Она выпускает змей

      С того дня Диана часто оставалась у Марины на ночь. Они долго говорили, смеялись, иногда пили вино, иногда просто курили в тишине. Порой Диана вполголоса читала свои новые стихи, пока женщина перебирала её волосы на затылке, сидя рядом. Диана забывалась в её взгляде и таяла от нежных прикосновений. Они засыпали вместе, крепко обнявшись, под одним одеялом. И холодная магаданская весна никогда ещё не была такой тёплой.       Мама Дианы Галина Анисимовна сначала была крайне недовольна тем, что дочь всё чаще ночует не дома, да и давно уже было ясно, что ночует Диана где угодно, но только не у Гуся, как сама рассказывает. Но видя, какой счастливой она возвращается домой, как звонко смеётся, и тихо, будто между делом, роняет фразочки о новых стихах, женщина успокоилась. Дочь счастлива. Это главное. Каем сознания Галина Анисимовна подумала, что у дочери кто-то появился, но на все намёки Кулаченко только возмущённо фыркала и порицала родителей за глупые разговоры. И пусть скоро ей нужно будет сосредоточиться на своём будущем и забыть обо всех отвлекающих вещах, мама решила, что сейчас ей ещё можно было позволить маленькое счастье.       Пока мама строила теории, пытаясь понять, к кому же дочь сбегает по ночам, сама Диана с трудом верила, что с ней это происходит. Это были её первые полноценные отношения, и она пыталась убедить себя, что относится к ним более чем серьёзно. Тогда как Марина явно не разделяла её энтузиазма и уверенности по поводу каких-либо определений того, что между ними происходило. Полонская всё ещё отчаянно боролась с собой, не желая лишний раз произносить вслух то, что и так очевидно. Ведь как только это озвучить — оно станет реальным, а вместе с ним реальными станут опасности и последствия. За себя Марина не волновалась, но вот то, чем может эта история закончиться для Динки, очень волновало её и не давало спать по ночам.       Вкрадчивая совесть нашёптывала ехидные проклятия и обвиняла в страшных преступлениях против морали, а непослушное сердце кричало во всё горло, что любит, впервые за много лет, так сильно и так отчаянно любит, и просило только дать ему ещё хоть мгновение с этим чувством. И Марина поддавалась, раз за разом, встречая Динку у универа, обнимая её хрупкие плечики ночью, оставляя невесомые поцелуи на мочке уха. Она падала в этот океан, и сколько не обещала она себе остановиться вот прямо-таки завтра — каждый раз откладывала, уговаривая себя позволить чувствам жить. И Диана лишь делала хуже, так очевидно бросаясь к ней в руки. Счастье и девчоночья радость били в ней неукротимым фонтаном, и видя эти сияющие светло-зелёные глаза, Марина забывала обо всём на свете. Никогда ещё ни одна девушка не вызывала в ней такой слабости.        Марина радовалась, что Динка не понимает, какую власть имеет над ней, но понимает, что сама во власти Полонской целиком и полностью. Женщина надеялась, что хотя бы это остановит девочку от опрометчивых поступков. Но все доводы разума уступали вулкану эмоций. И с каждым стихотворением, прочитанным хриплым томным голосом, (Диана искренне верила, что так читают взрослые), с каждым нежным поцелуем и объятием, они обе всё отчётливей понимали, что назад пути уже нет. Они выбрали эту дорогу, выбрали друг друга, и им идти по ней вместе, рука об руку, куда бы она их не привела. Даже несмотря на то, что инстинкт самосохранения подсказывал, что в конце этой дороги ждёт много боли и разочарования.       