Чимин-хён

Чонгук любит смотреть. Он любит наблюдать. Иногда исподтишка, а иногда и напрямую. Сколько бы он ни пытался избавиться от этой своей привычки, по которой сразу можно понять, о чём он в данный момент думает, всё без толку. Это выходит неосознанно, само по себе, он не в силах это контролировать. Приходит в себя он только когда его кто-нибудь тыкает под ребра, или шикает на ухо, или просто легонько толкает, чтобы он отлепился, наконец, взглядом. И если раньше все было вполне невинно: он просто наблюдал за мемберами на сцене, задумчиво жуя губы и думая о чем-то своём, то сейчас всё куда, куда запущеннее. Иногда Чонгуку кажется, что отсутствие у него нормального детства и отрочества, где другие познавали себя и свои предпочтения, знакомились с девочками и мальчиками, влюблялись и расставались, экспериментировали и пробовали что-то новое, его организм теперь отыгрывается на нём сейчас. Потому что порой он чувствует себя настоящим похотливым извращенцем, который может возбудиться от самого простого действия. Как-то раз на одном из концертов Тэхён вылил всю бутылку воды прямо на Чимина, и пока все веселились с ситуации, макнэ с ужасом осознал, что у него встало от вида влажного Чимина, который зажмурился от выходки одногруппника и широко раскрыл рот, зачесывая мокрые волосы назад. Чонгук тогда танцевал, кажется, с утроенной силой, надеясь, что хореография слишком его вымотает, чтобы даже не осталось сил на какое-либо возбуждение. Или как они снимали выпуск Бон Вояжа, и Чимин шутливо назвал его «деткой», а Чонгук покраснел, как рак, совсем не к месту вспоминая, как чуть ранее старший шептал ему это же слово на ухо, пока прижимал к стене и яростно надрачивал. Но самый финиш, на скромный взгляд Чонгука, было то, как ему пришлось скрывать стояк на фансайне, потому что руки Чимина в кольцах так и маячили перед глазами, отвлекая его от того, что он должен был делать. Это не нормально, он считает, так бурно реагировать и возбуждаться чуть ли не на каждую мелочь. Иногда под конец дня он бывает выдохшимся, и, помывшись и переодевшись в пижаму, он мечтает лишь о крепком сне. Однако ку-ку, здрасьте, стояк вызывали? В последнее время он даже заснуть не может, не подрочив на светлый образ своего парня. И здо́рово, если рядом есть Чимин (хотя порой Чонгук и его достаёт до такой степени, что тот в итоге разворачивается к нему спиной и просит поспать вместо того, чтобы заниматься непристойностями. А когда дело совсем уж плохо, то даже уходит в другой номер, оставляя Чонгука с гордо стоящим членом, неудовлетворением и выпяченной нижней губой), но когда его нет — это просто беда. У Чонгука такими темпами скоро разрастется мозоль на правой руке. И ладно, если бы ещё обычная дрочка его удовлетворяла. Так нет же, теперь ему хочется, чтобы его одновременно растягивали пальцами или чем потолще и покруче (но для этого нужно дожидаться специальных дней, когда им дают отдых), а трахать себя пальцами он не очень любит. Во-первых, ему неудобно, во-вторых, отсутствует тот самый элемент сюрприза, ведь когда делаешь это сам, то ты знаешь, куда именно толкнешься и как. И в третьих и самых важных — его пальцы это не пальцы Чимина. Те пускай и короткие, зато чертовски умелые, которые за годы практики безошибочно находят простату и дарят это блаженное удовольствие, от которого хочется насадиться сильнее и кончить прямо на них. Чимин не забывает дразнить его насчет этого каждый раз, как замечает, как Чонгук снова пялится на него с этим своим выражением лица, как будто только и ждёт подходящего момента, чтобы прижать хёна к первой