Meet the Sachses / Знакомство с Саксами

Энди ненавидела себя за эти мысли, но душ в родительском доме – ее старом доме – стал для нее разочарованием. Вода была горячей, и технически у нее было все, что нужно, но после того, как она принимала душ в доме Миранды – теперь в их доме – так долго, она догадалась, что почти любой другой душ будет ощущаться недостаточным. Но родители не виноваты, что у Миранды была огромная, просторная душевая кабина с дождевым душем и регулировкой на пульте. Родители не виноваты, что у нее есть джакузи с шестью массажными струями, в которое, вероятно, поместятся шесть взрослых людей. И родители не виноваты, что пол в их ванной с Мирандой подогреваемый и что у них были самые лучшие в мире средства для волос и кожи. Возможно, она стала немного избалованной, но только потому, что к такому образу жизни невероятно легко привыкнуть. Она все еще ценила все, что у нее было, и все еще чувствовала себя счастливой и благодарной за то, как родители воспитали ее. Однако ей хотелось, чтобы ее душ был более приятным. Она наверстает упущенное, когда они вернутся в Нью-Йорк, хорошенько отмокнув в ванне. Может быть, она убедит Миранду присоединиться к ней. Может быть, если она, наконец, заставит родителей полюбить Миранду, они согласятся позволить ей заплатить за новый душ в их доме, для их собственного удовольствия. Да, возможно. А может быть, свиньи начнут летать, а Миранда начнет носить Кроксы. Стирая пар с зеркала, она посмотрела на себя и вздохнула. О чем она думала, соглашаясь на эти выходные? Или, точнее, в чем убеждала родителей и Миранду? Может быть, ей следовало послушать Миранду, когда она сказала ей, что это ужасная идея, которая обязательно рванет. Тогда они могли бы провести приятный вечер в таунхаусе, не с гениальной начинкой ее отца, но с едой не менее впечатляющей. Прямо сейчас напряжение можно было резать ножом. Представления внизу были в лучшем случае неловкими, и с тех пор ни мама, ни папа не осмелились подняться наверх, чтобы пообщаться с кем-либо из гостей. Миранда со вчерашнего дня пребывала в отвратительном настроении, и Энди представляла себе, как проведет выходные в роли посредника и буфера между ней и родителями. Даже Близнецы, казалось, чувствовали себя неловко, а обычно им было наплевать на всех, кроме самих себя. Но это не важно. Энди не собиралась купаться в жалости к себе. Они были здесь, это случилось, и она должна быть уверена, что к тому времени, как они уедут, ее родители с нетерпением будут ждать возможности пригласить их провести весь отпуск вместе. Возможно, Миранда даже ответит им тем же, хотя бы из вежливости. Завернувшись в полотенце и высушив волосы феном, она вышла из ванной и увидела, что Миранда стоит перед зеркалом в дверце шкафа и застегивает ожерелье. Она была одета в черное, до колен, платье от Стеллы Маккартни, которое выглядело невероятно мягким на ощупь и подходило к Маноло Бланик с украшенным драгоценными камнями квадратом на остром кончике, и, хотя Энди могла видеть ее только со спины, выглядела она изысканно. – Мне нравится твое платье. Это Зара? Миранда обернулась с таким недоверчивым выражением в глазах, что это было смешно. Подойдя ближе, Энди заметила, что по всей длине платья тянется бархатистая полоса, покрытая тонким слоем кружевных узоров. Она провела руками по бокам Миранды, и, Боже милостивый, ткань оказалась еще мягче, чем выглядела. – Если ты пытаешься заставить мою маму чувствовать себя плохо, то это, – она сжала стройные бедра Миранды, – сработает. – Я не пытаюсь заставить твою маму чувствовать себя плохо. Зачем мне это делать? – Миранда отмахнулась от нее своим обычным мягким и беспечным тоном. Потом посмотрела Энди в глаза. – И хорошо. Энди фыркнула, прежде чем легко поцеловать ее в губы, помня о губной помаде Миранды. – Если ты не собираешься сидеть за столом в этом полотенце, я предлагаю тебе одеться. – Миранда отодвинулась, но