***
Мать встретила дочь, прямо с порога показывая, что недовольна. Прямая спина, ровные плечи и суровый взгляд, который когда-то ужасно пугал маленькую Динку и заставлял прятаться от матери за шкафом, а теперь же вызывал лишь чувство дежавю. Год за годом, а ничего не меняется. Не важно, десять ей, или восемнадцать — она всегда в чём-то виновата. — Диана, ну почему опять так поздно? Мы что, должны с милицией тебя разыскивать? Пары кончились два часа назад, ты обещала мне помочь со стрижкой и пропала! Почему ты вечно так поступаешь, будто кроме тебя никого этом мире нет? — Салют, — Диана устало вздохнула, опускаясь на табуретку, закинула в угол рваные кеды, — опоздала на автобус. Шла пешком. — Пешком? — женщина взорвалась ещё большим возмущением, но Диана уже прекрасно понимала, что весь этот спектакль лишь для того, чтобы выпытать у неё, что происходит, — у тебя было куча времени! Как ты могла опоздать на автобус? — Не знаю. Опоздала — пришла. Проехали. Динка очень хотела уйти в свою комнату, закрыть дверь и поспать хоть пару часов. Стресс и пережитые эмоции давали о себе знать: все силы покинули её, руки не слушались и в затылке ныло, как будто бы туда ударили обухом топора. Но мать не сдавалась. — Диана, что с тобой? Ты сама не своя. В последние недели три ты ходишь, как в воду опущенная, может, расскажешь? Диана усмехнулась. Вот оно. Капкан захлопнулся. Галина Анисимовна никогда не умела говорить намёками, а попытки выглядели так неприкрыто, что всегда становилось смешно. Все-таки, её мать человек донельзя прямой. Попытки выкрутиться просто нелепы. — Всё нормально. Не знаю, с чего ты взяла — конечно, это было бесполезно, но рассказывать Диана точно не собиралась. — Да что ты! Я, по-твоему, свою дочь не знаю? Давай рассказывай, — мать крепко ухватила пытающуюся уйти Динку за локоть и усадила обратно на табуретку, присев рядом, — что случилось? Вы с Вовой поссорились? — Что? — Диана даже поперхнулась от смеха. Кто о чём, а мать всё о парнях. — Причём тут он вообще? — Ну, вы вроде всегда вместе ходите, он хороший мальчик, и я подумала… — Ты подумала не то, — Диана нахмурилась, всем своим видом показывая, что не настроена делиться чувствами с матерью. — Если не он, то кто тогда? — мать всё не сдавалась и Диана начала раздражаться. Эти допросы в последнее время велись с особым пристрастием, и всё, чего ей хотелось, это очень надолго сбежать. — Ты молчишь, пропадаешь у Оли дома, ночами на вечеринках, приходишь под утро, на носу выпуск... — Всё нормально, — вздохнула Диана, отворачиваясь к стене. — Я слышала, Марина Владимировна вернулась из командировки, — осторожно произнесла женщина. Диана невольно вздрогнула, пожав плечами. — Вернулась. — Ну, хоть с английским не будет проблем, наконец-то снова будешь заниматься. — Мам, — Диана набрала в грудь побольше воздуха, чтобы продолжить, — Марина Владимировна… Ну, мы подумали и решили, что я уже и так вполне готова. Мне занятия больше не нужны. Мы перегнали программу. За экзамены не волнуйся. А Полонская всё равно скоро увольняется, так что… — Увольняется? — надтреснутым голосом сипло прошептала женщина, будто увольнение Марины было для неё сродни чьей-то смерти. — Как это так? Я думала, её взяли насовсем… — Нет, — Динка вздохнула, поднимаясь с места, уже пожалела, что сболтнула матери про уход Марины, — она дорабатывает месяц и уходит. — Господи, а как же ты!? — Со мной всё нормально! — Дина запоздало поняла, что сказала это слишком резко. Оставаться здесь не было больше сил. — Пойду, меня Гусь звала в гости, помогу ей курсовую закончить. Ты не жди меня, хорошо? — Но Диана, постой, скоро отец вернётся, он хотел с тобой поговорить… — Ой, наговоримся ещё. Я