* * *
Энакин бывал в Сенате раньше, но никогда даже не представлял себя здесь — в самом центре зала. Он стоял за спиной Палпатина, но чувствовал взгляды сотен глаз, обращенных к ним, так, словно все они предназначались только ему. Сначала они ложились давящей плитой, заставляя неприметным движением плеч поправлять плащ, смотреть на затылок Палпатина, концентрируясь на его речи, но с каждым словом Канцлера о вкладе джедаев — о личном вкладе Энакина — в дело Республики, в исход войны, он чувствовал силу. Свое право стоять здесь. Он поискал глазами Падме или Бейла, но отсюда фигурки на сенаторских местах едва различались, все они выглядели маленькими и безмолвными. Палпатин закончил свою речь и ударил ладонью об ладонь, сенаторы же, не отставая от примера, осыпали их аплодисментами. — Все они твои, Энакин, — Палпатин сделал полушаг в сторону, и Энакин принял ласкающий тело град. Он думал, что забудет Цин-Тар, как страшный сон. Им доводилось с Оби-Ваном бывать в разных переделках, и обоих Сила не единожды с трудом удерживала на краю гибели, но грязь Цин-Тара… грязь цин-тарцев, их взгляды и мысли, что вымывались из-под кожи с таким трудом — стали для Энакина тем, что он хотел забыть. Сейчас, принимая благодарность — пусть не от них, — он чувствовал удовлетворение. Восстановившуюся справедливость. Аплодисменты пьянили пузырьками игристого вина. Энакин ощущал их, следуя за Палпатином в его резиденцию, и даже уже сидя на диване перед ним и делясь деталями миссии. Он не собирался говорить о том, как же Мургрув похож на склизлый гриб, или о том, как забивается в легкие Цин-Тарская земля. Но Палпатин спросил его мнения о договоре, об опасности откола Диасской туманности, и Энакин не мог не ответить. Палпатин слушал с большим интересом. Когда на Корусант опустились сумерки, и в кабинете зажглись текучие желтые лампы, Палпатин посмотрел на часы и сложил задумчиво руки. Энакин примолк — такие жесты всегда означали что-то серьезное. — Мне неловко просить об этом, ведь ты только что вернулся. Но мне предстоит одна встреча… Энакин понял все сразу: — Вам нужен телохранитель. — Да. Моя охрана и советники не могут пойти на эти переговоры. Я бы хотел, чтобы меня сопровождал тот, кому я полностью доверяю. Не только свою жизнь, но и судьбу Республики. Не только как воину, но и как верному другу. Энакин поднялся моментально. Он ведь обещал себе отдавать долги, и милостивая Сила предоставляла ему эту возможность прямо сейчас. — Я готов следовать за вами. Палпатин скрыл свое одеяние темным глухим плащом и попросил Энакина о том же. Из здания они вышли темными коридорами. — Канцлер, могу я… — Тебя смущает моя скрытность? Энакин, война затянулась. С тобой я буду честен, я стараюсь поддерживать боевой дух сенаторов, но мы должны судить трезво. Сепаратисты сильны. И сейчас нам не помешает любая помощь. И… Энакин, — Палпатин повернул голову. Энакин видел только выступающий из-под капюшона бледный подбородок и решительный рот без тени улыбки: — что бы ни происходило на переговорах, делай вид, что так и должно быть. — Если на вас нападут, я в стороне стоять не буду. Палпатин удивленно искривил рот. — Ох, ну это разумеется. Когда они оказались в подвале, отведенном для встречи, где их уже ждали, Энакин понял, отчего Палпатин столь скрытен, и замер на пороге. Каждый из тех, кто сидел здесь, обладал Силой и не просто обладал — умел с ней обращаться. У некоторых на поясах он заметил световые мечи. Палпатин шагнул внутрь, и Энакин, сделав вид, что просто осматривался, машинально последовал за ним. Он косился из-под капюшона на каждого, собравшиеся отвечали ему тем же. Друг друга визитеры разглядывали с не меньшим удивлением. Палпатин вошел в центр круга, скинул с себя капюшон и развел руки в приветствии. — Рад, что все вы приняли мое приглашение и прибыли на Корусант. — Хорошо приглашение, — ведьма, сидевшая прямо напротив Палпатина, положила локти на широко разведенные колени и нагнулась вперед, хищно заглядывая абсолютно черными глазами в лицо Палпатина. — Подпольная встреча. С Канцлером. А где же Сенат? Шумный такой Республиканский Сенат? Высокий мужчина, стоявший за ее спиной, положил ладонь на ее плечо. Здесь, в тенях, он напоминал Энакину Квай-Гона, даром что одеяния были схожи с джедайскими. Потенцум. Наверняка, этот рослый человек с убранными в хвост волосами был представителем Потенцума. Оби-Ван мало говорил об этой секте. Упомянул один раз, но от всех расспросов Энакина уходил со всем своим переговорщеческим мастерством. Что Энакин понял, так это то, что взгляды на Силу у Потенцума