Deathly Hallow

      Гвен очнулась на опустевшем пепелище. Ночь забрала тепло углей, но земля ещё помнила жар костров и танцы дикарок ведьм. Было раннее утро.       Едва девушка шевельнулась, как ее мышцы заныли. Она сжалась в клубок, обнимая колени чёрными от сажи руками. Грязь облепила все ее тело, вплелась в волосы, умыла лицо нечистыми водами. Грязь въелась настолько, словно хотела остаться с ней навсегда.       Грязь застыла на сердце тяжелыми оковами и больно сжало последнее, что было светлого в этом измазанном сажей теле. Из груди ком поднялся к горлу, чтобы вырваться наружу тихими всхлипами и немым криком.       Гвендолин рыдала, не чувствуя собственных слез, давилась воем, заталкивая свою боль туда, откуда она пришла.       Солнце робко целовало склоны одичавшей горы, и волшебница чувствовала себя лишней на этом свидании. Сердце все колотилось о решетку рёбер, когда лучи перепрыгнули на ее спину, пробежали по бугорками позвонков и упали в ее торчащие в разные стороны кудри. Через несколько минут тысячи любопытных солнышек изучали ее израненное существо.       Плач затихал, и когда последняя слеза прочертила дорожку на чумазой щеке, Гвен почувствовала холодное прикосновение. Она вздрогнула — рядом никого не было. Быстро встав на ноги, волшебница осмотрелась. Столы, заваленные угощениями, бочки с вином, оркестр — все пропало. Остались лишь вытоптанные ведьмиными ногами круги вокруг чёрных пепелищ, безднами глаз смотрящих на майское небо.       «Надо искупаться,» — подумала девушка, удерживаясь, чтобы не начать сдирать с себя грязь ногтями. Она подняла взгляд на розоватый горизонт с растекающимся по нему желтком солнца.       «Ведь даже Маркусу до него далеко,» — пронеслась в ее голове беспечная мысль. Шрамы на коже вспыхнули вновь при воспоминании о прошлой ночи. Волшебница поежилась.       Она спускалась к шумному горному ручью, одному из многих речных капилляров. Ветки и камешки вонзались в стопы. Она шла по лесной тропинке, обвивающей горные склоны. Ветер, и шум листьев, и трели ранних птиц — все казалось таким добрым, таким обыкновенным, таким, словно бы не было прошлой ночи, не было костров, и ведьм, и ритуалов, словно бы не было праздника Белтейна. Словно бы весь мир забыл уже о том, что она пережила, весь, кроме неё самой.       Резвая вода окатила ее холодом, унесла кусочки скверны, мозаикой выложенной на ее коже. Остались лишь синяки да высеченные кинжалом узоры. Они уже не светились, лишь бежали белыми линиями по всему телу.       Вернувшись обратно, Гвен нашла свою метлу и затоптанную сорочку. Нехотя натянула на себя кусок грязной и рваной ткани и со стоном поднялась в воздух. До смерти хотелось спать, но мысль о том, чтобы сорваться с мётлы, холодила кровь. Она представляла, как в замке уже во всю ищут пропавшую наследницу.       Но замок ещё спал. Дремал, опутанный дурманом первых весенних трав, укутанный дымкой тумана, убаюканный утренней колыбелью тёплого южного ветра. Все было тихо и все было хорошо.       Изольда открыла глаза, когда мягкий свет упал на ее веки. Выпустив кончики пальцев ног из-под тяжелого одеяла, уронила голову на другую половину подушки. Рядом мерно вздыхал Геллерт. С растрепанными волосами, мягкими в рассеянном сиянии чертами лица, чуть приоткрытыми губами маг казался уютными и уязвимым. Такими, какими бы его не увидел ни один человек на земле.       Почувствовав на себе взгляд, Гриндевальд улыбнулся.       — Я знаю, что ты за мной наблюдаешь.       Его голос, ещё не проснувшийся и немного осипший, отозвался в ее воспоминаниях. Они просыпались вместе всего раз вместо тысячи им положенных.       — Хочу угадать, что тебе снится.       — Ко мне уже давно не приходят сны, Изольда. Только видения.       Ее пальцы пробежались по его щеке, покрытой маленькими иголочками щетины.       — Ты когда-нибудь видел меня?       Он открыл глаза и обратился к ней, изучая ее сонные глаза, сухие губы и спадающие на лицо темные пряди, словно пытаясь вспомнить, приходилось ли ему смотреть на этот образ тогда, когда ее не было рядом.       — Очень давно. Ещё перед нашей прошлой встречей. Затем были были лишь кошмары.       Кровать жалостливо скрипнула, и Геллерт направился к двери ванной.       — Можешь оставаться здесь, сколько пожелаешь. Эльфы перенесут твой гардероб по щелчку пальцев. И, Изольда… — он запнулся, отводя взгляд к окну, где трепетал розоватый рассвет, — я буду рад, если ты останешься.       Хлопнула дверь, и девушка осталась наедине со своими мыслями. Ее лицо заливало краской застенчивое солнце, и из лихорадочного шепота мага в ее воображении складывалась жизнь, такая, какой ей и следовало быть.       Гвендолин упала на кровать и провалилась в сон забвения.       Весь изматывающий полёт она то и дело натыкалась на гомонящих птиц, чьи резкие голоса заставляли ее вздрагивать и крепче обхватывать древко мётлы. Погода была на удивление приятной, светлая половина года прогнала грозы за пределы смертного мира и по-детски улыбалась безоблачным небом. Но Гвен не обращала внимание на искусно выписанный мир, расстилающийся под ней и нависающий над ее растрёпанный головой. Она гоняла собственные мысли, как хозяйка гоняет облезлых уличных котов, не позволяя ни одному из них прокрасться на кухню здравомыслия. Воображение рисовало каракули на листе сознания, где и так не было свободной строчки.       За милю до Нумергарда тревога усилилась, выкачивая из больного тела последние силы. Ее не должны увидеть, только не такой, полумертвой. Она пулей влетела в своё растворенное окно, запрятала под кровать ночнушку и метлу, чтобы наконец уронить на подушку снедаемую лихорадкой голову.       Маггловский врач сказал бы, что девочка не протянет и сутки. Но Гвендолин протянула намного дольше. Ожог души прошёл так же, как проходит любой другой ожог. Шрам загрубел и лишь во время гроз ныл особенно тяжело.       — Гвендолин.       Геллерт продолжал смотреть на огонь в камине, и голубое пламя отражалась в его глазах. Он держал в руке стакан с недопитым за, казалось, целую вечность виски.       — Я хочу присутствовать на собрании завтра, — чуть дрогнувшим голосом произнесла Гвен, опираясь на спинку дивана.       Маг окинул ее оценивающим взглядом.       — У тебя ещё будет время.       — Я видела Криденса. Я знаю, что он жив, — сухо проговорила она.       Гриндевальд промолчал, вновь обратившись к камину.       — Дадим ему время.       — Время? За это время с ним может произойти все что угодно!       — В твоих видениях с ним что-то произошло?       Волшебница хотела было ответить, но передумала.       — Они ведь всегда сбываются, верно? — с тихой надеждой спросила она.       — Иначе бы в них не было смысла. Кровь все ещё идёт?       Она кивнула.       — Такова цена за знания, — Геллерт вновь посмотрел на дочь, затем кивнул на свободное место рядом с собой.       Гвен послушно опустилась на бархатную ткань. Бутылка приподнялась и опрокинула на дно второго стакана расплавленный янтарь. Стакан же опустился в руки озадаченной девушки.       — Голова скорее пройдёт, — заметил маг.       Огневиски обычным жжением отозвалось на языке и провалилось к желудку. Гриндевальд лишь едва поморщилась.       — На какую сделку ты согласилась?       Ожог очень некстати заныл вновь, раздражённый алкоголем.       — Ничего особенного. Я буду приходить на гору Броккен каждую Вальпургиеву ночь.       — Ты не имела права делать это. Не имела права жертвовать собой, Гвендолин.       — Я же сказала, я не…       — Я вижу шрамы у тебя на руках. Я вижу, что черные пятна обскура пропали. Что-то случилось с тобой той ночью.       — Ты прав, — ответила она серьезно, — но это мое дело. Я хотела этого. И я сделала это ради себя.       Геллерт усмехнулся.       — Я поверю тебе, даже несмотря на то, что ты сама себе веришь не до конца.       — Я все хотела спросить, — вдруг начала Гвен, — как ты узнал меня тогда, в Нью-Йорке?       — Для шпионки у тебя ужасные актерские способности, — небрежно ответил маг, — к тому же ты слишком похожа на мать. И ужасно выполняешь приказы.       — Поэтому я ничего не знаю о том, что происходит в этой башне? — вспыхнула девушка.       — Ты хочешь все и сразу, Гвендолин. Но ты была не готова. И дело не в тринадцати минутах, дело в том, на что ты способна. Теперь я вижу, на что, — спокойно ответил маг, — Ты понравилась Криденсу. Через несколько месяцев мы навестим его вновь. И тогда нам нужна будешь ты. А пока не думай о делах. У тебя для этого будет вся жизнь.