ушла. Мать попыталась остановить её, но Динка даже не слушала. Она схватила свой рюкзак, быстро обулась и пулей вылетела из квартиры, чересчур громко хлопнув дверью. Слушать очередные нотации матери не было никаких сил, а обсуждать с ней уход из универа Полонской тем более. Конечно, Гусева не звала её сегодня, (её родители к вечеру вернулись с дачи). Но сейчас просто надо было смотаться куда-то подальше от этих вечно-грустных глаз матери и хоть один вечер не оправдываться и не пытаться убедить её в том, что с Дианой всё хорошо. Она не привыкла плакать с детства. В их семье не принято было кого-то жалеть, если что-то случилось — перетерпи и иди дальше, и утирать тебе сопли никто не станет. Но иногда, в какие-то моменты, так хотелось просто обнять маму, прижаться к ней и поплакать, а не слушать вечные нотации на тему будущего, которое так туманно и так изменчиво. «Будущее твоё, не твоей мамы, а твоё, понимаешь?» — говорила ей Марина нежным, тихим голосом, и смотрела прямо в глаза, и придвигалась близко, и едва касалась своим плечом хрупкого плечика Динки. А она обмирала от восторга и как завороженная ловила не то, что каждое слово, а каждый вздох, каждый взмах густых ресниц, каждый случайный поворот головы, едва заметную улыбку. Марина улыбалась нечасто. Как педагог она была сдержанная и строгая, говорила только по делу, даже отвлекаясь, позволяла себе всего несколько кратких минут, возвращаясь к предмету. Она была человеком дела и никогда не болтала попусту. И именно за это Диана уважала её. Но за редкие улыбки, за лёгкий переливистый смех на кухне, когда они вдвоём, за дурачества и простоту в родных стенах, подальше от чужих глаз, Диана в неё влюбилась. Дома Марина менялась на глазах, становилась домашней и близкой, будто снимала с себя броню, оставаясь беззащитной. И кто бы знал, отчего всегда закрытая и строгая женщина после стольких испытаний вдруг решила допустить к себе ближе не кого-нибудь, а именно угловатую и несуразную Динку, которая не могла похвастаться решительно ничем, кроме, может быть, пары неплохих песен, да отчаянной смелостью в борьбе за своё. Диана отступать не любила, не принимала общих рамок, но и не рисовала свои, просто была вовне. Она никогда не навязывала своё общество, никогда не задавала лишних вопросов, и сама, как и Марина, говорила чаще по делу. Порой даже шутки у неё получались чересчур серьёзными, что Полонскую только больше смешило. И может быть, это было именно то, в чём женщина так отчаянно нуждалась сейчас, и в чём бы не призналась даже себе. То, что никогда, ни в каком из сценариев, никто не рискнул бы предположить. Та самая искра. Взрыв. Химия. Диана.***
Динка забралась в холодный, пустой автобус и плюхнулась на последнее сидение, подтянув колени к груди. Автобус медленно тронулся с места, направляясь по главной улице города в парк, мимо старенького ДК, минуя пустые остановки с разбитыми стёклами. Ярко-оранжевые фонари размытыми кометами проносились где-то над самой крышей автобуса, освещая тёмную улицу. Вот знакомый перекрёсток без светофора, старый телеграфный столб, бакалейная лавка, в которой Диана подрабатывала прошлым летом — до боли привычный и унылый маршрут. Девушка запрокинула голову и, опустив веки, глубоко вздохнула. Куда ей идти? Домой никак. Она знала, что мать не отстанет так просто теперь, когда дочь всё же признала, хоть и не открыто, что что-то происходит. Но что ей говорить? Диана понимала, что врать дальше просто смешно, а сказать правду никак нельзя. Только не сейчас. Все часто говорят про независимость и собственный путь. Диана плохо понимала значение этих фраз, поскольку знала, что её путь уже нарисован в воображении кого-то другого, и