Love me like u do

christina perri — human

      На часах почти десять вечера, а Юнги, не замечая хода времени из-за постоянно завешенных штор, сидит подолгу за ноутбуком, клепая статьи. Работа журналиста оказывается сложной, да и порой унылой. Временами приходится делать статьи на темы, которые настолько тривиальны и занудны, что смотреть целый день на то, как течет вода намного увлекательнее. Зато денег приносит немало, перечёркивая все минусы.       Чимина же эта работа «журналиста» бесит немерено. Он не мешает, потому что бессмысленно отвлекать своего парня, но вспоминает былые потуги вырубить роутер и спрятать все зарядные устройства, чтобы Юнги наконец обратил на него хоть толику внимания. Однако, чтобы нервы не подводили, смиренно проводит вечера на кухне, готовясь к сдаче сессии, и проклинает свою беспомощность.       Тетради стопками накапливаются на столе, за которым едят вообще-то, но никого подобное не волнует. Чимин вздыхает, стукаясь лбом о деревянный стол, покрытый скатертью. Уже две недели, приходя в спальню, он застает Юнги спящим в различных причудливых позах: то ногу свесит с кровати, то поперек ляжет, то ноутбук окажется прямо на животе. И вроде это всё безумно мило, ведь спящий Юнги — восьмое чудо света, но от спящего не получить внимания и заботы. Чимин даже не вспомнит, когда последний раз просто касался Юнги где-то интимнее руки или щеки. Младший водит пальцами по столу, рассматривая их от скуки, думает, как бы решить проблему.       Поток мыслей перебивает хриплый, видимо после сна, голос парня:       — Как так вышло? Блядь, я снова уснул… — Юнги на автомате разговаривает сам с собой, ищет в шкафчике банку с кофе. Нехватка сна доводит до того, что скоро он начнет есть кофе столовыми ложками, лишь бы в сроки отправлять статьи.       — Юнги? — Чимин поворачивается к парню, убирая пальцами челку обратно со лба. Замирает с рукой в волосах, поскольку сейчас перед ним стоит самый уютный и софтовый на свете котик: безразмерный свитер, во сне спавший с миниатюрного плеча, облачко из намагнитившихся русых волос и босые ступни, спокойно ступающие на холодный кафель.       — М? — Юнги, так и не найдя то, что искал, закрывает дверцу и переводит взгляд к Чимину, отталкивается ногами от пола, ибо холодновато стоять, и усаживается на столешницу.       — Ты уже закончил? — Юнги ему отрицательно качает головой, зевает, прикрывая рот тыльной стороной кулака. Брови Пака съезжаются в недовольстве таким сбитым графиком хена.       — У нас есть кофе? Я никак не могу най… — Мин забывает все буквы, когда младший подходит, и тёплые ладони ложатся на талию, но из-за плотного шерстяного свитера немного съезжают ниже, к бёдрам.       — Юнги-я, тебе нужно высыпаться и уже наконец сменить эту треклятую работу. Я сильно волнуюсь о твоём здоровье, — пухлые губы касаются удачно открытого плечика.       — Чимин-а, — хихикает он, стараясь отодвинуть плечо, сжимается колючим ёжиком. Щекотно, да и мурашки по всему телу. Юнги давно не ощущал столь желанных поцелуев и ласки, — мне осталось буквально два абзаца.       — Нет, Юнги, я сказал хватит, — голос мгновенно становится строгим, таким обычно велят буйным детям спать.       Чиминовы руки притягивают старшего ближе, Юнги скатывается со столешницы, на спине задирается свитер.       — Я несу тебя спать, и мне плевать, доделал ты статью или нет, — Пак ловко подхватывает его за ягодицы, нарочно сжав их, показывая, кто тут главный. Да и почему бы не быть им, если твои заявления основаны на здравых мыслях и желании позаботиться?       — Чими… — уже возмущенно начинает протягивать Юнги, но в русые волосы вплетаются пальцы и прижимают голову ворчащего хена к груди, а ноги в противовес носителю все-таки послушно обвивают талию младшего.       — Тише, — шикает Чимин, уносит тело, постепенно размякающее в объятиях.       В спальне царит кромешная тишина, часы электронные — не тикают, а за окном проезжает максимум одна захудалая машинка, едва ли шурша колёсами по асфальту. Ноутбук лежит на краю тумбочки, включённый в розетку. Одеяло на постели смято комом, видно, кто-то не стал его расправлять, уходя на кухню. Чимину ничего не остается, кроме как укладывать Юнги на свою половину, девственно гладкую.       А Юнги тот еще чертёныш, ведь набрался сил за полчаса сна. Откровенно, он и сам хотел привлечь к себе внимания, только не признавал. До этого момента. Юнги перекатывается на живот, схватившись за уголок одеяла, и заворачивается в него гусеницей. Чимин стоит, скрестив руки на груди, наблюдая за взбалмошным хеном.       — Юнни… Эй! — в младшего прилетает подушка.       Юнги же улыбается, дрыгая худыми, гладко выбритыми ногами, поджимает пальцы на розоватых ступнях, поскольку проветривал помещение, и внутри прохладно. Уличный ветерок пробирается выше до самого основания позвоночника. И так как свитер никто не удосужился поправить, Юнги ёжится, своеобразно выгибаясь. Бедра остаются напоказ, но он оправдывает это старой привычкой.       Как только Чимин убирает подушку с лица, то замирает во второй раз за день.       Юнги над ним нарочно издевается?       