и Ордена расходились, и потому разошлись пути. А еще, что взгляды на Потенцум расходились у Оби-Вана и Квай-Гона. Морщины не старили лицо вышедшего на свет, а делали его четким и строгим. Он посмотрел на Палпатина, а затем за его плечо — прямо на Энакина, словно их не разделял низко опущенный капюшон. Энакин поспешил отвернуться, разглядывая боковую скамью. Делая вид, что разглядывает. — Лидия права, — заговорил мужчина. — Уж если Сенат… — Сенат здесь ни при чем, — отрезал Палпатин. Мужчина нахмурился, несколько инсектоидов в алых драпировках по правую руку от него подобрались. — Я говорю с вами как Верховный Канцлер Республики. И как главнокомандующий республиканскими войсками. Этого должно быть вполне достаточно. Сенат наделил меня правами, чтобы решать такие вопросы лично. Их я извещу позже. Палпатин принялся мерить шагами помещение. Энакин застыл напряженной струной, готовый в любой момент закрыть Канцлера собой, но предчувствия молчали. Собравшиеся не планировали покушений, все они слушали Палпатина с любопытством. С неверием, может, но с любопытством. Энакин и сам заслушивался, ведь то, что говорил Палпатин, было очень правильным: — Республику сотрясает война, и времени на обсуждения целесообразности тех или иных мер хватает не всегда. Мир в Республике нужен и мне, и вам. Вы — ее часть. — Спорное утверждение, — вытянула ноги Лидия. Ладонь на ее плече сжалась сильнее, но она вывернулась из хвата, вставая. Энакин сместил руку ближе к мечу, но темноволосая девушка не стала нападать. Она обняла себя беспокойными руками и продолжила: — Мы не отдадим нашу планету Конфедерации, но где была Республика, когда война столкнула народы нашего мира? — Принципы невмешательства часто сковывают Сенат. Возможно, — предупредительно вскинул руку Палпатин, не давая перебить себя, — они излишне строги. Возможно, нам стоит пересмотреть их. Однажды мы чуть не потеряли свободу на Набу, моей родной планете, из-за юридических препонов и задержек, и я, поверьте, понимаю вас. Но чтобы пересматривать эти законы, нужно покончить с войной. А если вы поможете нам, то Сенат безусловно пойдет вам навстречу. У Энакина захватывало дух. Палпатин сейчас, своими руками — голосом даже, без единого сражения, — творил историю. Объединить под Республиканским флагом тех, кто сторонился, кто всегда был не в ладах с центральной властью… Видел бы его Оби-Ван сейчас… Может, его испугала бы поначалу идея, но он бы понял, если бы услышал. Он ведь не Винду. Энакин в красках мог представить, с каким возмущением тот разогнал бы все это сборище. С тем же, с каким смотрел иногда на него. Но сейчас историю вершил не джедайский магистр, а простой политик. Справа поднялся худой старик. Его одежды тоже были близки к джедайским, как и манера ношения меча, а на лице глубокими прорезями расписалась долгая и усеянная сложностями жизнь. — Все наши обсуждения не будут иметь никакого смысла. Может, главнокомандующий и вы, но генералами армии пока выступают рыцари джедайского Ордена. А Совет никогда не поддержит решения сотрудничества с нами. Для них все мы еретики. Серые джедаи, как они называют нас без разбора из ложной вежливости. Те, кто не заслуживают боя, что положен ситхам. Но и разговоров не заслуживают тоже. Не встанут они с нами… — Довольно, — оборвал его Палпатин. — Энакин, сними капюшон. Энакин послушался, и жгучее любопытство прошило его со всех сторон, круг скамей словно сузился, тесней обступая его. — Рядом со мной представитель Совета. Отнюдь не последний джедай в Ордене, думаю, в перечислении заслуг Скайуокера вы не нуждаетесь. Так что давайте оставим пустые разговоры и перейдем к делу. Старик разглядывал Энакина особо пытливо. Так же внимательно на него смотрел Палпатин, словно подталкивая, поддерживая. Ожидая. Энакин проглотил все слова. Внутренний голос требовал вскрыть обман, но… но почему? Кем он только не прикидывался, будучи на заданиях. Непослушным падаваном, сенаторским секретарем, работорговцем или простым прохожим, а уж сколько масок примерил на себя Оби-Ван — это часть их работы, и для благого дела Энакин готов был сыграть и члена Совета. Разве было это преступлением? Тем более он действовал по приказу — по просьбе — Верховного Канцлера. Энакин важно кивнул, подтверждая слова Палпатина и смотря старику в глаза со всей убедительностью, на которую был способен. В конце концов, представить себя членом Совета совсем не сложно. Энакин давно общался с магистрами и уж точно стоял выше обычных рыцарей. Должен был бы за свои заслуги. Так что выражение силы и важности на лице вышло отнюдь не притворным. Старик тоже кивнул и занял свое место.* * *