она должна бы только аккуратненько на него свернуть. И вполне возможно, этот путь вовсе не будет таким уж сложным или тернистым, как тот, что видится ей. Возможно, она уедет отсюда, выберется, наконец, из духоты магаданских сопок куда-то ещё севернее, где снег на земле лежит круглый год, проработает педагогом иностранных языков пару лет, и к концу третьего постепенно начнёт забывать родной язык. Возможно, она встретит хорошего человека, возможно, даже иностранца. Они поженятся, и она родит ему мальчика, которого они непременно назовут в честь отца. И годы спустя, сидя у окна, Диана с тоской и ностальгией будет вспоминать порывистую юность и первые ошибки. Возможно, этот путь несёт гораздо больше покоя и стабильности, чем тот, куда её так нестерпимо тянет и манит, как гигантским магнитом. А тянет её отнюдь не на север. А на материк, в культурную столицу страны, под крыльями Казанского Собора на хорошей питерской гитаре исполнять свои песни сидящей рядом брюнетке с аккуратным каре, которую зовут Марина. Диана сглотнула, понимая, что сегодня ей некуда больше идти, кроме как к знакомому дому на конечной. Она на сто процентов уверена, что Марина дома, и, вполне возможно, что ещё не спит. Но ведь нет смысла ехать, если Динка так и не посмеет подняться в квартиру, в очередной раз обойдя кругом дом и вернувшись обратно. Раньше они приходили к дому почти всегда вместе, либо по договорённости. Но заявиться просто так в квартиру женщины она бы не посмела. Это был бы глупый и отчаянный поступок, за который Полонская, скорее всего, ещё больше разочаруется в ней. Да и что она могла сказать? Что виновата и не подумала? Что готова поговорить? Что зря вспылила и ей очень жаль? Что влюблена уже почти два года с первого взгляда, а тот поцелуй стал для неё всем, и эта секунда не отпускает, и образ женщины занимает все мысли, и голова вот-вот взорвётся от предположений и страхов… И всё же сердце беспокойно ныло и уговаривало, молило её поехать к знакомому дому, просто посмотреть на окна, убедиться, что Она дома и в тепле. А потом уже можно вернуться домой, под осуждающий взгляд матери и снисходительное молчание отца. — Девушка! Девушка, проснитесь! Настойчивый, неприветливый голос вырвал Динку из тяжелых раздумий. Она резко вскинула голову, обнаружив, что автобус стоит на месте, а над ней с угрожающим видом, сжимая в руке барсетку, стоит контролёрша. — Девушка, конечная, вы выходите? — Да, да, простите. Диана в полной растерянности выбросилась из автобуса. Скрипучие двери захлопнулись за её спиной и машина медленно поползла в сторону автобусного парка. Диана понятия не имела, сколько сейчас времени, но на улице уже стемнело и только фонари освещали пустую остановку, да ветер выл в ржавых трубах. Диана огляделась и сунула руки в карманы. Решение пришло моментально. Она знала, что будет делать, и знала, что если сейчас не сделает этого — не решится уже никогда. Помнится, Марина обещала ей разговор. К чему откладывать? Кулаченко шаркнула подошвой по сухому асфальту и бодрым шагом направилась вглубь дворов, молясь всем известным ей богам удачи, чтобы единственный в округе музыкальный магазин всё ещё был открыт.***