Марина ещё несколько раз предпринимала попытки объяснить девушке, во что она ввязывается, но та только крепче верила в свою правоту и упрямо твердила, что влюблена и отступать не намерена. А на угрозы потери и отсутствие обещаний о будущем, отмахивалась, отвечая, что ей важно только то, что происходит сейчас. А сейчас — они вместе.       Марина понимала, что, возможно, она скоро передумает, и все её обещания и ласковые слова любви превратятся в обвинения о загубленной жизни и долгую кровавую ненависть. Но все доводы были бесполезны, а сила воли таяла, как воск свечи, разгоревшейся от их чувств.       — Знаешь, я написала песню, — как всегда хрипло, как бы между делом произнесла Диана, старательно смотря себе под ноги. Они шли от остановки вдоль дороги. Машины месили грязно-бурую слякоть, слух то и дело резали резкие звуки шин. Марина часто встречала Динку по пути из универа, чтобы проводить домой. Это был единственный спокойный момент в течение всего дня, когда они могли просто прогуляться вдвоём, не беспокоясь о том, что их может кто-то увидеть, когда не надо никуда спешить и никуда возвращаться. У Марины после перевода в редакцию был относительно свободный график, так что она могла уйти во время обеда, чтобы провести этот час с Динкой, выпив по чашке кофе и слушая об её успехах в учёбе. — О, здорово! Ты давно не писала новых песен, больше стихов, — проговорила Марина, перешагивая грязную лужу. Диана неловко поддержала её за локоть, — сыграешь мне? — Конечно, — улыбнулась девушка, наконец, поднимая глаза. И искренняя радость в них стоила всех страхов Марины. Эта девчонка в таком восторге просто от того, что имеет возможность петь ей свои песни! Удивительно, что же творится у неё в душе! Когда они вместе так близко, когда Марина уверенно целует её, стирая границы реальности и бросая их в вечный круговорот острых неконтролируемых желаний. — Я подумала, что сегодня ты можешь остаться у меня, — проговорила Марина задумчиво, пытаясь составить план действий на вечер, — а перед этим, может быть, встретимся где-нибудь? Не дома. — О, неужели это приглашение на свидание? — усмехнулась Диана в своей манере, поддев ботинком кусок асфальта. Марина усмехнулась. Сарказм и ирония в голосе Дианы звучали так часто, что, порой было не разобрать, говорит ли она серьёзно, или это очередная попытка скрыть смущение. Лишь по блеску в зелёных глазах можно было понять, что она на самом деле думает. — Приглашение, — кивнула женщина уверенно, — что тебя удивляет? — Ну, у меня ещё не было девушки. Не знаю, как это обычно происходит, — быстро проговорила Кулаченко и снова отвернулась к дороге, боясь реакции на собственные слова. Она уже уяснила за время их общения, что Марина не любит никаких определений между ними. Но Полонская не стала поправлять её, довольно улыбаясь. Она бы никогда не призналась Диане, или даже себе, но ей чертовски нравилась слышать фразу «моя девушка» из уст Дианы. — Ну, теперь знаешь. Она осторожно завернула за угол, увлекая Динку за собой в сторону дворов. Ветер развевал уложенные волосы, и их до смерти хотелось коснуться, убрать мешающую прядь со лба, но Диана сдерживала себя. Ей чертовски хотелось просто взять Марину за руку, ведь она имеет право ходить за руку со своей девушкой, раз уж она только что это обозначила. Но почему-то она не решалась. — Для начала, тебе надо зайти домой, — произнесла Марина, желая немного остудить пыл Кулаченко, — я знаю, что мама ждёт тебя к обеду. — Детский сад, — недовольно протянула Диана, поправляя рюкзак на плечах. Конечно, Полонская права. В последнее время мать утроила