Она выпускает змей

      Полонская и Диана в молчании поднялись на второй этаж. Всю дорогу по темной лестнице Марина не отпускала руку Дианы. Девушка тщетно пыталась скрыть радость, напрочь позабыв обо всём, что случилось с ней сегодня. Забавно, как легко откинуть на второй план волнующие тебя вещи, если любимый человек держит тебя за руку.       Квартира встретила теплом и уже знакомыми Диане запахами дома. Кошка лениво прошлась по прихожей, поприветствовала гостей, потёрлась о ноги хозяйки, и грациозно удалилась на кухню, ждать обещанный ей ужин. Диана выдохнула и огляделась. Теперь, после всего, что случилось между ними, квартира Марины виделась ей совсем другой, более привычной, менее пугающей. — Раздевайся, проходи. На кухне посидим, или в комнате? Кулаченко замялась, думая, что ответить. Ей хотелось сейчас только смотреть на Полонскую, без слов, вдыхать её запах и слушать нежный голос. Ей не хотелось ничего, просто находиться рядом. Но попросить об этом прямо она всё ещё боялась, а сумбурный день и намешанные эмоции не давали успокоиться. К счастью, Марина и сама всё поняла. Одного взгляда на растерянную Динку хватило, чтобы понять, что им сейчас надо просто поговорить, сидя рядом. — Проходи в комнату, я заварю нам кофе, там же гитара, кстати, тебя ждёт. Можешь пока поиграть. Я быстро. Диана бессильно кивнув, скинула кеды и прошла по коридору в уже знакомую спальню женщины. В комнате было прохладно, тяжёлые шторы раздвинуты, сквозь приоткрытое окно дул свежий воздух. На аккуратно заправленной кровати лежала мятая рубашка, в углу, прислонённая к стене, стояла гитара. Неясное чувство трепета охватило Динку, как в тот раз, когда Полонская впервые пригласила её сюда. Она не позволила себе сесть на кровать. От мысли о том, что здесь спит Марина, Динка невольно улыбнулась. Она осторожно опустилась прямо на пол, облокачиваясь спиной о кровать, и положила гитару на колено, тронув металлические струны. Гитара отозвалась приятным гулким звучанием. Диана прикрыла глаза. Музыка всегда спасала её, помогала очистить голову и собраться с мыслями. Само ощущение инструмента в руках, пальцев на грифе, приятной покалывающей боли на кончиках, успокаивало и согревало. Диана не знала, отчего музыка, и сам инструмент, действуют на неё так успокаивающе, но это было всегда, с тех самых пор, много лет назад, когда она, будучи еще совсем маленькой, взяла в руки огромную для неё, старую гитару отца, и он показал ей три первых аккорда в её жизни.       Диана, прикрыв глаза, неспешно перебирала струны, общаясь с новым для неё инструментом, слушала приятные звуки и уже почти нащупала идею для новой мелодии, когда в комнату тихо вошла Марина. Она мягко опустилась рядом с Динкой на мягкий ковер, поставив рядом поднос с двумя маленькими чашками ароматного свежесваренного кофе. — Нравится? Диана дёрнула головой, заглушая ладонью струны. — Очень. Спасибо. До сих пор не верится, что вы её везли. — Я и сама не верю, — усмехнулась женщина и наклонила голову. Диана всё ещё частенько путалась в обращениях, но женщина не стала её поправлять. Она знала: когда девушка пообвыкнется, нужды в поправках не будет. К тому же, Полонская прекрасно видела, как на самом деле Диане нравится называть её Мариной. Они сидели близко, почти касаясь друг друга плечами. В воздухе витал запах кофе и сухого асфальта с улицы, листья деревьев приятно шелестели под окном, а на противоположной стене бегали янтарно-оранжевые блики закатных лучей. Близился вечер. Впервые Диана не ощущала страха — только покой. Она осторожно отложила инструмент и взяла в руки чашечку с кофе. Они помолчали несколько минут. Диана не знала, что может