаем, что переговорщик из тебя так себе. — Зато из тебя прекрасный, — говорит Аллен, накидывая рубашку ему на плечи. И Майкл клянется, что слышит улыбку в его голосе.***
— Схожу вниз, заберу чемоданы, — сообщает Майкл, надевая пальто и стараясь при этом не морщиться от боли. Аллен сидит на постели и неторопливо собирает склянки и тюбики обратно в портфель. — Тогда я в душ, — сообщает он и потирает веки. Приподняв очки, он замечает трещину на стеклышке и снимает их. Майкл издает одобрительное «угу», оглядывая себя в зеркало и отряхиваясь. Стоит отдать Аллену должное: лицо больше не напоминает окровавленное нечто, хотя с количеством пластырей и бактерицидной мази он явно переборщил. Майкл смотрит на Аллена через отражение, и на секунду ему кажется, что без очков он выглядит совершенно иначе. Безликим, хочет он думать, но нет, совсем наоборот. Черты его лица стали острее, а напускная беззащитность испарилась, точно кто-то стер ее чертежным ластиком. Вопрос о том, насколько у него плохое зрение, отпал сам собой, когда Аллен бросил на него быстрый, почти не рассеянный, взгляд. У него красивые глаза. Синие. Темные, словно ночное небо, испещренное мерцающими звездами. То самое небо, за которым они наблюдали, когда занимались расследованием третьего совместного дела, до того, как Майкл испытал нечто поистине ужасающее за рулем собственного автомобиля. После того инцидента у него нервы ни к черту, и руки порой одолевает предательский тремор, но сейчас Майкл был на удивление спокоен. Вероятно, одно присутствие Аллена, прикосновения его холодных рук и трепетное внимание оказали на организм анестетическое воздействие. Казалось, еще немного, и он начнет видеть те самые звезды в его глазах. — Ты в порядке? — спрашивает Аллен, немного погодя. Он явно принимает его задумчивость и неторопливость за последствия полученных травм. Святая, мать его, наивность. Майкл молча кивает и направляется к двери. Перед тем, как закрыть ее за собой, он смотрит на Аллена в последний раз. И становится очевидцем сцены, которая явно не предназначалась для чьего-то взора. Аллен, запутавшись в рукаве правой рукой, пытается снять рубашку. Когда ему, наконец, это удается, Майкл видит, что на его спине бесформенным, почти черным пятном, от плеча до лопатки простирается внушительных размеров синяк. Майкл захлопывает дверь и поворачивает ключ в замке. Отходит от номера и спускается по лестнице почти на автопилоте. Быстрым шагом покидает здание, и останавливается только тогда, когда скрывается за углом мотеля, где раздраженная, и вместе с тем обеспокоенная консьержка не может за ним наблюдать. И понимает, что грудь разрывается изнутри из-за едва сдерживаемого крика. Этот крик срывается с его губ озадаченным коротким стоном, пока Майкл лихорадочно прокручивает в голове события последнего часа, точно кадры пленки, и пытается сообразить, в какой именно момент он мог упустить кого-либо из тех парней, что налетели на них в лесу, из виду. Как он мог позволить кому-либо из них коснуться Аллена? И не просто коснуться, а ударить его. Чертов профессор наверняка не смог ничего противопоставить взамен. Еще в том злосчастном баре в баварской деревне Майкл уяснил для себя прописную истину: Аллен рвется в драку, будто глупый, и при этом безумно любопытный дворовый кот, который совершенно не в состоянии постоять за себя, но не выдержит, если что-то произойдет без его непосредственного участия. У него совершенно отсутствует инстинкт самосохранения, и он всегда действует так, словно в кармане припрятано несколько запасных жизней, а любой орган или часть тела можно с легкостью заменить в ближайшей клинике за горсть монет номиналом в один цент. Но и сам Майкл хорош. И почему он не заметил раньше? Почему он, чертов апатичный твердолобый осел, не заметил раньше, что Аллену настолько больно, что он едва может двигать рукой? Злость на самого себя, точно предсмертная агония, в миг овладевает его телом, заполняет воспаленный разум, и он не чувствует боли, когда колошматит кулаком в стену. И делает это еще раз. И еще. И еще. Пока кожа костяшек не сбивается в ошметки, а серый бетон в месте удара не становится грязно-бордовым. Майкл разжимает окаменевшие пальцы, вынимает из кармана пальто фляжку с виски, из которой отхлебнул по дороге сюда. Вспоминает, как Аллен мягко пожурил его за это, и сердце сдавливает тисками. Майкл с жадностью пьет, и с каждым глотком напиток обжигает нутро, словно он добровольно заливает в себя раскаленную лаву. В течение следующей минуты Майкл уже оказывается на втором этаже, быстро отпирает дверь и почти забрасывает принесенные с собой чемоданы в номер, а затем снова спешит вниз. Он прекрасно знает, что когда забота о напарнике становится для него чем-то обыденным, то пути назад уже нет.***