перед этим нежно хлопнула Энди по заднице. – Я подозреваю, что мы скоро будем есть. Действительно, в доме восхитительно пахло индейкой и стряпней ее родителей, и этот запах доносился до их комнаты. Словно по сигналу, ее желудок заурчал. – Хорошо, – сказала она, направляясь к шкафу, а Миранда направилась к кровати. Она уже достала ноутбук, несомненно готовясь к работе даже в День Благодарения, в то время как все остальные отдыхали. Энди вздохнула, немного за себя, но в основном за всех бедных сотрудников «Подиума», которые, вероятно, не получат ни минуты отдыха и наслаждения своим временем со своими семьями только потому, что у Миранды были паршивые выходные. Одевшись и приведя себя в порядок, она оставила Миранду одну работать и дуться, одновременно проверяя, приняли Близнецы душ и готовы ли спуститься. Они были и при этом смеялись над старой комнатой Энди. Потом она спустилась вниз и обнаружила родителей на кухне. Ее отец как раз проверял индейку (наверное, в третий раз за последние пять минут, потому что Энди знала, каким одержимым он может быть, когда дело касается его индейки), пока мама готовила салат из зеленой фасоли. – Я могу помочь? – спросила она с порога, и они оба подняли головы. Одновременно их глаза расширились, и они уставились друг на друга. – Милая, ты выглядишь... – начала мама, но не смогла закончить, видя форму Энди. Отец закончил за нее, хотя и не так восторженно: – Это красивое платье. – Спасибо. Она смущенно провела руками по всей длине. Это было платье от Марка Джейкобса, которое Миранда подарила ей на последний день рождения (вместе со многими другими подарками, которые Энди смиренно приняла); красное, оттенка Бардо, облегающее платье, доходившее ей до колен с искусно вырезанным декольте. Она собиралась добавить аксессуары с подарка на день рождения, но потом передумала, так как богатство Миранды было одной из проблем ее родителей. Неужели они думают, что Миранда покупает ее любовь? В любом случае, ей не нужно было ничего говорить. Ее родители почти ничего не знали о моде, но даже они понимали достаточно, чтобы понять, что она не может позволить себе такое платье на зарплату репортера. Вместо этого она неловко повторила: – Так вам нужна моя помощь? Вероятно, почувствовав ее дискомфорт, мама оставила эту тему и кивнула в сторону кучки тыкв и крошечных тыкв в миске на столе.* – Почему бы тебе не закончить украшение стола? – Ее тон был небрежным, но Энди улыбнулась, потому что знала, что мама, должно быть, сохранила их для нее, она всегда любила украшать стол в День Благодарения в детстве. Она радостно взяла миску с овощами и вышла из кухни, стараясь не обращать внимания на пристальный взгляд отца и плотно сжатые губы. Однако, будучи за столом, она услышала приглушенное бормотание. Она не смогла ничего разобрать, кроме низкого сердитого голоса отца и маминого «Шшшш!». Она вздохнула. Стол был уже почти накрыт, без настоящей еды, и Энди заметила, что мама достала свой драгоценный китайский фарфор. По крайней мере, она не настолько ненавидела Миранду, чтобы заставлять ее есть из пластиковых тарелок. Она вышла из кухни с салатом как раз в тот момент, когда Энди вносила последние штрихи в украшения. Она взяла у мамы миску и поставила ее немного левее от центра, затем повернулась к ней. Ее тут же заключили в объятия, и она хихикнула. – Мама. Но она все равно обняла ее, купаясь в чувстве комфорта, которое она всегда ей дарила. – Просто я так сильно по тебе скучала, – прошептала мама. Энди погладила ее по спине, заметив, что теперь, когда она надела туфли на каблуках, она стала еще выше, чем обычно. – Я тоже скучала по тебе, мам. Когда они оторвались, мама положила свою руку на ее щеку, рука была теплой, когда она ласкала ее. Энди наклонилась к этому. Пока ее мама не открыла рот и не сказала: – Я думаю тебе стоит остаться здесь. Нахмурившись, Энди отстранилась. – Что? – Здесь, в