Исторические несостыковки.

Вторник. 20.

Утро в нашем доме всегда начиналось одинаково. Сперва первые солнечные лучи пробирались в комнату, а потом тихо звучал мамин будильник. Шум на кухне иногда сопровождался напевом какой-то мелодии, а потом затихал. Слышались шаги, скрип двери, и вставал отец. Они завтракали и шли одеваться. Потом звенел будильник моей сестры, начиналась возня в её комнате, — часто при этом слышалась ругань, которую, если бы услышали родители, на возраст скидку бы не сделали, — а также шум падающих вещей. Минут через двадцать просыпался я. Шёл на кухню, ставил воду на кофе и бежал в душ. Приходил обратно, делал кофе, завтракал и начинал собираться. Так было каждый день, исключением служили выходные и праздники. Конечно, иногда были и плохие дни, когда всё валилось из рук, я просыпался значительно позже, болел или что-то подобное. Тем не менее, вторник двадцатого нельзя было отнести ни к исключениям, ни к плохим дням. Во-первых, не было бессонной ночи, наоборот, спал я крайне крепко. Обычно, часам к четырём утра я просыпался от жутких кошмаров, — Мэй страдала этим первые полгода после приезда из Гравити Фоллз, — и дальше просто не мог найти в себе смелости закрыть глаза. Ни один из кошмаров я никогда не запоминал, но находясь в них мне всегда казалось, что я раз за разом переживаю всё худшее, что со мной происходило. Оставалось только чувство ужаса, вины и опустошённости. Во-вторых, проснулся я из-за того, что отец проспал и потому опаздывал. Он поднял немалый шум, от которого проснулся не только я, но и Мэй. Я никак не находил в себе решительности подняться, потому просто бездумно лежал, наслаждаясь последними минутами относительного спокойствия, пока не произошло «в-третьих» — Мэйбл внезапно залетела ко мне в комнату, так как вчера забыла свою накидку с одного из костюмов. Вечером она подбирала лучший вариант, а кого с этим доставать, если не любимого братца? Порывшись, она убегает прежде, чем подушка долетает до двери. Наконец нахожу силы подняться. Когда выхожу из душа, она всё ещё мечется по всем комнатам, пытаясь найти теперь уже блузку. Вечером она подбирала другую, но внезапно изменила решение. Такое у неё случалось часто. Чего-чего, а упорства в ней всегда было предостаточно. Чего нельзя сказать о памяти. В то время как я запоминал важные вещи, она их всегда забывала. Нет, некоторые она помнила, но только те, которые были важны для неё. По каким критериям она выбирала, что важное, что нет — понятия не имею, но то, что блузка, которую она искала, была у её подруги она почему-то не помнила. Почему это помнил я — до сих пор остаётся загадкой. Зеваю, набираю воду, ставлю на плиту, при этом говорю Мэй о тщетности её поисков. Она с яростью отбрасывает «комплект», еле сдерживая поток слов, что не услышать в приличном обществе. — Ты всё ещё можешь надеть второй вариант, о котором ты говорила вчера. Накидка ведь на месте. — Пытаюсь успокоить сестрёнку, но бесполезно. — Я хотела именно ЭТУ блузку! Никогда не понимал, как в одном человеке могут уживаться такие противоречивые черты характера. Милая, доброжелательная, оптимистичная, уступчивая Мэй была тем же человеком, что и принципиальная, капризная и довольно эгоистичная особа, с которой я живу уже семнадцатый год. — Она, чёрт возьми, идеально подходила! — Откидывая в шкаф одну за другой вешалку, «объясняла» она. Дошла до одной из идеально выглаженных юбок, минут с пять сверлила её взглядом, и в итоге аккуратно отложила. В чём был смысл гладить предмет одежды, который тут же помнётся, я не знал и думать не собирался. Более важным на тот момент были собственные сборы, а не очередные