Тайные сады

Большая гостиная ни капли не изменилась. Массивная мебель отливала пошлой позолотой на сгибах витиеватых ножек. Стоило хоть немного расслабиться, и глаз сам выделял в затейливом узоре из выложенной на полу плитки причудливые лица несуществующих тварей. Выгоревший гобелен на стене был наполовину скрыт многопалыми листьями пальм, тянущихся к потолку из круглых кадок. Бену на его веку уже было не суждено увидеть ни охотников, ни их коней, ни оленя, павшего жертвой охотничьей своры, безвозвратно выцветших и осыпавшихся. Сохранилась только олениха с круглыми беременными боками, уносящаяся куда-то в вытканный темно-зелеными нитками в верхнем правом углу лес. «Постарела». — Бен сидел, опустив глаза на мозаичный пол, и не мог выдавить из себя ни слов, ни какой-то иной мысли, кроме этой. Напротив гобелена и пальм, в задрапированном пышными складками покрывала кресле сидела маленькая женщина с собранными в причудливую прическу волосами, испещренными нитями недавно проступившей седины. Она хранила молчание и буравила его обманчиво спокойным взглядом темных, совсем как у него, глаз. Длинношеяя темнокожая девушка склонилась над чайным столиком, наполняя чашки. Женщина взяла в руки хрупкое блюдце и вздохнула: — Ждешь, что спрошу, до чего ты себя довел? Не жди. Ты взрослый, сделал свой выбор, так неси ответственность. — Я здесь не поэтому! — Мгновение назад даже не думавший скандалить Бен вспылил совершенно неожиданно даже для самого себя. — А почему же?.. — Она пригубила чай, окидывая высокую фигуру Бена по-матерински бесцеремонным, оценивающим взглядом. — Люди без проблем так, по-твоему, выглядят? Подскочивший было со своего места Бен осекся. Его внешний вид и вправду оставлял желать лучшего: изуродованное лицо, следы крови на воротнике, дорожная грязь на одежде, пятна и торчащая из кармана уродливая кукла, которую он, сам не зная зачем, забрал с собой. Уловив в углу комнаты какое-то шевеление, Бен обнаружил, что все это время там сидел взъерошенный старик с мутными заплывшими глазами. Занюхнув щепотку табака, старик разразился приступом гулкого кашля, добрых пару минут сотрясавшего его тело. Бен невольно поморщился, признав своего изрядно осунувшегося со времени их последней встречи дядю. Несмотря на то что появление на свет старика и его сестры — матери Бена — стало исходом многоплодной беременности и одновременно причиной безвременной кончины их собственной матушки, он выглядел много старше сестры и внешнее сходство между ними уже давно было стерто возрастом и жизненными невзгодами. — Сын. Я рада тебя видеть. — Cлова были теплы, но голос ее звенел металлом, а складка между бровями не разгладилась ни на миг. — Хоть ты и вел себя неподобающим образом в нашу последнюю встречу, но… — она горестно вздохнула, запрокидывая чашку с последним глотком чая, — я, как твоя мать, не могу отказать в крове своему сыну. — Бен поспешно опустил глаза. — Пусть и заблудшему. Старик в углу опять зашелся кашлем, когда Бен, ощущая, как кровь прилила к его щекам, поднялся, кивнул и направился к дверям. — Особенно заблудшему! — кинула в спину спешащему покинуть гостиную и скрыться в своей старой комнате Бену его мать.

