***
Так было не всегда. Все детство они провели порознь: он не выносил солнечного света, а она засыпала, как только угасал закат. В его глазах она была словно ангел, спустившийся с поднебесья, а сам он жил в промозглом подвале их огромного дома. Оставшиеся без родителей, окруженные опекунами и слугами, они были далеки друг от друга. Она выходила в свет с момента своего дебюта и оттачивала безупречные манеры в беседах с родовитыми юношами, а он решился проводить вечера над поверхностью земли лишь тогда, когда ему исполнилось семнадцать. Они налаживали контакт постепенно, шаг за шагом. И однажды, далеко за полночь, когда он пробрался в её спальню, чтобы обсудить очередную книгу, она поцеловала его. После этого ничего не могло быть так, как прежде. Голод пеленой заволок его глаза — этот звериный оскал и нечеловеческая сила, с которой он вжал её в мягкую перину, напугали Лею. Они отдалились еще на несколько лет. Люк знал, что она закрутила роман с каким-то безродным мужланом, знал, что их связь зашла непозволительно далеко. Он, как старший мужчина семьи, имел власть над ней, мог принудить её, но робел. Когда пришло известие, что она и этот прохвост обвенчались, он не проронил ни слова. День ото дня она все больше, больше менялась: он ощущал это в её запахе, который стал невыносимо мускусным, терпким и душным. А потом, в канун своего двадцатитрехлетия, она разродилась сыном. Его оглушительный крик разрезал тишину огромного дома и пронесся над лесом — крику вторил волчий вой. Открывшееся кровотечение пропитало воздух ароматом надвигающейся смерти. Он выгнал повитух из её покоев и даже не взглянул на ребенка на руках у няньки. Его волновала лишь она. Лишь она одна. Не спрашивая её согласия, он влил в её потрескавшиеся губы свою холодную кровь. И выпил её, выпил до дна.***
Она приняла свою новую жизнь не сразу, но с тех пор они были неразлучны. Когда она еще неумело, не сдержавшись в пылу ссоры, разгрызла шею своему мужу, он молчал и даже пальцем не пошевелил, чтобы остановить её. Они уехали из отцовского дома на следующее утро. Постоянно перебираясь с места на место, им удалось посетить множество стран, множество их удивительных уголков. Перед ними был целый мир и все его время: с той ночи ни один из них не постарел ни на день.***
Они уже несколько недель голодали, и жажда шершавым удушьем мучила их обоих. Но сейчас нужно было соблюсти приличия. После исчезновения отца он стал герцогом, а это дарило возможности и накладывало свои обязательства. Лавируя между танцующими парами, они подошли к хозяйке вечера — невысокой женщине средних лет, увлеченно беседующей с обступившими её со всех сторон мужчинами. Они летели на неё как мухи на мёд: умная леди, не скрывающая свой ум, — такая редкость. Прибыв в этот город всего пару дней назад, Люк и Лея были представлены ей в одном из местных салонов. Её звали леди Мон Мотма, она всерьез увлекалась политикой и имела немалый вес в почитаемых кругах этой страны. Люк выбрал на сегодня лучшую из своих масок: его большие голубые глаза искрили мягкостью и вместе с тем кротостью, он отступил на полшага от сестры, чтобы держаться чуть позади неё. Сегодня на нем было только черное: щегольский фрак, брюки, украшенный серебряной вышивкой жилет и даже шейный платок с крупным камнем на булавке. Он хотел понравится, он жаждал это сделать. — Милорд, миледи, добро пожаловать! — Мон Мотма сдержанно улыбнулась и подала ему тонкую руку. Изображая неловкость и наивную суетливость, он коснулся костяшек её пальцев губами и бросил смущенный взгляд из-под ресниц. Её кровь пахла так, как пахнет очень старое вино: оно немыслимо дорогое, невыносимо терпкое и поэтому доступно только избранным знатокам и ценителям. Это кровь властной, сильной женщины. Люк намеревался попробовать её сегодня. Он взглянул на Лею и, получив молчаливое одобрение, вошел в круг из пожилых мужчин. Они говорили о самой ожидаемой, но скучной теме на свете — о политике. Он ничего не знал о том, что происходило в этой стране, ему было совершенно все равно. Но фраза за фразой, и леди смотрела на него все чаще, а улыбалась все искренней. И вот он уже стоит совсем близко, почти касаясь своим локтем её руки. Еще немного, еще чуть-чуть… Краем глаза он заметил, что Лею пригласили на танец, и его настроение тотчас испортилось. Ревность уколола его в ту единственно живую в нем мягкую плоть, которая пряталась за раковиной безразличия. Он понимал, что происходит, он знал, зачем она согласилась, но