Исторические несостыковки.

Среда. 21.

Солнце лениво выходит из-за горизонта, освещая всё вокруг сонным, ещё не совсем тёплым, светом, который рассеивается, едва достигая земли. Ранние пташки заводят свою песнь и отправляются на очень ранний завтрак. Листья шумят от сильных порывов ветра, но этому шуму никогда не сравниться с тем, что происходило в тот момент в школе. С самого первого урока, а для тех кто пришёл пораньше то и перед ним, начался настоящий хаос. Ход на первый этаж был закрыт, и только слепой не заметил бы полицейских, что, то и дело, отгоняли особо любопытных. Все были взволнованы, и далеко не в позитивном ключе. Каждый обговаривал варианты событий и собственные теории с друзьями, а я обязан был молчать. Никто не знал ни подробностей, ни причин, а я даже боялся об этом думать. Я не мог ни с кем поделиться, не мог поговорить даже с Мэй. По двум причинам. Во-первых, она была на репетиции, во-вторых — вчерашнее. Самое худшее, что трубку она не брала, потому отговорить её ехать в школу возможности не было. Конечно, полицейские это не какие-то сверхъестественные силы, но только один Всевышний мог знать, как Мэйбл на это отреагирует. Стараясь держать рот на замке, я, первое время, действительно пытался абстрагироваться от разговоров испуганных учеников. Но у кого хватит силы воли на то, чтобы повторять параграфы, когда вокруг все шумят о полицейских, опрашивающих некоторых учеников? Я точно не был из таких. Ко второму уроку я сдался, правда, услышать ничего интересного так и не удалось. К тому моменту практически все дружно решили, что это определённо не убийство. Те же, кто не был согласен с такой теорией, считали, что убийство было, но произошло не на территории школы, иначе бы занятий не было. Впрочем, абсолютное большинство интересовала последняя тонкость — отмена занятий. И каждый старался подобрать вариант, который эту отмену устроил бы. В конце-концов мне надоели эти разговоры, и я решил спуститься на второй этаж — к стенду с заменами расписанием. Почему такие стенды не висели на каждом этаже? «Физические упражнения полезны для здоровья» — объяснял наш преподаватель по физической культуре. Описать моё удивление, когда я увидел очень милые изменения, просто невозможно. Никаких замен не было, зато на втором ряду было вывешено новое расписание, в котором просто-напросто сменились кабинеты, полностью освобождая первый этаж. Так кабинет экономики переехал в кабинет физики, истории — в кабинет французского, а географии — во второй кабинет алгебры, где занимались А-классы. Вообще, это были довольно удобные изменения потому, что бегать по трём этажам — довольно затруднительно. Второй урок прошёл на удивление тихо. Конечно, если не считать парочки отчаянных ребят, которые решили вернуться на годы назад, и вместо обычной переписки по телефону, передавать друг-другу записки. Учитывая, что после их оставили в кабинете, а текст не зачитали, можно поставить на то, что кто-то придумал новую теорию, относительно произошедшего. От того, что не только я интересуюсь этим, становилось даже как-то легче. Потому, когда я спускался на первый этаж, такого сильного чувства вины уже не было. Это ведь просто любопытство, ничего более. Конечно, услышать что-то возможности не было, да и смотреть особо не на что. Просто преподаватель по экономике с парой полицейских заходила в один из кабинетов. Возможно, они пытались выяснить, кто последним видел историка. Довольно бесполезное занятие, на самом деле. Он был не особо общителен, а увидеть его на коридоре можно было только когда он уходил, или была его очередь дежурить. В последнем случае, все всегда стояли тихо и смирно, а большинство боялось отходить от кабинетов, в которых у них должен быть следующий урок. Никто точно не мог сказать, почему этот человек внушал больший страх, нежели даже сам директор. Никогда не приходил к рукоприкладству, не злился и не повышал голос. Был настолько спокойным и холодным, насколько это было возможно, если речь шла о человеке. У него просто была какая-то особая аура, внушающая ужас и в тоже время крайнюю степень уважения. В одних его глазах читались непостижимая мудрость и железная строгость. По этой причине, многие старались избегать его. При разговоре с ним, не могло не казаться, что на тебя смотрят свысока, и