***

Большую, в три раза больше его нынешнего жилища комнату содержали в такой стерильной нежилой чистоте, что даже доктор Хакс не побрезговал бы проводить в ней свои операции. Не вызывало никаких сомнений, что дородные негритянки из числа домашней прислуги натирали нехоженый паркет воском не реже раза в неделю. Подушки на кровати были взбиты, постельное белье свежо. Иной гость решил бы, что комната в любую минуту готова была к возвращению ее хозяина, но Бен, мрачно оглядывая пустую и чистую каминную полку, думал, что в ней пытались стереть, зачистить мыльной пеной и смыть колодезной водой малейшие следы того, что он вообще когда-то тут жил. Богато обставленная, но лишённая личных вещей, как номер в дорогой гостинице. Бен упал на кровать и уставился в потолок. Его взгляд скользнул по цветочному узору на дорогой люстре, по ламбрекену над окном, остановился на портрете молодой женщины с оленьими глазами, висящем над камином. Для Бена так и осталось загадкой, зачем портрет его бабки по материнской линии повесили в его комнате. Она умерла так давно, что о ней не осталось воспоминаний даже у ее родных. В детстве он не обращал на портрет особого внимания, однако в более старшем возрасте, исполняя какое-то поручение, связанное с домашним архивом, он нашел письмо, адресованное его ушедшему на фронт деду, в котором неизвестный врач подробнейшим образом описывал, сколь мучительно и долго умирала эта миловидная молодая женщина, рожая своих детей, и с тех пор Бен стал бояться и портрета, и любых упоминаний о матери его матери. Он так привык отводить взгляд от пространства над камином, чтобы случайно не встретить взгляд широко распахнутых карих глаз, что в конце концов это стало для него естественно. Сейчас же он почему-то не мог насмотреться на портрет, разглядывая изящные черты лица и тонкую шею и с удивлением признаваясь самому себе, что его бабка была очень недурна собой. Постепенно хаотичный рой мыслей в голове Бена упорядочился, но мышцы все еще были сведены, а нервы — напряжены. Осознанно или нет, но Бен ждал. Ждал, что вот-вот появится она, и гадал, какая она будет. Страшный призрак, приходивший к нему наяву, или милая юная девушка, которую он совсем недавно видел во сне?.. Преодолевая себя, Бен повернул голову и посмотрел на дверь, но там было пусто. Так и не найдя в себе сил снять испачканную одежду, Бен продолжал лежать, пока безнадежно пустая комната не стала расплываться перед его смыкающимися глазами. Он знал, что видит сон. Мелькающие мимо его кровати черные тени черных людей, в такт хлопающих светлыми ладонями, ритмично раскачивающихся, почти не видимых в темноте, сменялись видением курчавого темноволосого молодого человека, вносящего в его комнату завернутое в желтоватые кружева тело. Ноша его извивалась, страшно выгибалась, но он не разжимал рук. Во сне Бен повернул голову и увидел стоящую возле его кровати девушку с серым лицом, которая не моргая смотрела, как кружева рассыпались, когда человек опустил сверток на пол и внутри не оказалось ничего, кроме куклы из веток и тряпья. Человек достал топор и стал рубить одну из изображающих ноги веток. Хлынувшая на пол кровь ртутной лужей затопила начищенный паркет, у отразившегося в ней портрета женщины с оленьими глазами мучительно исказились черты лица. По поверхности пошли круги от дождя, что все усиливался, пока не затопил город, затопил дороги, затопил людей. Бен думал, что такие дожди не идут в их землях, такие люди — не живут. Горящая деревня шипела под льющейся с неба водой, с крыш хижин валил пар. Бен видел в окне одного из домов высокую худую фигуру доктора, облаченного в военную форму, видел падающий из его рук факел, видел, как рыжие языки пламени вылизали черные стены. Бен видел, как, пробив обуглившийся камень, выросли зеленые, сотканные из мха деревья, как ломались их ветки от отчаянных скачков прорывающейся в лес оленихи, как она замерла, отвернув голову назад, к своему огромному раздутому животу с осыпавшейся шерстью и кожей, так сильно натянутой, что видны были очертания двух телят, которых она носила. Как волнами пошел ее живот, когда внутри нее один зародыш покрыл другого, двигаясь в такт хлопкам едва различимых в темноте светлых ладоней. Как огонь перекинулся на ветви деревьев, на куклу на полу, на его, Бена, кровать. Лицо склонившегося над Беном старика было таким же отрешенным, а взгляд — мутным. Широко распахнувший глаза Бен на мгновение ослеп от света свечи, казавшегося нестерпимо ярким после чернильной ночной темноты. Увидев, что Бен проснулся, старик медленно и с трудом выпрямился и молча направился к двери. Бен, в груди которого все еще молотилось сердце, далеко не сразу понял, что грудь его залита воском от свечи старика.