рассказать Марине, не показавшись при этом слишком фамильярной. Вряд ли Полонской вообще могут быть интересны её разборки с однокурсником, или попойки в общаге с Гусём. Мысли сбились в кучу, а атмосфера и близость женщины потакали нежеланию что-либо говорить. Но ей так хотелось выговориться, поделиться хоть с кем-нибудь. Она уже собиралась что-то сказать, когда Полонская опередила её. — Я знаю, что всё непросто. То, что сейчас между нами. — А что между нами? — вдруг подхватила Диана. — Мы просто есть, — она вздохнула, смотря перед собой. Слабые искорки сомнений зажглись на дне тёмно-зеленых глаз, что не скрылось от Динки. Иногда ей казалось, что Марина не умеет бояться, допускать сомнений, всегда знает, что ответить. Но иногда, в редкие моменты, как сейчас, когда они вдвоём, что-то меняется. Марина не спешила открываться полностью, но крохотные шажки к этому дарили Диане надежду, — это случилось, и это хорошо. Но я не хочу, чтобы это каким-то образом влияло на тебя, — голос её приобрёл твёрдость, она уверенно смотрела на девушку, ища во взгляде напротив осмысление сказанных слов, — ни в каком виде. Ты понимаешь, о чём я говорю? — Понимаю, — кивнула Диана, сделав небольшой глоток, — но я не согласна. Потому что это уже влияет на меня. Постоянно. Этого не избежать. Когда мы вот так, рядом, я как будто перестаю себя контролировать… Марина легко рассмеялась в ответ на эту красивую броскую фразу, которая вырвалась у Дианы так легко, словно они обсуждали погоду. — Наверное, это непросто, — с улыбкой произнесла Марина, по-свойски толкая Динку в плечо. Та кривовато усмехнулась. — Да уж. Сегодня утром, когда мы столкнулись в коридоре, я думала, что от страха умру. Диана опомнилась, пожалев, что сказала это вслух. Но её попытки не выдавать своих слабостей перед женщиной, казаться взрослой и невозмутимой, лишь вызывали улыбку. Такая ещё девочка. — Ты испугалась? Чего? — Не знаю, — Диана повела плечом. Как же объяснить ей, если она этого не чувствует? Вещи инстинктивные трудно поддаются словесному объяснению, — это непроизвольно. Не могу ничего поделать. Марина вздохнула, прикусив губу. Диана повернула голову к ней. В комнате было ещё довольно светло, но они спрятались за кроватью, поэтому были в тени, и закатные лучи, ставшие теперь цвета выдержанного коньяка, не могли до них добраться и нарушить покой. Марина обдумывала слова девушки, смотря перед собой, а Диана тихо любовалась ей, не веря тому, что сидит в квартире своего педагога и всерьёз обсуждает с ней свою невозможность держать себя в руках. Так нелепо! Она, наверное, считает Динку малолеткой, неспособной контролировать себя, едва завидев объект симпатии. Сотый раз Кулаченко приказала себе убедительнее играть невозмутимость, и в сотый же раз уверилась, что актриса из неё чертовски плохая. Марина всегда видела её насквозь. И изменить это она не в состоянии. — Я не думала, что это настолько тебя задевает, — наконец произнесла женщина и осторожно сделала глоток из чашки, — я просто прошу не спешить. Пусть пока всё идёт своим чередом. — Хорошо, — Диана кивнула, набираясь храбрости, чтобы задавать вопросы дальше, но на самом деле ей совсем не хотелось ничего спрашивать. Сидеть вот так, рядом с ней, и не говорить ничего, было невероятно уютно и нежно, мышцы налились приятным теплом, и казалось, что она не в состоянии поднять даже руки. Но, возможно, другого момента обсудить это не представится ещё долго. Пока есть шанс, надо им пользоваться, — когда я сказала, что люблю тебя, я не шутила. Марина едва слышно усмехнулась, будто не веря так просто сказанным Динкой словам. Кулаченко решила, что это неудивительно. Наверное, невероятно сложно