В знакомых окнах тускло горел свет. За прозрачными занавесками Диана смогла различить расплывчатый силуэт. Вокруг было пусто, дом готовился ко сну. Она много раз была в этом районе, но только сейчас заметила, что дом Полонской на фоне остальных пятиэтажек как будто темнее, у подъездов много зелени, но машин почти нет. Она снова задрала голову и нашла её окна. Свет погас. По позвоночнику прошлась мелкая дрожь. Неужели уже спит? Диана знала, что придти сюда — и так уже большая наглость после того, что случилось на парах. Но если она заявится к Полонской и поднимет её с постели среди ночи, та вообще больше никогда не пустит её на порог. Диана закусила губу, обдумывая действия. Стоит ли подниматься? Отсюда до Гуся ехать довольно долго, последняя мелочь ушла на билет на автобус, значит, заказать такси она сейчас не сможет. Идти некуда. Сейчас или никогда. Но какой в этом смысл? Что она скажет? Идея заявиться родилась спонтанно, Диана была почти уверена, что так и не осмелилась бы войти. Как всегда погуляла бы под окнами, да села на последний автобус до дома. Она часто так делала, пока Марина была в отъезде. Но сегодня всё было иначе. Что-то внутри горело и убеждало настойчиво, что она непременно должна подняться к женщине и именно сегодняшним вечером расставить все точки над и, иначе это не закончится никогда. И пускай Полонская будет ругать её, пусть выставит за порог, пусть даже возненавидит — это лучше, чем незнание. Соглашаясь со внутренним голосом, Диана уже решительно шагнула в сторону подъезда, когда тяжелая, ржавая, железная дверь грязно-зеленого цвета со скрипом распахнулась и на улицу шагнула Марина, одной рукой кутая плечи в тёплый шарф. Она сделала пару шагов вперёд, смотря в сторону. Диана застыла на месте. Все мысли покинули голову, а воздух выкачали из легких. К такому она явно не была готова. Марина подняла голову, встретившись с Динкой взглядом. Они замерли, глядя друг на друга на расстоянии пяти шагов. Диана сглотнула. Страх парализовал мышцы, руки сжались в кулаки. Она напрочь забыла всё, что хотела сказать, вдруг понимая, насколько нелепо она выглядит, заявившись сюда среди ночи ко взрослой женщине выяснять отношения. Ребячество! Она так ни чему и не научилась. — Диана. Марина сложила руки на груди и зябко поежилась. Диана мотнула головой. — Здравствуйте. Марина явно не была настроена на общение. И не удивительно. Кулаченко уже сотни раз пожалела о том, что повела себя с ней так глупо, задев её гордость, когда в этом не было нужды. И теперь готова была покорно принять всё, что ей выскажут, поскольку сама понимала, что заслужила. Женщина выглядела растерянной и замерзшей, будто бы совсем не понимала, зачем вышла из дома. Диане отчаянно захотелось её обнять. Ветер развевал большой мягкий шарф у неё за спиной, прямые плечи слегка подрагивали. Девушка нахмурилась, вдруг вспомнив свой заветный предлог. — Я струны купила. Она вынула из кармана моток бронзовых струн и виновато усмехнулась. Марина, опустив руки, мотнула головой в сторону подъезда. — Заходи. Диана, не веря своим ушам, качнулась на месте, и как по инерции шагнула к женщине, следуя за ней в дом. Та открыла дверь без малейших усилий, пропустив девушку вперёд. В темноте подъезда они медленно и молча поднялись на третий этаж. У двери Диана обернулась. Полонская стояла напротив неё, на расстоянии вытянутой руки, и сжимала в кулаке ключи. В темноте было совсем не видно её лица, но плечи слегка подрагивали и тяжелое ровное дыхание Диана слышала будто бы у самого своего уха. Они обе дрожали, и вовсе не от холода бетонных стен. Полонская уверенной рукой открыла дверь и пропустила девушку в темную прихожую. Диана прошла вперед и остановилась у стены, следя за каждым движением женщины. Она знала, что бежать отсюда некуда. Ладони вспотели, в голове был полный бардак, и пальцы непроизвольно с силой сжимали в кармане заветный моток металлических струн. Нарушить тишину никто не решался, но глупо было бы думать, что они не думают об одном и том же. О поцелуе. Или о том, что за ним последовало. Марина глубоко вдохнула. Дверь с тихим щелчком закрылась за её спиной. — Простите, что пришла так поздно, я знаю, что не должна была, — проговорила девушка, от