Deathly Hallow

      Залы пахли жизнью, шампанским и дымом сигар. Лучами фейерверков вспыхивали разноцветные юбки и сияли в свете миллиардов огней дорогие украшения.       Гвен ступала мягко, и стук ее туфель отточенным звоном отлетал от камня и путался в общем гомоне. Мерлин, если бы они только знали, как колотится ее сердце.       Гости опрокидывали на неё свои любопытные взгляды, иногда кивали головой. Она улыбалась им всем, так что щеки ныли от напряжения. В главном зале гремела музыка, играли, кажется, Штрауса. Под взмывающий к сводам вальс Гвендолин ступила в Содом.       — Фрауляйн Гриндевальд, позвольте представиться… — мужчины в костюмах и надменные дамы рассыпались в любезностях.       Родителей ещё не было, и власть над присутствующими громоздилась на плечах юной волшебницы. Она не понимала, угнетает ли это, или наоборот, придаёт торжеству особенный вкус.       — Мы наслышаны о вашей храбрости во время визита в Париж.       — Говорят, вы помогали составлять план ловушки для авроров.       — Какой следующий шаг предпримет герр Гриндевальд?       Она терялась среди пустых похвал, брошенных ей, как крючок с приманкой. С ужасом в ее воспоминаниях проносились картины полыхающего Пер-Лашез с погребёнными под пеплом статуями давно умерших людей. Последний день Помпеи.       — Благодарю вас, герр Штольберг, фрау Гольц. Отец собирает совет в будущий четверг, как вам известно. Оставим политику до того времени. Как вам оркестр? Вы, наверное, ожидали услышать джаз? Но отец боготворит классическую музыку, особенно короля вальсов. Нам с мамой так и не удалось отговорить его от Штрауса. Однако, сказать по правде, ближе к полуночи вас ждёт сюрприз, — она игриво подмигнула, — наслаждайтесь праздником.       После глотка шампанского на языке приятной кислинкой отдавалась мамина сыворотка, подсыпанная в бокалы. Разноцветные пузырьки, хрустальные и прозрачные, как крылышки фей, вырывались из бокалов и уносились к горячим люстрам. Улыбаясь нагнанным разноцветным мыслям, Гвен перестала слушать, как разбивается о ребра сердце, и нырнула в глубь толпы.       — Ты обещала мне танец. Вчера ночью.       Криденс ловко поймал ее за обнаженный локоть. Она легко отмахнулась.       — Если мы спим, ещё не значит, что видеть нас вместе должны все до единого папины друзья, — шепнула ему на ухо Гвен.       Ей в нос ударил резкий запах ревности, за которую она ненавидела обскура. Как и за обожание в его глазах, за его неумелые руки и восторженные речи о том, как он прикончит ошмётки собственной семьи. Но она приручала бушующую в нем энергию, как щенка, и отец был доволен.       — Скоро я докажу, что достоин тебя. Ты это знаешь.       — Скачала научись правильно использовать конфундус, — хихикнула она и растворилась в платьях и смокингах, оставив растерянного обскура дослушивать Штрауса.       Когда она наконец рассмотрела родителей среди сотни мелькающих лиц, Геллерт беседовал с серебристой четой. Английская речь живительными брызгами донеслась до слуха волшебницы. Ее туфли заскользили по залу, и все чувства обратились к негромкому разговору.       — Мы в вашем замке впервые, мой лорд. Глубоко признательны вам за приглашение.       — У нас мало союзников в Британии. Я дорожу каждым, Вазилис.       Светлая голова, щедро залитая гелем, покорно склонилась в почтении к могуществу темного мага.       — А вот и моя дочь. Полагаю, вы о ней наслышаны.       Ледяной взгляд устремился к девушке, и она вздрогнула. Малфои.       Они здесь что забыли?       — Мисс Гриндевальд.       Ее ладонь поймала холодная рука. Маркус оставил на костяшках лёгкий отпечаток своих губ.       — Мистер и миссис Малфой. Маркус, — Гвен включила свою привычную улыбку.       — Кажется, вы с моим сыном были однокурсниками?       — Верно. Полтора года уже прошло.       Она все смотрела на забытые ею собранные в хвост пряди, холодные серые глаза и новый вороной пиджак. Любопытство мешалось с безразличием.       — Пригласи девушку на танец, Маркус.       Волшебница вынырнула из нагрянувшего оцепенения, звуки праздника зазвучали громче. Мама стояла под руку с отцом, в ее высокой прическе сиял чёрный камень. Аманда — как помнила Гвен — жалась к мужу, украдкой рассматривая иссиня-чёрный наряд Изольды. Та доверительно улыбалась гостье, как прекрасно умела это делать.       — Мисс Гриндевальд?       Геллерт одобрительно опустил голову.       Пальцы девушки сами упали на ладонь Малфоя, и вскоре она утопала в знакомых руках. Штраус продолжал парить над залом.       — Мне надо было догадаться. Тогда, на празднике Хэллоуина.       — И вместо этого ты закатил истерику.       Над ними крутилась хрустальная люстра-айсберг.       — Мы оба достаточно нагрешили друг перед другом.       — Что вы здесь делаете, Маркус? — Гвен отшвырнула клубок разговора подальше от бремени ностальгии.       — Твой отец набирает силу. Министерство чуть с ума не сошло, когда согрел Париж.       — На чьей вы стороне, Малфой? Разумеется, ты не признаешься, что вас подослал Фоули.       — Фоули идиот. Ему нет дела до того, что творится в Европе.       — Так ты…       — Мой отец уже не сомневается в могуществе Гриндевальда. Тётя была там, на Пер-Лашез, и убедила его встать на вашу сторону.       — Сильно.       — Кто тот парень в бордовой рубашке? — вдруг спросил Маркус. — Кажется, он жаждет моей смерти.       Гвендолин тяжело вздохнула.       — Аурелиус, мой ученик. Он держится на дуэли со мной гораздо дольше тебя.       Штраус умолк, и она юркнула в толпу, воспользовавшись замешательством Малфоя.       — Геллерт! Ты не можешь решать за неё.       Огромные глаза умоляюще разглядывали его душу.       — Посмотри на них, Изольда. Посмотри внимательнее.       Она подняла взгляд на плывущую по течению мелодии пару. Оба были молоды и красивы, как боги, и напряжение растекалось вокруг них, изредка вспыхивая на высоких нотах вальса.       — Она не согласится, зная, что это твой выбор.       — Ей необязательно знать об этом.       — Ты так хочешь от неё отделаться?       — Уберечь, Изольда, — вздохнул маг и в его глазах отразилась вспышка магии.       Пара заклинаний разорвали чарующую темноту беззвездной ночи и отразились в тысяче окон Нурменгарда.       — Гвендолин…       Гриндевальд прикрыл глаза, удерживая волшебницу за талию.       — Не стоит, дорогая. Она разберётся.       — С ума сошёл?!       Маркус швырял алые лучи в громыхающее и визжащее облако. Гвен все никак не удавалось выбить у него волшебную палочку, и она крутилась вокруг, раздражаясь от собственной беспомощности.       — Он сам на меня набросился! Несчастная тварь!       — Ты его пугаешь, придурок!       Она дрожащей рукой вычертила стену, за которой оказался обскур. Темная масса ещё бурлила за голубоватой пленкой, а в глазах Малфоя сверкала ярость.       — Прекратите! Оба.       Маркус, сотрясаемый дрожью, с ненавистью буравил взглядом приходящего в себя Криденса. Волшебница осторожно подошла к обскуру.       — Прости меня.       Она присела рядом с ним. Вдруг лес наполнил ее легкие холодом и зимней свежестью. Она выскочила из замка за этими идиотами как была, полураздетая и распаренная.       — Иногда мне не хватает благоразумия, Криденс.       Где-то рядом хмыкнул Маркус. Гвендолин послала ему укоризненный взгляд.       — Ты… — прожжённое глубокой неприязнью шипение вырвалось из губ обскура.       Девушка обхватила его плечи.       — Нет, не надо. Он того не стоит.       — Когда-нибудь, ты сведёшь меня в могилу, Поттер, — Малфой разочарованно осматривал остатки пиджака и рваную рубашку.       — Если я не сделаю это первым, — огрызнулся Криденс.       — Угомонись, обскур. Тебе следовало бы поучить его манерам, Пот…       — Ещё раз так меня назовёшь, Маркус…       — Что, разобьёшь мне голову, как в прошлый раз?       — Если ты так этого жаждешь.       — У тебя отвратительный вкус на друзей, Гвен, — вставил обскур.       — Не могу не согласиться, — пробурчал слизеринец.       — Мерлин, за что мне все это, — простонала волшебница.       Руки сводило от холода, зубы отстукивали мелкую дробь.       — Приведите себя в порядок и мы вернёмся в Нурменгард. Что о вас отец подумает?..       — Если бы у меня был пиджак, я бы предложил его тебе, как истинный джентельмен.       — Не оплакивай свою потерю, уверена, тебе не составит труда купить себе новый, Малфой.       — Так я был прав, — прохрипел Криденс. — Между вами что-то было.       — Мы целовались около сотни раз. И, готов поклясться, ей это чертовски нравилось.       — Да заткнитесь уже!       Она схватила их за запястья и перенесла в тёплый, ароматный зал подземной кухни.       — Выглядите как уличные коты.       Малфой стряхнул с плеч остатки снега и ловко выхватил с подноса шоколадное пирожное.       — Что? Мы, между прочим, десерт пропустили.       — Ты бы ещё огневиски здесь откопал.       Криденс заозирался по сторонам, провожая взглядом напуганных и любопытных кухарок, порядком привыкших к непостижимым выходкам своих хозяев.       — У тебя, как всегда, гениальные идеи, принцесса.       — Не припомню, чтобы ты меня так раньше называл.       — Раньше ты и принцессой не была.       — Я вас ненавижу.       Стеклянное дно ударилось о каменную столешницу. Обскур держался за горлышко забытой на окне бутылки.       — Очень кстати, не находите? Приятного вечера.       Оставив находку приятелям, он развернулся к небольшой деревянной двери.       — Выход там, если что, — хохотнула Гвен, указывая в противоположную сторону. — Через пару рюмок этот идиот предложит сыграть в желания. Не хочешь поставить его в дурацкое положение?       — Ты какая-то подозрительно веселая, Гвендолин. Нравится, когда из-за тебя сцепляются в драке?       — Только попробуй сказать, что она этого не стоит, обскур.       Малфой откупорил бутылку, притянул с другого конца зала побитые стаканы и заклинанием доклеил недостающие кусочки. Криденс неловко улыбнулся.       — Не хочу попадаться на глаза мистеру Гриндевальду, — наконец выдохнул он и подошёл к волшебникам.       — Пойдёмте к заброшенной лестнице. Там никто уже не ходит и ступеньки удобные.       Где-то наверху текла своя, пышная, бриллиантовая жизнь. Но здесь, в пышущей кухне, пили огневиски, шутили и смеялись три одиноких человека, питавших друг к другу и злобу, и ненависть, которые исчезли куда-то после третьего стакана и звона старинных часов, пробивших полночь.