***

      Едва девчонка оказалась в стенах родного замка, она бросилась вверх по лестнице, перепрыгивая через ступени широкими шагами.       За ней появились и остальные аколиты.       — Гвен! — полетел вслед за ней чей-то возглас. Криденс тут же осекся: его внимание вместе с обрывком дрожащего имени растворились в пространстве зала, где он очутился.       Геллерт продолжал бормотать себе под нос проклятия оставшемуся позади пылающему Парижу.       — Ты задержался, — прошелестел рядом знакомый голос.       — У нас гости, Изольда.       Взгляды пришельцев остановились на ведьме, с видом хозяйки появившейся на лестнице. Ее темно-синее атласное платье, покрытое паутиной кружева, едва касалось ступеней, а острые кончики чёрных туфель кокетливо выглядывали из-по юбки. По всей ее гордой фигуре растекался электрический ток, готовый вспыхнуть снопом искр. Она вздохнула, посмотрев туда, где мгновение назад мелькнула тень ее дочери.       — До утра я вас оставлю, — обратился Геллерт к юноше и светлой волшебнице, с любопытством осматривавшим все, что было вокруг них. Они выглядели немного потерянными и были готовы схватиться за самый ничтожный кусочек радушия и надежду на то, что здесь они будут к месту.       — Оставляю вас этой милой Frau, — маг поцеловал руку хозяйки и шепнул: — Покажи им комнаты, — а затем добавил, прокравшись в ее сознание: — Жду тебя в спальне.       Улыбка мелькнула на ее лице, когда рука выскользнула из его тёплых пальцев.       — У вас был не самый легкий день, — мягко произнесла ведьма, после того, как Геллерт исчез в лестничном пролёте, — Следуйте за мной, ваши постели уже готовы.       — Изольда? Как Изольда Сейр? — с растерянным воодушевлением спросила светлая волшебница, семенившая за хозяйкой.       — Скорее как Изольда Белокурая. У мамы была страсть к средневековым легендам.       — Так вы ирландка?       Изольда вновь ощутила легкое прикосновение к своим воспоминаниям, более робкое и осторожное, нежели у Геллерта, и также более естественное.       — Англичанка. Но мне довелось провести несколько месяцев в Голуэе. Там жила моя тетя.       Дотянувшись до печальных картинок в голове хозяйки, все ускользавших от ее, Куини протараторила:       — Я вам сочувствую! Мы с сестрой потеряли родителей…       — Прошлого уже не вернуть, увы. Поэтому мы пытаемся изменить настоящее. Теперь я понимаю, о чем говорил Геллерт. Я никогда не встречала рождённых лигилиментов, — как можно спокойнее заметила хозяйка, напряженно перебирая потревоженные обрывки памяти, — как и обскуров, — она обернулась на мрачного юношу, перелетавшего через ступени и считавшего каждый шаг. — С рассветом вас встретит новая жизнь.       Тонкие пальцы стискивали спинку кровати и обвивали деревянную колонну, поддерживающую тяжелый балдахин. Изольда почти не дышала, боясь разрушить хрупкое, установившееся между ней и ночным небом равновесие. Руки, скользившие по ее телу, не давали ей сосредоточиться — она закусывала губы и проглатывала собственные стоны. Откуда-то сзади доносилось тяжелое дыхание Геллерта. В его резких движениях искрилось напряжение, как он ни пытался запрятать его в самой глубине души.       — Гел… Геллерт…       Она задрожала, и в следующее мгновение ее уже поддерживали горячие руки мага.       — Смотри, — прошептал он ей хрипло над самым ухом, — звёзды.       Она повернула голову к окну, где безмятежно мерцали далекие огоньки.       — У тебя получилось.       Он поцеловал ее плечо и отыскал губы. Вкус крови, застывший на разодранной коже, перетекал к нему. Он нежно проходился по маленьким ранками и оставлял на них бальзамом свои поцелуи.       — Я не могу думать о мантрах и медитациях, когда ты рядом, — выдохнула она.       Он довольно улыбнулся и провёл большим пальцем по ее губе.       — Я не хочу, чтобы ты себя так истязала. Не могу обещать, что больше никогда не попрошу тебя об этом, но в ближайшее время это не повторится. Мы оба знаем, как опасно подавлять свои силы.       Изольда поднялась на ноги, оставила на одеяле несколько вмятин от своих ступней и шагнула на пол. После взмаха волшебной палочки на неё упала кружевная чёрная сорочка. Блестящая ткань скользнула по ее обнаженному телу.       — Меня удивляет, как вся мебель в этой комнате до сих пор осталась цела?       Она опустилась на кресло и поднесла к губам мундштук от кальяна. Вдохнула и закашлялась, когда сладковатый дым наполнил ее легкие. Череп стоял на тумбочке рядом, и вскоре над ним повисло облако, в котором вырисовывались очертания Криденса и Куини. Обскур смотрел какой-то смазанный кошмар и даже во сне выглядел напряженным. Волшебница все ворочалась, вокруг неё прыгали и гудели беспокойные мысли.       — Балуешься моими игрушками, — негромко сказал Геллерт.       — Ты сам поручил мне наблюдать за замком. Небо должно их успокоить, — она обернулась на мага. — Ты затеял опасную игру, приведя сюда легилимента.       — Нам нечего скрывать. Тебе нечего скрывать, а ей нужна будет твоя компания.       — А мальчик?       — Оставь это Гвендолин. Он последует за ней. Но я боюсь, что это может зайти слишком далеко.       — Она такой же человек, как и мы, Геллерт. У неё есть на это право.       — Я не хочу, чтобы она страдала. Я знаю, что значит потерять того, кого любишь.       Девушка только покачала головой, чему-то усмехаясь.       — Я знаю, что у тебя уже есть на неё план. И любовь там не принимается в расчёт.       — Не будем торопить время, Изольда. Пусть все идёт своим чередом.       Гриндевальд махнул рукой, и дым, блуждающий по темной комнате, вылетел в камин.       — Если бы ты знала, сколько раз я накладывал на кровать заклинание прочности.