Ладно бы ноги, которым может позавидовать любая девушка, да и округлые мягкие ягодицы можно простить этому вечному участнику самых пошлых фантазий Чимина. Но трусы с кумамоном? Серьёзно?       И последние два вопроса невольно оглашаются вслух.       Юнги совсем забывает про эту смущающую подробность, поэтому сейчас явно заставлен врасплох. Он резко прикрывается одеялом, бурчит что-то вроде «и что с того» и отползает к спинке кровати.       — Я про твои тетради с барби и слова не сказал.       — Боже, Юнги, я купил их, потому что других не было, а сдавать задание нужно в срок, — Чимин медленно забирается на матрас, на четвереньках подползая ближе. — И разве я сказал тебе это в укор? Ты выглядишь мило. Особенно твоя задница.       — Руки убрал, извращенец, — Мин высовывает ногу из-под одеяла, чтобы защищаться ею.       Это и становится фатальной ошибкой. Никогда нельзя забывать про боязнь щекотки. Чимин пользуется подвернувшийся слабостью, обезоруживая парня, принимается щекотать стопу, крепко обхватив второй рукой за лодыжку. Юнги звонко хохочет и извивается, дёргая изо всех сил ногой, но его, дезориентированного, притягивают к себе ближе. И вот он уже недоумевает, как оказался прижатым нависшим сверху телом.       — В списке моих фетишей «Юнги в трусах с кумамоном» переходит на вторую позицию, — ухмылка у Чимина такая наглая, что иногда хочется вмазать ему по лицу, но сильнее всё же поцеловать.       — А что же тогда на первом? — на свой страх и риск спрашивает Юнги, и жалеет, что спросил. Ну, или делает вид, что жалеет.       — Юнги, который стонет с этими трусами во рту, — кажется, Чимин просто невероятно горд тем, что выдал подобное. Вот спит и видит, как ему вручают медальку. А Юнги внезапно требуется показать свой характер, или как это называет Чимин — «выпустить подстриженные когти».       Он упирается руками парню в грудь, пытаясь его скинуть с себя, но семидесятикилограммовое тело не так-то и просто сдвинуть с места.       — Неудивительно, что я тоже стал пошлым из-за тебя.       Чимин выслушивает все упреки, качая головой, а-ля согласен. Юнги всё безустанно бурчит, а потом терпение кончается, и Чимин переворачивает его на живот, громко шлёпая по ягодице.       — Блядь… — и почему-то это звучит скорее как просьба продолжить, чем вскрик боли.       Чимину так не терпится, что он даже не собирается снимать с Юнги этот свитер. Все две недели недоставало тепла, возможности касаться и изучать губами тело хёна. Сегодня Чимин решает попробовать что-то новое. Старое, как известно, приедается, хотя стонет Юнги всегда громко и искренне, но всё-таки есть кое-что, чего он не будет ожидать.       Чимин стягивает с ног трусы, как и обещал, затыкает ими рот Юнги, тот даже не противится особо, так для виду, и Пак прекрасно это понимает по румянцу на его щеках.       — Ты прекрасен, прекрасен, не беспокойся, — Мина снова возвращают лицом в подушку и заставляют встать в коленно-локтевую, раздвигая ноги чуть шире.       Чимин восхищается видом сзади. Оставляет пару невесомых поцелуев на коже ягодиц, а потом раздвигает половинки, надавливая сухим пальчиком на дырочку, но не проникает — лишь дразнит. Мычание, раздающееся неподалёку сигнализирует о том, что стоит продолжать.       — Ч-чимин… — Юнги едва ли удаётся произнести слово с заткнутым ртом, но он совершенно точно, на все сто процентов ощутил язык младшего.       Пак наслаждается реакцией, поглаживая большими пальцами нежную кожу ягодиц. Всё-таки Юнги — прелесть. Чимин очерчивает колечко мышц по кругу языком, а потом проникает им внутрь.       Старший прячется в подушке, зажмуриваясь, сильнее стискивает зубы на хлопковой ткани в рту.       — Я люблю тебя, — говорит Чимин вполголоса и усмехается. Юнги бы, наверняка, сейчас съязвил. И попадает в точку.       Мин освобождает свой рот, хмыкая ехидно, пытается повернуть голову назад, чтобы взглянуть в глаза парня.       — Романтично, наверное, признаваться в любви моей заднице.       — Юнни, — от голоса Чимина по спине пробегают мурашки, и Мин затыкается, — я всё ждал, когда же ты съязвишь.       Ладонь Чимина оглаживает половинку Юнги, а потом раздаётся шлепок. Мин скулит и падает на живот от неожиданности, а красный след от руки расползается по алебастровой коже.       — Есть ещё какие-нибудь комментарии, малыш?       — Не… ет, — бормочет Мин, иногда глотая буквы, из-за того, что утыкается лицом в подушку.       Чимин всё же не хочет запугивать Юнги или причинять ему боль, поэтому оставляет несколько невесомых поцелуев на покрасневшей коже, заползает на лежащего парня, прижимаясь пахом к его бёдрам, и просто обнимает, уткнувшись носом в затылок.       — Мне что-то недвусмысленно упирается в задницу, — Юнги пытается перевернуться и скинуть с себя парня.        — Не раздави меня, пожалуйста.       — Тебе одного шлепка мало? — Чимин целует Юнги в макушку, хотя слова должны звучать угрожающе.       — Тебе мозгов мало, я же не докапываюсь.       — Всё, ты сам напросился, — Чимин слезает, а потом насильно заворачивает вредного хена в одеяло.       — Будешь спать, малыш, — Пак ложится рядом, обвивая образовавшийся кокон так, чтобы оставить Юнги без возможности выбраться.       — А как же твой стояк?       — Завтра, все завтра.       — А как же мой стояк?       — Ох, блядь, Юнни…