что ты действительно крошечный на фоне этой величественной фигуры. Дверь, к сожалению, пусть и была прозрачной, но при этом через неё ничего нельзя было услышать. Поэтому, понимая бессмысленность занятия, я снова поднялся на второй этаж, к кабинету физики, что уже была за расписанием. Хотел перекинуться с Мэй парой фраз, но стоило мне подойти, как прозвучал звонок. И было это очень обидно по той причине, что «главные новости» я услышал совсем не от неё, а от проходящих мимо девчонок. — Боги, впервые в жизни жду историю! — Сладко пропела одна из моих одноклассниц. Впрочем, у неё всегда был какой-то через чур «сладкий» голос, потому я особо внимания не обратил. Зато обратил внимание на смысл сказанного. Было немного неприятно, что я сам не догадался, когда смотрел на расписание. Замен не было. У нас должна была быть история. Просто в другом кабинете. Но ведь преподавателя нет, иначе зачем на первом этаже полиция? — Он такой милашка. — Шептались девчонки на задних партах, подтверждая мою теорию. «Как, чёрт возьми, можно было так быстро найти нового преподавателя?» — весь урок спрашивал я себя. Да, это не пол дня, и даже не день, но всё же — срок недолгий. Конечно, я слышал, что эта профессия не особо популярна последнее время, но директор! Он был настолько привередлив в подборе преподавателей, насколько это только было возможно. Даже если у них и были крайне противный характер и любовь к придиркам, никто не мог опровергнуть того, что они действительно профессионалы своего дела. А найти профессионала в такой короткий срок — это какое-то безумие. В то, что это лишь временный преподаватель, первый попавшийся под руку, так сказать, почему-то верить не хотелось. В отличии от истории, физику нельзя назвать моим любимым предметом. Тем не менее, я чувствовал ни с чем не соизмеримое раздражение, когда Мэй пересказывала сказанное ей девчонками. Успокоить её мне удалось минут только через двадцать. Всегда удивлялся её умению отвлекаться и не быть при этом замеченной. Мне же стоило только на пару миллиметров повернуть голову в стороны сестры, как на весь класс раздавался звучный голос преподавателя. В особенности, когда это касалось нашего преподавателя по физике — Мистера Голдмена. Он был одним из тех фанатиков, которые ставили свой предмет выше всего остального. Голдмен не считал полноценными людьми тех, у кого возникали трудности с техническими науками. Не то, чтобы я был из таких, но с физикой у меня были особые отношения, из-за чего преподаватель этого прекрасного предмета меня недолюбливал. Перемена показалась глотком свежего воздуха, первые секунд пять. Только я успел подумать, что отдохну хоть немного, как осознал, что всё ещё нахожусь в школе, и что следующий урок даже не последний. «Точно, следующий урок» — сразу же пронеслось у меня в голове, и любопытство снова взяло своё. Не теряя ни секунды, я стал подымать на четвёртый этаж. Как я и говорил ранее, особой любви кабинет французского у меня не вызывал, но в тот момент я об этом особо не задумывался. Ровно до момента, пока из кабинета не вышла, улыбаясь, причина моей ненависти к французскому. — Très bien, à bientôt. — Эта фраза заставила меня резко остановиться, и попытаться осмыслить увиденное. Кассандра, вся сияя от счастья, вышла из кабинета попрощавшись на французском и, не переставая улыбаться, ушла к противоположной лестнице. Факт того, что кто-то также хорошо владеет языком, как и она, казался таким неправильным, что выносил мне мозг. — Что случилось, бро-бро? — Наконец догнав меня, спросила Мэй. Вид у неё был какой-то через чур обеспокоенный. — Если этот историк будет таким же, как и Кассандра, я этого не переживу. — Прошептал я, всё ещё не спуская взгляда с двери. — Не волнуйся, — Лучезарно улыбаясь, ответила сестрёнка. — Он будет в разы «лучше». — И со смехом ушла к кабинету. «Зато у неё хорошее настроение.» — попытался утешить себя, но не сработало. Мимо уже начали проходить остальные ученики, постепенно собираясь у кабинета. Собираясь, но не решаясь войти. Все стояли довольно тихо, даже девчонки не в полный голос говорили. Лично у меня мурашки по коже были, хотя ничего особенного не происходило. Возможно, это было из-за прошлого преподавателя истории, хотя тут я был уверен, второго такого же найти было просто