мании моей сестрёнки. Кто вообще в здравом уме, ради короткой пятнадцати-двадцатиминутной репетиции так старательно подбирал бы наряд? К тому же, никто и не требовал приходить «как с обложки» на простой прогон слов, что нужен был для того, чтобы убедиться — все актёры на своих местах. К середине второго урока Мэй должна была уже быть в школе, потому, как мне казалось, лучшим вариантом было прийти в том, в чём она обычно идёт туда. Но этот вариант был безжалостно раскритикован прошлым вечером. –…а ведь её даже мне в пример ставили, ага. — В очередной раз повторяла Мэй «последние новости». — Он минут двадцать убеждал, а она ни в какую! Сто пятьдесят лет театру не каждый день исполняется, отказаться от главной роли на его сцене, по-моему, как-то неуважительно. Я хотел было сказать, что это не имеет никакого смысла, ведь театр давно снесли, но был занят завтраком. Мэй, впрочем, тоже, но ей это совсем не мешало. Уплетала за обе щеки яичницу, иногда поглядывая на лист со словами с таким искренним восхищением, что это было даже немного заразно. Тем не менее, из-за этого она выглядела ещё более неопрятно, чем обычно утром. Несмотря на то, что она всеми правдами и неправдами старалась выглядеть как Истинная Леди, с манерами и этикетом она была на «Вы». Лично меня это не волновало — привык за все эти годы. К чему же я не мог привыкнуть, так это к тому, что каждый чёртов раз, после первого-второго свидания парни сбегали от неё куда подальше. А после, как можно догадаться, она бежала ко мне, ожидая утешений. Закончив раньше меня, Мэй убежала к себе. Или, если быть точнее, улетела на крыльях воодушевления. Пока я доел и дошёл до своей комнаты, она выравнивала непослушные волосы. Как говорилось ранее, упорства ей было достаточно, даже для того, чтобы выровнять до ужаса непослушные волосы. Мать несколько раз предлагала моей сестрёнке подстричься, но та, со словами «моя прелесть», каждый раз отказывала. У меня утром сил иногда не хватало просто расчесать их, так как вились они у нас одинаково. До сих пор у ужасом вспоминается день, когда Мэй «нужно» было идти на вечеринку, но самой ей не хотелось идти принципиально, потому весь день она уговаривала меня. В итоге я, разумеется, сдался. Она больше часу потом подбирала комплекты себе, а потом откидывала, потому что: «так мы совсем не смотримся вместе!». И когда я уже подумал, что всё закончено, она стала жаловаться на то, что у неё волосы прямые, а у меня — нет. Терпеть не могу, когда ко мне прикасаются, тем более к волосам, но её в тот момент ничего не могло остановить. У неё на телефоне до сих пор целый фотосет сохранился. Потому мои попытки забыть этот ужас не имели ни единого шанса. Накинув на плечи рюкзак, я уже выходил из квартиры, когда Мэй внезапно вскрикнула. Потом было море слёз и настоящая истерика, но совсем не из-за того, что она обожглась, а потому, что это «совсем испортило образ». Родители уже ушли, потому с «боевой травмой» помогать пришлось мне. К счастью, это случалось нередко, поэтому успокоить и привести в порядок сестрёнку заняло не так много времени. Не так много, но достаточно, чтобы опаздывать на урок. Я пулей вылетел из квартиры, успев напоследок бросить фразу о том, чтобы Мэй не забыла закрыть квартиру. Напрочь забыв взять зонт, я, спотыкаясь, стал спускаться вниз. Дорога от дома до школы, в общей сложности, занимала до 28 минут весной и осенью, и до 46 минут зимой, добраться туда за 10 минут, как можно догадаться, было невозможно. Тем не менее, как говорит моя сестрёнка, для меня нет ничего невозможного, когда я напрочь забываю об этой самой невозможности. Забегаю в холл ровно по звонку, и как