Когда Майкл появляется в дверях с наскоро перевязанным пакетом льда в вытянутой руке, Аллен встречает его с искрящимся в глазах недоумением и едва не упускает полотенце. Он уже вышел из ванной, облачившись в полосатые пижамные штаны и белую футболку, сидит на кровати, подогнув одну ногу под себя, и вытирает голову. — Отлично. Заматывай, — отрывисто говорит Майкл, кивая на полотенце и подавая ему пакет со льдом. — Он уже тает. Аллен выглядывает на него из-под полотенца и не реагирует, поэтому Майкл сам стягивает с него махровую ткань — замечает, как влажные волосы под ней забавно топорщатся от движения и встают торчком — и обхватывает ей пакет. — Сними футболку и приложи к синяку, — требует он, и Аллен, наконец, понимает, в чем дело, и изрекает почти неловкое: — Ты видел. Видел, еще как видел. Аллен тяжело вздыхает, похоже, не может выдержать пристального внимания Майкла к своей персоне, и высвобождает правую руку из рукава футболки, обнажая багрово-красное от обширного кровоподтека плечо. И не только плечо, черт возьми, думает Майкл и рассматривает голую кожу. Отмечает острый изгиб ключицы и две маленькие, напоминающие двоеточие, родинки под ней. Впивается взглядом в покрытую темным пухом волос грудь. Заметив небольшие розовые соски, он быстро моргает и сглатывает скопившуюся во рту слюну, которая чуть не застревает твердым комком в обожженном виски горле. Силится отвести глаза, но все равно жадно следует ниже, по в меру округлому мягкому животу с темной вьющейся дорожкой от пупка, уходящей под резинку штанов. Он не хочет думать о том, куда она ведет. По крайней мере, очень сильно пытается не думать. Майкл чувствует себя необузданным дикарем, который по воле случая с рождения прожил в пещере в одиночку и никогда не видел обнаженного тела кроме своего собственного. И одна лишь мысль об этом абсурдна, особенно, когда большую часть жизни его окружают солдаты, иной раз норовящие пощеголять поджарыми от постоянных изнуряющих тренировок телами. Ни один из них не заставлял его чувствовать себя пылающим от слепой любознательности подростком, который только открыл для себя таинство соития и сходит с ума от благоговейного соблазна перед ним. И все из-за женатого мужчины, который вдобавок старше его лет на десять. — Я должен был это предотвратить, — говорит Майкл, и не понимает, что именно подразумевает под «этим». — Ты не мог уследить за всеми, — ободряюще замечает Аллен. От его слов Майклу становится только хуже, и воспоминания о драке накатывают на него с новой силой. — Мне нужно было следить только за тобой, — резко, пожалуй, слишком резко заявляет он, натягивая рукав пальто на разбитый в кровь кулак. Аллен с полминуты недоумевающе смотрит на него, а затем переключает внимание на свои сцепленные в замок руки. Майкл опускается рядом с Алленом и осторожно кладет сверток со льдом на ушибленное место. Аллен издает сдавленный тихий стон, от которого у Майкла замирает сердце, и тихо шипит, привыкая к холоду, а затем легко ударяет его по ладони и отбирает полотенце. Краем глаза, похоже, все же подмечает сбитые костяшки и сводит брови, но молчит. — Десяти минут будет достаточно, — хрипло сообщает Майкл, поднимаясь. Во рту отчего-то становится сухо, и он вспоминает о припрятанной в кармане пальто фляжке. — Знаю, — бормочет Аллен в ответ. Майкл едва сдерживается, чтобы снова не глазеть на него.***