поверить вот так сходу в чистое и бескорыстное чувство ближе к пятому десятку, после долгого и мучительного развода и потери всего, что было тебе близко. Диана не могла винить женщину в скептицизме, но тем сильнее ей хотелось доказать, что она — другая. — Прости, — Марина улыбнулась, опуская свою голову на хрупкое худое плечо. Волосы защекотали пунцовую от смущения щёку. Диана, смутившись, застыла на месте, не в силах пошевелиться, — я ни в коем случае не считаю это чем-то не важным. Ты важна для меня, ты всегда была, слышишь меня? Я хочу тебе только добра, клянусь, — Марина замолчала, переводя дух, поудобнее устраиваясь рядом с хрупкой девушкой. Диана поняла, что сейчас последует какое-то «но». Всегда, после таких слов, есть какое-то «но». И как же ей не хотелось его слышать! Полонская ещё раз глубоко вздохнула и тихо продолжила, — но то, что случилось, не поддаётся обычной логике. Нельзя воспринимать эти… Отношения, эти чувства, как что-то нормальное, обычное. Ты должна понимать это, — Марина ещё раз глубоко вздохнула, чувствуя, как напряглась рядом Динка, — я знаю, что требую много от тебя. Но это необходимо, иначе мы с тобой не справимся. Я могу быть рядом, если ты этого хочешь. Но я не хочу, чтобы ты из-за этого меняла свою жизнь. — О чём ты? — Диана не понимала, о каких таких важных переменах всё толкует ей Марина, при том открыто говоря, что готова быть рядом. Осознание этой фразы разорвалось голове оглушительным салютом, и все прочие слова воспринимались уже с трудом. «Она готова быть рядом. Со мной, она хочет быть со мной, со мной!». — Ты сказала мне: «Я не боюсь, пока ты рядом». Но ты должна научиться не бояться, независимо от того, рядом я или нет, — Марина осторожно подняла голову, и взяла лицо Динки в свои тёплые, ласковые ладони, заглядывая в огромные зелёные глаза, — я не всегда смогу быть рядом с тобой. Не так, как ты того желаешь. Поэтому — не бойся перемен. Не бойся менять свою жизнь из-за меня. Не оглядывайся никогда, и делай то, что ты хочешь. — Я хочу быть с тобой, — выдохнула Диана. Близость Марины сводила с ума и туманила разум, она с трудом воспринимала мысли, которые женщина так старательно пыталась до неё донести. Она уже потянулась, чтобы поцеловать, но Марина уверенно удержала её, чуть отклонившись. — Я тоже хочу быть с тобой, — выдохнула женщина чуть слышно, не отводя взгляда от лица напротив, — но я не знаю, что будет завтра. Я прошу тебя просто быть. Здесь и сейчас. И я буду здесь для тебя. Это всё, что я могу тебе дать. — Хорошо, — Диана кивнула. Она готова была согласиться на что угодно, лишь бы Полонская никогда не отпускала её от себя. Марина, понимая, что проиграла и в этот раз, не говоря ни слова, крепко прижала Динку к своей груди, зарываясь пальцами в спутанные волосы на затылке. От нежных прикосновений к шее у Дианы свело живот. Она тяжело втягивала носом воздух, изо всех сил прижимаясь к Марине и молясь, чтобы этот момент никогда не закончился. — Ты сыграешь мне? Диана лишь улыбнулась. — Конечно. Я же обещала. Но сначала я хочу покурить. Голос плохо слушался, слова выходили хриплыми. Диана не знала, как будет петь в таком состоянии, но готова была хоть посадить связки окончательно, лишь бы Марина слушала. Женщина осторожно заглянула ей в глаза и нежно коснулась губами пылающей щеки. — Идём-ка на кухню. Сегодня, кажется, моя очередь угощать тебя сигаретами. Они вместе поднялись с пола. Кулаченко перехватила за гриф гитару. Марина подала Динке руку, переплела их пальцы и, ответив на смущенную улыбку своей, искренней и тёплой, уверенно повела девушку в сторону кухни, чтобы за сигаретой и парой песен спокойно провести остаток вечера.