можно быстрее стараюсь подняться побыстрее к классу. Но, как оказывается, всё зря. Поднявшись на этаж я вижу, что одноклассники стоят напротив кабинета, ожидая преподавателя. Подхожу к ним я уже медленно, пытаясь восстановить сбившееся дыхание, и отойти от жуткой боли в грудной клетке. После приходится ждать ещё минут пятнадцать точно, и, наконец-то, преподаватель приходит. Без всяких оправданий, просто будто бы так и нужно. Некоторые обратили на это внимание, но к середине урока все об этом благополучно забыли. На втором уроке было уже интереснее. Стало известно, что наш преподаватель по истории не появился на рабочем месте. Некоторые преподаватели, у которых были «окна», пытались дозвониться до него, но всё без толку. Мистер Уолсон был весьма пунктуальным человеком, и никогда бы не позволил себе опоздать. Даже когда случалось так, что он болел, или у него были какие-то срочные дела, он всегда заранее предупреждал, потому такая внезапная пропажа удивила не только учеников, но и преподавателей. На перемене веселье и не думало заканчиваться. В кабинете нашли и портмоне, и пальто, и телефон историка. С каждым мгновением всё становилось всё серьёзнее, потому что охранник заверял — ключ ему отдала медсестра, никто посторонний не входил и не выходил, не выходил и сам историк. Камеры были только в холле и на коридоре первого этажа. Второй этаж и кабинеты были «без присмотра». То, что историк каким-то образом телепортировался на второй этаж — было абсолютной чушью, но и чуть более реалистичный вариант тоже был откинут. Восьмидесяти-летний бывший вояка, который внезапно решил вспомнить молодость и вылезти через окно — это как-то слишком слабо вписывалось в характер Уолсона. «Разве что у него внезапно развился старческий маразм.» — с этой фразой вышел мой «любимейший» преподаватель, и повисла полу-минутная пауза, которая тут же сменилась яростью. Мне чудом удалось избежать наказания в тот момент, но мне пообещали устроить «весёлую жизнь» до конца месяца, а если расскажу кому-то — то и до конца обучения. Оставалось не так долго, но и закончить год с отвратительными оценками у меня желания не было. Не для того во все предыдущие на стенку лез, лишь бы на идеально каждый год заканчивать. На третий урок пришла Мэй. И такую ярость в её глазах я видел довольно редко. Ей бы стоило сперва немного остыть, а потом уже приходить. К тому же, пропусти она разок физру — хуже бы не стало. Конечно, такое пропускать жалко, но она ведь не могла знать, что решением директора внезапно станет совместный урок. Не думаю, что кто-то когда-нибудь счёл бы решение замены истории на физру логичным, но и спорить никто, как видно, не стал. А жаль. Конечно, ситуация довольно клишированная, но изменить что-то было просто невозможно. Наши параллели не очень хорошо ладили или, если быть точнее, не ладили вовсе. Я придерживался нейтралитета, ровно до тех пор, пока трогали меня или Мэйбл. К счастью, она всегда хорошо со всеми ладила, потому, даже если кто-то и задирался — то она довольно легко к этому относилась. Тем не менее, остальная часть класса нашего с Мэй мнения — о том, что не имеет никакого значение у кого больше технических или гуманитарных предметов, — не разделяла. В течении всего урока учитель только и успевал прекращать перепалки, и разнимать драки. К самому концу одному из парней разбили нос, прежде чем учитель успел подбежать. И именно об этом были все разговоры на перемене. Интереснее этого были только очередные страдания моей вечно всё гиперболизирующей сестрёнки. –…и нет, это должно быть «иначе»! И никакая версия её не устраивает. Тошно уже от этих «я же хочу как лучше». Хотела