контроль и скандалы всё чаще дома именно по причине того, что Динка сбегает к Марине. Она уже устала придумывать нелепые отговорки, устала извиняться перед Гусём, за то, что её опять раскусили, но выхода не было. Марина качнула головой. — Не ворчи. Пойдёшь, покушаешь, покажешься на глаза Галине Анисимовне, и со спокойной душой она тебя отпустит куда угодно. — Вы не так хорошо знаете мою маму, — пробубнила Диана, запуская пятерню в волосы. Марина лишь усмехнулась. Всегда, когда речь заходила о матери, Диана начинала сбиваться в обращении. — Лучше, чем ты думаешь. Когда же на «ты?» — Когда перестанете меня воспитывать, Марина Владимировна. — Значит, видимо, никогда. Диана лишь нахмурилась. Марина подруга её матери. Она наверняка ещё больше боится раскрытия, и поэтому, как разумный человек, просто подстраховывает себя и Динку. Это справедливо и ожидаемо. Почему же это так злит? Динка и сама порой не понимала, откуда в ней сколько колкости. Она вздохнула и, собравшись с духом, осторожно взяла Марину за руку, сжимая холодные пальцы. — Это нечестно, — тихо проговорила она, ожидая, что Марина одёрнет руку. Но женщина всё так же шла вперёд, будто бы ничего не случилось. Резкая оговорка явно задела её, но в одном они с мамой Дианы были похожи — обе умели держать всё в себе. — Уж как есть. Сначала мама. Потом я, — отрезала Полонская, не собираясь поддаваться на уговоры. — Хорошо, — сдалась Диана, обрадованная тем, что её жест не оттолкнули, — так где? — Мне надо в центр на часок, Синицын хотел обсудить кое-что, это по работе, а потом могу тебя встретить, и пойдём в одну кофейню тут, недалеко. Тебе понравится. — Опять Синицын, значит, — хмыкнула Диана, непроизвольно сильнее сжимая руку Марины. Та не обратила внимания на этот жест, смотря на проезжающие мимо машины. Синицын всё так же упорно проявлял вполне себе не дружеские знаки внимания по отношению к Марине, регулярно слал цветы и конфеты, чем начал сильно раздражать умирающую от ревности Диану. Марина не дала ей ни единого повода. Она умело держала его на расстоянии, все подарки и цветы принимала холодно, а на знаки внимания отвечала с неизменной вежливостью, ничего больше. Но только одно то, что он был её прямым начальником и мог видеть её каждый день, предпринимая всё новые и новые попытки, сводило Диану с ума. Она боялась, что в один прекрасный день, Марине надоест играться с малолеткой, и она отдаст предпочтение статному мужчине при деньгах. Конечно, что может Динка поставить против него? Абсурд! И хотя сам Синицын, очевидно, понимал безнадёжность своих попыток, он не оставлял надежды, пока Марина снисходительно продолжала принимать все его знаки внимания, не опускаясь до грубости. Диане казалось, что Марина вообще не умеет грубить. Хотя, конечно же, это было не так. Ей ещё предстоит узнать эту сторону любимой женщины. — Дина, мы говорили об этом. Твоя ревность — просто пустая трата нервных клеток, — тихонько проговорила Марина, покрепче перехватив руку Динки, — я с тобой. Не с ним, ни с кем-либо ещё. Я здесь, с тобой. — Да-да, — вздохнула Динка, почёсывая затылок. Уже пожалев, что не сдержалась, она поспешила перевести тему, — значит, часа через два. На перекрёстке у таксофона сойдёт? Я там буду ждать. — Отлично, — кивнула Марина и разжала ладонь, отпуская руку девушки, — я поеду, мне уже пора быть в офисе. Доберись до дома аккуратно, пожалуйста. И маме привет от меня. — Как всегда, my dear. Они коротко обнялись, улыбнулись друг другу на прощанье, и разошлись в разные стороны по своим делам.

