Deathly Hallow

      Все ее маленькое, пылающее существо требовало безопасности. И Гвендолин свято верила в то, что была дома. Ещё не шевелясь и не открывая глаз, она лежала, свернувшись калачиком, плавилась от жара и ощущала мерзко липнущую к телу рубашку. Твёрдая кровать набивала синяки на локте и предплечье. Все это было частью сна, и больше всего ей хотелось проснуться.       Когда темнота перед глазами спала, волшебница разглядела голубые огоньки свечей и тихо застонала. Ей снова стало страшно и больно. Набравшись сил, она слабо прошептала в темноту, не желая получать ответ:       — Я что, умерла?       — Нет, к сожалению. Ты здесь, потому что заключила договор.       У ее ног сидела фигура в темном балахоне. В белёсых волосах отражалось синее пламя, а лица было совсем не видно.       Гвен все ещё боялась шевелиться. Казалось, малейшее движение пальцев может вновь отбросить ее в забытье.       — Потуши свечи. Пожалуйста.       Хозяин оглянулся на неё и небрежно взмахнул ладонью. Свет исчез, а в воздух поднялся терпкий дым. Мрак зала слился с темнотой в сознании, и возвратиться туда стало не так страшно. Гвендолин неуклюже повернулась на спину и закрыла лицо руками, прячась от ещё стоящей вокруг духоты. Говорить не хотелось. Она долго молчала, нехотя расправляя разбитые мышцы. Затем тишина начала пугать, а беспокойные мысли потребовали дела.       — А если бы я не пришла? Что тогда?       — Случилось бы нечто ужасное.       — Ничего бы не было, — возразила она, одинаково боясь ошибиться или раскрыть его карты.       Юноша пожал плечами:       — Легче было принести тебя сюда самому.       «Неужели?»       Волшебница осторожно привстала на локтях. Голова тут же заныла.       — Что произошло? Я упала в обморок?       — Ты оживила уйму трупов. Еще бы тебе остаться в сознании.       Она закрыла глаза, вновь ошарашенная воспоминаниями.       — Это плохо? — наивный вопрос сорвался с ее губ, и сердце сжалось, ожидая праведного суда.       — Это не плохо и не хорошо. Это правильно, потому что это уже случилось.       Он пересел ближе к ней и предложил бокал вина. Она выпила его в пару глотков, и все ее переживания притупились.       — Нам ведь необязательно проводить эту ночь так же, как прошлую? Я слегка не в форме.       — Как пожелаешь. Пока ты здесь — ты все равно моя, а я всегда к твоим услугам.       — Тогда пойдём отсюда. И было бы неплохо тут проветрить.       Она подхватила с края каменной плиты небрежно свернутую одежду и мантию-невидимку и, чуть шатаясь, зашагала к светлому проходу. Хозяин тихо усмехнулся и последовал за ней, вертя в руке кольцо с воскрешающим камнем.       — Я знаю, что ты искала встречи со мной, — заметил он между делом, пока она, щурясь от холодного света, осматривала как всегда тихий и величественный зал.       — Искала, — кивнула она, не оборачиваясь.       — Неужели в подлунном стало так плохо?       Гвендолин не ответила. Ей не хотелось жаловаться и давать повод для насмешек. Ее желание сбылось, а в мире было все так же паршиво.       — Почему у меня больше нет видений? — спросила она вместо этого.       — Судьбе больше нечего тебе сказать.       Она обернулась.       — Что это значит?       — Ты знаешь.       Он смотрел на неё с печалью, и, как всегда, за этим пряталось что-то ещё, далекое и потаённое. Девушка замотала головой, пытаясь стряхнуть пыль знания.       — Я сказал твоим родителям, что ты можешь вернуться, когда пожелаешь. Но там тебя ничего не ждёт.       Она готова была согласиться. Она думала об этом тысячу раз, тревожно предчувствуя пустоту невидимого будущего. Но теперь все было так просто, что казалось смешным и подозрительным.       — Тогда чем моя жизнь здесь будет лучше?       — Я всегда к твоим услугам, — настойчиво повторила Смерть.       — Какой от этого прок? — усмехнулась Гвен и тут же осеклась.       Он дернул плечом от кольнувшей его злости.       — Ты ничего не хочешь от жизни. Я готов предложить тебе то, о чем ты и не догадывалась, после неё.       — Зачем тебе четвёртый Дар? Зачем тебе я? — внутренне сжавшись, опять спросила гостья.       — Слишком много вопросов, Гвендолин, — устало и раздраженно наконец ответил он.       — Сколько у меня времени?       — Сколько пожелаешь. Можешь бродить по подземельям, пока не надоест. Здесь тебе нечего бояться и не от кого бежать.       — Но разве… разве это не опасно?       — Не делай вид, что боишься. Я знаю, как выглядит любопытство.       Она кивнула. Неуклюже набросила на плечи и пальто, и мантию, проплыла к большим воротам. Хозяин незаметно подошёл к ней и встал рядом.       — Пойдём. Хочу показать тебе одно место.       Он поднял локоть, и Гвен послушно взяла его под руку.       Дверцы распахнулись, а за ними следующие — и так чередой до самого последнего зала. Девушка озиралась по сторонам, мужчина смотрел прямо и украдкой кидал на спутницу любопытные взгляды. Каждый зал был выточен из кости или мрамора — Гвендолин не знала точно и не задумывалась об этом. Скоро комнаты начали сливаться в одну и как будто копировать друг друга, хотя каждая была уникальна. Наконец они вышли к пропасти и неширокому мосту без перил. Волшебница застыла, и ее взгляд пролетел от холодного неба, кишащего голубыми светлячками, к полукругу чёрной пропасти под мостом.       — Иди, — хозяин пропустил девушку вперёд, улыбнувшись на ее испуганный взгляд.       Было в этой манере что-то отцовское: давать ей смертельные задания и ободряюще кивать головой, словно она осваивает метлу или впервые садится на Хогвартс-экспресс. Словно для неё это естественно — шагать через пропасть, убивать людей, выживать в битвах.       — Скажи, — она опустила ногу на мост, — я правда не человек?       — Ты вполне себе человечна.       — Тогда почему от меня ждут подвигов и чудес, как от какого-то божества?       — Разве не ты сама назначила себя им?       Гвен стала идти чуть медленнее, а хозяин продолжил:       — Подумать только, что может сделать с человеком сила, которая досталась по наследству, и семена идей о собственной уникальности.       — Мертвецов воскресила не отцовская магия и не твои слова, — возразила девушка, слыша укор в гордыне, которую боялась и которой стыдилась.       — Да-да, конечно, — быстро закивала Смерть, — но никто бы не решился бросить мне вызов, не зная наверняка, что победит.       Гвендолин покачала головой.       — Мы не знали. Это никогда нельзя знать точно.       — Вот видишь, — усмехнулся юноша в ответ, — ты говоришь, как обычный человек. И хочешь верь, хочешь нет, стоит тебе оступиться и упасть, ты встретишь забвение.       Пропасть зловеще молчала и все улыбалась чёрными губами.       — Я хотела бы избежать подобной участи.       — Как и любая песчинка в верхнем мире.       Когда они вошли в тоннель, Гвен выдохнула. Она не могла разгадать загадку древнего божества, ей это не полагалось, поэтому она разрывалась между отчаянным, сломленным доверием и чутким расчётом на слизеринскую хитрость и изворотливость. Ее снова взяли под руку, и она покорилась, словно слабый и маленький ребёнок.       Вокруг них вились светлячки, и их слабое сияние успокаивало. Здесь не было дементоров, но бренные камни излучали отчаяние и тоску. Хотелось завернуть себя в мантию со звездами и уснуть — в общем-то это состояние не сильно отличалось от того, что вселял Нурменгард. Тот же холод. То же одиночество.       Гвен не заметила, когда по бокам стали вылезать сначала маленькие, а затем все растущие прозрачные камни. Светляки оседали на них и засыпали, купая в их свете свои фонарики.       — Иди вперёд. Не используй магию. Не бойся. Тебя найдут.       Любопытство и спокойный императив толкнули девушку вглубь, она не обернулась и не решилась переспрашивать. Хозяин застыл и смотрел ей вслед, становясь все мрачнее и задумчивее с ее удалением.       Гвендолин не спешила. Она слушала дыхание, удары сердца и тишину, любовалась естественной голубизной и мёртвым покоем. И казалось, что ей стало хорошо. Она вышла из этой вечной скорби и когда-нибудь сюда вернётся, как смертные возвращаются в пепел и глину.       