Цинциннати, – уточнила она. – Ты должна вернуться домой. О, Боже. – Мама, о чем ты говоришь? – Мы так по тебе скучаем, – продолжала она, не сбиваясь с ритма. – Ты можешь жить здесь, со мной и папой… – И где нет Миранды, – закончила за нее Энди, скрестив руки на груди. Так это их новая тактика? Запереть ее в ее же старой комнате, чтобы удержать подальше от большого, страшного дракона? – Я не говорила, что… – начала мама, защищаясь, но Энди не дала ей закончить, ее голос повысился почти против ее воли. – О, хорошо, ты хочешь сказать, что я должна переехать сюда с Мирандой и девочками… – Энди… –...а что насчет моей работы? – Мы найдем для тебя что-нибудь здесь. «Цинциннати Инкуайрер»... – Энди открыла было рот, чтобы ответить, но она продолжила, – или... Или ты могла бы стажироваться в папиной фирме, я уверена… – О, Боже, мама… – Энди… – Нет, мам, прекрати, – строго сказала Энди. – Просто перестань. Ты ... Ты сошла с ума? Моя жизнь в Нью-Йорке, – она развела руками, – и у меня есть работа и партнер, которого я люблю… – О да, дважды разведенная мать двоих детей, – усмехнулась мама. – Неплохой улов. – Да, – ответила Энди. – Вот кого я люблю - всех троих. И если ты не можешь принять это, тогда я даже не знаю, что мы здесь делаем. – Я была плохой матерью? – внезапно спросила мама подавленным тоном. Энди снова нахмурилась. – Что? – Ты ищешь замену, не так ли… – Что?! – Ее глаза вылезли из орбит. Проблемы с мамой? Ее мама думала, что у нее проблемы с мамой? Она думала… – Я просто пытаюсь понять… – Ты думаешь, я сломлена? – с вызовом бросила она. – Конечно, нет! – Хорошо. Тогда я забуду то, что ты только что сказала. С этими словами она увернулась от маминой руки, поднявшейся, чтобы снова коснуться ее, и направилась к лестнице, молясь, чтобы не споткнуться и не опозориться. – Куда ты идешь? – позвала ее мама. – Наверх, чтобы позвать всех на ужин, – ответила она через плечо, затем оглянулась на маму, когда ее нога достигла первой ступеньки. – Мы ведь собираемся есть, верно? У нее была секунда, чтобы увидеть, как ее мама сдулась позади нее, прежде чем она поднялась по лестнице.

***

Энди была уверена, что Миранда слышала её разговор с матерью. Близнецы, вероятно, тоже, поскольку они умели подслушивать, особенно когда подозревали, что происходит драма. Но никто ничего не сказал. Миранда бросила на нее взгляд; «взгляд Миранды», который был в равной степени обеспокоенным, но и не желавшим знать, что было хорошо, потому что Энди не хотела говорить об этом и убеждать Миранду дальше; им не следовало приезжать. Она и сама начинала в это верить. Сейчас они все сидели за обеденным столом, Миранда справа от нее, девочки напротив них, а ее родители по обе стороны стола. Там были цветы, свечи и вкусная еда, но это не было похоже на обычный День Благодарения Саксов. Настроение было слишком мрачным, и все ели в неловком молчании. На самом деле, наиболее неуютно выглядели Близнецы, они не привыкли к семейной вражде с тех пор, как Стивен ушел, и, вероятно, задавались вопросом, почему их втянули в этот беспорядок. Энди стало их жалко, и, когда Кэролайн подняла на нее глаза, она улыбнулась, как надеялась, утешительной, а не горькой улыбкой. – Энди, не могла бы ты передать мне горошек? – Спросил ее отец отстранено, очевидно, будучи посвящен в их с мамой спор и определенно бывшем на стороне ее матери. Она молча взяла миску (хотя та была ближе к Кэссиди) и протянула руку над тарелкой Миранды, чтобы поставить ее рядом с ним. Миранда откашлялась и повернулась, чтобы посмотреть на мать Энди. – Запеканка из сладкого картофеля великолепна, Миссис Сакс. – Она посмотрела на пару. – Все великолепно. Энди заметила морщинки вокруг губ и между бровей матери, но, к счастью, она только кивнула и коротко пробормотала: – Спасибо. Энди видела, что Миранда раздумывает, стоит ли говорить больше, но, будучи женщиной немногословной и не склонной к комплиментам, она