Deathly Hallow

      Недра Министерства оказались местом весьма прозаическим. Решетки, комнаты допроса, тусклый свет — подземелья Нурменгарда по сравнению с этим выглядели куда колоритнее. Перекрикивая тревогу, Гвен заставила себя криво улыбнуться и порадоваться тому, что здесь не было ни пыточных, ни изощренных артефактов подавления магии, ни оглушающего мрака.       — Для дочери Гриндевальда ты попалась слишком легко, — хмыкнул парень с рыжими волосами, запирая дверь ее камеры.       Из-за решетки было видно, как его приятель — тот четвёртый, со спокойным голосом — рассматривает ее палочку и проверяет использованные заклинания, а долговязый Ларри прощупывает карманы зелёного пальто и лёгкого пиджака.       — Для мракоборца ты слишком страстно рассуждал о фасоли — ни дать ни взять старая кухарка, — огрызнулась Гвендолин и скрестила руки на груди.       Она осталась в одной блузке, и холодок нижних ярусов постепенно сгущался над ее тёплой, влажной от пота кожей.       — Не дразни ее, Фрэнсис, — не отрывая взгляда от палочки, вставил другой аврор, — она убивала людей.       Ухмылка Фрэнсиса сменилась презрением.       — Значит, ее запрут в Азкабане, где ей и место, — он снова поднял на неё взгляд, вцепившись в решетки. — Слышишь? Кем бы ты там ни была…       — На выход. Быстро!       В комнату зашёл человек, которого Гвен часто видела в Британских газетах и один раз — на Пер-Лашез — вживую. Из-за его спины выглядывал невысокий лохматый парень — тот, что противно хихикал в коридоре.       — Да, сэр, палочка проверена, сэр. Эбонит и жила дракона. Есть непростительные заклятия.       — У неё в пиджаке были письма, мистер Саламандер. И несколько монет. И… коробочка леденцов?       Губы девушки дрогнули в улыбке. На пятничных семейных собраниях к чаю часто подавали засахаренные фиалки — десерт императриц, как говорил отец, поглядывая на мать. Она клала несколько конфет в рот и по-детски жмурилась от удовольствия, а коробочку с оставшимися леденцами утаскивала с собой Гвен.       «Чтоб вам этими фиалками подавиться», — гневно подумала она, цепляясь взглядом за маленькую круглую жестянку в непомерно огромных ладонях Ларри.       — Я понял, оставьте нас, — холодно отозвался мракоборец, и компания поспешила исчезнуть в коридоре.       Несмотря на его собранный и отстранённый вид, было заметно, что он колеблется. Не знает, что делать с девчонкой, которой нет и двадцати? Вспоминает, как его невеста погибла от рук ее отца полгода назад? Связывает звенья одного коварного замысла, прокручивая в голове предыдущий допрос?       — Мисс Гриндевальд, я полагаю? — наконец произносит он устало и окидывает ее оценивающим взглядом.       — Вы правы. Меня зовут Гвендолин, и я его дочь.       — Что вы здесь делаете?       — Как раз искала выход, когда к моему горлу столь бесцеремонно приставили волшебную палочку.       — Как вы оказались в кабинете Блишвика?       Сердце сжимается, когда она слышит эту фамилию. Она надеялась на помощь или хотя бы понимание с его стороны, но не получила, кажется, ничего из этого. Она и не заслуживала. Грязная изменница, убийца и мучительница, потерявшая надежду на прощение, потерявшая саму себя. Меньшее, что она сейчас могла сделать — не навести ненужные подозрения на Саймона и не выставить себя наивной глупышкой.       — Шпионила, — тянет Гвен и окидывает взглядом стены своего пристанища, не проявляя ни капли заинтересованности. — Или чем, по-вашему, еще занимаются шпионы?       — Шпионили? Скорее всего, вы ошиблись в расчетах и неправильно выбрали цель. Мистер Блишвик не тот человек, который может вызвать интерес у вашего отца.       — Завидуете? — усмехается девушка и наслаждается недоумением и отвращением на лице аврора. — В следующий раз могу понаблюдать и за вами.       — Следующего раза не будет, — холодно отвечает Тесеус Саламандер и наклоняется ближе к решетке, разделяющей их. — Вы сгниете в стенах Азкабана.       — Мракоборцы такие скучные. Только и знаете, что угрожать заключением в этой дыре. Вот только нам с вами обоим известно, что оттуда все же есть выход.       