***

      Сумерки мягко накрыли город невесомым одеялом. За окнами стемнело, фонари зажглись, ярко освещая пустые магаданские улицы. Диана, удобно откинувшись в кресле, курила в раскрытое окно. Напротив сидела Марина, подогнув ногу под себя. Розовое шампанское, которое Полонская нашла у себя в серванте, давно выпито. Два пустых бокала одиноко стояли на столе, рядом с полной пепельницей и блюдцем нарезанных яблок. Гитара с порванной струной покоилась под окном. Диана и не поняла, что чешет слишком уж сильно, порвала случайно, но Марину, казалось, это только удивило. Та сила, небрежность и жёсткость, с которой Диана обращалась с подарком, и в тоже время, нежность и звенящая детством наивность её песен не складывались вместе у женщины в голове. Разговоры чередовались песнями, песни — выкуренными сигаретами, и снова разговоры, смех и шутки, и снова песни. Диана даже прочла пару своих стихотворений. И когда струна приказала долго жить, а тихий голос девушки совсем сел, они решили перекурить.       Близился час прощания. Диана проводила взглядом случайного прохожего, одетого в пальто с капюшоном. Он перебегал дорогу без светофора и проезжающая мимо «Волга» чуть не зацепила его. Парень, удивившись тому, что не попал под колёса, ускорил шаг и исчез под козырьком круглосуточного магазина. Диана зябко поёжилась и глубоко затянулась, отворачиваясь от окна. Она поняла: если останется ещё хоть на двадцать минут — уже не сможет уйти. Здесь было так тепло и уютно, в ушах звенел смех Марины, её Марины (мысленно она уже осмелела её так называть), а выпитое шампанское приятно туманило голову, и мышцы были как будто ватными. Марина сидела напротив и не скрываясь, любовалась девушкой. По томной улыбке на красивых губах, Диана поняла, о чём она думает. Их мысли совпадали.       Диана докурила сигарету до самого фильтра и, потушив окурок в пепельнице, снова отвернулась к окну, вдыхая свежий весенний воздух. — Мне нравятся твои песни, — тихо сказала Марина. Её голос показался Диане далёким и нечётким. — Спасибо, — кивнула она и мотнула головой. Как давно она мечтала спеть их! И как боялась реакции женщины на столь откровенные и отчаянные признания. И всё оказалось так просто! Но теплота и улыбка, с которой преподавательница впитывала каждую песню, говорили о том, что адресат вполне удовлетворен услышанным. И в атмосфере тёплого ленивого вечера, Диана решила рассказать-таки Марине о случившемся сегодня в универе. Возможно, она подскажет, что же делать теперь. — Вовка сегодня признался мне в любви. — О, — только и смогла выдохнуть женщина в ответ. Диана повернула голову и, по уставшему взгляду зелёных глаз, Полонская поняла, что это событие тяготит девушку гораздо больше, чем она показала этой короткой фразой. — Я давно знала это, — продолжила Диана. В голосе слышалась усталость, — просто, когда это произносится вслух — всё меняется. Не думаю, что мы сможем дальше дружить. Марина молчала несколько минут, обдумывая сказанное. С одной стороны, она была рада, что у Дианы есть поклонник, ведь это значит, что она могла бы начать нормальные человеческие отношения и ещё не поздно отказаться ото всей этой пугающей и такой опасной авантюры с Полонской. Марина знала Володю, он был неплохим парнем, да и дружили они с Динкой ещё с первого курса. К тому же, исходя из того, что он остался единственным в кругу её общения, кого она не отринула, в нём что-то было. Но с другой! Едва Марина представляла себе, как Динка встанет, и прямо сейчас пошлёт её подальше, а завтра явится на пары за руку с Колесниковым, сияющим от удовольствия — невольно бросало в дрожь. Как бы сильно Марина ни хотела Диане нормального счастья, она уже не смогла бы отпустить её так легко. — Что ты ему ответила? — как можно более непринужденно спросила женщина, стараясь не выдать истинных эмоций. Кулаченко лишь бессильно пожала плечами, вновь отвернувшись к окну. — Что я могла ответить, если