Палпатин отдал деньги владельцу кантины и поманил Энакина к черному выходу. Перед тем как открыть дверь, он приблизил губы к уху Энакина и настойчиво прошептал: — Об этой встрече не должно стать известно никому. — Никому? — Энакин нахмурился. — Но… я уверяю вас, что... — Мальчик мой! Смотри глубже! Говорить о столь тонком деле даже с теми, кому ты доверяешь, небезопасно. На Корусанте у всех стен есть уши. Мы не можем позволить моим врагам или трусам разрушить хрупкое сотрудничество, которого добились с таким трудом. — Да, — слова Палпатина сами вынимали из Энакина согласие. — Но разве возможно полноценное сотрудничество без объединения с силами джедаев? — Дай этому союзу окрепнуть для начала. Слишком скорые решения разрушат его. — Из меня плохой политик, я нетерпелив. — Ты решителен. Сейчас это намного важнее.* * *
— Энакин, ты задумчив, — Палпатин заговорил снова, стоило им миновать ночной проспект и войти в здание. Энакин тут же расцепил руки, стараясь шагать свободнее. — Не уверен, что поступил правильно. Совету это все не понравится. — Как Верховный Канцлер я имею право принимать решения без оглядки на Совет джедаев. Ты же сам понимаешь, сколько пользы может принести союз с владеющими Силой. — Я не оспариваю ваших решений, — Энакин снял капюшон, ему было душно. — Я о том, что вы представили меня как члена Совета. Шедший впереди Палпатин обернулся. В лунном свете его кожа выглядела еще более бледной, но в той половине лица, что не скрывала тень капюшона, не было ни капли усталости. — Ордену давно следовало дать тебе место в Совете и звание магистра, — ответил он с тем возмущением, что направлено не на собеседника, а вырывается изо рта из-за давно копившегося внутри раздражения. — Ты один из лучших. Возможно, лучший. Ты уже герой Галактики. Ты Избранный! Совет забывает об этом… хотя, — он поджал губы, — думаю, все они прекрасно помнят, но заставили забыть тебя. Тебе предстоит изменить судьбу всех нас рано или поздно. А они… — Палпатин приподнял голову, давая луне осветить свои грустные глаза. — ...Они снова тянут. Сначала с рыцарством, теперь с членством в Совете. Это неправильно. Но я не стану терпеть это и дальше. Я изменю это. — Палпатин направился к кабинету, и Энакин ошарашено поспешил за ним. — Измените? — Я буду настаивать на том, чтобы тебя приняли в Совет. — Вряд ли магистр Винду и… — О, «магистр Винду», — протянул Палпатин, отпирая дверь кабинета и пропуская Энакина внутрь. — Об этом я и хочу сказать, Энакин. Дело не только в том, что ты заслужил это место. А в том, что тебе больше не смогут указывать, а ты не должен будешь беспрекословно подчиняться. — Не хочу, чтобы кто-то решил, будто я воспользовался вашим добрым отношением ко мне… — Мой мальчик, — рассмеялся Палпатин, — я серьезный политик, на меня не так легко повлиять. Совет будет знать, что это мое решение, не сомневайся. Твоя скромность делает тебе честь, но вижу, ты начал многое понимать. Политика — грязное дело. — Он вздохнул, и лицо его неуловимо изменилось. Он оставил часть себя за дверью: из его спины пропал стальной стержень, а морщины опутали глаза печальными сетями: — Война меняет людей, и чаще всего в худшую сторону. Каждый день в Сенате я вижу, как все больше сенаторов, бывших друзьями когда-то, пытаются манипулировать друг другом. Запугивают, обманывают, подкупают. Или хуже того, используют для манипуляций чужое доверие. Как бы я ни хотел уберечь тебя от этого, но война безжалостна к нам. Вокруг меня строятся заговоры, а ты — ты близок ко мне, и я боюсь, что мои враги не преминут воспользоваться этим. Да и сам ты… Избранный, герой, живая легенда — лакомый кусочек для тех, кто хочет власти. Щека Энакина дернулась от одного словосочетания. Оно упало куда-то в живот, вызывая неприязнь и почти бешенство. — Прости, мой мальчик, но я обещал быть честным. — Палпатин постучал пальцами по столу. Энакин все еще не отходил от него, держась на расстоянии, подобающем телохранителю, но не гостю. Ловил каждое слово, потому что реальность убегала от него, перестраивалась, и ответов у него не было. Но Палпатин не ждал их, наоборот, продолжал говорить: — Я много думал и понял, что единственный способ уберечь тебя — это дать тебе в руки то же оружие, что есть у них. Став членом Совета, ты сможешь противостоять любому, кто захочет контролировать тебя. Ты думаешь, что я дарую тебе благо — и да, это так, это твоя защита, но лишь отчасти. Придется тебе куда как шире распахнуть свои глаза. Внимательней смотреть вокруг. Есть много путей, которыми