просто кивнула и вернулась к еде. Близнецы, сидевшие напротив них, похоже, тоже вели телепатический разговор, и Энди мягко спросила: – Девочки вам нравится еда? Они поспешно кивнули – Кэссиди даже добавила «м-м-м», прежде чем снова уставились в тарелки. Энди действительно пожалела, что втянула их в это. – Не забудьте оставить место для моего тыквенного пирога, – сказала мама, ее голос снова стал дружелюбнее с девочками. По крайней мере, она не была настолько мелочной, чтобы вываливать на них свое дерьмо. А потом все снова замолчали, и единственным звуком в комнате был звон столовых приборов о мамин китайский фарфор. Энди хотелось бы, чтобы здесь был пьяный дядя, который изрыгал бы расистские замечания, просто чтобы отвлечь всех от темы, нависшей над столом, и перенаправить их внимание на кого-либо еще, кого можно ненавидеть. А также нарушить тишину. К сожалению, тишину нарушил отец, бросивший нож и вилку на тарелку: – Что мы делаем? Все головы повернулись к нему, настороженные и широко раскрытые. Энди удалось выдавить из себя слабое «папа», прежде чем он продолжил, пристально глядя на ее маму, как будто направлял свой гнев на нее. Энди понимала, что он просто не может заставить себя посмотреть на других. – Почему мы притворяемся, что все хорошо, когда это не так? – Спросил он. Мама Энди тоже отложила приборы и вытерла губы уголком салфетки. Энди услышала, как Кэролайн тихо пробормотала: – А кто притворяется? – Папа, – повторила Энди, повышая голос. Миранда сделала изящный глоток вина, как будто ее это совсем не беспокоило. Энди знала её лучше. Наконец отец посмотрел на нее и прищурился. – Ты привела эту женщину в наш дом, – он указал на Миранду, которая все еще отказывалась смотреть на него, – хотя знала, как мы относимся к ней. К этому. Энди повернулась к нему. – Вы сказали привести её! Я спросила вас, и вы сказали привести её. – Только потому, что иначе мы не смогли бы тебя увидеть, – вмешалась мама с другой стороны, привлекая внимание. Но прежде чем она успела возразить, раздался мягкий голос Миранды: – Девочки. Они все посмотрели на нее, но она больше ничего не сказала, вместо этого она посмотрела на своих дочерей и подала им знак не более чем приподнятой бровью и легким наклоном головы, чтобы они поднялись наверх. Они больше не нуждались в подсказках. Оставив еду, они отодвинули стулья и поспешили прочь, оставляя за собой звук шагов. Теперь четверо взрослых остались одни, хотя Энди не сомневалась, что девочки все еще на верхней площадке лестницы, пытаются подслушивать. Ей хотелось, чтобы они оказались в таунхаусе, где комнаты больше и дальше друг от друга. Миранда вернула ее к разворачивающейся сцене, прочистив горло и чопорно вытирая салфеткой и без того чистые губы. – Какого черта вы делаете? – Спросила Энди у родителей, которых, казалось, даже не смутило их позорное поведение. Они выглядели злыми. – Я полагаю, у твоих родителей есть проблемы со мной, – спокойно заявила Миранда. – Так почему бы нам не позволить им сказать то, что они хотят сказать мне? Теперь они выглядели еще злее. – У тебя хватает наглости ... – начала мама, но Энди резко оборвала её. – У нее хватает наглости? Это вы только что испортили ужин, потому что… – Андреа. – Она повернулась к Миранде, которая даже не смотрела на нее. Или на ее родителей, если уж на то пошло. – Не затыкай мою дочь… – Не указывай ей, что делать, – бросила Энди отцу. – Андре… – Нет, – возразила она. – Я почти год пыталась заставить их забыть о своих предрассудках, и сейчас мы проделали весь этот путь, чтобы они оскорбляли тебя? Я этого не потерплю. Она попыталась встать, но ее остановил коллективное «сядь». Потом Миранда посмотрела на ее изумленное лицо, пронзительным взглядом, который заставил ее почувствовать себя наказанным ребенком. Она снова села. – Итак, – начала Миранда, звуча таким тоном будто начинала редакционную встречу на «Подиуме». – Мы все