люблю тебя. Марина вздрогнула, вновь услышав эти слова. Девочка произносила их так уверенно, так просто, будто бы в этом «люблю» для неё было всё, вся её жизнь, все её решения, и вся её смелость. И это как раз пугало Марину больше всего остального. Если бы это была просто увлечённость, эксперименты, свойственные возрасту, мимолётная прихоть, всё было бы куда проще. За годы работы Марина не раз сталкивалась с этим и знала, как действовать. Но любовь, так очевидно горящая в этой зеленоглазой девчонке, и что ещё хуже — её собственное, расцветающее, ответное чувство, пугали её и заставляли чувствовать себя беспомощной. Огромная ответственность не прельщала лёгкостью ноши. Ведь если она всё же согласится, ответит, сделает шаг навстречу — вместе с чувством необходимости в другом человеке придёт и риск разбитого сердца и неоправданной боли, а этого Марина уже сполна наелась. Ей просто хотелось тепла. Она и сама не знала, отчего уставшее от приключений и долгого одиночества сердце потянулось именно к Динке, но не смогла удержать его на поводке, и оно рванулось навстречу, прямо в эти худенькие руки с мозолями на пальцах. Так хотелось сказать «я люблю тебя», но в голове билось лишь «я боюсь за тебя. За нас». — Послушай, — Марина выдохнула, снова повторяя одну и ту же святую историю, в которую, кажется, сама уже давно потеряла веру, — твои чувства ко мне не должны мешать тебе жить своей жизнью. — Они не мешают, — пожала плечами Динка и привычным, уже до боли знакомым жестом взъерошила спутанные волосы, — он просто не тот. Женщина лишь улыбнулась простоте, с какой были сказаны эти слова. Усилием воли она сдержала себя от того, чтобы протянуть руку и зарыться пальцами в светлые локоны на затылке. — Ну, может быть, это все-таки должна быть девушка? Диана смутилась, закидывая ногу на ногу. Худые коленки упёрлись в стенку под подоконником. Марина отвернулась, нарочито-небрежно поправив волосы. Изо всех сил она старалась смотреть куда угодно, но только не на них. — Не думаю, что дело в этом, — неуверенно произнесла девушка. Марина на секунду задумалась. Она не была до конца уверена, лесбиянка ли Дина, или Марина — её первая девушка, но, судя по тому, как уверенно Диана отвечала положительно на вопросы о женщинах в прошлый раз, чувства к прекрасному полу для неё не были новостью. В универе ходило много слухов. Подчиняясь педагогической этике, Полонская старательно пропускала большинство из них мимо ушей, но едва ли не в каждом разговоре сплетниц — первокурсниц можно было услышать обрывки фраз, в которых часто звучала фамилия Дианы. А «Шпала — Кулаченко, любительница девочек» — любимая присказка старосты Дининой группы. Впрочем, саму девчонку досужие разговоры в курилке, судя по всему, не волновали. И всё же, что-то в ней было, из-за чего Марине казалось, что она не уверена в себе до конца, будто оставляет для себя путь к отступлению, если станет слишком тяжело. Отчасти из-за этого она долго тормозила с Дианой, не задавая ей откровенно личных вопросов, бояться нарваться на агрессию. — А в чём же? — Я просто не могу так, — Динка нахмурилась, тщательно подбирая слова, — я не могу быть с кем-то, и чувствовать это к тебе. Это было бы обманом. Разве нет? — Не знаю. Не думаю, что в нашем случае это обман. — Это обман в любом случае, — Диана нахмурилась, не понимая смысла сказанных Мариной слов, — это уже неважно. Мы поговорили. Он всё понимает. Полонская вдруг напряглась, мотнув головой. — Ты же не рассказала ему? — Нет, — Динка усмехнулась. Испуг женщины зацепил её. — Конечно нет. Диана отвернулась с усмешкой на тонких губах, и обратила задумчивый взгляд в темное окно. На улице было уже совсем темно, на кухне стало ощутимо прохладней. Старенькие часы отметили десять часов. Последний автобус уходит с остановки в одиннадцать. — Мне пора домой, — тихо произнесла Динка, будто прочитав мысли. Она тяжело поднялась с кресла и вытерла лоб тыльной стороной ладони, — спасибо за вечер, с вами… мне так хорошо. С тобой. Прости. — Ничего, — женщина улыбнулась, поднимаясь следом. Они секунду смотрели друг на друга, стоя близко. Первой отвернулась Марина, — идём, я провожу тебя.       