Саламандер подается назад, словно пленница окатила его холодной водой. Он прекрасно осведомлен о том, что около года назад из камеры пропала некая Изольда Поттер. Печально известная узница, имевшая тесную связь с Геллертом Гриндевальдом.       — Думаете, он не придет за мной? Думаете, можете напугать меня хоть чем-то? Поверьте, мне одинаково безразлично, оставите ли вы меня в подземельях вашего паршивого Министерства, заточите ли в Азкабане, или отпустите на волю. Меня в любом случае найдут, когда я закончу свою работу.       Ее саму пробирает от собственных слов. Она не приуменьшает и четко знает, на что способен отец, стоит ему только захотеть чего-то. А желание вернуть свою дочь наверняка горит в нем особенно сильно.       — Ваш отец вряд ли обрадуется, если вы станете калекой, — как бы к слову замечает аврор.       — Да, не обрадуется. Но и вы не обрадуетесь, когда он придет мстить. Думаете, после гибели невесты у вас не осталось слабых мест? — она скалит зубы в одной из своих кровожадных ухмылок, которым научилась, ведя допросы с пленниками Нурменгарда.       Кулак Тесеуса падает на решетку, и она содрогается, посылая Гвендолин импульс убийственной ненависти.       — Зря мистер Гриндевальд отправил к нам свою дочь. Сейчас вам как будто не страшно, но, поверьте, Министерство тоже может быть жестоким.       Гвен вспоминает о страданиях своей матери, на которые ее обрек Визенгамот. Саламандер ошибается — ей страшно, страшно от неизвестности. До мурашек, которые копошатся на коже, словно тысячи мерзких насекомых, до дрожи, что едва скрывает тонкая блузка, до холода, расходящегося по венам вместе с темной кровью. Но она переживала вещи куда ужаснее.       — Не сомневаюсь. Буду ждать новых встреч с вами, мистер Саламандер. Но не думаю, что вы получите то, чего желаете.       Глава аврората искал информацию — а получал насмешки и запутанные, противоречивые признания девчонки, для которой допросы казались развлечением. У нее не было подготовленной легенды, и она несла всякую чушь.       Гвендолин и сама не знала, что ей делать и как выбираться. Больше всего на свете ей хотелось увидеть Саймона или Маркуса — сейчас они были ее единственным шансом на спасение. Чтобы встретиться с ними, надо было лишить Саламандера надежды разговорить ее самостоятельно или разозлить настолько, что один ее вид будет причинять ему боль. С этим она справлялась прекрасно.       — Вы уже видели письма? — беззаботно спрашивает она и добавляет, как какой-нибудь рядовой мозгоправ: — Хотите поговорить об этом?       — Видимо, вы хотите, — мрачно отзывается аврор, но волшебница знает, что ему не все равно.       Иначе просто не может быть. Тина Голдштейн связана с его братом, а значит, трагедия ее сестры не могла пройти мимо него. Возможно, его сердце сжимается при мысли о чужих разорванных судьбах, и его собственная рана начинает болеть и кровоточить — и ему просто не может быть все равно.       — Что же, нашли ли вы в них что-нибудь полезное?       — Вы прекрасно знаете, что нет. Что связывает вас с Куинни Голдштейн?       — А что должно? Мы обе служим одному человеку. Одной идее.       Тесеус морщится.       — Мы с ней дружим, — выпаливает Гвен, прежде чем озвучивается пресловутое «Откуда у вас ее письма?» — И с мисс Лестрейндж тоже могли бы подружиться.       Мракоборец не меняется в лице, но чуть заметно сжимает кулаки.       — Если бы она сделала правильный выбор, конечно, — не унимается девушка. — Не стоило так глупо жертвовать собой.       — Лита никогда бы не пошла за Гриндевальдом, — холодно вставляет Саламандер, но по всему его существу видно, как сильно ему хочется кричать.       — Просто у нее не было нужного стимула, — задумчиво произносит Гвен. — Лигилимент казался отцу более полезным сообщником. Если бы в вашей невесте было что-нибудь чуть более выдающееся, кто знает, где бы она была сейчас…       — Она была куда более выдающейся, чем любой из грязных приспешников твоего отца!       — Вот только эти приспешники все еще живы, а она стала пеплом и развеялась по Пер-Лашез. Как печально.       — Это вопрос времени, — рычит Тесеус и наконец встаёт на ноги.       У самой двери его настигает насмешливый голос пленницы:       — Мистер Саламандер, так что, возьмете на себя труд доставить письма адресатам?       