У пиздеца глаза карие.

      Погода была отвратительной с самого утра. Вроде середина апреля, а небо серое, как глаза у Сашки, так из него ещё моросит мокрый снег, словно то стремится выплюнуть остатки зимы. Выплюнуть прямо на головы несчастных москвичей. Сегодня воскресенье, а значит, Алисе никуда не надо, кроме Макдоналдса. Закурив первую сигарету ещё на лестничной клетке, Рыжевская скачками выбежала из подъезда и накинула на голову капюшон поверх надетой ещё дома кепки. Очень удобно, кстати, и дождь не мочит, и руки свободны. Она добегает до метро и спускается к платформе. Утро, рано, почти нет очередей. Даже на третьей по счёту станции вагон пустует и никто не заходит. Правда, к середине пути всё же набирается несколько людей, и Алиса даже встаёт с места, уступая сиденье какому-то дедушке. Она опирается на вертикальный поручень, и включает музыку, погружаясь в красивые эффекты грустных и философских песен о любви.       Шум отходящего, летящего вдаль поезда заставляет Алису ненадолго вернуться в реальность из мирка грустных рок-баллад восьмидесятых. Девушка подняла взгляд и посмотрела на мигающее название станции: «Пушкинская». Долго ещё ехать, долго… Алиса снова уткнулась в телефон, включая какой-то роксет погромче. Всё, чего ей хотелось сейчас, это отмокать в тёплой ванне с жасминовой пеной, а не стоять, держась за поручень, в метро, проклинать макдак и всё вокруг и отчаянно хотеть спать. Алиса зевнула. Поезд качнулся. Она обвела пассажиров скучающим взглядом, не задерживая его ни на ком. Не интересно. В песне начался припев. «Слушай своё сердце, что в дорогу зовёт» — мысленно переводила Алиса, думая, что сердце она больше никогда не послушает. Послушала уже раз. «Я не знаю куда, речке жизни те-е-ечь» — тихо подпела Алиса, зная, что её никто не услышит. «Не говори прощай… Скажи: «до но-о-овых встре-е-еч». Алиса часто напевала именно эту песню, пока ехала на порядком осточертелую работу. Поезд снова тряхнуло, что заставило девушку вновь вернуться в реальность. Песня кончилась, а ставить на повтор желания не было. Двери метро разъехались в стороны и механический голос оттарабанил «Осторожно, двери закрываются, следующая станция»… Вот только Алиса не услышала, какая там станция следующая. Зато услышала, сквозь общий гул, мерный цокот каблуков тёмно-вишнёвого оттенка, увидела стройную, словно королевскую, осанку. Пиджак, идеально уложенные каштановые волосы… Чёрт возьми, неужели они будут пересекаться постоянно? И куда Олеся намылилась в такую рань, дак ещё и в воскресенье?! И в таком виде… Поневоле, Алиса засмотрелась даже, пока Александрова не обернулась, ощутив на себе уже давно знакомый взгляд льдисто-синих глаз. Их взгляды встретились, и Алиса поняла, что пропала. Это были не глаза, это были бескрайние вселенные, чёрные, таинственные… Слабые огоньки ламп метро отражались в этих глазах, словно сотни мелких звёздочек. Алиса, сделав усилие, опустила взгляд в пол, на свои непротёртые от пыли и грязи кеды. «Слушай своё сердце, что в дорогу зовёт, слушай своё сердце… Где судьбы поворот…» — кажется, Алиса сказала это про себя, но почему-то Олеся одобрительно улыбнулась. Сердце несчастной Рыжевской забилось с тройной скоростью, когда она поняла, что Александрова неотрывно смотрит на неё. — Лисёшк? Песня уже кончилась? — поинтересовалась Олеся, наклоняя на бок голову. Алиса вынула из уха наушник. — Чевось? — Песня, говорю, кончилась? — Угу… Ты чё тут делаешь? — Еду на одну очень важную встречу. А ты? — А я на работу… — Понятно.       Алиса мысленно расцеловала Александрову за то, что та не стала интересоваться, кем и где она работает. Нет, конечно, кассир в Маке это, как ни прискорбно, удел многих гуманитариев, коим Рыжевская была более, чем на сто процентов, но она бы со стыда сгорела Леське об этом рассказать. И вообще, вышло как-то неловко и глупо. Сколько раз уже тряхнуло поезд? Сколько ещё станций нужно проехать?.. Двери в очередной раз открылись. — Ладно, бывай, Лисёш, — Олеся улыбнулась так, что у Рыжевской аж ебало прояснилось, и перестало походить на морду разъярённого гоблина. Алиса вновь услышала стук каблуков. Как-то невесомо чужая рука с идеально подстриженными, короткими ногтями, коснулась холодной девушкиной ладони. Леся улыбнулась ещё раз, на прощание и вышла из поезда, а Алиса так и осталась стоять, глядя в пол, на свои кеды. «Не говори прощай… Скажи: до новых встреч»…       Вечер не задался ровно так же, как и весь этот официозный день с поездкой на прослушивание, окончившийся фразой «мы Вам перезвоним». И удивительно, перезвонили же! Вот только график предложили такой кошмарный, что хоть вешайся. Словно специально. Олеся зашла в квартиру и с порога на неё повеяло одиночеством. А может, ветерком из не закрытой Стасом форточки. Не суть. В телефоне уже давно была прочитана очередная СМС, оповещавшая о том, что сегодня Александрова проведёт ночь в компании своих мыслей, и, если повезёт, с Феней на животе. На часах 22:56, и уже на кухне, стоя у плиты, на которой стоит сковородка с какой-то едой, Леся позволяет себе тихонько всплакнуть.       