бы как лучше, не отказывалась бы от роли, лицемерная с- — Мэйбл! Внезапный выкрик прозвучал как нельзя кстати, и сразу же отвлёк мою драгоценную сестру. Обернувшись к выкрикнувшей девчонке, Мэй лучезарно улыбнулась, обнимая её. «Кто бы говорил, кто бы говорил» — тут же пронеслось у меня в голове. Джесси, довольно милая светловолосая девчонка из младших классов. Насколько я знаю, она уходила на больничный, потому я не особо разочаровался, когда она утянула Мэйбл к остальным девчонкам. К четвёртому уроку вывесили замены, потому шансы, что кто-нибудь вспомнит об отсутствии преподавателя окончательно исчезли. Нельзя сказать, что меня это как-то разочаровывало, скорее наоборот. Уговорить Мэй задержаться после уроков, на удивление, особого труда не составило. Конечно, это вызвало у неё недоумение, но я обещал ответить на всё «позже». Надеяться на то, что кабинет будет открыт, было крайне наивно, но всё же. Его ведь проверяли, вещи как-то нашли. Впрочем, что после дверь так и не закрыли, было маловероятно. Но и к такому варианту развития сюжета я был готов. Хорошее влияние на мне мало сказывалось, в то время как плохое — наоборот. Перед отъездом дядя Стэн меня кое-чему научил, пусть и попросил никому не говорить. В конце-концов, если кто-то узнает, что ты умеешь взламывать замки, то ты постоянно будешь крайним, в случае любого рода взлома. Да и не только. Последним уроком была информатика, потому предлог задержаться тут же нашёлся. Миссис Дирн, к великому её сожалению, была самым занятым преподавателем. И это при том, что она не вела ни один класс. Хотя, возможно, это и было причиной её вечно занятости. Она из тех безотказных людей, которыми вечно пользуются, и кто вечно погребён под грудой работы, в её случае это были презентации, распечатки разного рода бумаг, редактирование текстов и планов, сценариев и прочего. Миссис Дирн всегда нуждалась в помощи, но мало кто задерживался в её кабинете надолго. Все сразу же сбегали и возвращаться не были намерены, только в случае полного завала какого-нибудь внепланового теста. Мэй не сияла энтузиазмом именно по этой причине. По информатике у неё были идеальные отметки, и улучшать их было просто некуда. Миссис Дирн заварила нам чай, когда удостоверилась, что мы никуда не спешим, и занялась остальной частью своей работы. В то время как моя сестрёнка занималась оформлением какой-то презентации, я переписывал один из «сценариев» урока. Совсем не сложная работа, в особенности, когда большую часть времени проводишь именно за компьютером, но, в отличии от меня, у Мэй был совершенно иной образ жизни. Её усидчивости хватило на полтора часа, но я и тому благодарен был. Сердечно поблагодарив, преподавательница, с улыбкой на лице, отпустила нас. После «гуляли» по школе мы ещё около получаса. Большинство учителей уже давно покинули свои рабочие места. Кроме нас и охранника, оставалось ещё два человека. Когда же один из них ушёл, окончательно освободив первый этаж, мы наконец смогли приступить к затее. Вообще, Мэй была недовольна моей идеей, но и не отказывалась. На коридоре было довольно прохладно, но оно и неудивительно — окна только-только закрыли, а на улице сейчас шёл довольно морозный дождь. Оставалось только надеяться, что когда мы будем уходить он уже закончится. Видя мигающий свет, Мэй шутливо заводит триаду о призраках и демонах. Я не особо слушаю её, пытаюсь унять дрожь во всём теле и надеюсь, что сестрёнка этого не замечает. Не то, чтобы проблемы с проводкой внушали страх, скорее, это было что-то иное. Что-то, что я не в силах был объяснить. В особенности дрожь усиливается, когда я становлюсь напротив двери в кабинет. Дёргаю