— Терпимо? — спрашивает Майкл, нанося мазь на небольшие ссадины на левой скуле Аллена. — Терпимо, — повторяет тот. Когда света небольшой лампы на потолке показалось недостаточно, они взяли стулья и расположились у окна, друг напротив друга, и Аллен, после недолгой словесной перепалки, все же позволил Майклу обработать его раны, но только при условии, если тот позаботится о собственной руке. Майкл придерживает Аллена за подбородок, касаясь его только — целыми — костяшками пальцев, чтобы — случайно — не пройтись ногтями по белой щетине, и высматривает, не осталось ли незамеченных им ушибов. В ванной Майкл отмыл руки с мылом, до скрипа и красноты, и чуть не содрал кожу от осознания того, что сможет без задней мысли касаться его лица, и был сполна вознагражден за старания. — Все? — интересуется Аллен и поводит головой в попытке высвободиться. — Подожди, — говорит Майкл и тянется за тюбиком, лежащим на подоконнике. Выдавливает горошину мази на большой палец, а затем прислоняет его к нижней губе Аллена, и, едва прижимая, ведет по рваной ране, вслед за этим скользит из стороны в сторону, от уголка к уголку, увлажняя пересохшую кожу. Аллен слегка приоткрывает рот. Майкл видит, как дрожат его ресницы. Чувствует короткий холодный выдох и тут же одергивает руку, точно держал ее на раскаленной сковороде. Вот она, та запретная черта, которую он никогда не должен был пересекать. И эта черта — мягкая линия на стыке его губ. Майкл резким движением берет пачку сигарет с подоконника, и трясет ее, стараясь скрыть дрожь пальцев. Биение сердца барабанной дробью отдается в ушах. — Дай одну, — просит Аллен. Лицо его почти непроницаемо и равнодушно, если бы не уже ставший привычным излом левой брови. — Мазь еще не впиталась, — констатирует Майкл. Аллен не реагирует и тянет руку к пачке. — Одной хватит на двоих, — добавляет он, и Майкл не сразу понимает, что именно он имеет в виду. Майкл стучит пачкой по ладони, чтобы сигарета показалась из отверстия, и Аллен вытягивает ее двумя пальцами. Когда он подносит сигарету ко рту и обхватывает фильтр губами, Майкл понимает, что все время неотрывно наблюдал за его движениями, будто завороженный. Затем он вдруг очухивается, почувствовав, что Аллен выжидающе смотрит ему в глаза, щелкает зажигалкой и помогает прикурить. Осветивший их лица оранжевый язычок пламени ласкает кончик сигареты, и Аллен делает первую затяжку. Слышится слабый треск. Яркие искры возникают в воздухе и тут же рассыпаются, исчезая напрочь, так и не достигнув пола. Когда пепел опасно накреняется после очередной затяжки, Аллен привычным жестом постукивает сигаретой по краю пепельницы, медленно выдыхая дым в открытое окно. «В этом явно есть что-то интимное», — решает Майкл. Он кладет зажигалку и пачку обратно на подоконник, и вскоре понимает, что ему совершенно нечем занять руки, которые вдруг кажутся неприлично голыми. Его сигарета в пальцах Аллена. Вот он снова берет ее в рот, придерживая у основания. Затягивается, и дым от его сигареты в его рту, в его легких. Внутри. «Черт возьми, он просто курит, в этом нет ничего такого», — думает Майкл, почесывая бровь большим пальцем. А потом замечает, что Аллен следит за ним из-под опущенных ресниц. И этот взгляд мгновенно сжигает весь кислород вокруг него и обездвиживает тело, точно внезапный удар под дых. — Не знал, что ты куришь, — говорит Майкл, вскинув подбородок и потирая руки. Слова кажутся случайным набором звуков. Аллен ничего не отвечает, только тихо утвердительно хмыкает и протягивает ему сигарету. Простой жест как высшая степень доверия. Когда Майкл принимает ее, их пальцы соприкасаются, и он ощущает слабый холодок, гусиной кожей пробегающий вдоль позвоночника. Майкл не знает об Аллене ничего кроме сухих фактов из личного дела. «Я немного изучал психологию, поэтому я здесь, я знаю людей», — сказал он, когда они только познакомились. «Может быть, но ты не знаешь меня», — проскользнуло в недоверчивом взоре Аллена, и Майкла затрясло от желания доказать обратное. Но он действительно не знает его, и не может узнать, как бы не старался. Майкл сильнее убеждается в том, что у Аллена очень узкий спектр эмоций. Они весьма неправдоподобно сменяют друг друга, будто он собственноручно переключает рубильник с одной эмоции на другую в зависимости от ситуации, в которой находится. Конечно, Майкл видел его в гневе, видел в печали, и знает, на что тот способен, когда ситуация выходит из-под контроля. Его контроля. Но в остальном — ничего. Пустое полотно. Похоже, Аллен скрупулезно бережет энергию, которую обычные люди затрачивают на социальное взаимодействие. Копит ее для чего-то более важного и нужного, в его понимании. Или же он обменял способность к нормальному человеческому общению на дополнительное место в своем великолепно умном, но совершенно тупом мозгу, только лишь для того, чтобы запомнить название каждой чертовой звезды. Предположение, что Аллен — инопланетянин, уже не кажется Майклу таким забавным. А если он ведет себя так только с ним? Иначе Майкл совсем не представляет, как милашка Мими попалась в профессорские сети, и не предпринимает попытки выпутаться из них вот уже который год. — И что твоя жена в тебе нашла, все понять не могу, — размышляет Майкл вслух, и тут же жалеет о сказанном. На самом деле еще как может. Аллен поводит бровью, затем выдыхает и закидывает ногу на ногу. «Почти по-дамски», — думает Майкл и не может сдержать улыбку. Есть в нем что-то странное, почти неуловимое, и одновременно скользящее в каждом движении. Чопорная грация, не присущая мужчинам его возраста, статуса и семейного положения. Услышанное явно расстраивает Аллена, поэтому он криво ухмыляется и, поставив локоть левой руки на подоконник, пятерней зачесывает волосы назад. Майклу невыносимо хочется проделать то же самое: ощутить мягкие завитки, пока они скользят между пальцев, сгрести их в кулак и потянуть, до боли, а потом отпустить и пригладить, царапнув по белой пряди на его правом виске. Вместо этого он стягивает губы, сжимая — там, где были губы Аллена — конец тлеющей сигареты, нервно затягивается и подавляет очередной приступ кашля. — У нас не все так гладко, как тебе кажется, — говорит Аллен, глядя в окно. Значит, Мими все-таки пытается. А может, Аллен сам норовит сбежать? Неторопливо докуривая, Майкл обдумывает его слова и искоса наблюдает за Алленом. Тот опирается лбом на руку, и пальцы его по-прежнему в волосах, едва приподнимают высохшую челку. Правая рука расслабленно покоится на колене. Он часто моргает, и растерянный взгляд с каждым взмахом ресниц скачет из стороны в сторону. Подобное обычно происходит в те случаи, когда Аллену неловко. Или же когда он хочет сказать что-то, но упорно себя сдерживает. В другие дни Майкл проигнорировал бы, но сегодня ему хочется, чтобы стена, которую Аллен старательно возводил между ними с самого первого дня, истончилась от нехватки главного строительного ресурса — молчания. Майкл давит окурок о дно пепельницы. Откидывается на спинку стула, и подпирает голову рукой, но ногу на ногу не кладет. У него все равно не вышло бы так же элегантно, ведь подобное не входило в его привычку. Вместо этого он сползает вниз, придвигаясь ближе, и задевает бедро Аллена коленом, отчего тот снова вспоминает о его существовании. Он смотрит на него, сначала с недоверием, а затем вдруг отстраненно, с прищуром, точно изучает препарат через линзу микроскопа. — А что же наш мистер Голливуд совсем один, если знает толк в том, чего хотят женщины? — спрашивает он, нарочито повышая тон голоса, и Майкла вдруг с ног до головы обдает жаром. Действительно, почему? Быть может потому, что с момента появления чудного доктора астрономических наук ни одна женщина не занимала все его свободное время так, как это делал он? — На самом деле, у меня есть одна кандидатура, вот только она очень ненаблюдательная. Сколько бы я не пытался, не замечает ни одного знака внимания с моей стороны. — Удивительно, капитан, — Аллен складывает руки на животе и слегка качает головой. — Мне казалось, ты все стараешься довести до конца, пусть и не всегда хорошего, и часто против чьей-то воли. — То есть ты считаешь, что настолько хорошо меня знаешь? Думаешь, что я способен заставить кого-то быть со мной? — рычит Майкл, выпрямляясь и одергивая рубашку. — Хорошо, тогда почему бы мне не сделать это прямо сейчас. С этими словами он резко нависает над Алленом, хватается за воротник его футболки обеими руками и тянет на себя, отчего тот запрокидывает голову. И, не дыша, замирает, когда Майкл целует его. Майкл сминает тонкие губы, и чувствует, как на них растекается соленая теплая влага. Словно оттаяв и вновь обретя связь с реальностью, Аллен с шумом вдыхает