***

      Марина оказалась у перекрёстка на двадцать минут раньше оговоренного. Во время обеда в офисе, Синицын снова пытался под предлогом обсуждения рабочих моментов пригласить её к себе домой. Марина несколько раз вежливо отказалась, но когда он начал воспринимать её «нет» как простое кокетство, она поспешила уйти. Его настойчивость и уверенность в себе начинала раздражать, но что-то всё равно останавливало Марину от того, чтобы просто отшить его грубо один раз. Вопреки своему поведению, он был отличным начальником, и ей не хотелось портить с ним отношения. Однако, положение не давало ему права рассчитывать на что-то от Полонской. И ревность Дианы только подливала масла в огонь. — Ты рано, — услышала женщина знакомый голос из-за спины и непроизвольно вздрогнула от неожиданности. Диана возникла за ней, как тень, тихо подкравшись по мокрому после ночного дождя, холодному асфальту. По перекрёстку носились машины, резкие порывы ветра трепали отросшие светлые волосы. Диана вечно носилась по этому перекрёстку не разбирая дороги, прямо поперёк встречной полосы, и у Марины каждый раз перехватывало дыхание от этих её забегов. «Когда-нибудь, она свернёт себе шею и даже не заметит», думала про себя женщина, но сколько ни просила она свою неугомонную девочку вести себя осторожно, та лишь отмахивалась и смеялась, мол: «Если умру — значит, судьба». Фатализм Дианы порой пугал Марину, но её легкое и беспечное отношение к смерти уравновешивалось невероятной любовью к жизни. Да, Кулаченко была застенчивой, ломанной и необтёсанной, она не знала, как жизнь бойко сбивает спесь, она выставляла шипы и доказывала право на своё слово. Но во всём этом, в каждом порыве, как в каждом стихотворении, сквозила невыразимая любовь к жизни, к возможности чувствовать и делать то, что велит сердце. И, пожалуй, именно это так завораживало Полонскую, позволяя вспомнить собственные юные годы, когда было неважно абсолютно всё, кроме улыбки любимого. — Я всегда рано, — улыбнулась Марина, перехватывая руки Дианы, перекинутые через её шею, — идём? — Идём, — заулыбалась в ответ Диана и уже не задумываясь, перехватила холодную руку женщины. Марина не возражала. Она уже сто лет не гуляла с кем-то за руку. Серёжа, её бывший муж, не жаловал романтические прогулки, а прочих больше интересовало то, что идёт после любой прелюдии. Диана была не такой. Она уделяла внимание деталям, крохотным общими моментам, будь то прогулка рука об руку по улице, или осторожное касание, чтобы заправить непослушный локон за ухо, или открыть дверь, чтобы пропустить Марину вперёд с неизменной улыбкой, как настоящий кавалер. Она и сама не понимала, как естественно у неё получается это делать, и это внимание кружило голову Марины, заставляя бабочек целыми тучами порхать в животе.

***

      Они быстро прошли опасный перекрёсток и нырнули во дворы. Марина уверенно шла вперёд, точно зная, куда привести Диану. Эту маленькую подвальную кафешку она знала уже около десяти лет. Именно сюда они ходили по выходным вместе с братом, когда он был жив. Андрею нравился интерьер заведения, он мог часами обсуждать стиль картин на светлых стенах, а Марина любила слушать его, пить чай и читать газету. Уютное место осталось для неё чем-то особенным, и ей хотелось разделить его с Дианой.       Они сели за маленький круглый столик в самом конце зала, за матовой перегородкой. На стене висела полка с книгами, на полу был расстелен тёмный расписной ковёр. Улыбчивый высокий официант подал два меню. Они заказали по кофе и по салату. Марина настояла, что оплачивать чек будет сама. Диана пыталась спорить с ней, (хотя обе знали, что денег у неё нет), но Полонская не стала слушать.       Они просидели в кофейне около двух часов. Отвлечённые разговоры, не совсем приличные шутки, от которых улыбка Марины становилась ещё хитрее, а шея Динки покрывалась красными пятнами смущения. Удивительно, что сейчас Диана с трудом узнавала в Марине своего педагога. Граница почти стёрлась, и теперь перед ней всегда была только Марина. Её Марина.       