за ручку — закрыто. Мэй издаёт смешок, и выжидающе на меня смотрит. «Ну и чего ты, идиот, ожидал?» — читается в её взгляде. «Может она права? Прошло больше трёх лет, вот и заскучал по фантастическому, а рассказы дядюшек только помогали развивать фантазию. Никто не мог ведь ожидать, что всё кончится подобным образом. Что я настолько погружусь в это, что готов буду поверить во всё, если это хоть как-то будет выделяться на фоне серых будней.» — мысли пусть и довольно быстро сменяли одна другую, но, как видно, замолчал я довольно надолго. «Интересно, что бы они сказали на то, что ты, ребёнок неблагодарный, жалеешь о том, что наконец-то всё мирно? Что бы сказал он? Ты ведь его, выходит, напрасно подставил.» — Ну так, мы уходим, или как? — Нетерпеливо спросила сестрёнка, явно не ожидая, что я собрался идти до конца. Хотя, правду сказать, я и сам не ожидал такого. Почему-то её слова только наоборот придали мне уверенности в том, что я собрался делать. На то, как я вскрываю замок, Мэй смотрит, мягко сказать, крайне удивлённо и с большим недоверием. Если до этого моя затея ей казалась глупой, то теперь она перешагнула, в её глазах, отметку «опасно глупо». — А закрыть обратно, а, сможешь? — Шёпотом спросила она, оглянувшись в сторону холла, проверив, что никто не идёт. Я не отвечал, пока не услышал заветного щелчка. — Если постараюсь, то да. Открыв дверь, замираю. Не знаю, что я ожидал увидеть, но привычный вид кабинета меня разочаровал. Прежде чем Мэй успела подойти, я захлопнул дверь, что от резкого удара сама закрылась. В голове внезапно возникло две мысли, одна из которых внезапно перевесила. Сколько Мэй успела заметить? Казаться психом в её глазах хотелось меньше всего, но и верить в то, что кому-то внезапно понадобилось привести ряды парт в их обычный порядок тоже желания не было. — Что-то…случилось? — По взгляду было понятно, что, как бы я не старался, выглядеть «не психом» у меня всё равно не вышло. — Я просто внезапно подумал о том что… Знаешь, не стоит оставлять отпечатки, и всё такое… — В голове была абсолютная пустота, но даже в этот набор неуверенных фраз Мэй поверила. — Отпечатки? — Она полминуты сверлила меня взглядом, даже не пытаясь задуматься. — Историк, Мэй. Они нашли его портмоне и телефон в кабинете. — Ах да, точно. Ты думаешь это связано, да? — Недоумение сменилось безразличием. Она явно не желала связывать эти два происшествия, а я никак не мог решить, хочу ли втягивать её в это, или нет. Тем не менее, в ответ кивнул. В попытке избежать остальных вопросов, направился в сторону холла, вскоре Мэй меня догнала. — И теперь собираешься расследовать это? Ну, точнее, собирался, да? Что ж, молчание знак согласия. И что теперь, остановишься? Вот так просто? — Она пристально посмотрела на меня. Наши взгляды встретились, и я растерялся. — Не знаю. — Честно ответил я. — В любом случае, если что, сообщу тебе. — Значит, хочешь подвергнуть опасности нас обоих? — Вопрос прозвучал так неожиданно, что я остановился. За дверью шёл настоящий ливень. — Никого я не собираюсь подвергать опасности. — Я ни капли не верил в это, но чувствовал, что просто обязан был сказать это. Это не изменило ни выражения лица Мэй, ни её мыслей. Достав из рюкзака зонт, она взяла меня за руку, и мы вместе направились домой. Правда, спустя минут десять сестрёнка всё же остановилась, чтобы закончить начатое ещё годы назад. — Скажи честно, — она повернулась ко мне, нахмурившись, и смотрела прямо в глаза. — ты считаешь, что мы поступили правильно? — Этот серьёзный тон всегда пугал меня. Заставлял сердце биться чаще, сжимать руки в кулаки и без промедления отвечать «Да». В тот