Тайные сады

Светлые ладони черных обнаженных людей выпархивали из ночной тьмы, белки глаз, белые пятна зубов в растянутых в улыбках ртах мелькали странным узором. Жар от огромного костра, разведенного в самом центре поляны, был почти невыносим. Волосы слипшимися сосульками падали на глаза. Он заморгал, пытаясь очистить ресницы от капель пота, градом катившего по его лицу, лившегося влажной дорожкой в борозду перечеркнувшего его лицо шрама. — А-ам-мам-ма-лле-а! — монотонный хор голосов слился в единый поток звука, от которого у Бена стала еще больше кружиться голова. Ему, наконец, удалось проморгаться, хоть пелена все еще и не сошла до конца. Напрягая зрение, он смог различить икс-образный крест невдалеке от себя и тонкую, хрупкую фигуру Хакса, стоящего, как и сам Бен, на коленях по другую от него сторону. Хакс исподлобья смотрел на Бена, жмурясь от слишком яркого света костра. Его по обыкновению зализанные назад волосы находились сейчас в беспорядке и спадали на лоб. Бен вздрогнул как от удара, когда им с Хаксом на спины полилась вода, холодными струями смывая налипшую грязь. — А-ам-мам-ма-лле-а! Новый виток хоровода пронесся где-то за их спинами, и Бен почувствовал, как его подхватили, заставляя встать, влили в горло что-то терпкое, отчего на глаза навернулись слезы, а мысли спутались. В то же время несколько пар дегтярно-черных, будто принадлежащих самой ночи, а не беснующимся в ней людям, рук потянули Хакса в направлении креста. «Он даже не пытается сопротивляться», — подумал Бен, пока руки и ноги доктора перехватывали веревками, закрепляя его на распорках. Бена толкнули вперед, так что их лица оказались друг напротив друга. Хакс обвис в своих путах, опустив глаза. Его грустное лицо было обманчиво спокойно. Бен закусил губу, взгляд его метался, не в силах сфокусироваться на чем-то одном. Непрерывно движущаяся, поблескивающая во тьме вереница влажных тел, факелы, воткнутые в землю. Чьи-то руки надавили Бену на плечи, и он снова рухнул на колени, одурманенный и почти не способный сопротивляться. Черные руки забарабанили по кресту трехчастный несложный ритм, вторя шуму барабанов, срываясь и задевая худое распростертое тело. В конце концов звук ударов по дереву был полностью вытеснен звуком шлепков о кожу, достаточно громких, чтобы их было слышно даже в общем гуле ни на секунду не смолкающих голосов. Хакс морщился, но упорно молчал. Лишь его грудь беспокойно вздымалась, выдавая истинные эмоции. Бен ощутил, как руки продолжают давить на его плечи, пока он не согнулся, уткнувшись носом в обнаженную ступню доктора. Неожиданно наступившая тишина оглушила. Бледные ладони взметнулись к небу, создавая импровизированную волну, движущуюся где-то за крестом, пока Бена продолжали толкать к ступне, что-то говоря на неизвестном ему языке и пытаясь знаками донести свою волю. Бен косился в сторону, не понимая, пока кто-то не подтащил черного пса средних размеров ко второй ступне и не провел по ней ложкой, пахнущей чем-то одурманивающе сладким. Высунув широкий плоский язык, пес лизнул след от ложки, звук одобряющих хлопков прокатился из конца в конец волны рук. Бен протестующе закрутил головой, получил удар под дых и был снова согнут, пока не ощутил щекой прохладную кожу на ступне Хакса. Одновременно с этим он услышал глухой удар где-то над своей головой и стон, который доктор не смог сдержать. Затем последовал еще удар, еще один стон... Бен, не дожидаясь третьего удара, закрыл глаза и дотронулся губами до холодных пальцев на тонкой ступне. Ему показалось, что мир расплылся, распался на миллион оранжевых световых пятен, отблесков от костра, искр, мелькающих и растворяющихся во тьме ладоней. Бен делал так, как от него хотели, отключив сознание, отдавшись, отказавшись от малейших попыток сопротивляться. Его язык влажно проходил по чувствительной коже, заставляя Хакса то поджимать, то расправлять пальцы ног. Коленопреклоненный, с согнутой спиной, прильнувший губами к чужим ступням, он все же чувствовал в себе странную силу напополам с необъяснимой нежностью, будто это он сейчас контролировал все, а не являлся олицетворением покорности. Черные руки складывали костер под крестом. Бен опустил глаза и увидел, что то, что он принял вначале за хворост, оказалось куклами из веток. Разновеликие переломанные ноги, обмотки грязного тряпья. Бен ощущал слабый запах какого-то масла, исходящий из кучи грубых фигурок. Почувствовав, как кто-то развязал ему руки, Бен тут же воспользовался своей неожиданной свободой, сжав ступню в ладонях и поглаживая подошву с боков большими пальцами, а зубами впиваясь в промежуток между носком и пяткой. Сквозь усиливающийся дурман он ощутил, как тело Хакса выгнулось, как по нему прошла дрожь, как в нервной конвульсии сжались пальцы, отчего кожа на ступне пошла морщинками. Не отрывая языка от кожи, Бен поднял глаза, и в этот момент сокрытые во тьме люди снова зашумели, пускаясь в свой бесконечный хоровод, сопровождаемый хлопками и вскриками: — А-ам-мам-ма-лле-а! Черные руки плясали, выстукивая ритмичный рефрен по обнаженным бедрам, некоторые сжимали таких же хромых кукол, как та, которой разбили окно в комнате Бена, и как та, которую топил в ручье темнокожий юноша. Как те, что были свалены масляным снопом под ногами у растянутого на распорках Хакса. Уловив боковым зрением какое-то движение, Бен повернул голову и увидел, что к подобию массивного трона, сколоченного из каких-то ящиков и досок, накрытого старой, бордового цвета шторой и осененного ветвями какого-то дерева, прямо из сердца тьмы направляется фигура. Люди, выстроившись в круг, выкрикивали в глухое небо свою мантру, пока Бен сквозь застилавшую глаза пелену тумана пытался разглядеть открывшуюся перед ним картину. Она была белой. Такой же, как Хакс, такой же, как он сам. Крупная обвисшая грудь тяжело опиралась о две треугольные металлические чаши, почти ее не скрывавшие. Две полоски ткани, перехваченные на бедрах металлическими застежками, свисали до самой земли и струились складками при каждом шаге. Больше на женщине не было ничего. Бен не видел ее лица, и все же что-то в в очертаниях ее фигуры показалось ему до боли знакомым. Седоватые, заплетенные в косы волосы, обернутые вокруг головы, неожиданная для ее преклонного возраста стать… Хлопки и крики усилились, черные фигуры сгибались в поклонах, когда женщина проходила мимо них. Дойдя до трона, женщина обернулась, и Бен почувствовал, как внутри него застыл холодный ком, как сердце его перестало биться, как выпала из рук ступня, которую он все это время продолжал мять. Он узнал ее. Почетную жительницу их небольшого, но процветающего города, активистку местной лютеранской церкви, меценатку, почтенную вдову и пламенную последовательницу просветительских идей. Одними вдруг высохшими до трещин губами Бен беззвучно прошептал: — Мама.