***
Несмотря на то что последние пару часов Бен упорно продолжал хранить совершенно беспричинное молчание, он не смог бы отрицать того факта, что с каждой минутой, проведенной у теплого очага в гостеприимном особняке мистера Дэмерона, его измученному последними сутками телу становилось все лучше. К сожалению, Бен не мог сказать того же о своей душе. Напротив, казалось, что чем больше он отогревался, чем расслабленнее под действием очередного бокала вина из запасов радушного хозяина становился доктор Хакс и чем свободнее текла застольная беседа, тем глубже Бен погружался в невеселые думы и тем ярче перед его мысленным взором вставали ужасные и навязчивые образы. Бен ни о чем не мечтал так сильно, как поверить доктору, что все это — не более чем морок, но стоило ему хоть на миг прикрыть глаза, как он видел лицо своей распростертой на земле матери, мелькавшее из-за плеча его дяди… Или того, кого он ошибочно всю жизнь считал дядей, не подозревая о куда более тесной, запутанной и совершенно недопустимой родственной связи. Бен не смог подавить невольно вырвавшегося у него мучительного стона, слишком громкого и оборвавшего рассказ доктора Хакса: — … и я имел несчастье полагать, что мы выберемся засветло из этой дыры, когда… Мистер Соло, вы в порядке? Бен бросил на него угрюмый взгляд и опустил глаза. — Кажется, вы слишком утомлены и наша компания явно вас тяготит, мистер Соло. — На красивом лице Дэмерона мелькнуло что-то, что можно было бы принять за сожаление. — Позволите проводить вас в свободную комнату? А как отдохнете — снова к нам присоединитесь. Дороги еще не скоро просохнут, так что времени у нас достаточно! Последнюю фразу Дэмерон явно адресовал улыбнувшемуся в ответ и приподнявшему свеженаполненный бокал Хаксу. Свободной в небольшом по меркам местной аристократии особнячке Дэмерона оказалась комната, ранее принадлежавшая его ныне покойной кузине. Дэмерон рассыпался в извинениях, уверил, что служанка сразу по прибытии неожиданных гостей получила распоряжение застелить кровать чистым бельем и что комната эта — одна из самых удобных и комфортных во всем доме. Пару раз вздохнув о милой и такой молодой Рейчел, хозяин откланялся, оставив Бена наедине со всеми его демонами. Поначалу Бен боялся поворачиваться спиной к углам небольшой уютной комнатки, оклеенной цветочными обоями и с мебелью, украшенной по-девичьи уютными оборками. Он ждал своего призрака, но, так и не дождавшись, начал осматриваться, однако оказался разочарован практически полным отсутствием хоть сколько-нибудь интересных предметов, способных поведать ему о былой обитательнице комнаты. Многотомник какой-то классики, который положено было держать у себя любой обученной грамоте барышне, незаконченная вышивка и маленькая фотография на каминной полке — вот и все, что можно было бы отнести к личным вещам покойной. Возможно, Дэмерон отдал распоряжение убрать все остальное, что могло напоминать о недавней потере? Бен взял в руки фото, обрамленное витиеватой серебряной рамкой, и вгляделся в немного нечеткий снимок. С некоторым усилием он все же признал, что девушка на снимке, такая юная, что ее уместнее было бы назвать девочкой, и молодая женщина, тело которой он запечатлел на дагерротип пару дней назад, — были одним и тем же лицом. Вздохнув, Бен поставил фото на место, не сводя с него взгляда, опустился на кровать и сам не заметил, как погрузился в сон.***
Тонкая рука движется сверху вниз, очерчивая пальцами его шрам, проводит по линии подбородка, зарывается в волосы на затылке. У лилии в ее волосах остался всего один лепесток, и он, сорвавшись, скользит вдоль тела, когда коса ее распадается на три потока мягких волос, когда желтоватые кружева падают с ее белых плеч, когда Бен мягко толкает ее на кушетку, утопающую среди цветов в фарфоровых вазах. Она вся меньше его, крупными губами Бен целует мягкий, теплый, целомудренно сомкнутый рот, чувствуя, как она открывается навстречу ему. Стоя на коленях у кушетки, он тянется к ней, задевая предназначенные для чужих мертвых рук букеты, когда ее ноги тесным кольцом опоясывают его. Она вся — движение, лишь изящная кисть, стиснувшая в пальцах чугунный держатель копфгальтера, не дает ей соскользнуть на пол. В направленном на них объективе их перевернутые вверх ногами отражения скользят друг по другу, плавясь в солнечных лучах. Отполированная серебряная пластина под ртутными парами проявляется размытой картинкой, на которой пятно света пляшет солнечным зайчиком на кушетке. Бен обхватывает своей рукой ее маленькие, уцепившиеся в копфгальтер пальцы, видя, как живым серебром сияют невольно выступившие на ее глазах слезы, чувствуя, как живой ртутью изливается в нее его семя. Бен замирает, уткнувшись носом в ее плечо, а когда поднимает голову — солнечные лучи больше не прорываются сквозь бордовые шторы на окнах, а глаза ее неподвижны и подернуты сизой матовой пеленой.