попавшейся поверхности. — Что с тобой, малыш? — хитро усмехается старший, проходя мимо и нарочно проходясь рукой по его грудной клетке. — Недотрах? Вроде я трахал тебя три дня назад. Ещё год назад от таких разговоров Чонгук бы весь покрылся краской; сейчас же он мажет по всей фигуре Чимина взглядом, облизываясь, словно предвкушая ароматную добычу, и сглатывает, хватая парня за край футболки как раз вовремя. Тот не успевает вывернуться и крепко припечатывается грудью к Чонгуку с тихим «уф». Макнэ поднимает правую руку и вплетает пальцы в чуть жестковатые светлые волосы, крепко сжимая их на затылке и оттягивая вниз, заставляя того приоткрыть рот и порывисто вдохнуть, прикрывая веки. — Видимо, недостаточно хорошо, — шепчет Чонгук тому в губы, почти соприкасаясь с ними своими, но не совсем. — Теряешь хватку, Чимин-щи, — он ухмыляется, замечая, как у Чимина сбивается дыхание. Если у него и есть пунктик на грязные разговоры, то у его хёна тоже. Два сапога пара. — Как ты можешь называть себя хорошим бойфрендом, когда даже не можешь удовлетворить меня своим членом, м? — свободной рукой он обхватывает Чимина за пояс и подтягивает ещё ближе к себе, пока тот хватается за его бицепсы. Он чувствует, как старший начинает медленно потираться о его бедро, и губы его трогает легкая улыбка. Тот тянется к нему навстречу, хочет уже сократить это мизерное расстояние между их губами, но Чонгук настойчиво оттягивает его за волосы назад так, что старший шипит и выплевывает какое-то ругательство. — Чтоб тебя, Чонгук, — Чимину жутко не нравится, когда что-то идет не по его плану, но он не может обманывать свое тело, которое вспыхивает всё от такого макнэ, который сочится уверенностью. Он определенно не против поиграть в такие игры, только позже, когда их не будет подгонять стафф. — Какого хуя ты творишь, у нас сейчас фотосессия. — Ты точно стареешь, — Чонгук высовывает язык и проходится им по нижней губе Чимина, увлажняя её так, что она призывно блестит даже при дерьмовом освещении комнаты. — А ведь раньше именно ты был инициатором таких шалостей. Куда делся твой дух авантюризма? Или ты уже не хочешь меня, как раньше? — он наигранно хлопает ресницами, прекрасно понимая, что блефует. Если то, как недавно Чимин втрахивал его в стену, когда они даже не успели дойти до комнаты, и говорит о чём-то, то точно не о том, как старший остыл к Чонгуку. Да и возможно ли это вообще? Многие не верили в их химию, когда они только начали встречаться, отговаривали их, сомневались, твердили, что когда они неизбежно расстанутся, это плохо скажется на группе, и атмосфера внутри коллектива будет странной и неловкой. Их отговаривали все кому не лень: мемберы, семья, даже стафф (тот, который был в курсе), но они решили довериться чувствам и кинуться в этот омут с головой. И вот идёт уже который год, а любовь их крепнет изо дня в день, становясь крепче с каждой ссорой, с каждой обидой и недопониманием, с каждым нелестным словом в их адрес. Первоначальная, почти что звериная страсть на удивление не погасла, и они занимаются любовью и сгорают друг в друге так же, как и в начале их отношений. Отдаются на милость друг другу с полной отдачей, не сомневаясь в том, что-то, что между ними — то самое, настоящее. Слово «навсегда» довольно опасное и ненадежное, для многих даже неправдоподобное, но всё чаще и чаще именно оно появляется в мыслях Чимина и Чонгука, когда они смотрят друг на друга или сжимают в объятьях. Чимин снова тянется вперёд, и на этот раз брюнет не мешает, позволяя их губам соединиться в нетерпеливом, жадном, нуждающемся поцелуе. Он слышит стон