строится доверие. И те, кто знают об этом, умеют ими пользоваться. Будь сильным. Внимательным. Впрочем... — Палпатин коснулся раскрытой ладонью щеки Энакина, и губы его дрогнули в улыбке. — Будь собой, мой мальчик. Энакин поспешно склонился. Палпатин провел пальцем по его скуле, тревожно ощупывая шрам. Не давая ни поднять головы, ни отойти. — Хотел бы я видеть весь Совет Ордена таким, — его пальцы соскользнули на подбородок, все же поднимая голову Энакина. — Ну, будет тебе. Думаю, одна из лучших наград для героя Цин-Тара сегодня — это сон. И так задержал я тебя сверх меры, иди. Ночной Корусант бился ритмичным разноцветным мерцанием и дышал живее дневного Цин-Тара. Он опутывал неоновыми огнями, сопровождая ими Энакина. Ими и громкими звуками, что не долбились в уши, а текли мимо ровным гулом. Энакин помнил свои первые ночи на Корусанте. То, как поразили его, мальчишку, для которого не было зданий выше гоночной вышки, скребущие небо светящиеся шпили и визжащие ситибайки. Те, что неслись над головой и сейчас. Но, о, Сила, как же изменился Корусант с тех пор. Сколько же темного крылось теперь за вычищенными до блеска панелями стекла. Не на нижних уровнях, а здесь — в самом сердце. Энакин поднял голову к небу и не увидел созвездий, только бесконечные пылинки, за которые шла война. За которые стоило бороться.* * *
Вечернюю медитацию Энакин пропустил, попросту запнувшись о кровать и рухнув в объятия одеяла. Сознание отключилось мгновенно, не успело ухо коснуться подушки. Этой ночью Энакина не посещали сны — да и самого сна будто бы не было. Он закрыл усталые глаза, открыл их — а над домами уже поднималось розоватое солнце. Тело больше не слабло — уже третьи сутки, и текущую в нем Силу Энакин ощущал явственно, но все же сел на пол, поближе к окну, подставляясь лучам, скрестил ноги, прижимая босые пятки к бедрам, и погрузился в рутинную медитацию. Он вслушивался в ритм, с которым бежала по телу Сила, и старался дышать ему в такт. Медитировать одному после того, как привык, что каждое утро начиналось с мягких прикосновений теплых, расслабленных со сна пальцев Оби-Вана, было… пусто. Словно пить энергетический студень — он наполняет тело чем-то, но ни вкуса, ни смысла. Энакин углубил контакт, стараясь почувствовать ясность и чистоту, приходившие обычно. Он позволял солнцу окрашивать розово-оранжевым сомкнутые веки, дрожать на ресницах, и дышал в такт незримым колебаниям, но так и не смог окунуться в Силу. Его прервали. Стук в дверь был робким, но не прекращался. Мелкий падаван — еще вчерашний юнлинг — сообщил, что Энакина ожидает Совет, и спешно удалился. Не сказать, чтобы его ждали на самом деле. Вошел он в самый жар спора. Винду стоял у окна, что свидетельствовало о крайнем возбуждении и накале. Всегда строгий в позах Колар наоборот вжался спиной в кресло. Скрестив руки на груди, он напряженно перешептывался с Ккаем. — Немыслимо! — процедила сквозь зубы, но отнюдь не тихо, Секура и тут же осеклась, увидев Энакина. Судя по всему, высказывала она Оби-Вану — тот сидел на самом краю своего кресла, подавшись к ней всем телом и протянув ладони. Ее осечка словно условный знак привела Совет в движение. Занял свое место Винду, вдвинулся в глубину кресла Оби-Ван, скользнув по Энакину пасмурным взглядом, синхронно ему откинулась на спинку Секура. Стихли разговоры. — Проходи, Скайуокер, — Винду указал рукой на центр Зала. Энакин спрятал ладони в рукавах, обхватывая ими запястья, и, неловко раздав приветственные кивки, шагнул вперед. Йода, молчавший до того и незаметный, спрятанный в свои думы от общего обсуждения, поднял голову: — Посещал нас сегодня Канцлер Верховный. Настаивал на в Совет включении твоем. — И каково же ваше решение? — выпалил Энакин. — Гм. Значит не новость для тебя — желание его? — Нет. Он… он говорил мне об этом вчера, — сбивчиво пояснил Энакин. Взгляд Винду он привык сносить, с легкостью отвечал его напору своим. Но от выражения глаз Йоды, покачивающего головой из стороны в сторону, становилось неуютно. — Членом Совета с сегодняшнего дня станешь ты. Место твое рядом с магистром Кеноби, — Йода плавно указал на пустующее кресло. Секура сузила глаза, отворачиваясь, и Энакину не нужно было слов, чтобы понять, кому оно принадлежало раньше. Он уже подошел к нему, когда его догнало: — И раз уж рыцарь Скайуокер с нами сегодня… — Что? — Энакин обернулся. В Зале, в котором и так все молчали, стало еще тише. Они знали, готовились — ждали, да? — Вы сказали «рыцарь»? «Магистр Кеноби» и «рыцарь Скайуокер»? — Да, — раскрыл шире глаза Йода и медленно моргнул. — Сказал я