ничего не мог с собой поделать. Пригласивший её джентльмен был, если судить по его манерам и выправке, высокопоставленным чиновником или, может, военным. Немолодой, с тронутыми сединой волосами и высоким лбом, он еле касался партнерши, но смотрел так жадно, как могут смотреть лишь увядающие мужчины на сочную и преступно красивую молодость. Время от времени он что-то говорил ей, а она улыбалась, и улыбалась так пленительно и так невинно, что даже Люк, увидь он её впервые, поверил бы. Они двигались медленно, и Лея искусно подстраивалась под каждый его нелепый шаг, под каждый промах мимо такта. Люк знал, как сложно ей давалась эта покорность, но она всякий раз переступала через себя ради цели. Он тоже должен был взять себя в руки. И ему улыбнулась удача. Разговор слегка поутих, и он получил свою возможность. — Моя леди, — он чуть наклонился к её уху, чтобы звучать вкрадчиво, интимно, — вам не кажется, что стало немного душно? Не будет ли излишней дерзостью просить вас составить компанию на променад в саду? Он мог бы поклясться, что её болезненно бледную, как у всех аристократов кожу, тронул девичий румянец. — Отчего же, — она совладала с собой и направилась к высокой арке выхода, — давайте пройдемся. Галантно предложив ей свой локоть, он неспеша повел её вниз по лестницам к выходу в сад — эти большие дворянские дома были до нелепого сходны друг с другом, — мимо таких же слоняющихся туда-сюда и увлеченных друг другом пар. Нетерпение тонким перышком уже щекотало его нервы, но, как хороший брат, по их обыкновению, он всегда дожидался сестру. Они вели неспешный разговор ни о чем, прогуливаясь мимо цветущих яблоневых деревьев. Люк чувствовал, как бьется её сердце: чуть быстрее, чем должно было бы, и его клыки непроизвольно становились длиннее и острее. Он был вампиром всю свою жизнь, с момента, как не прозвучал его первый после высвобождения из утробы крик, но сколько бы лет ни прошло, инстинкт всегда брал свое. — Знаете, милорд, пользуясь случаем хочу показать вам... — Она чуть грубее, чем уместно, потянула его в сторону от главной аллеи. — В последний сезон у нас вошли в моду сады-лабиринты. Мои садовники сделали такой из кустов роз. — С удовольствием посмотрю на него, — шепнул ей Люк, едва касаясь губами её уха. В этой части сада не было ни души. Они медленно прошли под зеленой аркой. Кусты роз здесь вились по тонким направляющим, взгромоздясь выше человеческого роста. Живые стены были такими плотными, что в сгустившейся темноте наступившего вечера сквозь них ничего нельзя было разглядеть. Бархатные алые цветы контрастными пятнами выделялись для него в отдаленном свете фонарей и высоко поднявшейся луны. — Какие они красивые, не правда ли? — Мон Мотма коснулась кончиками пальцев едва-едва распустившегося бутона. — Не прекраснее вас, — тут же отозвался Люк. Он отлично знал, что нужно женщинам. Порывисто и излишне театрально он прижал её к себе за все еще стройную талию. Сделав несколько настойчивых шагов к розовым кустам, он прислонил её к зелени. Шипы оцарапали оголенные женские плечи в нескольких местах, и пресыщенный ароматом цветов ночной воздух наполнил запах крови. Она шумно вздохнула и приподняла подбородок, будто ожидая, что он накроет её губы поцелуем. И в самом деле - он начал медленно склоняться к ней, чуть опустив свои длинные светлые ресницы. Но в последний момент, уже ощутив её теплое дыхание на своей коже, изменил направление и впился прямо в её жилистую шею. Она успела вскрикнуть от боли и неожиданности до того, как он стальной хваткой зажал её рот. Кровь хлынула из глубокой раны по её спине, тонкой струйкой стекая между лопаток. Она расплылась пятном на платье, и Люк убрал руку в белой перчатке, опасаясь испортить её. Сделав несколько глотков, дал себе волю и вгрызся в плоть еще яростнее, нещадно разрывая зубами артерию. В ту секунду, когда она подала ему руку, он уже знал, что ей не суждено пережить этот вечер. Она пыталась сопротивляться, хаотично била его по спине и бокам, пыталась оттянуть его за волосы. Но все было тщетно. Меньше чем за пять минут её тело расслабилось: движения стали бессильными и замедленными, а колени подкосились. Почувствовав, как её сердце прекратило биться, он не стал более удерживать её, и она безвольным кулем упала к его ногам. Он прикрыл глаза, облизав губы, и с высочайшей аккуратностью промокнул платком подбородок. Эта женщина была весьма не дурна, но он все-таки не был пресыщен. Люк точно знал, чего ему хотелось. Только