хёна ему в рот, чувствует привкус чего-то мятного на языке, а сам перебирает пальцами пряди старшего, пока Чимин скрепляет руки за его спиной в замо́к и толкается языком навстречу, чуть улыбаясь, когда Чонгук начинает грязно его посасывать, капая слюной куда-то вниз на их одежду. С ними двумя всегда так — до головокружения, до нехватки кислорода в легких. Никогда не бывает достаточно, есть только слишком. До отчаянных стонов, до крепкой хватки, до трения бедрами. И всё это разжигает всё больший пожар, особенно когда им нужно спешить на очередную съемку или фотосессию. — Я живого места от тебя не оставлю, когда у нас будет выходной, — обещает ему Чимин, оттягивая его нижнюю губу, играясь с ней языком. — Выебу так, что все мысли вылетят из головы. — Поверю, только когда наглядно увижу, — парирует Чонгук и ухмыляется, видя потемневший взгляд хёна. Он в последний раз затягивает его в поцелуй и буквально насильно разжимает хватку Чимина у него за спиной, потому что тот хочет ещё. Его бесит, что Чонгук стал так дразниться, что сводит с ума ещё больше, когда казалось, что больше уже невозможно. Он хочет сожрать его целиком, иногда всерьез хочет покусать всего, пометить каждый участок тела, как какое-то животное. — Не потеряй свой запал, когда день действительно настанет.

***

Чонгук любит смотреть. Чимин любит смотреть в ответ. А ещё он известен своей невозмутимостью на интервью, всегда держа лицо. Но сейчас, зная, что это последнее их мероприятие на сегодня и на последующие два дня, он нетерпеливо дергает ногой и вздыхает время от времени так, что даже Намджун слегка удивленно поглядывает на него, наверняка раздумывая, чего это с ним творится. А с ним творится Чонгук, который смотрит на него с противоположной стороны дивана, на котором сидит, и еле заметно улыбается, посылая ему томные взгляды, явно думая о том же, о чём и он. Этот чёртов похотливый сучонок. Чимин пытается абстрагироваться. Пытается не смотреть, но ведь его прямо прожигают взглядом, скользя по всей фигуре, смотря с предвкушением, которое передается и старшему. Он поменял позицию уже раза четыре, всё ерзая на сидении, пока Хоби не толкнул его позади, и только тогда он более-менее успокаивается. Даже не разворачиваясь, он чувствует усмешку Чонгука с другой стороны. Ух, дожить бы до номера. Но, конечно, всё не бывает просто так. После интервью ему прилетело от Намджуна, Хоби и Джина, которые, конечно же, заметили странное поведение одногруппника. Ему пришлось выслушивать нотации минут десять, опуская глаза вниз и мямля извинения. Он говорит, что ему не по себе, но, конечно же, такая отмазка не прокатывает. Они слишком хорошо его знают. — Не по себе от того, что ты не засаживаешь Чонгуку сейчас? — Тэхёну нужно вставить свои пять копеек, и от такой прямолинейности Чимин вспыхивает мгновенно, широкими глазами глядя на своих одногруппников, которые разочарованы, но не удивлены. Он переводит взгляд на самого виновника торжества, который стоит в стороночке и мерзко улыбается сладкой улыбкой, имея наглость помахать ему рукой. Чимин прищуривает глаза, решая, что разберется с тем позже. А пока все шишки на него, и вполне справедливо. Это не Чонгук ёрзал всё интервью, будто у него шило в заднице. Тот был паинькой на камеру, слушал все вопросы и даже отвечал кое-где. Ладно, окей, Чимин заслужил. Он искренне извиняется перед парнями, и, покачав головами, все, наконец, расходятся по своим делам, так как больше у них по расписанию ничего нет. Чимин облегченно выдыхает и за Юнги выходит в коридор, впрочем, его тут же хватают за рукав пиджака и тянут в