взрослые. Надеюсь, мы сможем спокойно и разумно поговорить. Мама Энди была готова разорвать салфетку в клочья, сжимая ее с такой силой, что побелели костяшки пальцев и поджатые губы. Но она не сказала ни слова. С другой стороны, ее отец: – Я хочу знать, что кто-то вроде тебя делает с нашей Энди. Та, которая могла заполучить кого угодно. – Его голос дрожал от ярости, которую он едва сдерживал. – Ну, папа, спасибо за вотум доверия. Миранда проигнорировала ее, и продолжила безмятежно (или притворяясь безмятежной, потому что за этим фасадом Энди знала, что она хочет задушить его): – Я не знаю, мистер Сакс, почему вы выбрали Кейт? – О, ради Бога. – Мама Энди стукнула ладонями по столу, напугав Энди. Но отец продолжил: – Ты думаешь, мы не слышали обо всем, через что ты заставила пройти Энди, когда она работала на тебя? Обращалась с ней как с рабыней. – Мне платили за то, что я помогала ей, папа… – Это не было помощью, Энди. – Он ткнул в нее пальцем. – Я был с тобой в ту ночь, когда она позвонила тебе Бог знает откуда и требовала, чтобы ты отвезла ее в Нью-Йорк, как какую-то диву. – Он повернулся к Миранде, которая очень хорошо держалась. – Ты заставила ее плакать, ты знала об этом? – Папа! – Я не буду извиняться за то, что сделала, пока Андреа работала на меня, – тихо ответила Миранда и бросила на него один из своих самых ужасающих взглядов. Это больше не работало на Энди (ну, большую часть времени это не работало), но это сработало на ее папе. Она действительно обнажила зубы. – Определенно не перед вами. Тогда наши отношения были исключительно профессиональными. – А откуда мне знать, что ты до сих пор не обращаешься с ней как с лакеем? – возразил он. – Ты должен мне верить, – сказала Энди, дрожа от ярости. – Я не работаю на Миранду и не позволю ей командовать мной. – Она вдвое старше тебя, Энди, – выпалила мама, ее лицо исказилось от отвращения. – И что? – Энди нахмурилась. Только попробуй поднять блестяще диагностированные тобой проблемы своей дочери перед Мирандой, попыталась молча сказать она ей. – Мы кому-то причиняем боль? – Тебе! – ее отец чуть не закричал от досады. – Она делает больно тебе, а ты даже этого не видишь! – Я еще не получала никаких жалоб, – сказала Миранда, единственная, кто все еще говорил тихо. Близнецы отчетливо слышали каждое слово. Она откинулась на спинку стула. – Вот именно, и не получит. – Ты так молода, – простонала мама, звуча почти агонизирующе, и точно, как заезженная пластинка. – Прекрати это говорить! – Энди действительно закричала. – Это все, что ты говоришь с тех пор, как я рассказала тебе о нас. Я взрослая. Я знаю, что делаю. Сколько тебе было лет, когда ты вышла замуж за отца и родила ребенка? – Это другое ... – начала она, защищаясь. – Почему? – выплюнула Энди. – Для начала, наша разница в возрасте невелика, –ответил вместо нее отец. – Для начала. Хорошо. Что еще? Ты мужчина, а Миранда нет? – О, не говори нам этого. – Ее мама обнажила свои зубы в рычании. – Нам было бы все равно, если бы ты встречалась с девушкой своего возраста. – Нет, Андреа, они просто не хотят, чтобы ты встречалась с кем-то вроде меня, – снова заговорила Миранда. Ее тон был обманчиво легким. – Не с этим большим тираном, который терроризирует столько невинных душ ради забавы. Я развращаю тебя, не так ли? Она одарила маму Энди довольно пугающей улыбкой – хуже, чем улыбка, которой она одаривала посетителей на своих мероприятиях. Ее мама смотрела в ответ. Боже, что если Миранда действительно бросит ее из-за этого? Конечно, неодобрение родителей давило на них уже почти год, но Миранда впервые по-настоящему встретилась с ними. В первый раз ей пришлось столкнуться с ними лицом к лицу. Что, если они толкнут ее через край, убедят, что Энди не стоит таких хлопот, что она действительно может найти кого-то другого – кого угодно? Энди хотелось плакать. Но потом Миранда взяла ее за руку под столом, и плотина