невозможно. Потому, какая разница, кто будет читать историю? Если впервые можно будет не сидеть ровно под девяносто градусов, с ужасом думая о том, что заметят, как ты дышишь, только рад буду. Остальное значения не имеет, хуже ведь всё равно быть не может. Конечно, если подключать больную фантазию, то может. Ещё как может. К примеру, бывший преподаватель внезапно воскрес, и урок вёл бы озлобленный разлагающийся труп. Хотя, уверен, большинство разницы бы не заметило. Только звучит звонок, как все срываются с места, залетая в класс и толкаясь в дверях. Я ещё не был в курсе того, какое представление о дисциплине у нового преподавателя, потому решил не рисковать. Да и в принципе, у меня было не очень хорошее предчувствие. Потому я решил не спешить, и заходил в класс последним, закрывая за собой дверь. С шумом все рассаживались на свои места. Я же тихо присел за свою парту, доставая учебник и тетрадь. Краем глаза заметил, что Мэй пересела на первую парту, хотя всегда сидела сзади меня. Посмотрев нормально понял причину. Первые два ряда занимали девчонки, вторые два — парни. «Что за разделение, какого чёрта» — чувствовал я себя довольно неловко, так как сел я на второй ряд. — Итак, — отложив какую-то папку, когда все затихают, начинает «новенький». Первое, что бросается в глаза — возраст. Прошлому историку было далеко за шестьдесят, а выглядел он так, будто бы всё историю, начиная со средневековья, сам лично пережил и прочувствовал. Впрочем, знал он её именно настолько хорошо. Этому же сложно было дать больше тридцати, да больше он походил на парней с обложек журналов Мэй, которые она раскидывает по всему дому, нежели на строгого преподавателя довольно важного предмета. Второй же признак того, что год обещает быть весёлым — абсолютная тишина. Разумеется, девчонки слушают довольно приятный голос затаив дыхание, но парни тоже довольно внимательны. Скорее всего это привычка, но как-то напрягает такая обстановка. Окна плотно закрыты и зашторены. Чувствуется так, будто бы находишься в кинотеатре. Такая атмосфера близка Кассандре. Она всегда устраивала полумрак, когда у нас были устные уроки. Но то, что такая же атмосфера была и в тот момент, было очередной причиной, чтобы занервничать. В особенности, когда в кабинете, кажется, нет ничего кроме тихого спокойного, и будто бы вкрадчивого голоса нового преподавателя. Тишина будто бы звенит в ушах, и звучит так искусственно, что я невольно содрогаюсь внутри. Точно не отошёл от мыслей о «потеряшке». Когда я наконец возвращаюсь к тому, что же всё-таки говорит преподаватель, то понимаю, что благополучно пропустил момент, когда он представился. Меня это не особо волновало, ведь я был абсолютно уверен, что на перемене его имя будет на губах каждой из девчонок, потому пропустить его будет невозможно. От мыслей о том, что это снова станет более важным обсуждением, нежели пропажа человека, у меня всё внутри сжималось. Как-то отвратительно это было. А то, что Мэйбл будет всю перемену промывать мне мозги впечатлениями об этом «явлении», вовсе делало задание пережить день — невозможным. — Пайнсы? — Он шепчет, и сводит брови. Я внимательно смотрю на него. Знакомая фамилия? Уже интереснее. — Мэйбл Пайнс. — Услышав имя, сестрёнка тут же вскакивает с места, да так, что стул чуть ли не переворачивается. Только ударяется о парту сзади с звонким стуком, на что преподаватель коротко улыбается, но не отводит взгляд от списка. Это первая эмоция, которая выглядит искренней. Кроме равнодушия и капли высокомерия во взгляде, не было ничего. Ранее казалось, что каждое его слово, каждое движение и шаг заранее отрепетированы и продуманны. Настолько легко и безо всякого напряжения, а оттого и жизни, было каждое движение. Слишком неестественно, слишком фальшиво, слишком идеально. И только сейчас, глядя в список, в глазах у него будто бы вспыхнула искра. Вот только лучше бы он и дальше был «живым трупом». — Мэйсон, — он задумчиво улыбнулся, а потом перевёл взгляд на меня, и тогда это уже показалось ухмылкой. По коже тут же пробежали мурашки. Всего на секунду я встретился взглядом с его угольно-чёрными глазами. И в этот момент, он кажется настолько «не в образе», что это полностью выбивает меня из мыслей. От всей этой гиперболизированной наигранности и правильности, казалась невозможной