сторону. Конечно же, это Чонгук. Тому не надо ничего говорить, потому что оба хотят одного и того же. Ждали этого ещё с самого утра. Он послушно следует за младшим, и когда они заходят в отдельный номер Чонгука, тот приказным тоном тут же говорит: — В душ, сейчас же. Чимин не может удержаться от того, каким нетерпеливым тот звучит. Да он и сам не лучше, если честно. — Ты такой горячий, когда так приказываешь, — делится старший, снимая с себя всю одежду и заходя в душевую кабинку вслед за брюнетом, который уже настраивает теплую воду. Потом он поворачивается к Чимину и, не теряя времени, увлекает его в поцелуй, пока они оба намокают под струями. — М-м, сладкий, — протягивает Чимин и берет шампунь, начиная намыливать голову парня. Им требуется минут десять, и Чонгук не позволяет долго себя растягивать, как бы это ни было приятно. Говорит, что хочет основательно почувствовать Чимина в себе, чтобы потом чувствовать жжение в заднице. — Ты извращенец, клянусь, — говорит старший, когда они уже на кровати, и он спускается укусами вниз по его телу, берясь за колени, что послушно раздвигаются, и проводя широким мазком языка по внутренней стороне бедра. Чонгук дрожит от этого и вплетает пальцы в чуть влажные волосы хёна. — Как бы я ни хотел распробовать тебя всего, безумно хочу вставить уже тебе, — он проходится кончиками пальцев по уже вставшему члену, медленно дроча и подхватывая каплю смазки с головки, размазывая её по губам младшего и тут же наклоняясь, чтобы втянуть того в тягучий, мокрый поцелуй. Чимин берется за собственную эрекцию и пристраивается, однако удивленно выдыхает, когда его парой движений меняют местами, и он оказывается на спине, с шлепнувшимся о живот членом, пока сверху нависает Чонгук и припечатывает две его руки над головой лишь одной своей. Чимину нравится, насколько большая у них разница в размерах. Вторую руку он заводит назад, пододвигается чуть выше по торсу хёна, а затем хватает его член и медленно вводит в себя, задирая голову вверх в немом крике и закатывая глаза от того, как соскучился по горячему, твердому стволу парня за такой короткий промежуток времени. Он аккуратно опускается до конца и чуть вертит тазом, чтобы привыкнуть, однако всё равно крепко держит руки Чимина, когда тот собирается вырваться, чтобы положить ладони на манящие бедра макнэ. — Тц, — цокает Чонгук, круговыми движениями крутя тазом, кайфуя от чувства наполненности. — Хочу так, — когда он более-менее привыкает, то присоединяет вторую руку туда, где держит запястья Чимина, и начинает движение. Он приподнимается, оставляя в себе лишь головку, а затем со стоном опускается вниз, чувствуя каждую венку, улыбаясь блаженно, когда слышатся так любимые им звуки шлепков яиц Чимина о его задницу. — Блять, детка, — он облизывает губы, напрягая бедра, чтобы держать себя на весу и не раздавить парня под ним, — твой член. — Ты как будто в первый раз, — хрипит Чимин снизу, крепко сжимая челюсть от узости Чонгука, от того, как в нем горячо, как приятно, как тугие после их последнего раза стенки плотно обхватывают его член, даря удовольствие. Брюнет через несколько минут начинает откровенно скакать на нем, и из его горла вырываются такие соблазнительные «ах, ах, ах» каждый раз, когда орган загоняется в него, что у Чимина буквально чешутся ладони, чтобы дотронуться до него, чтобы сжать задницу в руках, чтобы почувствовать такую драгоценность у себя. — Ч-Чонгук, — стонет он, выгибаясь на постели, дергая руками, опираясь пятками о кровать, чтобы помочь парню и толкаться навстречу. На его памяти это в первый раз, когда младший не даёт