Они произносили шутливые тосты, смеялись и вспоминали время, когда между ними был только английский и невероятное, необъяснимое притяжение. Это сейчас так легко стало говорить о том, что магнетизм возник с первой встречи. Тогда, даже подумать об этом было страшно. Причём, обеим. — Андрей бы полюбил тебя, — вдруг произнесла Марина, тихонько смеясь над Дианиной шуткой. Та вдруг встрепенулась. — Что? Удивлённый тон Динки лишь ещё больше развеселил Полонскую. Она облокотилась на стол, опустив голову на ладони. — Мой брат, Андрей, полюбил бы тебя. Мы часто бывали с ним здесь. Я смотрю на тебя и мне почему-то кажется, что вы бы поладили. — Жаль, что я не знала его, — кивнула Диана, допивая остатки кофе, — я бы хотела. Вы были похожи? — Не внешне, — улыбнулась Марина, вспоминая брата, — скорее, внутренне. Мы с детства были близки. Хотя обычно в детстве все дерутся! Но мы никогда не дрались. Он всегда защищал меня, даже от родителей. Мама всегда удивлялась, в кого он такой защитник… — Явно не в отца, — фыркнула Диана, но поняв, что ляпнула лишнего, быстро поправилась, — прости, это зря. — Нет, ты же права, — вздохнула Марина, запуская пальцы в волосы на затылке, — удивительно и просто, но — права. Мы не в отца. Диана пару минут собиралась с духом и, обхватив дрожащими пальцами пустую кружку, тихо спросила: — Твой брат знал о тебе? В смысле о твоих… увлечениях. С девочками. — О, — Марина вскинула брови, удивившись такому вопросу. Тему раскрытия перед семьёй они не обсуждали и, казалось, по умолчанию они обе согласны и думают, что такое лучше никому не рассказывать. Но то, что Диана задала этот вопрос, навело Марину на мысли о том, что она может думать иначе, — нет, он не знал. Никто не знал и не знает. Я не рассказывала даже мужу, хотя, он один раз как-то даже задал мне этот вопрос. — Значит, ты в шкафу, — протянула Диана, пожав плечами, и откинулась на спинку стула. — Оо, так вот как это называется? — улыбнулась Марина в ответ. — «В шкафу». Интересно! Откуда ты это взяла? — Гусь показала статью в одном американском журнале. Из контекста ясно было, что это значит. Марина улыбнулась, сдвинув вместе брови. — В каком журнале? Диана сразу напряглась, не желая выдавать свои маленькие секреты. — Это не мой был. Её. Заметив, как занервничала Диана, Марина мягко рассмеялась. Такая ещё девочка! — Расслабься, я не пытаю. Я верю. Тема закрыта? — Навсегда, — заулыбалась Диана, взъерошив волосы. — Значит, раз я, как ты сказала, в шкафу, то и ты тоже? Диана пожала плечами, задумавшись над ответом. Ведь Гусь знает обо всём. И есть ещё несколько людей из компании, которые знают. Или которые такие же. Диана не знала, считается ли это шкафом, но среди них запертой она себя не чувствовала. — Я не против быть в шкафу с тобой, — улыбнулась Диана, избегая прямого ответа на вопрос. Марина кивнула сама себе, удивляясь, как ловко Динке всегда удаётся выкручиваться. — Я тоже. Они допили кофе, мягко посмеиваясь. Даже в шкафу не скучно, если вдвоём.       Марина расплатилась по счёту, и они вышли на свежий воздух. На улице уже стемнело, оранжевые фары машин слепили глаза. Диана уже привычно подхватила Марину за руку и, не дав свернуть к дому, повела куда-то к дворам, в тёмную арку. Полонская не сопротивлялась, но не отказала себе в любопытстве. — Дина, ты чего? — Идём, — лишь тихо шепнула Динка в ответ и Полонская сама не заметила, как оказалась за углом тёмной арки, подальше от шоссе. Высоко светились тусклым светом окна. Люди готовилась ко сну. Диана, не отпуская тёплую руку, встала перед женщиной и улыбнулась. — Что? — Я хочу поцеловать тебя. Сначала Марина даже не поняла, о чём речь. Но когда Динка сделала шаг ей навстречу и потянулась к губам, Полонская мягко остановила её рукой, придерживая за ворот. Лёгкая улыбка тронула губы во