В темноте коридора горели кошачьи жёлтые глаза. Марина включила свет и прислонилась плечом к стене, в выжидающем молчании наблюдая, как Диана накидывает на плечи ветровку и вешает потрепанную сумку через плечо. Кулаченко, натянув кроссы, выпрямилась и исподлобья заглянула Марине в глаза. Вся она: поза, взгляд, опущенные плечи — весь образ был мольбой о помощи. Она весь день ждала возможности остаться с женщиной наедине, и было так тепло, но теперь, она не могла уйти домой без поцелуя. Марина не удержалась. Она преодолела расстояние между ними и обхватила худенькие плечи, притягивая к себе. — Ты всё ещё боишься меня? Диана резко выдохнула, чуть не потеряв равновесие. Она неловко обхватила женщину за талию и вздрогнула, почувствовав тёплое дыхание на своей щеке. — Тебя — нет. — А себя? Шёпот Марины вызвал мурашки по спине. Диана сглотнула, прикрывая глаза, и едва удержалась, чтобы не упасть. Бессилие накатило сокрушительной волной. Она, как брошенный котёнок, прижалась носом к тёплой щеке, едва слышно шепнув «поцелуй меня». Но просить было не обязательно. Женщина осторожно наклонилась и, придерживая Динку за шею, накрыла тёплые губы своими. Кулаченко пылко вернула поцелуй, скомкав кофту на талии женщины, будто бы не просила минуту назад так отчаянно, будто сама требовала своё. У Марины закружилась голова. Острая, жаркая волна прокатилась по всему телу, от макушки до кончиков пальцев ног. Она всхлипнула, забыв, где находится, когда Диана провела горячей ладонью по линии позвоночника, до самой поясницы, и прижала к себе ещё ближе. Марина, ощущая жар худого тела сквозь слои одежды, осторожно шагнула вперёд и прислонила девушку спиной к холодной входной двери. Диана подалась вперед, схватила женщину за плечи и застонала, буквально тая в тёплых объятиях. Вспомнился их поцелуй здесь, в этой самой прихожей, в тот самый вечер, когда Кулаченко примчалась сюда, явно злая на Марину на пренебрежение, как сверкали горькой обидой и разочарованием её зелёные глаза, и как вспыхнула она желанием в любимых руках, не в силах остановиться, молила женщину взять её всю без остатка.       Сколько минут прошло, пока они безумно целовались, выпуская на свободу накопившееся за весь вечер физическое напряжение, Диана не знала. Может быть, часы. Она чувствовала, как подкашиваются ноги, раскаленный живот сводит в тугой комок, и всё тело напряжено и горит, требуя разрядки, а руки слегка подрагивают в такт ощутимой пульсации. И если сейчас не остановиться… — Дин, — бессильно выдохнула Полонская, опуская влажные, смазанные поцелуи на тонкую бледную шейку. Она чувствовала каждый судорожный вздох Динки, как бешено бьётся на шее пульс, стоит только слегка коснуться нежной кожи губами. Невыносимая сладкая пытка желанием доводила их до безумия, хотя они ещё даже не касались друг друга. Что же будет дальше? — Нам надо остановиться. — Нет, — упрямый протест, кивок головой и новые поцелуи, смелые прикосновения, спина, поясница, бёдра, губы у ушка, — не хочу. Я так соскучилась. — Я знаю, — Марина закинула обе руки на тоненькую шею и, откинув голову, наслаждалась касаниями Дианы. Та будто забыла всю свою слабость, распаляемся огнём желания, становилась всё смелее, и останавливать её не хотелось. Но обе знали, что не готовы, — я знаю, моя милая, но тебе нужно идти. — Марина, прошу. — Остановись, — слыша собственный хриплый голос, в темноте коридоре женщина попыталась мягко отстранить от себя девочку, но та лишь прижалась крепче, снова и снова целуя раскрасневшиеся губы, в надежде не дать Марине говорить. — Почему? — тихо и жалобно, не желая слышать ничего, кроме «ещё». — Мы должны притормозить, — едва слышно шепнула Марина на сбитом