Когда из стен начали выходить безликие тени, она уже не испугалась. Она не боялась их пустых взглядов и алчного шипения, ее не трогали. Единственное, что тревожило — мысль о тёх, кто погиб от ее руки. Узнают ли они своего убийцу? Будут ли искать мести или наоборот, забьются подальше, чтобы не нарушать дарованное им наконец счастье безразличия?       Некоторые тени подходили ближе и являли свои лица. Они показалось ей смутно знакомыми, и, наконец, она остановилась, окружённая пятью мертвецами.       — Я не знаю вас. Но вы были там, в пещере.       — Все так, дитя, — сказала девушка с яркими глазами-хризолитами.       Она стояла в центре и казалась самой смелой или самой мудрой и имела достаточно самоуважения, чтобы не считать себя узницей. Другие ее недолюбливали — смотрели косо, мрачно, снисходительно, или не смотрели вовсе. Но ее это как будто не волновало. Она все ещё была сильна и свободна, иначе бы не начала разговор с тем, с кем полагалось молчать.       — Мы всегда за тобой приглядывали, знала ты об этом или нет.       Все пятеро были молоды и печальны. Четверо других держались парами: они не шевелились, не говорили и казались ожившими семейными портретами. Слева на Гвендолин смотрела светловолосая волшебница с острым и живым лицом. Она цеплялась за свои длинные пальцы и пыталась улыбаться тонкими, нервными губами. Ей хватило бы одного порыва, чтобы броситься куда-нибудь или во что-нибудь, как стреле, положенной на тетиву. На ее плече покоилась монументально застывшая рука высокого юноши с серебристыми, почти седыми волосами. Он, напротив, был мрачен и осторожен с тем, что чувствовал и думал, словно был проклят заклинанием окклюменции, так что на его лице можно было разобрать одно лишь сдержанное любопытство.       Слева испуганная девушка с почти теми же зелёными глазами крепко держалась за локоть чуть полноватого брюнета. Однако зелень в ее зрачках была выцветшей и еле уловимой, даже безразличной. Несмотря на возраст, она казалась уставшей и больной. Волшебник рядом с ней выглядел угрюмо и настороженно. Он много переживал, и каждая новая мысль становилась очередной складочкой на его вытянутом лице.       Чем дольше Гвендолин смотрела на них, тем больше ей хотелось сбежать. Сердце наливалось тяжестью и тянуло книзу, в глазах начало щипать.       — Простите меня… — она зажмурилась, и по щекам дождем в пустыне побежали благодатные слёзы. — Простите… их.       Слова оборачивались рваными всхлипами. Руки сжимали щеки и рот, уродуя гордое, совершенное лицо.       — Гвендолин, — выдохнула Мэйди Поттер с ярко-зелёными глазами и бросилась к внучатной племяннице.       Ее большие прозрачные руки обхватили сотрясающееся от слез тело.       — Я знаю, за что ты просишь прощения, но сейчас в этом нет нужды. Мертвым ли оправдывать страсти живых.       — Вы злитесь! — с детским отчаянием воскликнула Гвен. — И видите меня… жалким ребёнком.       — Ты и есть ребёнок. Ребёнок, которого слишком мало любили.       Ведьма с упреком оглянулась на сестру и размазала осуждение по лицам остальных призраков.       — Генри был ей хорошим отцом, — сухо заметила Изабель, не отводя настороженного взгляда от внучки, которая вечно напоминала ей несчастную, погубленную дочь.       Девочка закивала, боясь проявить неблагодарность.       — Он был хорошим дядей. Может быть, самым лучшим на свете, — спокойно ответила Мэйди, гладя племянницу по голове: — Но любовь родителей ничто не заменит. Они любят тебя, Гвендолин, хоть и не до конца понимают, что это значит, совсем как дети. Не проси за них прощения.       «Прости их сама».       — Как дети, — тихо фыркнула Изабель Поттер. — Они сделали свой выбор.       — И теперь этот выбор единственно верный, потому что он уже сделан, — пробормотала Гвен слова Смерти.       — Все так. Нам пора бы уже перестать ссориться из-за решений наших детей.       Девочка ощутила ещё чьё-то прикосновение, робкое и нежное. Ладонь скользнула по ее щеке и приподняла за подбородок, пока другая убирала с мокрого лица волосы.       — Ты так на них похожа, — мягко произнесла светлая волшебница. Ее глаза оказались голубыми, как заклинание Патронуса. — Ты взяла самое лучшее, что в них было — такая же смелая и страстная.       — Разве это хорошо? Разве это правильно, идти за своими желаниями так далеко, что… — Гвен не договорила, оборвав хриплый от слез голос.       Девушка вздохнула.       — Я всегда считала, что это единственный путь к счастью — противостоять догматам и предрассудкам, не слушать тех, чьи голоса давно ушли в историю. Но Геллерт понял мой урок по-своему.       — Они никогда не были «как все», — заметила Мэйди, — в этом их счастье и беда.       — Они ведь счастливы по-своему, правда?       Тетя закивала:       — Они живы и есть друг у друга.       — А я? Почему я жива, и мне этого мало?       — Потому что тебя изводит совесть, — раздраженно бросил стоящий рядом и Изабель юноша. Его большие глаза разглядывали кровь Поттеров в испуганной и потерянной девочке, сидящей перед ним в слезах, и тихое сердце смягчалось, одерживая верх над громогласными отцовскими заветами. — Изольда отрезала себе путь назад. Ты — нет. Она желает тебе счастья, мы желаем. А счастье приходит лишь с чистой совестью.       — Я знаю, — всхлипнула Гвендолин и сделала глубокий вдох, устав от порывов ноющей, мокрой души.       — Поттеры… — пожала плечами и улыбнулась Мэйди. — Но дедушка Джонатан прав. Ты можешь спасти тех, кому угрожает беда. Можешь поступить благородно, а в наши времена не у каждого есть такая роскошь.       — Что мне делать? — девочка вскочила на ноги и потянулась за помощью, о которой молила долгое время — несколько слов от тех, кому можно верить.       Ведьма закутала племянницу в свои прозрачные руки и наклонилась к ее уху:       — Он захочет, чтобы ты осталась. И тебе будет хотеться того же — ты и сейчас думаешь об этом. Будь сильнее, Гвендолин. Геллерт и Изольда одурачили Смерть много лет назад — ты тоже можешь. Возвращайся в свой мир и не стремись сюда более. У всего есть свой срок.       Девочка почувствовала тяжесть в ладони — она сияла светом острого, опасного кристалла.       — Когда найдёшь выход, сожми камень в руке, так чтобы пошла кровь.       — Исправь то, что ещё можешь исправить, — кивнул дедушка Поттер.       Гвен кивнула ему в ответ и осторожно подошла к несчастной Изабель.       — Прости и ты меня, Гвендолин, — сказала та тихо и сухо. — Мне нужно лишь время, чтобы простить твоего отца, и у меня на это целая вечность.       Она подхватила влажную от слез руку внучки и сжала ее в бесцветных ладонях.       — Я прощаю, бабушка. Обещаю не впутывать ни во что дядю Генри и Флимонта.       — Ты лучше своего отца, — еле слышно прошептала Поттер. — Сколько бы ты ни отняла человеческих жизней по его приказу, ты всегда будешь знать им цену.       По спине пробежал холодок, и она криво улыбнулась. Она знает цену. И она ее выплатит.       Гриндевальды стояли чуть поодаль, отрешенно приглядывая за девочкой. У них была привилегия, чуть возвышающая их над бесхитростными Поттерами — их не знали при жизни и потому возводили в ранг легенд — за факт одного только существования. Гвен шагнула к ним с трепетом, боясь снова вспороть картинку идеальной девочки, которую они ожидали, как ей казалось, увидеть.       Фрау Гриндевальд вновь мягко приняла внучку в свои объятья.       — Знаешь, мне всегда нравились его глаза, они пугали и зачаровывали. У тебя такие же.       — Не думаю. Мои глаза — мое проклятье. Может быть, это и оружие, но я так и не научилась им пользоваться.       — Ты научилась. Поймёшь это, когда останешься одна.       — Она всегда была одна, — наконец произнёс Гриндевальд-старший. — С самого рождения и по сей день, кто бы ни был с ней рядом, она сражалась только за себя. И это наша вина.       — Вы не в ответе за действия своего сына! — тихо воскликнула Гвен, но юноша ее перебил:       — Мы в ответе за него точно так же, как твои непутевые родители в ответе за тебя. Что есть выдуманный ими долг перед миром по сравнению с долгом перед семьей? Тебе ли не знать об этом, Гвендолин.       Девочка опустила взгляд, чтобы в нем нельзя было разглядеть сомнения в своём выборе.       — Они ведь даже не заключали брак! Твоей матери следовало настоять на этом.       — Вильгельм, — осекла его жена, — Изольда…       — Изольду испортила первородная магия так же, как и Геллерта темная. Еще мой отец велел мне держаться подальше от ведьм, что осмеливаются плясать на горе Броккен. Они стоят друг друга. Один ценит превыше всего власть, а другая — свободу. Им всегда будет мало того, что у них есть. Где уж тут быть счастливыми…       — Они хотя бы пытаются, — пробормотала Гвен, сбитая с толку осуждением матери — светлой, сильной и преданной. Такой, какой она сама только мечтала стать. — Изольда Поттер пожертвовала всем ради отца. А он пожертвовал своей любовью, и кто знает, чем ещё, ради неё. Поэтому я рада, что они не слышат ваших слов. Пусть у нас не будет идеальной семьи, зато мы связаны судьбой. Разве может брак дать такое?       — Я слышу в ее словах тебя, Ильзе, — вздохнул Вильгельм, глядя на жену. — И, уверен, мой сын сказал бы мне то же самое, если бы посчитал нужным сообщить о себе хоть что-нибудь, пока мы были живы.       — Он украсил вашим гербом стены Нурменгарда. Он вас помнит.       — О, им двигали совсем не воспоминания, а фантазии о том, каким станет наш род — правители нового мира, жестокие тираны. Такую судьбу он уготовил тебе. Не допусти этого. Ты не можешь не быть Гриндевальдом, но можешь показать миру, что мы бываем другими.       — Хорошо. Я буду другой. Я буду их лучшей версией. И я буду «как все». Желаю вам приятной вечности. И… до встречи.       Под тяжестью советов и упреков волшебница шаг за шагом начала отдаляться от призраков своей семьи. Она их ещё не полюбила, но уже поняла, прочувствовала костьми, что потянулись к рёбрам, из которых были выточены. Все эти рёбра, со своими пороками, нравами и взглядами были прежде всего людьми — и так Смерть решила напомнить Гвен о ее человечности. В который раз.       Она обвела взглядом всех, и стоило ей попрощаться, как призраки вспыхнули бесцветным дымом и пропали среди остальных мертвецов.       Волшебница сжала в кармане пальто голубой кристалл. Ее сердце колотилось. Она была все так же потеряна, но кровь разогналась и требовала дерзкой жизни — чего угодно, кроме покоя и мрака. Ей надо было найти дверь, и она направилась в самое сердце — ко Дворцу Смерти.       По мосту над бездной Гвен пролетела, задержав дыхание, пока ее тяжёлые мантии давили на плечи и тянули вниз. Она не обращала на это внимания. Двери распахивались перед ней сами, как перед королевой, но ей не терпелось стянуть с себя невидимую корону. Вся разгоряченная, она ворвалась в тронный зал, как обычно принося с собой вихрь жизни и желания. Этот порыв тут же встретили холодные руки хозяина, и он прижал ее к себе, ловя сбившееся дыхание.       — Как тебе мой подарок? — тихо спросил он.       Она рассмеялась ему в лицо, вспоминая, что отец подарил матери кольцо с воскрешающим камнем.       — Мы все прокляты, прокляты тобою.       Гвендолин поймала его недоуменный взгляд и быстро поцеловала, обнимая бледную шею. Он боялся спешить. Он не отпускал ее долго, цеплялся за тонкие, живые локти под изысканной тканью пальто, и все пытался разгадать, что таилось у неё на уме.       — Я слышу, как мысли бегают в твоей голове. Ты хочешь сражаться.       — Только не с тобой.       — Со мной. Я тебя вижу, — он нежно провёл пальцами по ее щеке, и ей показалось, что его руки дрожат. — Все, что я ни предлагаю, ненавистно твоей беспокойной душе. Ты как твоя мать, только ни за что не променяешь свободу на любовь, потому что не умеешь любить.       — Я хотела бы научиться, — ответила она полушепотом.       Юноша покачал головой.       — Не надо. Ты сама выбрала своё счастье, научись не видеть в нем трагедию.       — Ты меня отпускаешь?       — Отпускаю, моя королева.       Он отстранился и взял ее за руку. Не отводя взгляда от взволнованного лица волшебницы, подвёл ее к омуту памяти, плескавшемуся в центре зала. Вода была тревожной и мутной, как будто по ту сторону клубился белый дым.       — Тебе надо утонуть, чтобы воскреснуть. Будет больно.       Гвендолин кивнула и шагнула в молочный круг. Задержала дыхание и сжала в кулаке обломок кристалла, чувствуя горячую кровь, которой наконец дали волю. Вода вспыхнула синим, и смертную потянуло ко дну.