волнения проглатывая окончания в словах. Марина качнула головой. — Ничего, сейчас не так уж и поздно. Я всё равно не могла себе места найти, я думала... Женщина вдруг замолчала. Они так и не включили свет, и в полумраке их глаза на мгновение встретились. Диана знала, что Марина осознанно не произнесла вслух «о тебе». — Прости меня, — вымолвила вдруг Полонская, медленно прислонившись спиной к стене. Диане показалось, что слова дались ей с трудом. Все же, она не из тех, кто привык извиняться, — тот вечер. Мы просто много выпили. Прости. Вышло очень глупо. — Нет, не глупо, — шепнула Диана, с силой подавляя желание подойти ближе. Марина в темноте напоминала скорее неясную тень, чем живого человека. А так хотелось видеть глаза. — Ты, — Полонская старалась подбирать слова, голос дрожал, — ты же умная девушка, ты сама всё понимаешь, правда ведь? — Я знаю, — Динка удивилась, насколько хриплым оказался её собственный голос. На ватных ногах она сделала шаг вперёд, — это я виновата. Я не имела права ничего требовать. Простите. — Нет, что ты, — Марина бессильно вздохнула, закрывая лицо ладонями. Диане показалось, что если она сейчас же не подойдёт, то женщина вот-вот рассыплется на осколки. В темноте коридора Кулаченко сделала ещё один шаг вперед, — давай просто забудем. Это все такая глупость, прошу тебя, давай… Тёплые уверенные руки обвили талию женщины и незаконченная фраза умерла где-то в гортани. Она всхлипнула и крепко прижала к себе Диану, которая, спрятав лицо на тёплом плече, молилась о том, чтобы они сумели не говорить больше ни слова. Марина крупно дрожала. Она крепко прижала Динку к себе за плечи, стараясь унять дыхание. — Не надо. Прошу тебя. Не надо, слышишь? — шептала Марина ей в волосы, осторожно гладила изогнутую спину, очертив линию позвоночника, обратно к лицу и, задержавшись у основания шеи, накрыла ладонью опалённую смущением щёку. — Я не могу. — Пожалуйста, отпусти, иначе я не смогу. Пожалуйста. — Нет. Марина ещё крепче прижала крохотную Динку к себе за плечи и нежно коснулась подбородка, заставляя смотреть в глаза. В них страх мешался с желанием, которое было очевидно и давило на них последние пару лет, которое било по рукам, едва они тянулись друг к другу, чтобы просто обнять… — Посмотри на меня, ну зачем? Глупенькая девочка, ну зачем ты вот так? — Нет, это всё вы, — Диана втянула в себя воздух, комкая ткань кофты у Марины на спине. Тепло кожи и близость лишали рассудка и она качалась на волнах, не веря тому, что происходит. Горячие ладони обжигали кожу через футболку, в голове всё перемешалось в один бесконечный пульсирующий комок нервов, готовый взорваться в любую минуту. И страх потерять в этот момент рождается в ней навсегда. Как поверить? Когда долго чего-то ждёшь, а потом вдруг получаешь, оно уже у тебя в руках, но ты почему-то не веришь, что это возможно. — Я, — выдохнула Марина Диане в щёку и, последний раз заглянув в светло-зеленые от желания глаза, осторожно улыбнулась. Диана всхлипнув, качнулась вперёд, и накрыла тёплые губы своими. Руки непроизвольно дрогнули, страх быть отвергнутой всё ещё жил в ней. Она ждала пощёчины, как в тот вечер их первого поцелуя. И сейчас, видит Бог, для неё были все причины. Но Марина не оттолкнула. Наоборот, она ближе прижала к себе, опираясь о дверь, скользнула горячей ладонью по изогнутой шее. Комната будто исчезла вокруг них, в бесконечной темноте осталось только желание и неповторимый вкус долгожданного робкого счастья, от которого нечем дышать...О ней Я знаю только тайный ответ На уровне колена. А там Все встречи не случайны и чувства, Чувства неизменны! И мне Не надо по другому. И мне обратно только в небо. Сгореть! Ну что в этом такого?..