ему абсолютный контроль и ограничивает движения. Обычно он всегда позволяет Чимину всё, чего тот хочет, даёт добро играться со своим телом, прекрасно зная, что ничего, кроме наслаждения, хён ему не подарит. Но Чимин соврет, если скажет, что ему не нравится то, как брюнет сейчас объезжает его, так старательно, так симпатично, держа его за запястья и насаживаясь на член, пользуясь им для своих нужд. Чимин смотрит на Чонгука расширенными зрачками и видит сплошное совершенство: тот уже растрепанный весь, вспотевший, глаза закрыты, а сам он кричит так сладко, что ему безумно хочется его поцеловать. — Подрочи мне, — через какое-то время выстанывает Чонгук, освобождая одну руку Чимина, другую всё ещё держа в захвате. — Я- блять! — он выгибается, когда член проезжается по простате. — Я близ-зко, подрочи мне скорее, — у старшего хоть и затекла рука, но он никогда не может отказать брюнету, когда он просит так, поэтому тут же обхватывает его член и начинает яростно надрачивать. То, как Чонгук кончает — искусство. Мышцы его живота сокращаются, сам он выгибается чуть ли не под неестественным углом, обязательно цепляется за Чимина, будь то его рука или бок или бедро, раскрывает широко рот и высоко и мелодично кричит, заляпывая спермой как свой живот, так и Чимина, доставая тому чуть ли не до шеи. Старший кончает следом лишь от одного зрелища, после лёжа на спине и пытаясь отдышаться. Хоть он ничего и не делал особо в этот раз, мышцы всё равно гудят. Он считает, что на этом всё, но Чонгука, кажется, прорвало, потому что: — Фух, отлично, — он убирает волосы с лица и наклоняется, чтобы чмокнуть хёна в губы и улыбнуться. — Теперь на боку? Только сначала отсоси мне, — Чимину остаётся лишь поднять брови в неверии, пока его уже поднимают с кровати, переворачивают местами и хватают за волосы, тыкая в пах. — Охренеть, — выдыхает он, опираясь руками о бедра младшего и поддевая языком вялый член, вбирая его наполовину и выпуская с влажным чпоком. — Что на тебя нашло? Решил покомандовать? — Тебе не нравится? — тут же следует вопрос, и Чонгук приподнимается на локтях, заглядывая тому в лицо. Чимин задумывается на пару мгновений, пока водит языком по всей длине члена, посасывая головку. — Нет, — в итоге говорит он. — Нравится. Это горячо, очень даже, просто раньше ты никогда так не делал, — Чонгук расслабляется сразу и вновь валится на спину, закидывая руки за голову и удовлетворённо вздыхая, пока Чимин трудится у него между ног. Жизнь прекрасна, что ещё сказать. — В последнее время я всегда хочу трахаться, — тянет его на откровения. — Да ну, — мычит с членом во рту Чимин. — Не отвлекайся, — наставляет его макнэ и приподнимает таз, чтобы толкнуться глубже тому в рот. — Так вот, и я подумал, что можно немного разнообразить. Ты не подумай, я люблю, когда ты имеешь весь контроль, ты знаешь это. Но время от времени можно и так пробовать, если ты не против, конечно, — он резко втягивает воздух, когда Чимину удаётся взять на всю длину, и головка упирается ему в заднюю стенку горла. — Ох-х-х, детка, твои навыки определенно улучшились. Тот выпускает член изо рта и вытирает губы ладонью, давая себе время, чтобы отдышаться. — Так ещё бы. Кто при любом удобном случае тычется мне членом в лицо, не напомнишь? — Чонгуку хватает наглости невинно улыбнуться на это и погладить старшего по щеке, проходясь пальцем по распухшей нижней губе, неосознанно приоткрывая рот. — Ты такой горячий, — выдыхает макнэ, притягивая старшего к себе. Тот поддаётся и располагается меж раздвинутых ног парня, которыми тот тут же обвивает его за пояс. — Такой