мысль, что этот человек что-то большее, чем…чем то, что можно было увидеть в тот момент. Жить обычной жизнью, заниматься обычными делами, иметь хобби… В голове внезапно всплывает размытый образ: …в немного побитой временем, но до ужаса уютной квартире, пропитанной запахом кофе, под тусклым светом оранжевых настенных ламп, после долгого и утомительного дня, с книгой в руках… — Мэйсон Пайнс. — Слова тут же резко опускают меня на землю, и я встаю с места. Точнее, вскакиваю. Не лучше Мэй, разве что стул не сильно отъехал. «Семейка идиотов» — тут же проносится в голове. — Не летай в облаках, ладно? — Во взгляде, фразе, во всём, всё будто бы пропитано насмешкой. Неловко. До жути неловко. — Простите, мистер… — Разве мог момент стать ещё более ужасным? Конечно, ведь за дело взялся я. — На доске. — Наигранно расстроено, «подсказывает» он. В кабинете, конечно, темнее, чем обычно, но нужно быть слепым, чтобы не увидеть сразу. — Мистер Боу..эн? — Настолько вычурный и идеально выведенный почерк, что даже читать сложно. Да и не было уверенности, что прочитаю правильно. Какого чёрта там не выговаривалась «м», я понятия не имею. — Садись. — Пусть и перевожу взгляд на парту, но ухмылку заметить успеваю. Отличное первое впечатление. Я прям постарался. Ещё больше настроение испортили негодующие перешёптывания. Ну да, как этот смертный посмел прослушать? Будто бы это их должно волновать. Все остальные же обошлись без происшествий. Одни мы с Мэй выделились. Впрочем, как всегда. Несмотря на то что, казалось, говорил он вечность и не одну, прошло от силы минут двадцать. Потому, уточнив, на чём ранее остановились, Боуэн начал новую тему. Когда он подошёл к доске, чтобы записать тему, на задних партах послышался совсем тихий шёпот. Но закончился он также резко, как и начался. Кто-то из парней решил проверить, насколько важна для «новичка» дисциплина. Шёпот повторился, но уже чуть громче. Я был уверен, что Боуэн слышал, но он совсем не подавал виду. Будто бы ничего и не происходило, он сел за стол и начал тему. За весь урок, несмотря на то, что некоторые шумели, он ни разу не повысил тон и не сделал ни одного замечания. Мне даже казалось, что я мог чувствовать, насколько ликуют мои одноклассники. Мне хотелось бы радоваться с ними, но почему-то от этого шёпота за спиной было как-то неловко. Будто бы это я сам проявлял неуважение к преподавателю, и вместо того, чтобы слушать, говорил о результатах недавнего матча. Конечно, об этом говорили парни из нашей футбольной команды, но типичность разговора как-то раздражала. Когда остаётся пара минут до конца урока, на доске уже нет ничего, кроме домашнего задания или, как он это называл — дополнительной информации. В принципе, оно так и было. Правда, чтобы ответить хоть на один вопрос на тесте — обойтись без этой дополнительной информации было невозможно. И лучше всего было параграф раза три перечитать, так как Мистер Боуэн любитель поговорить о всём и ни о чём одновременно. Бесспорно, это отлично помогало в понимании материала, но от этого было немного сложнее. Я редко что запоминал и у прошлого историка на уроках, — у него была подобная манера ведения урока, — но тут, кажется, всё совсем плохо было. Стоит звонку прозвучать, как Мэй сбрасывает всё с парты в рюкзак, и подбегает ко мне. Предвкушая самые интересные разговоры в мире, я, как можно медленнее, начинаю собирать рюкзак. Стоит мне с этим закончить, как сестрёнка тут же берёт меня под руку, и «выводит» из класса. Краем глаза замечаю, что Боуэн смотрит в нашу сторону. Мэй тут же заводит разговор о том, как у нас теперь «прекрасный, добрый, восхитительный» преподаватель. Будто бы я не сидел в кабинете. Хотя, лучше бы так и было. Никаких приятных впечатлений всё равно не осталось. Мэй не прекращала распинаться о «новеньком», от чего у меня чуть ли не начался нервный тик. Стать такой надоедливой новостью в первый же день — талант, определённо талант. Когда хочу уже наконец остановить поток бессмысленных речей, меня опережают. Но не так, как это было немного ранее, когда мою сестрёнку перебила Джесси, в этот раз это был крик. Самый настоящий, с визгом проносящийся по всему коридору крик. Вводящий в ступор, а после, заставляющий сразу же сорваться с места и сломя голову бежать на источник звука, как мотылёк на