сейчас он обратил внимание на шуршание листвы и тихий шепот неподалеку. В аллее-лабиринте был кто-то еще. По-лисьи аккуратно, крадучись он направился на звук. Его глаза прекрасно видели ночью, а оттенок радужки потерял голубизну, налившись рубиновым, как всегда бывало после недавней трапезы. Повернув в одной из развилок, Люк заметил того самого вояку, склонившегося над кем-то точно так же, как он сам пару минут назад. А потом он услышал тихий смех, который узнал бы и из тысячи. И не стал более сдерживаться. Ловким движением он оторвал руку мужчины от женского бедра и завел тому за спину. Оглушительно в ночной тишине хрустнули сломанные кости. Ойкнув от резкой боли, мужчина попытался вывернутся, но смог лишь конвульсивно дернуться, запнулся и припал на одно колено. — Уилхафф, ну что же вы так! — с деланным сожалением Лея посмотрела на него, приобняв себя за плечи. — Вы же рассказывали, что вы настоящий герой, непревзойденный гений! Неужели это все? Ласковым движением Лея запустила пальцы в его жесткие волосы и резко вздернула его голову кверху. — Но надо признать, вы держитесь достойно. Посмотрите на меня, Уилхафф… — Она состроила по-детски скорбную гримасу. — Нам пора прощаться. Схватив за горло, она подняла его до уровня своего лица и укусила значительно аккуратнее, чем брат до этого. Все-таки белое платье обязывало: каждая маленькая красная капля на нем будет бросаться в глаза. Она пила медленно, большими глотками, иногда отрываясь. Лея любила растягивать удовольствие. Когда она отпрянула от жертвы во второй раз, Люк не стерпел и поцеловал её красные от крови губы. От солоноватого вкуса и ощущения прикосновения её языка к своему небу у него закружилась голова. — Прости, что не дождался тебя. — Он прислонился своим лбом к её лбу. — Выпей этого сама, он в самом деле недурен. — Ничего, дорогой брат. — Лея снова коротко коснулась его губ своими. — Я не сержусь. Стянув перчатку зубами, Люк погрузил пальцы в рваную рану на мужской шее, а потом поднес их к её губам. Со звонким причмокиванием Лея слизала кровь и медленно очертила кончиком языка полукружья его ногтей, а затем еще раз укусила едва дышащего мужчину — глубже и сильнее, чем прежде. Все еще придерживая жертву за плечо и не давая тому повалиться наземь, Люк прижался к Лее сзади и погладил её полную грудь сквозь тонкую ткань платья. Он чувствовал, что возбуждение уже настигло её: соски затвердели и легко прощупывались через материю. Не отрываясь от трапезы, Лея отозвалась стоном, и он слегка толкнулся между её округлых ягодиц натянувшим ткань брюк членом. Сердце мужчины, из которого она пила, сократилось в последний раз. Но им обоим было наплевать. С нечеловеческой скоростью Люк поднял её за талию и перенес к противоположной стене живой изгороди — подальше от бесполезного теперь и истекающего кровью тела. После охоты, утолив нестерпимую жажду и ощущая, как чужая горячая кровь разгоняет их собственную, мертвую и недвижимую, они чувствовали только похоть. Люк стянул перчатку зубами и задрал подол её платья. Она уже была влажной, готовой для него. Он нежно коснулся её элегантно очерченного подбородка, вынуждая её прислонится к его плечу. Погрузив в лоно два пальца, он аккуратно начал двигаться, от чего она застонала громче. Несколько капель крови все еще оставались на её щеке, и он слизнул их. — Только не испорть платье, — жарко зашептала она, — Люк… — Лея… — вторил он ей, расстегивая гульфик, — я позабочусь о тебе, сестра. Он вошел медленно, позволяя ей почувствовать каждый свой дюйм, каждую свою вену. Плавно раскачиваясь, двигался и оглаживал её хрупкую шею. Ему хотелось немного придушить, но она была быстрее — потянула за пшеничные волосы одной рукой и впилась ногтями в тыльную сторону его ладони другой. Им нравилось причинять друг другу немного боли — ровно столько, чтобы почувствовать себя живыми. — Я люблю тебя. — Люк нежно прикусил краешек её ушной раковины. — Люблю… — Я знаю, — ответила она и сладко застонала от особенно глубокого толчка.***
Они вернулись в танцевальную залу и, кажется, никто и не заметил их отсутствия. Где бы они ни были, в какой бы стране — богатым и влиятельным всегда и везде плевать друг на друга. Объявили последний вальс, но многие гости уже разошлись по домам — нашлось всего несколько пар на этот танец. Не спеша они занимали свои позиции по центру залы. Чуть поклонившись, Люк протянул Лее руку в, как и прежде, безукоризненно белоснежной перчатке. — Не откажешь мне? — Нет, никогда.