и резко выбрасывает руки вперед. Уткнувшись ими в грудь Майкла, он яро стискивает ткань рубашки в кулаках, а затем толкает его и с размаху бьет по лицу. Майкл не сразу понимает, что произошло. Единственное, что он осознает на данный момент совершенно ясно — с инстинктом самосохранения у Аллена все в полном порядке. Он тяжело опускается на стул и отирает тыльной стороной ладони саднящую щеку и губы. На коже остается кровь, и он не знает, чья именно. Рана на губе Аллена снова сочится алым. Он сутулит спину и тяжело дышит, глядя в пол. Руки, ослабшие от напряжения, лежат на коленях и мелко подрагивают. Майкл вспоминает о синяке на его спине, думает о боли, которую Аллен испытал, отпихнув его от себя, и хочет оказаться за пару сотен миль отсюда. На любом краю света, или даже под землей, не важно, лишь бы не в этом чертовом номере. — Ты пьян, — молвит Аллен, отдышавшись. И он прав лишь отчасти. Половина содержимого фляжки согрела нутро, но разум не затуманила, а даже наоборот — Майкл мыслил гораздо яснее обычного. Пусть скомканный и неловкий, поцелуй был совершенно осознанным. Майкл сидит перед Алленом, беспомощно опустив руки по обе стороны от себя, и все его тщательно скрываемые чувства вдруг оказываются оголенными до предела, точно профессор привязал его к стулу и препарировал, раскроил кожу одним лишь — острым как бритва — взглядом. Вот он я, весь вывернут наизнанку. Хоть под лупой изучай, не жалко. Только не бросай меня. Капитан Майкл Джеймс Куинн до смерти боится влюбиться. Боится настолько, что даже сам не осознает, что уже сделал это. Аллен поднимается со стула и направляется в середину комнаты. Майкл машинально делает то же самое, следует за ним по пятам, словно ведомый, и не сводит глаз с напряженной спины. Он сглатывает, когда замечает, как под тонким хлопком футболки от едва сдерживаемого гнева дрожат покатые плечи. — Давай спишем все на шоковое состояние, — вкрадчиво говорит Аллен, повернувшись к нему. И пустое полотно, с которым Майкл до этого сравнивал его, разрушается с каждым словом. Потому что на лице Аллена — все эмоции одновременно. Он смотрит на Майкла с невыносимо горькой печалью, а затем вдруг наклоняет голову и с презрительным отвращением отводит взгляд в сторону. Поворачивается обратно и снова недоверчиво косится на него. Он растерян, опустошен. Вымотан так же сильно, как и сам Майкл. Майкл винит во всем случившемся Аллена. Ту разъяренную толпу, из-за которой они оказались здесь. Консьержку, что выдала им ключ от этого проклятого номера. Но больше всего он винит себя. В том, что разрушил потихоньку зарождающуюся между ним и Алленом дружбу. Хлипкую, неустойчивую, построенную на фундаменте из постоянных ссор, споров и недопонимания, но все же дружбу. Утром они вернутся обратно, и Аллен изъявит желание покинуть проект. Но сейчас он здесь, рядом, по-прежнему стоит напротив и у Майкла еще есть время. Но для чего? Что он должен сделать? Разрушить все еще сильнее? Или попытаться склеить рассыпавшиеся осколки? — Это неправильно, то, что ты пытался… то, что ты сделал, — проговаривает Аллен, запинаясь. — Знаю, — отзывается Майкл, как только тот заканчивает фразу. — И все равно, осознавая неправильность поступка, ты его совершил. — Совершил. — Почему? — Потому что это ты. Майкл знает, насколько глупо это прозвучало, но ему не стыдно. Аллен затихает. Обдумывает его слова, точно вычисляет в уме сложное уравнение. Наспех брошенная фраза явно не заслуживает такого тщательного анализа, поэтому Майкл дополняет ее, уже тише, почти шепотом: — Кандидатура, о которой я говорил раньше. Это ты. Аллен горестно вздыхает и вскидывает руками, отчего ладони безвольно дергаются, будто тряпичные. — Ты ведь понимаешь, что даже при всем твоем желании, это не могу быть я? — произносит он тем же самым странным, таинственным — нездешним — голосом, который Майкл слышал в лесу. И тут Майкла, словно обухом, лупит по затуманенной голове понимание природы этого голоса, сиплого, сдавленного и необычайно низкого для его тембра. Так говорят, когда становится сложно дышать из-за отчаянно сдерживаемых слез. Аллен почти плачет. Из-за него. И сейчас, и тогда, под деревом, когда шарил руками по лицу Майкла и думал, что