С Гвендолин тяжело, и это ей на руку. Она старается мало говорить по существу, но, когда говорит, держит в голове несколько заповедей:       Нельзя разбалтывать планы отца;       Нельзя наводить подозрение на друзей;       Нельзя, чтобы отец узнал о том, в чьи лапы она так глупо попалась.       — Ну что, уже раструбили всему миру о том, что схватили дочь самого Геллерта Гриндевальда?       Тесеус молчит с видом человека, уставшего от ее глупых выходок.       — Наверное, в магическом мире уже началась суматоха и у вас дел выше крыши. Почему же я не удостоилась аудиенции ваших коллег из других стран? Неужели, нет желающих полюбоваться на такую диковинку? — она фыркает и игриво поджимает губки.       — Хотите встретиться с мракоборцами из других стран и заявить о себе?       «Не приведи Мерлин. Если отец узнает, что я здесь, бежать придется не только от людей из Министерства, но и от его аколитов».       — А вы бы этого хотели?       Ее вопрос вновь остаётся без ответа.       Саймона приводят через неделю. Гвендолин уже порядком утомилась от однообразия четырех стен, холода и пустых разговоров с мистером Саламандером.       — У вас пять минут, — сурово чеканит глава аврората и выходит за дверь.       Глупо было полагать, что он не станет использовать заклятие для подслушивания, как истинный джентльмен, поэтому волшебница не спешит изливать душу старому другу. Это все была одна большая уловка. За кого ее только принимают, думая, что она на нее поведется?       — Можешь для начала спросить, как у меня дела, — усмехается она, решаясь первой прервать молчание.       — Хреново, — хрипло отвечает Блишвик, как будто говорит о себе самом, а не о ней, и отводит взгляд.       С их последней встречи он изменился. Модный костюм и укладка все ещё при нем, вот только движения выдают зарождающуюся нервозность и нетерпение. Он облизывает сухие губы, а глаза его бегают по полу и углам пустой камеры. Скользят по жёсткой лавке, заменяющей кровать, и стулу, на котором восседает Гвендолин. Она облокотилась на спинку и закинула ногу на ногу, как будто ее кости не ноют от неудобной позы для сна, одежда не воняет, а голова не тяжелеет от подступающей простуды. Как будто она все ещё та самая миледи, которой однажды поклялся в верности ее рыцарь. Волшебница смотрит на друга с тёплой усмешкой и все пытается поймать его беспокойный взгляд.       — Ты здесь, чтобы проводить допрос, разве нет?       — Верно, — дергается он и наконец смотрит ей прямо в глаза. И подмигивает.       У Гвен внутри взрываются фейерверки. Она облегченно вздыхает и грустно улыбается.       «Хвала Мерлину, ты мне веришь. Но даже если и это всего лишь еще одна грязная уловка Министерства, я все равно буду верить тебе. Потому что больше у меня никого не осталось. Потому что если не сработает это, то все остальное не сработает и подавно. Я умру здесь, зная, что сделала все возможное, не виня ни себя, ни тебя».       — Ты так и не рассказала, что делала в моем кабинете.       Она закатывает глаза. Тратить время и повторяться не хочется.       — Я не обязана отчитываться ни перед тобой, ни перед твоим начальством. Ты, в отличие от них, знаешь меня достаточно, чтобы это понять, и не задавать дурацких вопросов.       — Тогда какой вопрос, по-твоему, не будет дурацким?       — Например, каковы мои дальнейшие цели. Думаешь, я просто буду сидеть тут и ждать принца на белом коне?       — Принц был бы тебе очень кстати, — Саймон приподнимает бровь в изумлении и задумчиво кивает. «Маркус? Серьезно?» — Но никто, кроме твоего папаши, теперь за тобой не придёт, да и ему навряд ли нужна дочь, что так просто стала заложницей Министерства. Подумай сама, не легче ли тебе сотрудничать с нами? Может, расскажешь, что у тебя за цели, раз уж заикнулась?       Его слова режут сердце, но она верит, что он не имеет в виду того, что говорит, как и она сама.       — Наивный мальчишка, — смеется Гвен. — Сотрудничать с вами? Ты прекрасно знаешь, кому я верна, — ее рука легко касается груди. — Думаешь, раз мы дружим со школьной скамьи, ради тебя я могла бы предать отца?!       