Одиночество проникает всюду, забирается холодными витками под рубашку, и девушка расстёгивает пару пуговиц воротника, чтобы оно не дошло до сердца, а вылетело с тихим свистом, мазнув по шее. Олеся чувствует себя паршиво, и ей кажется, что она самый одинокий на свете человек. Она винит себя в том, что отказала тогда Нике, в который раз винит, чёрт возьми… А Ника, сейчас, уже спит, наверное. А сейчас бы здорово позвонить и поболтать ни о чём, пожаловаться на плохой день… Даша уже давно отрубилась, она редко когда засыпает позже девяти вечера. А Стас… А где Стас, Олесе и думать не хотелось. Мысли её постепенно добрались до Алисы, и она с улыбкой вспомнила, как та сегодня тихонько подпевала игравшей в наушниках мелодии…       Когда отчаяние достигает границ, разум отходит на второй план, а в бой вступают какие-то неведомые силы, находящие может и безумный, но в этот момент самый верный вариант действий. Гудок. Второй. Третий. «Давай, я знаю, ты не спишь…» — Какого хуя? — слышится совсем спокойный прокуренный голос по ту сторону динамиков. — И тебе доброй ночи. — Чё случилось? — Да так… Ты можешь прийти? — Да я не ебу, где ты живёшь. — А если адрес дам? Ты в общаге? — Нет, у пацанов. Давай, чё уж…       Леся диктует адрес дрожащим голосом. Почему-то внутри она ликует от того, что Рыжевская так легко соглашается. Феня прыгает девушке на колени и трётся об подставленную ладонь.       Алиса, пиная ногой вьющийся прохладный ветерок, идёт по тротуару с фонарями, ссутулив спину и вжав голову в плечи. Погода ещё более отвратная, чем днём, теперь дождь мелкими колючими каплями летит на всё живое, как стая маленьких вампирчиков. И с хера ли Олеся ей позвонила, а не кому-то из своих подруг? Не то, чтобы Лиса против сходить в гости, но… Почему она? Почему сейчас? — Лееееееесь, ты где? — с порога спрашивает Алиса, когда на её стук никто не приходит. Она разувается и прислушивается к звукам, а затем проходит на кухню, где застаёт «наставницу» в совсем не наставничьем виде. Леся, в расстёгнутой рубашке и с собранными кое-как в низкий хвост волосами, сидит за столом с бутылкой коньяка. — Ну ты бы ещё дольше шла… — говорит Александрова, поднимая голову. Алиса берёт бутылку за горлышко и молча, закрыв, убирает в один из ящичков кухонного стола, а затем интересуется: — Сколько ты уже успела в себя залить? — Один бокал… — кивает Олеся головой на пустую стеклянную ёмкость. — Тебя с вина вынесло тогда, у Ники, помнишь? Со второго или третьего… А эта хуйня крепче. — Не называй мой коньяк хуйнёй! — Я ж говорю… Чё у тебя случилось-то? — Да… — Олеся сперва мнётся, но потом всё-таки открывает рот. И Алиса даже удивляется, ибо впервые видит эту девушку такой… Слабой? Ещё утром она королева на вишнёвых каблуках, а сейчас — готовая в любой момент расплакаться, растрёпанная и… Такая слабая, чёрт. Олесю срывает, и рассказывая всё Алисе, про день, про Стаса, про то, как она устала, она вдруг начинает плакать. Рыжевская не знает, как утешить её, она действует по интуиции, придвигается ближе, обнимает крепко, гладит по спине. — Ебала я в рот ваши отношения, — констатирует Алиса, когда всхлипы полностью вытесняют речь. — Почему ты не скажешь, что тебе такое не вкатывает? — Потому что он не обязан… — А ты ему чем обязана? Хер ли он у тебя тогда живёт? — Ну… Он готовит… — Блять, я тоже могу тебе готовить, но сука… Твой этот Стас просто мудоёбок. — Угу…       Леся молчит, прижимается к тёплому комку уюта по имени Алиса, и пачкает ей толстовку потёкшей тушью. А через пару минут, обессиленная, засыпает. Алиса сильная, конечно, но у неё не хватит терпения всю ночь сидеть, поэтому она относит, да, на руках, спящую Леську в спальню, а потом ищет в санузле ватные диски и осторожно стирает размазанный макияж. В мягком свете ночника перед ней предстаёт лицо Александровой без накрашенных губ, стрелок и теней. «Так лучше» — думает Алиса про себя, выключая свет и уходя в гостиную. Ей кажется, что сегодня она увидела то, что нельзя было. А если и можно — теперь только ей. Она узнала новую грань Олесиного характера… Засыпает Алиса только через, час, в голове всё прокручивая: «я тоже могу ей помогать по дружбе. Но не обижать её, как этот удолбок». Рыжевская думает так, и во сне ей видится что-то уютное и милое. А диван мягкий-мягкий… А завтра она снова сделает что-нибудь на завтрак, лишь бы не видеть снова слёз в карих Олесиных глазах.