Deathly Hallow

      В комнате было темно. Даже когда по щелчку пальцев мага в камине загорелся огонь, полутьма все равно оставалась здесь полноправной хозяйкой.       Яркий свет был и не нужен. Разговоры, какие предстояли им в этот вечер, предполагают полутьму.       Было трудно разглядеть мелочи убранства этого временного пристанища темного волшебника, но нетрудно было догадаться, что квартира, принадлежавшая главе магического правопорядка Нью-Йорка, правой руке президента МАКУСА, Персивалю Грейвзу, не могла быть лишена утонченности и особого вкуса своего хозяина.       В комнатах можно было уловить очертания резных столов, комодов и шкафов, на стенах, оклеенных гладкими обоями, выпирали блестевшие в свете огня позолоченные рамы картин. Пламя отражалось в зеркале в полный рост, где девушка обнаружила и свой темный силуэт.       Принадлежала ли эта квартира аврору до сих пор, было спорным вопросом, и думать об этом Гвендолин не хотелось. Сейчас здесь царил порядок, отличный от того, к какому привык этот уголок под покровительством Грейвза, порядок Геллерта Гриндевальда, который, если и оставался столь же изысканным, отличался какой-то особой хаотичностью.       Так и сейчас, небрежно скинув с себя черное пальто, которое мракоборец носил с особой педантичностью, мужчина проследовал в гостиную, не говоря ни слова своей гостье.       Гвен опустила саквояж в прихожей и также нехотя доверила любимое пальто вешалке у двери. Не дожидаясь особых приглашений от Геллерта, уже расхаживавшего вдоль камина, девушка скользнула к дивану, расположившемуся прямо напротив приветливого пламени. Диван был старым и хранил на себе отпечатки времени, но когда он только появился в этой квартире, то наверняка был настоящим произведением искусства.       Девушка скинула надоевшие за долгий день ботинки и притянула коленки к подбородку. Она начала понемногу согреваться, ведь на улице от ноябрьского ночного холода не могли спасти никакие свитера.       Ей было как-то не по себе. Находиться в незнакомом доме незнакомого человека, вернее очень даже знакомого, вот только не с самой хорошей стороны, было… странно. Она не знала, чувствовала ли она себя здесь беззащитной, или наоборот, это место внушало ей необъяснимое спокойствие. Она просто была здесь.       Волшебница выжидающе смотрела на мужчину. Тот наконец остановился и присел на край небольшого журнального столика, покоившегося у правого подлокотника дивана. Гвендолин не пошевелилась. Она так и сидела, обняв себя руками, лишь ее глаза сонно бегали за фигурой отца.       — У тебя много вопросов, Гвендолин. Но ты устала.       Она вдруг почувствовала, что ее голова и правда с каждой минутой становится тяжелее, мысли наливаются чем-то сладостным и далеким, а веки полуприкрыты. Да и диван казался таким мягким и удобным.       Но сдаваться было нельзя. Она выпрямилась и попыталась изобразить на лице бодрость, но уставшие глаза ее все же выдавали.       — Я ждала ответов слишком долго. Я просто хочу знать, что случилось с моей мамой.       Геллерт не спешил открывать ей все карты. Он говорил неторопливо и туманно, а голос его утратил резкие тона.       — Изольда была настоящей ведьмой. Ей подчинялась природа, но первородная магия не смогла защитить ее от людей. И я не смог.       — Ведьмой? В смысле… ведьмой? Колдуньей? — как-то отстраненно спросила девушка. Ее сознание упрямо отказывалась воспринимать новые детали.       — Тебе предстоит многое узнать. Ты на нее очень похожа. Она была смелой, даже если смелость ее граничила с безрассудством. Как и твоя.       — Я ее никогда не увижу, — сонно протянула Гвен.       — Увидишь, — ответил маг после некоторого молчания, — ты же за этим меня искала? Ты хотела, чтобы я помог ей… сбежать?       Волшебница ошарашенно кивнула. Даже если это желание и возникало в ее самых отчаянных мыслях, она тут же от него отрекалась, принимая все последствия столь дерзкой задумки.       — Только это невозможно. Азкабан — самая неприступная…       — Но не для того, в чьих руках находится бузинная палочка и тысячи верных людей. Скоро для меня не будет ничего невозможного. Это твой единственный шанс увидеть ее. Не думай, что я не желаю этого. Я бы многое отдал, чтобы она сейчас была здесь, со мной. С нами.       — Да? — девушке почудилось, что голос его звучит в каком-то отдалении.       — С ней я бы давно нашел того, кто мне нужен.       — Вы так и не ответили, зачем вам обскур, — Гвен опустила локоть на мягкий подлокотник и уткнулась в него носом, спрятав половину лица. Лишь ее глаза блестели, отражая всполохи пламени.       — Ты видела, на что он способен, Гвендолин, — Геллерт легко провел рукой по ее растрепанным волосам. — Такая сила не может быть не замечена… магглами. Я хочу обучить этого ребенка, но прежде всего спасти от гибели. Он умирает. Если подавлять свои магические способности…       — Твоя магия тебя уничтожит, — закончила девушка шепотом.       И как она сама жила с волшебной палочкой, что блокировала половину потенциала своей хозяйки? Как она жила, скрываясь ото всех и не ведая об этом? Сейчас это казалось ей по-настоящему страшным.       Что, если она тоже могла она превратиться в обскура?       — Я помогу ему. Я приведу к вам этого… ребенка, — в ее глазах светилась честность, на лукавство у нее просто не было сил.       — Спаси его, и он будет обязан тебе жизнью. Но пока ты еще не заснула, пообещай мне, что больше не будешь накладывать маскирующие чары, — мужчина вновь приподнял ее за подбородок, рассматривая мельчайшие черты лица дочери. — Это большое несчастье, не иметь возможности быть собою.       Только сейчас Гвен вспомнила, что ее заклинание, должно быть, уже давно перестало действовать. И Геллерта это ничуть не пугает. Наверное, даже наоборот. Наверное, он усмехается про себя или даже злорадствует. Столь очевидная отметка принадлежности ему не может не вызывать у него чувство превосходства, а у нее — обреченности. Это ее печать, которая, подобно каиновой, была и подарком, и проклятием. Печать отверженного и защищенного божьей силой. Только неужели грехом девушки было одно лишь появление на свет? Такого не могло быть по одной природе человеческой. Или быть может ей только предстоит совершить нечто ужасное?       — Но маскирующие чары залог моей безопасности. До тех пор, пока вас считают врагом, у авроров будут веские причины проявлять ко мне мне чрезмерное внимание.       — Только если ты живешь там, где действуют их законы.       — Неужели есть… — девушка задумчиво потянулась, словно кошка, и вдруг резко замерла, — нет…       — Не будем об этом. У тебя был трудный день.       Гвендолин и не заметила, как на нее упал теплый плед, а голова ее со спинки дивана соскользнула на подушку.       Она и правда слишком устала.       Напротив нее танцевали всполохи пламени в камине, а за окном бушевала гроза. Но она уже спала, мирно посапывая и кутаясь в плед, забывая обо всем, о чем ей следовало бы помнить.       Геллерт задумчиво глядел сквозь дремавшее на диване создание. Создание странное, запутавшееся, забавное, но не обделенное ни любопытством, ни боевым духом. И оттого кажущееся еще более нелепым и смешным.       Девчушка была похожа на котенка, но не задобренного ласками домашнего соню, а выросшего на диких улицах большого города проныру. Такого хитрого и бойкого разбойника, знавшего, когда приласкаться, а когда выпустить коготки. Или еще не знавшего? Тем лучше.       Она была еще ребенком, но ребенком, пережившим достаточно несчастий. Она думает, что знает, чего ожидать от мира, но мир гораздо больше и невероятнее, чем ей кажется. Стоит ей только понять это, и, если она не струсит, она увидит мир таким, каким видит его он. А Гвендолин не из пугливых. Она просто не может быть такой, если она… его дочь. Если она дочь Изольды.       Изольды, которая должна была стать сердцем его Нурменгарда. Изольды, которая исходила бы все окрестные леса и озера и стала бы вальпургиевой ведьмой. Изольды, которую духи тирольских гор избрали бы своей госпожой. Изольды, которая разделила бы с ним вечную жизнь, коей обладали повелители смерти.       Но теперь Геллерт знал, что это всего лишь глупая сказка. Не бывает ни вечной жизни, ни власти над Смертью. Может, тогда и угрозы Морриган нереальны? Может, Изольда его все-таки помнит и ей нужна его помощь? Что, если Гвендолин — его шанс все исправить?       Она должна понять, что его мир будет намного лучше того, в котором они живут сейчас. Лучше для них всех.       Гриндевальд чувствовал, как за окном сгущается магия, и причиной тому было отнюдь не его заклинание. Что-то должно было случиться, иначе быть не могло.       Он подошел к окну и осторожно отодвинул штору в сторону. Небо было затянуто тучами, и свет далеких звезд не мог пробиться к земле, отчего казалось, что их и вовсе не существовало. Во тьме то и дело мелькало какое-то еле уловимое движение, тьма сливалась с тьмой — то, что вызывало беспорядки в Нью-Йорке, вновь вышло на улицы города.       Несколько минут спустя, оставив камин догорать напротив спящей волшебницы, Персиваль Грейвз трансгрессировал к Вулворт билдинг, зная, что его там уже ждали.