так. — Вы дали мне место в Совете, но не дали звания магистра? — Верно, — коротко ответил Йода. Энакин ждал чего-то еще: объяснений, хоть какого-то оправдания их оскорбительному решению. Но Йода только еще раз моргнул, в ожидании пока Энакин проглотит этот плевок в лицо и послушно сядет. — Но это… немыслимо! Так, кажется, сказала магистр Секура? Грудь Секуры надулась воздухом, но Йода перебрал пальцами, и она выпустила весь воздух, смолчав. — Не о том магистр говорила. Другой смысл в словах ее крылся. — Нельзя быть членом Совета, но не быть магистром! — Можно. Бывали случаи такие, не исключителен ты, — и в последних словах Энакин услышал совершенно иной смысл. Он бы перевел это как «сядь и заткнись». — Это несправедливо! Вы не можете! — воскликнул он наконец, не понимая, как все эти хмурые лица всевидящих джедаев не замечали, как гадки их действия. Он смотрел на каждого из них — лица превращались в напряженные маски. Им хотелось, чтобы Энакин отвернулся, ушел, они закипали, потому что он был неудобен. И только посмотрев на Оби-Вана, он споткнулся. Тот смотрел обеспокоенно, живым лицом: когда взгляды встретились, дрогнули слегка брови; шевельнулись зрачки — вниз, к груди Энакина, и снова глаза-в-глаза; вмялась слева губа — там, где Оби-Ван прикусил ее изнутри. Энакин сел в кресло, расправляя плащ, и уставился в стену. В липкой тишине слышалось до сих пор частое дыхание Секуры, слышалось, как скрипит кожа Ккая от малейших движений. Слышалось, как омывала всех их, живые и голографические тела, неловкость, а тот, кто мог бы разрешить ее, молчал, все еще пристально глядя на Энакина. Энакин чувствовал взгляд плечами, и ему хотелось передернуть ими, стряхнуть с себя. Хотелось встать и уйти, но он не делал этого, потому что знал, сколько облегчения это принесет некоторым сидящим здесь. Он не собирался прогибаться и дарить им его. Не после того, как с ним поступили. Но на нем лежал еще один взгляд. Совсем другой. Легкий. Словно касающийся щеки. Энакин сжал темную ткань и покосился на Оби-Вана: тот действительно до сих пор смотрел на него. Не в упор, а так же боком. Едва заметно изогнув брови и сильнее сжав уголок губ. — Простите, — Энакин постарался расцепить зубы, чтобы не цедить. — Вы можете продолжать. — ...Раз уж рыцарь Скайуокер с нами сегодня, — начал снова как ни в чем не бывало Йода, — повторю я вести, что с утра с Дальних Рубежей пришли к нам. О графе Дуку нет их больше, редко перед публикой появляться стал. Боюсь, затевает темное он. Командование все на генерале Гривусе оставлено… — Йода много говорил. Ничего такого, чего Энакин бы не знал. Потому что он был там, на этих Дальних Рубежах, он кровью и гарью добывал в числе прочих эти «вести». Сэси Тийну поручили двигаться в систему Варсес, где развернулась битва за Варс-3, потому что тот был неподалеку. Другие магистры, не присутствовавшие на Корусанте лично, очевидно отчитались и получили свои задания до того, как пришел Энакин, и ради него повторять не собирались. Всем же сидящим здесь поручено было оставаться на Корусанте. «До появления необходимости улететь», — сказал Винду, а необходимостей этих — жестких битв, где куда полезней был бы генерал-джедай, чем командир клонов, — было предостаточно. Но Сенат вскоре собирался в полном составе на ежегодное главное заседание, и Энакин понимал, что Совет не хочет упускать возможность быть в курсе. Больше ушей и глаз — больше силы. Политикой оборачивалось все. Секура покинула Зал первой, следом за ней отключились Тийн и Ки-Ади-Мунди. Энакин пропускал в дверях всех вперед, стараясь не подходить ни к кому близко. — Оби-Ван, тебя задержаться прошу я. Энакин оглянулся, но за его спиной вырос направляющийся к выходу Винду. Он недвусмысленно указал рукой на дверь, и Энакину пришлось покинуть Зал вместе с ним. Сила миловала его от разговоров с магистром: тот молча закрыл двери и удалился. Энакин качнулся с пятки на носок. Он готов был поспорить на R2-D2, что обсуждали за дверьми его. Без него. И от этого подушечки пальцев сами тянулись к центрам ладоней, вдавливаясь в них. Он уже не ребенок, чью судьбу стоит решать всем миром, и не падаван. И дело даже не в том, что он уже член Совета, имеющий полное право знать обо всем, а в том, что он это… ну, он. Он имеет право знать о себе. Бегло оглядевшись, Энакин сложил руки ладонь к ладони параллельно земле и закрыл глаза. Он провернул ладони друг об друга, и Сила легко поддалась, убегая от него, донося до его ушей то, что поглощали толстые стены. — …-аре случившееся, — Йода не сидел, ходил, постукивая по полу клюкой. — Не о