ему конец. — Понимаю, — молвит Майкл, не согласия ради, а больше для того, чтобы успокоить. И, тем не менее, это действительно ты. Он готов повторять эту фразу до тех пор, пока до Аллена не дойдет ее смысл. Даже если на это уйдут недели, месяцы или годы. Да хоть сотни световых лет. Медленно, боясь спугнуть, Майкл притягивает Аллена ближе, взяв за трясущиеся плечи. Ласково проводит по ним вверх, к голой шее. Обхватывает ее, до странности тонкую и заметно розовеющую, устраивая большие пальцы под ушами. С мгновение смотрит в полные сомнения потемневшие глаза, а затем снова прижимается губами к его губам, стараясь не причинить боль, но действуя увереннее и гораздо настойчивее, чем в первый раз, словно это может что-то доказать. Словно это может убедить в том, насколько серьезны его намерения. И каково удивление Майкла, когда ответ на поцелуй следует почти незамедлительно. Губы Аллена горькие от мази, соленые от крови, и такие сладкие — сами по себе. Контраст от их мягкости в сравнении с колючей щетиной усов чарующий и почти болезненный для Майкла, когда он поворачивает голову и, судорожно сглотнув, снова сдавливает его губы своими. Затем целует под ними, в белую жесткую бороду, и снова скользит вверх, чтобы уделить должное внимание местечку под носом и луку купидона. Из-под ресниц замечает, что Аллен краснеет, будто ему не хватает кислорода, и его брови в напряженном изгибе едва не сходятся над переносицей. Майкл неохотно отрывается от него и выпаливает глупое «почему ты не ударил снова?» на выдохе. Аллен ошарашенно моргает, кончиком языка слизывая кровь и их смешавшуюся слюну с нижней губы, и Майкл понимает, что ответ на вопрос ему совершенно не нужен, ведь все и так написано на его лице, и снова приникает к его губам. — Мы, — шепчет Аллен, слегка отстраняясь, и «мы» наковальней ударяет Майкла в грудь, — оставим это здесь. Это — их нездоровые, противоестественные, порочные чувства друг к другу. Чувства, за которые оба, в случае, если кто-то узнает, расплатятся не только работой и регалиями, но и жизнью. — Конечно, — так же тихо отвечает Майкл, поглаживая его по щекам большими пальцами и бережно обхватывая ладонями голову, точно в его руках безумно ценный музейный экспонат. — Это не выйдет наружу, обещаю. Обещаю. Обещаю. Он лжет. Лжет, потому что знает, что не сможет справиться, не сможет удержаться. Аллен ловит последнее «обещаю» ртом, вдыхает его, и, наконец, целует Майкла первым. Глубоко, рьяно. Майкл цепляется пальцами за его волосы, и они мягче, чем он мог себе представить. Окружающий мир сжимается до размеров маленькой комнаты в придорожном мотеле. Комнаты, в которой он хочет остаться навсегда.***
— Ты пропустил поворот, — констатирует Аллен, когда Майкл паркует машину у обочины и заглушает мотор. Майкл ухмыляется и вынимает пачку сигарет из кармана пальто. — Не я виноват в том, что ты мне сообщил об этом, когда мы были уже на приличном от поворота расстоянии, — говорит он, закуривая. — Не будь ты так увлечен настройкой радио, услышал бы, что я предупредил тебя гораздо раньше, — заметил Аллен и, тряхнув картой в воздухе, выпрямил ее и расстелил на коленях. Он сидит к Майклу ближе обычного. Не так близко, как обычно располагаются парочки, но достаточно, чтобы изредка соприкасаться плечами и не вызывать при этом подозрения у проезжающих мимо людей. Майкл делает затяжку, и неотрывно смотрит на Аллена, пытаясь избавиться от ощущения, что все, что произошло прошлой ночью, было бредом от алкогольной горячки, усугубленной сотрясением или еще чем похуже. Выдохнув дым в приоткрытое окно, он звучно хмыкает и произносит: — Все больше убеждаюсь, что единственные карты, в чтении которых ты хорош — звездные. — Сочту за комплимент, — отвечает Аллен, и, поймав его взгляд на себе, слегка приподнимает уголки рта. Не может улыбнуться шире из-за припухшей нижней губы. Майкл отчетливо помнит ее вкус. Сон или явь? Он решает проверить. Протягивает свободную руку и слегка касается белой пряди на виске Аллена. Тот позволяет ему провести по ней и даже задержать пальцы, всего на несколько секунд, а затем отворачивает голову и снова принимается за изучение карты. «Явь», — с облегчением думает Майкл, и широко улыбается.