прорвалась. Ее глаза наполнились слезами, а нижняя губа задрожала. Мама сразу это заметила и попыталась дотянуться до нее. – Энди, милая, не плачь, – мягко сказала она. К ее чести, на ее лице отразилось раскаяние, но Энди отстранилась и вытерла нос тыльной стороной ладони. – Как я могу этого не делать, когда ты так... так… – Она снова шмыгнула. – Мы просто стараемся заботиться о тебе и твоих интересах. – Ее отец тоже понизил голос. – Она тебе не подходит. – Она сидит прямо здесь, – холодно вмешалась Миранда. – Нет, если это хоть как-то зависит от нас, – пробормотала мама себе под нос, но достаточно громко, чтобы все услышали. – Всё, достаточно. – На этот раз Энди хлопнула по столу. – Вы должны остановиться. Вот кого я выбрала. Вот с кем я была больше года. Я люблю её, а она любит меня, и мы счастливы. Потому что это было все, что имело значение в конце концов, не так ли? Миранда любила ее. Миранда, которая никого не любила, кроме своих дочерей. Из всех людей она любила Энди, лелеяла ее, заставляла чувствовать себя особенной и желанной каждый божий день. И Энди никогда не испытывала более чудесного чувства, чем это. – Почему вы не можете порадоваться за меня? – Потому что мы видим то, чего не видишь ты, – ответил отец покровительственным тоном, который Энди ненавидела, ненавидела, ненавидела! – Что именно? – спросила она, чувствуя, как ее лицо становится горячим. Ее мама ответила за него: – Она использует тебя. – Энди усмехнулась, издав невеселый смешок, который даже ей показался страшным. Ее мама продолжала настаивать: – Она женщина средних лет – ради Бога, старше меня, Энди; у нее двое детей, она развелась с двумя мужчинами… – Которые не были мной. – Да, я уверена, что они никогда не слышали о том, как сильно она их любила, – сказала она, тяжелый сарказм слетел с ее языка. – Не совсем, – тихо ответила Миранда. Это была правда. Ее предыдущие браки, хотя и не были полностью безличными, были в основном деловыми договоренностями, взаимными соглашениями, которые шли на пользу карьере и имиджу обеих сторон, и прежде всего Близнецам. Первый муж Миранды подарил ей два величайших дара в ее жизни; второй был хорошим отцом. Но на самом деле Миранда не любила их так, как жена должна любить своего мужа. Возможно, это было как-то связано с тем, что она находилась глубоко в своем дорогом шкафу от кутюр, но в любом случае, когда каждый брак заканчивался, как бы печально это ни было, Миранда испытывала облегчение. Она призналась в этом Энди однажды поздно вечером, несколько месяцев назад, в своем домашнем кабинете за бокалом вина. Энди знала, что она – это первое, что Миранда сделала для себя. Ни ради карьеры, ни ради имиджа, ни даже ради дочерей. Она знала, что все эти вещи могут пострадать из-за этих отношений, но все же пошла на это, потому что впервые в жизни не хотела отказывать себе в том, чего действительно хотела. Она действительно хотела Энди. Вот почему Энди знала, что она не выбросит ее как мусор, потому что веселье прошло, а зуд унялся. В этот момент Энди начала чувствовать уверенность, что Миранда не отпустит ее так легко, если Энди не даст ей действительно веской причины. Она надеялась, что эти выходные не были действительно хорошей причиной. – Она не использует меня, мама, – тихо сказала Энди, слыша легкую дрожь в своем голосе. – Почему тебе так трудно поверить, что это настоящие отношения? Только потому, что у нас есть некоторые различия? – Посмотри, во что она тебя превратила, Энди. – Ее отец кивнул на ее платье, его голос сочился презрением. Кулак Энди сжался. Он начинал звучать совсем как Нейт и Лили. – Ты выглядишь как... – Как что? – с вызовом спросила она, когда он остановился. – Как трофейная жена, – выплюнул он без тени сожаления. Энди снова рассмеялась. В этом звуке опять не было юмора. – О, почему, потому что на мне красивое платье? Потому что она подарила мне подарок на день рождения? Сколько раз ты