детях говорю я, а об Энакине. — Эта история не стоит вашего беспокойства. — Уверен ты в нем? Что силу свою контролировать сможет? — Будущее предвидеть не в моей власти, но обещаю, что сделаю все, чтобы подобное не повторилось. Прошу вас, поверьте — все под контролем. Энакин резко развернул ладони так, что их обожгло, как обожгло до этого слух. Он не шел и даже не бежал — летел прочь. Туда, где можно будет зарычать, сдавить голову, выжимая из нее услышанное, но как ни царапал Энакин виски, как ни тянул за волосы, забыть уже не получалось. Все под контролем. Под. Контролем. Встающее перед глазами лицо Оби-Вана, мягкие линии его скул, улыбка, трогающая глаза раньше губ, все это умоляло Энакина опуститься туда, откуда сдернули утром, подгрести под себя ноги и выдохнуть. Отпустить лишнее, смотреть ясно. Вот только губы Оби-Вана говорили совсем о другом. О контроле. И, кажется, Энакин, как ни плясал перед глазами окружающий мир, видел весьма ясно, и именно от этой ясности внутри закипало.* * *
Энакин нашел Палпатина за работой в здании Сената. Подготовка к заседанию шла полным ходом, и тот был полностью погружен в датапад и бесконечные экраны докладов. Но Энакин уже не мог заставить себя развернуться и уйти. Тренировка не уняла раздражения, наоборот: каждое движение, призванное направить его в проекции соперников, лишь разжигало сильнее. Энакин выжимал себя, стараясь очистить сознание, но вместе с усталостью приходила не пустота, а смятение. Мысли путались лишь сильнее. И вот он стоял здесь, смотрел на Верховного Канцлера и трусливо думал о том, что не отказался бы от возвращения на несколько дней назад и сломанного на месяц гиперпривода. На всю жизнь сломанного. Несмотря на занятость, Палпатин заметил его сам: — Энакин! Ты встревожен! — Да, — только и смог что согласиться тот, подходя ближе. — Что стряслось? Чем я могу помочь тебе? — Палпатин принял его в свое личное пространство сразу, окружая тем чувством заботы, которое всегда ощущал Энакин рядом с ним. — Разве что советом. Палпатин приглашающе и подталкивающе кивнул, и слова сами потекли изо рта. — Вы говорили, что кто-то может воспользоваться моим доверием. Моими добрыми чувствами. — Да, мой мальчик, увы. — Что мне делать, если это все же произойдет? — О, что ты, не думаю, что это случилось бы так скоро. — И все же. — Ох, Энакин… К сожалению, люди сами не всегда понимают, когда шагают за эту грань. Им может казаться, что они действуют правильно и во благо, но на самом деле уже начинают пользоваться теми личными связями, что образуются между душами в дружбе, в семьях. В любви. Но боюсь я, что мог слишком запугать тебя, и ты увидишь предательство там, где его нет. — Я просто хочу знать, что мне делать, если… ну… — Энакин сглотнул, потряхивая пальцами левой руки. — Сначала следует удостовериться, что тебе не показалось. Если твою душу терзают сомнения, затаись, наблюдай, дай всему идти своим чередом. — Не стоит ли мне поговорить с тем, кто… вызывает у меня эти подозрения? Услышать объяснения поступкам? Словам? — Нет, — протянул Палпатин, округляя рот и хмуря брови. — Никогда не стоит. Если под маской близкого человека затаился враг, разве откроет он тебе правду? Скорее даст ложное утешение. Энакин сомневался в этом. Он бы распознал ложь. Наверное. Если ею, конечно, не было все, но от одной только мысли в висках начинало тянуть. — С другой же стороны, — продолжил Палпатин мягче, — если ошибся ты сам, и не имел в виду твой друг дурного, то, подумай, сколько зла такая беседа может принести! Она посеет зерна раздора, и в этом будет уже твоя вина. Не стоит вести открытых бесед, не стоит, мой мальчик. Энакин не подумал об этом и теперь так четко понимал правильность совета, что удивлялся своей глупости. — Да, вы правы. Но что же… — Наблюдать. Искать доказательства своим подозрениям. И, если вдруг так случится, что кто-то посмеет воспользоваться твоим доверием, помни, что ты можешь обратить оружие против применившего его. И что всегда есть тот, кто тебя поймет. И поддержит. — Спасибо, — Энакин не знал, как выразить свою благодарность, кроме как снова склониться. Палпатин постоянно отмахивался, расправлял ладонями его плечи, но Энакину казалось, что где-то там, в глубине глаз мелькало удовольствие, что получал Палпатин каждый раз, когда видел благодарную макушку. А это было то немногое, чем он мог расплатиться за доброту.* * *