Парень хмурится, туго соображая, и долго собирается с мыслями, прежде чем ответить:       — При чем же тут школьная скамья, раз ты так упряма в своём выборе? Теперь для тебя нет ничего святого.       — Ошибаешься. Я все та же Гвенни Поттер, вот только теперь понимаю, как устроен мир, и могу защитить то, что для меня свято.       — Защитить то, что свято? — Блишвик неловко вскакивает на ноги, — Ты сама-то себя слышишь?       — Ещё как. И поверь мне, мои слова опасно недооценивать.       Потом она остается в полном одиночестве. Дни сменяют друг друга, и она уже не знает, сколько времени прошло с тех пор, как оказалась в этой тюрьме. Ей даже немного все равно.       Про нее как будто забыли — Тесеус устал от пустых расспросов сумасшедшей девицы, а Саймон не справился со своей задачей и был отослан к другим кабинетным крысам. Больше им от нее ничего не надо.       Гвендолин надеется, что Блишвик ее понял. Что скоро она увидится с Маркусом, который попробует сделать для нее хоть что-нибудь. Потому что ей хотелось бы значить для него хоть что-нибудь. Она уже сама не знала, любила ли его или презирала, а может, просто нуждалась в друге. Нуждалась в спасении и понимании.       Мерлин, стоило ей шагнуть за стены Нурменгарда, как она поняла, что смертельно устала. Не хотелось ни жить, ни умирать, ни страдать, ни радоваться, ни возвращаться к отцу, ни искать свое место где-то еще и с кем-то еще. Как будто Смерть была права, и ее пребывание на земле выходило за рамки отмеренного ей времени.       Но все-таки она дала себе слово, что предотвратит трагедию, к приближению которой сама же приложила руку, и спасет единственное место, где ее душе было спокойно. На этом обещании она и продержится еще немного.       Видение приходит к ней тихо и начинает душить во сне. Она уже забыла, каково это — хватать ртом воздух, как выброшенная на берег рыба, и покрываться мерзким потом от того, что тело обреченно начинает бороться с вторжением иной силы.       Она видит бледную картинку: родители у огромного окна в гостиной синих огней. Мать теребит кружевную манжету домашнего платья, а отец перебирает пальцы заведенных за спину рук. За их спинами хорошо сервированный стол с недоеденными блюдами, как будто у обоих пропал аппетит. В камине шевелится голубое пламя, вот только стихшее и прижатое к углям. За окном в ночи чернеют верхушки гор.       — Этого болвана у Стоунхенджа схватили, как и ожидалось. Благо, он не будет болтать, я об этом позаботился. Надо заменить его кем-то другим как можно скорее.       — Не думаю, что в этом есть смысл. Гвен уже должна была показаться в нашем мире. Если же нет…       — Почему ты так уверена? — Геллерт дергает плечом, и Изольда тяжело выдыхает.       Она ненавидит, когда он раздражен. Не потому, что боится нечаянного гнева — она уже знает, какие стены возводить вокруг своего сердца во время этих жестоких приступов, а потому, что маг начинает суетиться и допускать ошибки, словно бы шагая вслепую. Разве может лидер магической революции просчитаться? Разве может сделать неверный ход, когда от него зависят тысячи последователей и — особенно — Изольда и Гвендолин, о которых он обещал позаботиться? Они оба знают, что нет.       — Потому что она бы не осталась там надолго. Она здесь, я чувствую. Просто не хочет, чтобы ее нашли.       — Но как мы могли ее не заметить? Я отправил своих людей к порталам по всему миру, даже в чертову Мексику и Китай, и ни от кого еще не было вестей. Должно быть, ты что-то упустила… или не посчитала нужным о чем-то мне рассказать, — он поднимает на волшебницу холодный, прищуренный взгляд.       — Не исключено, что мы могли что-то не учесть, — спокойно отвечает она, отворачиваясь к окну.       Он рассматривает ее бледное лицо — кажется, что ей совершенно все равно. Когда дело касалось чего-то более существенного, чем его авантюры, Изольда умела сохранять лицо тогда, когда он терялся от страха — был ли это спуск в царство мертвых или воскрешение мертвецов. И обычно ему это нравилось. Но теперь, когда речь шла об их дочери, ее сдержанность пугает. Как будто она знает больше, чем он. Как будто она знает вообще все на свете. Чертова ведьма.       — Почему ты так спокойна? Она твоя дочь, и мы понятия не имеем, что с ней, — Геллерт резко обхватывает ее плечи и разворачивает к себе.       Ее взгляд кажется слишком обычным, ни злым, ни добрым, ни встревоженным, ни безразличным. Он, как всегда, наполнен едва уловимой любовью к нему и ко всему миру — той его части, которая еще не успела оставить ожоги на ее душе.       Изольда знает, что Геллерт злится от бессилия. Но так и не отвечает. Гвен давно готовилась к побегу — ей донесли это ее голубые огни, разбросанные в комнатах замка, но она не решилась поделиться этим с тем, кого считала своим мужем. Она и не хотела. Ее дочь будет счастливее в большом мире. Она не обязана проходить путь, увитый терном, которой избрала для себя сама Изольда, связав судьбу с Гриндевальдом. Она обязана найти себя там, где сама того пожелает. Изольда лишь позаботится о том, чтобы ей всегда были рады в Нурменгарде и в мире, который построит для них Геллерт.       — Она сильная волшебница. Она отлично сражается и умеет призывать самого дьявола, как и положено той, кто носит твою фамилию. Разве может с ней что-то случиться? Я скорее беспокоюсь за тех, кто рискнет встать у нее на пути.       Мужчина тяжело вздыхает и тоже смотрит на сливающиеся с небом горы, как будто ожидая увидеть там окутанную светлячками фигурку.       — Скажи, Изольда… Она же не предаст нас? Не предаст меня?       Девушка мягко улыбается. Маг сейчас и сам выглядит как брошенный ребенок. Ребенок, впервые столкнувшийся с отвержением и предательством. Сердце щемит от боли: таким же он, должно быть, был, когда не дождался ее на злосчастном кладбище в Годриковой впадине и его душа впервые окунулась во мрак ненависти к любимому человеку.       — Не предаст, Геллерт. Она так долго искала свою семью и так кропотливо собирала ее из обломков не для того, чтобы уничтожить по щелчку пальцев. И я тоже тебя не предам. Я тоже ждала тебя слишком долго.       Она стремительно обвивает руками его талию и прижимается к родной груди, едва заметно содрогающейся от дрожи. Он нежно касается ее волос и, вдыхая слегка пряный аромат дорогих духов, целует в макушку и чувствует, как понемногу успокаивается ноющее сердце.       Гвендолин просыпается посреди ночи и морщится от боли, захватывающей голову в железные тиски. Ее трясет от озноба, воздуха в легких не хватает, а лоб пылает от жара. Ее бледное лицо все мокрое и липкое, словно его окунали в бочку, держа за сальные волосы. Она подносит дрожащую руку ко рту и стирает с губ теплую кровь, разбавленную слезами. По подушке растекается влажная черная клякса.       Хвала Мерлину, она одна. Уродливый монстр, скрученный под серой тряпкой, заменяющей ей одеяло. Ей кажется, что кроме нее и ее боли в мире не существует никого и ничего, и позволяет себе поскулить и повыть от души. Страшные звуки, вырывающиеся из глотки, остаются без ответа.       Она сильная. Она не предаст.       Знаете ли вы, кто такая она?       Она истекает кровью и рыдает на узкой лавке в тюрьме Министерства Магии, и ей нигде нет места, чтобы быть сильной и преданной.       Но в нее все еще верят, и от этого становится только больнее.       Гвен мучается саможалостью около часа, прежде чем снова заснуть — с жаром, опухшими глазами и кровавыми подтеками на лице.       Просыпается она от невозможно громкого стука по металлическим прутьям решетки. Кровь все еще шумит в ушах, а мир перед глазами плывет. Она смотрит в стенку, едва разлепляя покрасневшие веки, и глубоко сомневается в том, что у нее получится развернуться на другой бок и встать на ноги.       — Доброе утро, мисс Гриндевальд. Надеюсь, вы успели отдохнуть от прошлых допросов. Помнится, я обещал показать вам, насколько жестокими авроры могут быть с теми, кто не желает идти им навстречу.       Голос Саламандера больно бьет по вискам и теряется в вакууме. Но смысл его слов долетает до сознания девушки и заставляет ее сжаться в комок.       Уходите. Оставьте меня в покое. Пожалуйста.       — Мы не будем использовать непростительные заклинания, в отличие от вас. У нас есть и другие методы получения информации. И на этот раз вам стоит быть посговорчивее.