покупала маме одежду или украшения? – Если бы я только получала кутюр, – пробормотала мама. – Мы тебя даже не узнаем, – сказал отец. Энди снова услышала в его голосе Лили. Ее лучшая подруга с 16-ти лет, которая обвиняла ее в том, что она растет и меняется, как будто это плохо. – Что ж, мне очень жаль, – сказала она, ничуть не сожалея. – Мне жаль, что я стала одеваться лучше – и мне это нравится, – потому что, очевидно, это делает меня плохим человеком, верно? Фальшивкой? На случай, если ты забыл, я работала в модном журнале. Я заинтересовалась своей работой. – О, мы не забыли, – тихо сказала мама. – Ты прикасалась к ней, когда она работала на тебя? – Отец сердито посмотрел на Миранду. – ЧТО?! – Завопила Энди. Конечно, они задавали этот вопрос раньше, спрашивали, начались ли их отношения, когда Миранда все еще была начальницей Энди, но они никогда не были настолько тупыми и грубыми. – Уверяю вас, я не интересовалась Андреа, пока мы работали вместе, – спокойно ответила Миранда, но розовый оттенок медленно поднимался по ее шее и ушам. Это было не совсем так, поскольку у Миранды появились чувства – или что-то в этом роде, как она это называла, – в то время как Энди все еще работала в «Подиуме». У Энди тоже. Но они ничего не предпринимали до тех пор, пока она не ушла в отставку. И все же Энди сказала, главным образом назло им: – А даже если и так, это не ваше дело. – Конечно наше, – отрезала мама, снова повышая голос. – Как ты можешь так говорить? Мы твои родители. Мы не хотим, чтобы тобой воспользовались. – Тогда, как мои родители, вы должны доверять мне, когда я говорю, что мной не пользуются, – выпалила она, затем вздохнула и вскинула руки в воздух. – Проклятье… – Энди…– проворчал ее отец, ей было не по себе от ругательства, но она проигнорировала его. –...Я уже не ребенок. Я точно знала, во что ввязываюсь, и мы были вместе достаточно долго, чтобы понять, что меня не используют. Почему мы должны убеждать весь мир, что то, что мы делаем, не извращение? – ПОТОМУ ЧТО ЭТО ТАК! – закричала ее мама практически сразу, как только она закончила говорить. Затем все повернулись к ней, широко раскрыв глаза и потеряв дар речи (даже ее отец выглядел шокированным), и она сжала губы, выглядя почти раскаивающейся. Но это уже произошло, и она, казалось, поняла это и вздохнула со смирением. Энди попыталась придумать, что бы такое сказать, но не смогла произнести ни слова. Она никогда не думала, что ей придется с этим столкнуться. Значит, ее мама считала ее извращенкой. И Миранда была извращенкой. И счастливая, прекрасная жизнь, которую они строили вместе; все эти маленькие мгновения – ласковый шепот и сладкие поцелуи, и Миранда, укутывающая ее, когда она засыпала за письмом, или она обнимающая Миранду и слушающая ее жалобы, в то время как Энди знала, что втайне ей это нравится, нравится быть в объятиях своего возлюбленного – все это ничего не значило. Для ее родителей это было просто отвратительным отклонением. Слезы навернулись на глаза Энди с удвоенной силой, и она изо всех сил старалась не моргать, чтобы они не сорвались, и чтобы мама не увидела, что она с ней сделала. Ее мама, ее опора, которая всегда была на ее стороне, всегда говорила ей, что она может делать все, что захочет, даже когда Энди решила переехать в Нью-Йорк, и даже когда отец был разачарован, что она не пошла в юридическую школу. Ее мама никогда не переставала любить и поддерживать ее, но сегодня возможно настал этот день. Энди видела свое будущее вдали от этих людей, которые воспитывали и учили ее. Больше не будет проведенных вместе каникул, писем по электронной почте, звонков по телефону, визитов, и все потому, что ее родители теперь – и, очевидно, уже давно – испытывали отвращение к ней и ее выбору. Снова воцарилась тишина, единственным звуком в комнате стало тяжелое дыхание. А затем: звук отодвигаемого стула от стола, Миранда грациозно встает и уходит.