Энакин вошел тихо, но Оби-Ван был настолько погружен в свои мысли, что даже тихие шаги заставили его вздрогнуть и ухватиться за ворот прикрывающего тело халата, стягивая его на груди плотнее. — Ох, Эни… Это ты… — его плечи расслабились, но не сведенный думами лоб. — Я искал тебя. — Я тренировался, — бросил Энакин, вешая плащ у входа. — Длинный сегодня день, — едва слышно пробормотал Оби-Ван, и его тон был похож на тот, которым говорят о погоде. Он не хотел говорить об утреннем собрании. Энакин и сам не горел желанием начинать, но Оби-Ван задолжал ему объяснений. Как член Совета, как тот, кто присутствовал при разговоре с Палпатином. Как Мастер. Как Оби-Ван. Энакин сел рядом с ним, в пол-оборота, поджимая ногу и выжидательно смотря. — Весьма. — Как прошла тренировка? — пальцы Оби-Вана расслабились, отпуская ткань, и та обнажила ключицы. — Неплохо. Но не так хорошо, как мы могли бы провести время вдвоем. — Энакин потянулся к Оби-Вану, утыкаясь лбом в плечо, кладя ладонь на грудь, позволяя пальцам слегка приподнять халат, скользя глубже. Впитывая родное тепло. Оби-Ван сместил пальцы, медленно ведя ими от запястья Энакина до локтя по складкам рукава. — А твой вечер в Сенате? Ты не пришел вчера. — Ты сам сказал, что нам стоит быть осторожнее и не давать другим поводов для подозрений. — Да, но когда тебя это останавливало? — устало улыбнулся Оби-Ван. — Так как прошло? — Неплохо, — повторил Энакин, целуя Оби-Вана в шею. — Ты правда хочешь говорить сейчас о Сенате? — Не то чтобы... — Оби-Ван едва уловимо повел бровью, и Энакин почувствовал, как тает. Сразу. Весь. Решительный, затянутый во все положенные джедаю слои одеяний, тает перед почти обнаженным в этом легком халате Оби-Ваном. — Просто ты так напряжен. И молчалив. Обычно ты не можешь держать закрытым рот дольше пяти минут, тебя распирает новостями, а сейчас… ты даже не рассказал мне о том, почему Палпатин решил настоять на твоем членстве в Совете. Энакин сжал зубы. Он не поднял головы, не давая Оби-Вану разглядеть изменившееся лицо. — С таким тобой особенно трудно держать рот закрытым, — пробормотал он сбившимся, не выдающим себя голосом и сжал кожу губами сильнее. Оби-Ван смущенно хмыкнул, а Энакин прижался ближе, просовывая руку под халат уже по локоть, прижимая тающего теперь Оби-Вана. — И раз уж ты об этом заговорил… Какой кандыр покусал Совет? Как могли они дать мне место, но не дать звания магистра? Как они могли так поступить со мной? Как ты мог так поступить со мной? — последний вопрос Энакин выдохнул Оби-Вану в ухо. — Эни… — глаза Оби-Вана широко распахнулись. — Не я принимал это решение! Поверь, если бы оно зависело от меня… — Прости, — слово вырвалось у Энакина само и искренне, стоило ему услышать резко налившийся силой голос Оби-Вана, но теперь он неотрывно смотрел, как оно действует на Оби-Вана — меняет его лицо на виноватое, стирая любой намек на возмущение. — Прости, — повторил он, кладя ладонь протеза между лопаток с нарочитой нежностью, и Оби-Ван опустил голову, разглядывая ковер под босыми ступнями. — Но я не могу понять… — Понять тут нужно то, что дело не в тебе. Разумеется дело было не в Энакине, а в Совете! Но вместо того, чтобы выпустить клокочущие внутри слова, Энакин молча склонил голову набок, обращая всего себя в слух и глубочайший интерес. — Совету, — продолжил Оби-Ван после паузы, — не понравилось давление Палпатина. Мы не хотим противостояния с ним сейчас, на любом уровне — это губительно для Республики. Мы не могли отказать и… — Оби-Ван перебирал пальцами ног длинные ворсинки. — Эни, он прав, что ты заслужил это, если ты действительно хотел стать членом Совета. Но я не уверен, что это то, что было нужно тебе на самом деле. Я хотел бы защитить тебя от этого груза. — Ты мог спросить меня, — мягко пробормотал Энакин. И его слова снова прокатились по телу Оби-Вана сминающей волной. — Будущее всегда туманно, но те истории, которые не случились с нами, которые рождаются из «если бы», лежат во мраке, что темнее Темной стороны. За пределами черных дыр. Никто не может предугадать, как повернулась бы наша судьба… И все же я это скажу. Быть может, не вмешайся Канцлер в наши дела, Совет сам бы обратил внимание на твою кандидатуру. — Ну конечно, — неверяще фыркнул Энакин. Он не стал говорить, что слышал обеспокоенность Йоды, а отмахнулся раздраженным: — Винду скорее включил бы в Совет нечувствительного к Силе сенатора — Бейла, например, — чем меня. — Не сердись так, Энакин. Многие великие джедаи никогда не заседали в Совете. Квай-Гон дважды уступал свое место другим. — Однако ранг магистра у него уже был. Оби-Ван вздохнул тяжелее, сжимая запястье Энакина. Это жест для успокоения, — отстраненно подумал Энакин и расслабил руку. Она почти сделала это сама, минуя разум, потому что в