момент, когда мы сидели в автобусе, по дороге домой, Мэй впервые задала мне этот вопрос. И тогда я был абсолютно уверен в том, что это был правильный ответ. Что это было правильное решение. Что мы не могли поступить иначе. Но сейчас, что-то во мне будто бы надломилось. Возможно, это угасший гнев. Возможно, я просто стал старше. Возможно, это была скука по тем временам, временам которые были до того, как мы поставили точку. — Ты хочешь, чтобы всё повторилось? — Я настолько ушёл в свои мысли, что не заметил, насколько сильно изменилось её лицо. Из серьёзной и решительной она стала разбитой и опустошённой. «Поздравляю, придурок, ты снова сделал это. Прекрасная работа.» — мне было до такой степени стыдно, что хотелось просто уйти и больше не возвращаться. Никогда. — Ты ведь скучаешь, правда? — Она держалась из последних сил, чтобы не разрыдаться. — Ты бы… Ты не хотел бы, чтобы всё заканчивалось? Чтобы всё заканчивалось ТАК? — Но в итоге она сорвалась, и по щекам потекли слёзы. Я был абсолютно уверен, что буду вспоминать этот день до конца жизни. Во рту пересохло, и просто невозможно было ничего сказать. Я чувствовал себя так отвратительно, что хотел просто исчезнуть. Исчезнуть из её памяти навсегда. Чтобы больше не ранить. Чтобы больше не быть таким эгоистом. Но я не мог. Не мог даже последнего. — Я знаю…знаю, для тебя это было… Иначе, но в тот момент, я… — Она пыталась вытереть слёзы, смотрела куда чуть выше моего плеча, но совсем ничего перед собой не видела. — Это до сих пор снится мне. Он до сих пор снится мне. — Её била крупная дрожь, из руки выпал зонтик. Я не стал ловить его, вместо этого крепко прижал сестру к себе. Внутренности явно испытывали ко мне такое же отвращение, как и я сам, и потому желали покинуть моё тело. — Я хотел бы, всей душой хотел бы, чтобы был другой выход. Чтобы в тот момент я знал о нём. Чтобы тот момент никогда не произошёл бы. — Дождь только усиливался, но в тот момент это было последним, что меня волновало. –…хотел бы всё изменить. — Я не был уверен, что это были мои слова. Они будто бы шли изнутри, но совсем не были моими мыслями. Я никогда не думал таким образом. — Ты…смог бы…ты смог бы простить? — Она немного отстранилась, с такой щемящей тоской и душащей надеждой глядя на меня, что я на несколько секунд забыл, как дышать. Обязан был ответить да, но она бы не поверила. — Я хотел бы понять. — Тихо ответив, я поднял зонтик. — Я очень хотел бы понять. Мэйбл слабо улыбнулась на это. Конечно, это было не то, что она хотела услышать, но она достаточно хорошо знала меня, чтобы понимать — это всё, на что я способен. — Мне совесть не позволяет надеяться, что тебе показалось. — Она улыбнулась чуть шире, наконец посмотрев мне в глаза. — Я хочу верить тебе. Просто это… Это так сложно. — Опустив взгляд на землю, она немного помолчала. — Если тебе показалось, в этом нет ничего хорошего. Если нет… Тем более. Это плохая ситуация, просто… Просто ужасная. — Я понимаю. — Ответил я, так как снова наступила пауза. — Я не хочу больше никого терять, Диппер. — Она взяла меня за руку, снова серьёзно глядя мне в глаза. — Совсем никого. Поэтому, просто обещай мне. Обещай, что не будешь подвергать нас опасности. В такие моменты, возникает желание кусать локти. До крови. Невозможно отказать, но в тоже время — абсолютная уверенность в том, что обещание не выполнишь. — Я обещаю, что не буду подвергать нас опасности. — В тот момент я просто сгорал со стыда. Мэйбл была готова поверить во что угодно в тот момент, и так пользоваться этим было просто низко. Потому, когда она искренне улыбнулась, я почувствовал себя только ещё более отвратительно. — Я верю тебе.