горячий, — повторяет он и целует, тут же раскрывая рот и сталкиваясь языками, ответно толкаясь бедрами и ища трения, водя короткими ногтями по спине Чимина. — Такой умелый, делаешь мне так приятно, — хвалит он, зная, как тот любит комплименты, особенно насчёт своих секс-навыков. — Всё для моей детки, — выдыхает Чимин и поворачивает Чонгука так, что его спина упирается ему в грудь. Он закидывает его правую ногу себе на бедро и вводит член в растраханное отверстие, слишком наслаждаясь тем, как оно привыкло к его размеру, как правильно принимает член в себя. — Вот так, ты молодец, создан для меня, — шепчет он ему на ухо и вылизывает его, пока Чонгук в руках плавится от всего, что ему дают, чуть ли не мурча, толкаясь назад и одновременно дроча себе в неспешном ленивом темпе, выслушивая всю грязь, которую Чимин говорит ему на ухо, трахая его так, как ему нравится. Хватает буквально нескольких минут, чтобы ленивый темп сменился отрывистыми толчками и рваными стонами, Чонгук впивается в задницу Чимина рукой и притягивает его еще ближе, прося глубже, быстрее. — Трахни меня, — стонет он, насаживаясь на член, теряясь в удовольствии. Он так благодарен, что его тело способно чувствовать, что он может испытывать вот это всё каждый раз, как только захочет, что из всех людей в этом мире он именно с Чимином именно здесь и сейчас. — Уже, детка, — так же загнанно отвечает ему Чимин, хрипя, толкаясь в него как в последний раз, шаря рукой по всему, что может достать, будто Чонгука у него могут в любой момент забрать. — Ты т-такой… прекрасный, боже, — он вдыхает рядом с загривком, уносясь от запаха шампуня и пота, вдыхая аромат, как какой-то наркоман. Он ведёт носом дальше, по уху, виску, слизывая пот и мыча. В этот раз первым кончает Чимин, еле успевая выйти, чтобы излиться тому на зад и бедра. Он собирается помочь брюнету, но тот справляется и сам, доводя себя до разрядки парой рваных движений на члене, после чего ложится на спину и потягивается, зевая и счастливо улыбаясь. Видя Чимина, он подтягивается и коротко лижет его в губы, улыбаясь, когда тот просит ещё, и давая ему это. Они целуются ещё пару минут, просто потому что могут, после чего Чонгук разрывает поцелуй и устраивается на подушках, выдыхая. — Я не знаю, что может быть лучше секса, — с чувством говорит он. — Была бы моя воля, я бы не выходил из спальни и трахался дни и ночи напролет. Чимин смеётся на это. — Это ты сейчас так говоришь. Сто́ит тебе выйти на сцену, и ты вспомнишь, что любишь больше всего, — он щелкает того по носу и собирается вставать. — А теперь самая нелюбимая часть, — проговаривает он и тоже зевает. После секса, тем более такого хорошего, хочется просто забыться беспробудным сном, но они уже проходили через это, по дури засыпая в сперме, из-за чего утро было похожим на настоящий ад. Больше таких ошибок они повторять не намерены. — Фу, — выражает их общее мнение брюнет, кряхтит, но всё же встаёт с постели и следует за Чимином в душ. — Бельё меняешь ты, окей? Я устал, — протягивает он. — А что ты делал? Просто лежал там и принимал? — Прошу прощения! — возмущается Чонгук. — А кто объезжал тебя, как ковбой на родео, в первый раз? Или старость уже не в радость, память подводит? — Доиграешься же, отвечаю. — Бла-бла-бла, — закатывает глаза брюнет и намыливает мочалку. Они моются в относительной тишине пару минут, и когда Чимин первым выходит из душевой и ждёт Чонгука, тот медлит. — Что такое? — спрашивает старший. Чонгук немного мнется на выходе, смущенно прикрывая пах, и выглядит виноватым. Он прикусывает губу и отворачивается. — У меня опять встал.