крепком снаружи хвате было так много мягкости внутри… но все же Энакин сделал это осознанно. Не давая себе потерять контроль за разговором. — Совет не мог отказать Палпатину в его просьбе и включил тебя в свой состав, но они хотели показать ему, что не будут поступать согласно всем его желаниям. То, что тебе не дали звания, — ответ Палпатину. — То есть… просто использовали меня, чтобы высказаться на политической арене? — Энакин мотнул головой. — Как это вообще… — Эни, — Оби-Ван повернулся к нему, обхватывая ладонями лицо, сцепляя взгляды. — Это неправильно. Нечестно, я знаю. Но ты джедай, мы — Орден джедаев, и должны оставаться едиными. — Оби-Ван поцеловал Энакина. Коротко, но вложив туда очень много чувства. Неподдельного, и в то же время этот поцелуй был еще одним словом его речи, что должна была убедить Энакина в том, чего не существовало. Единство… с Винду? С Секурой, которая после Цин-Тара смотрела на Энакина только сквозь щели глаз? Энакин обнаружил себя в новом поцелуе. В мягком, покалывающем губы щетиной, сухом и привычном поцелуе. В солнечном сплетении сжималось и ныло. — Все так запуталось, — сказал Оби-Ван, ведя пальцами по швам табарда Энакина. Не лаская — просто занимая руки. — Да. Слишком, — ответил Энакин. Они молчали, давая этому молчанию обволакивать их, и Оби-Ван был так близко, обласканный лунным светом, вычерчивающим на его лице морщины, которые хотелось разгладить новыми поцелуями. Но Энакин смотрел глубже и видел, что тот сказал еще не все. Что-то глодало Оби-Вана и ждало нужного момента. Он собирался, и вряд ли это значило что-то хорошее. — Канцлер беспокоит Совет. — Из-за меня и этой просьбы? — В том числе. Не было еще в Республике лидера, который держал бы власть так долго. И попытки влиять на Орден… Ты так близок с ним. Ты не замечал никаких изменений? — Кроме усталости от непомерного груза на его плечах? Он не молодеет с годами. — Пообещай мне, что, если заметишь что-то странное, расскажешь мне. — Ты предлагаешь мне шпионить за Верховным Канцлером? — Энакин спросил прежде, чем вообще осознал. Даже рук убрать не успел, хотя хотелось. Теперь хотелось. — Нет, не шпионить. Просто расскажи, как другу. Чтобы мы успели отреагировать. Перестроиться. Понять, что делать вообще. — Кому? Ордену? Оби-Ван поднял глаза. В сумраке они казались светящимися. — Нам. Энакин толкнул его в плечи резко, роняя на кровать, и навалился сверху. — Не люблю Корусант, — выплюнул он с несдерживаемой горечью. — Почему? — Оби-Ван отвел упавшую на глаза Энакина прядь, заправляя ее за ухо. — Раньше ты оживал здесь после диковатых миров. — Потому что теперь мне кажется, что Совет и Сенат залезают в нашу постель. — Но на миссиях это будет делать война. — Она честнее, — ответил Энакин, и во рту стало сухо и кисло. Оби-Ван потянул его на себя, целуя, наполняя рот своей влагой и пытаясь прогнать тоску. Его пальцы блуждали по лицу, мягко давя на напряженные скулы, потягивая щеки, заставляя растягивать губы и прихватывать ими. Все запуталось. Но Энакин нависал, оперевшись на локти, над распластанным под ним Оби-Ваном, отчаянно пытающимся заставить его забыть о всех тревогах дня, и не понимал, почему бы и нет? С чего отказывать себе в том, что будит в теле жар? Литые бедра, прикрытые светлой тканью подавались навстречу опускающемуся на них Энакину весьма искренне, и этого было вполне достаточно для удовлетворения желаний. «Польза от отношений», — мысль липкая, словно чужая мозгу, она меняла выражение глаз Энакина, разглядывающих Оби-Вана, следящих теперь пристально за тем, как его собственная рука тянула за пояс халата — медленно и осознанно, — как гладила живот, вынуждая реагировать... Оби-Ван коснулся загривка, шепча в рот Энакину что-то неразборчивое, и локти подкосились. Столкнулись зубы. Сжали крепче поймавшие его руки. Энакин засуетился, стаскивая с себя табард, тунику, штаны, от которых вдруг зачесались ноги, отпихивая все это прочь. Он растворялся в Оби-Ване, как растворяются отпущенные в Силу эмоции, только отпускание ему почти не давалось, а в Оби-Вана он падал, забывая обо всем. Он позволил ласковым рукам укрыть его от мира, позволил себе открыться, горячечно дыша в чужое тело. До всхлипов от каждого прикосновения. Он сможет контролировать и это, сможет понимать происходящее, но не сегодня. Утром. Утром он соберет себя и снова станет внимательней, но не сейчас. Сейчас не мог. Не хотел. Изнывал от желания урвать для себя еще одну ночь мира, в котором все просто хотя бы между ними, и отдавался этому желанию целиком. Пусть утро не наступает. Никогда. Пожалуйста.