мраке двора. — Я не сторонник публичного проявления чувств. Прости. Диана нахмурилась и кивнула, не отстраняясь достаточно далеко. Марина чувствовала её дыхание на своей щеке. — Я помню, — хрипло произнесла девушка, опуская взгляд на тонкие губы, — но мы же не в универе. Никто нас не увидит. Диана стояла так близко, и соблазн был так велик! Но Марина остановила себя, мотнув головой. Поддаться этой девчонке хоть раз — и она никогда не сможет принять отказа. — Дело не в том, где мы находимся, а во мне, — проговорила женщина медленно, надеясь достучаться до Дианы и вернуть ей ясность мыслей. Её и саму разморило в этом месте воспоминаний, но она ещё держала себя в руках. Чего нельзя было сказать о Диане, — это внутри, понимаешь? Я так воспитана. Не могу. Диана слушала внимательно, а потом вдруг нахмурилась, глядя Марине прямо в глаза. И в задумчивом взгляде Полонская уловила недобрые нотки. — Это из-за меня? Из-за того, что я девушка? Это же просто поцелуй. Марина глубоко вздохнула, зная: Диана не поймёт её. Свободная и дикая, вся на порыве, ей невозможно было понять тех нерушимых стен, которые годами строила внутри себя женщина от внешнего мира. — Для меня нет разницы: ты, или кто-то другой. Просто не надо, хорошо? — Но Синицыну ты бы позволила, — тихо отрезала Диана, всё больше хмуря густые брови. Марина беспомощно качнула головой. — Дина, ну что опять! Забудь ты о нём! Он проявлял вежливость, так мужчины ведут себя с женщинами. — Так значит, всё-таки есть разница, — кивнула сама себе Диана и наконец отступила на шаг. В этот момент Марина увидела в светло-зелёных глазах всю глубину переживаний Дианы насчет всей этой нелепой истории с Синицыным. Она ревнует гораздо больше, чем хочет показать, мучается и изводит себя, но, обещав быть взрослой и соответствовать, не смеет дать повода волноваться за себя. Такая смелая девочка. Стойкий солдатик. Марина ласково улыбнулась, пытаясь выразить сожаление, протянула руку и коснулась тёплой щеки. — Скажи, ну чего ты хочешь? — Поцеловать тебя, — последовал незамедлительный чёткий ответ. Полонская вздохнула. — Ты можешь поцеловать меня дома, — мягко произнесла она, не отнимая руки от тёплой щеки девочки, поглаживая кожу большим пальцем, — обещаю, дома, ты можешь целовать меня сколько хочешь. — Но я не хочу ждать, — выдохнула Диана, подходя ближе, и Марина почувствовала, что вжимается в стену позади себя, — я хочу тебя. — Идём домой. — Марина… — Прошу, Дин, идём домой, пожалуйста, — взмолилась Марина, уже чувствуя, как сильно сама хочет сейчас же пленить жарким поцелуем эти дрожащие губы. — Нет, поцелуй меня, — упрямо повторила Диана, почти касаясь носом холодной щеки, и ладони скользнули вниз, обнимая за талию в чёрном пальто, — докажи, что разницы нет. Докажи, что дело не в нём. — Упрямая девочка, какая же ты упрямая, господи, — прошептала Марина в приоткрытые губы Динки и осторожно накрыла их своими, на бесконечно краткий миг даря Диане именно то, чего она так отчаянно желала прямо сейчас. Одним этим поцелуем она доказала ей всё, сама понимая, что только что проиграла в последний раз. Теперь Диана сама не понимает, какую власть приобрела над ней. — Идём домой, милая, — отстраняясь, жарко шепнула Полонская и, покрепче перехватив дрожащую руку, буквально потащила Динку за собой прочь из подворотни в сторону остановки.       Колени слегка подрагивали при каждом шаге, а в животе бушевало цунами, но она хотела только поскорее добраться до дома, снять с себя всю эту одежду и прижать к себе как можно ближе эту упрямую, невозможно любимую ей девчонку, которая так играючи доводит до края, которая играет на нервах, как на струнах, которая сама не понимает, насколько она сильна. Свою неугомонную Динку.

Асфальт уходил из-под наших ног. Я не смела увидеть твои глаза. Не стало того, кто бы мне помог нажать на тормоза. Ты даришь дороге свой силуэт. А мне оставляешь весны западню. Кого я в тебе люблю?