дыхании у пылающей щеки, — пожалуйста. — Почему?! — ещё больше отчаяния и мольбы в голосе, ещё крепче руки обнимают тонкую талию. — Потому что так нельзя, — Марине хотелось лишь просить ещё, оставить Диану здесь, у себя, на ночь, навсегда, украсть у всего мира, хотя бы на одну ночь, и любить, любить, любить, до бессилия, пока её хрупкие плечи не обнимут ласковые рассветные лучи, — нам нельзя бросаться так друг на друга, понимаешь? — Я не боюсь. Марина улыбнулась, осторожно поглаживая тонкую спину и разгорячённую шею девушки, чувствуя её тяжёлое дыхание на своей шее. — Дело не в том, чего ты боишься. — В чём тогда? Наконец, Диана оторвалась от желанной кожи и заглянула в зелёные глаза любимой женщины. Последние силы ушли у Марины на то, чтобы просто остановить её, и сейчас она смотрела на Динку, на свою, уже такую родную Динку, и не верила, что удерживает её от того, чего сама так отчаянно желает. — Пойми, — голос её приобрел серьезные нотки, взывая к здравому смыслу, — если ты хочешь быть со мной, ты должна научиться контролировать то, что чувствуешь. — Я не могу, — упрямо и бескомпромиссно. Диана снова потянулась для поцелуя, но Марина остановила, уверенно удержав за плечо. — Придётся. — Как? Женщина лишь бессильно выдохнула и отвернулась в сторону, зная, как нелепо будет звучать её идея, но ничего другого в голову не приходило. Жар, то и дело прокатывающийся по спине не давал привести мысли в порядок, а руки, судорожно сжимающие рукава рубашки, были такими горячими, что их невыносимо хотелось целовать. — Может быть, стоит ещё раз поговорить с Вовой… — Нет, — услышала Марина тихий голос Дианы, из которого разом пропала вся слабость. Кулаченко смотрела прямо ей в глаза, сжимая слабыми пальцами запястья, грудь тяжело вздымалась и на шее выступили красные пятна. Она уже всё для себя решила. Независимо от того, что может сказать ей Полонская, Кулаченко уже выбрала её. А остальное не имеет значения, — я сказала, что не могут так. Пока я с тобой — других нет. Железная решимость, горящая синим огнём в этих затуманенных страстью глазах завораживала и пугала. Марина знала, что им будет непросто вместе, но, видя, как готова Диана, как жаждет она доказать свою преданность и любовь, вдруг ей подумалось, что, возможно, как раз сама она не совсем готова, и поэтому так отговаривает Диану. — Хорошо, — выдохнула женщина и нежно коснулась кончиками пальцев пылающей щеки, — как скажешь. — Значит — вместе? — с надеждой спросила Диана, и Марина поняла, что отрицательный ответ просто-напросто разобьёт ей сердце, прямо здесь, в этой самой прихожей, и залечить эти раны не сможет уже никто. — Вместе, — кивнула женщина, улыбнувшись. Решимость юной девочки была такой заражающей, что все страхи вдруг показались Марине беспочвенными и надуманными. Главное — они вместе. И они со всем справятся, — и тебе пора домой. — Да, — Диана улыбнулась и ещё раз пылко прижалась к тёплым губам женщины, нехотя отрываясь, — тогда до завтра? — До завтра, моя хорошая, — кивнула Марина, выпуская девушку из объятий, — но если опоздаешь на английский — прикончу на месте. — Не посмею, — Диана широко улыбнулась, и в этой улыбке Полонская увидела искреннее, безбрежное, отчаянное девичье счастье, — к любимым не опаздываю. Никогда. Не успела Марина придумать достойный ответ, Динка скрылась за дверью, лукаво подмигнув женщине. Марина медленно выдохнула и прижалась спиной к двери, сползая вниз. Усталость накатила на неё, ноги стали ватными, и хотелось только долго-долго спать. Будущее пугало её, но тепло и нежность Дианы, её смелые порывы и непоколебимая вера в чувство давало надежду на что-то прекрасное. И, отправляясь в долгожданный сон, Марина была уверена, что сегодня ей приснится Диана.

То, что не видишь в снах — то видишь наяву. До чего не можешь дотянуться рукой — о том молчишь… - Я так боялась услышать, что это любовь, Потому что знала, что это любовь до декабря.