свет. Тех, кто сорвался с места, было не особо много, но всё равно возникла толчея. Когда пришли в себя испуганные, то и они стали пытаться пробраться вперёд. Некоторых и вовсе зажали, хотя те и пытались выбраться. Мы с Мэйбл оказываемся в числе тех, кому повезло прорваться в первые ряды. Но даже несмотря на это, успеваем заметить не так много. Во всяком случае, рассмотреть поподробнее. Вообще, такое желание возникает только у меня. Большинство сразу же закрывали глаза и отворачивались, шагая назад. Некоторые, увидев, вскрикивали. Остальные — стояли парализованные страхом. Страхом, которого я в тот момент не чувствовал от слова, совсем. Меня больше пугал тот факт, что я так спокойно к этому относился, потому что знал точно — моя реакция была крайне ненормальной. «Неужели, произошедшее тогда в Гравити Фоллз настолько сильно на мне отразилось?» Но подобным образом это сказалось только на мне, так сестрёнка явно не была готова к подобному виду. Я беру её за руку, и она переводит испуганный взгляд на меня. Заметив, что я не волнуюсь, она хмурится. Мог бы хоть попытаться сыграть волнение, но было не до того. На белоснежном кафеле красовались капли запёкшейся крови, — совсем немного, как от небольшого пореза, — но то, что лежало практически у самой двери в женский туалет, совсем не было похоже на то, что могло бы истекать кровью. Иссушенный, словно вековая мумия, труп. Сухая, как пергамент, кожа обтягивала череп и скелет в целом. На месте, где должны были быть глаза — пустые глазницы. Волосы же и одежда выглядели нетронутыми, будто бы только-только из какого-то дорогого бутика. Было похоже на мгновенное старение, или что-то вроде того. По коридору эхом прокатаются шокированные вздохи и возгласы подошедших. Все смотрят с нескрываемым ужасом, не в состоянии отвести взгляда. То, что у большей части буду ночные кошмары, можно сказать наверняка. Прям перед нашим носом дверь закрывается. Чёрт знает каким образом, но Боуен оказывается даже ближе первого рядя, хотя прошло не так много времени, чтобы добежать от его кабинета сюда, тем более, что в тот момент, когда мы уходили, он явно оставался у себя. С ближних кабинетов уже выбежали преподаватели, и пытались привести стоявших поблизости в чувства, а тех счастливчиков, кому не удалось ничего увидеть — просто увести подальше. Наш классный руководитель приходит с небольшим опозданием, потому мы уходим последними. Я иду позади всех, потому успеваю заметить поднимающихся полицейских. Когда я захожу в класс, то создаётся впечатление, будто бы попал в эпицентр взрыва. Все шумят, говорят, паникуют, боятся. Да, признаться честно, меня тоже эта жуткая ситуация немало напрягает, но после того случая с воскрешением зомби меня уже просто не удивить какой-то мумией. Вот только остальные не подготовлены. Некоторых, кто увидел подобную картину вблизи, отправляют в медпункт. Осознание того, что погибшую они скорее всего знали, не могло пройти для них бесследно. Я же ни с кем кроме единиц нормально не общался. Возможно, это также сыграло свою роль. Не то, чтобы мне было безразлично, просто такого ужаса я в данной ситуации не испытывал, и это позволяло проявляться интересу. Пусть и выглядело это крайне нездоровым. Пока преподаватель пытался разобраться с «больными», я, пользуясь суматохой, незаметно пробрался в их ряды, выскользнув «на свободу». Отбиться от остальных, когда они спускались на первый этаж оказалось не так сложно. Конечно, когда дойдёт до медпункта, пропажу заметят, но надежда на то, что меня не спалят всё же была. Поднявшись на нужный этаж, слышу голоса, потому останавливаюсь. Нельзя чтобы меня заметили. Если за это берётся полиция, то учителя будут свободны, а значит, вероятность того, что у меня будут немалые проблемы, возрастала до максимума. А то, что мне и так обещали устроить весёлые деньки, только подливало масла в огонь. К сожалению, это только наоборот толкало меня на необдуманные поступки. Они говорили довольно тихо, шёпотом. Не хотели, чтобы их услышали сидящие в соседнем кабинете. Почему тогда бы не уйти с этого места? Но они продолжали стоять. Разговор более чем не делового стиля, скорее похож на диалог двух знакомых, или коллег вне рабочей обстановки. Голос Боуэна довольно сильно контрастировал с прокуренным басом полицейского, но если бы я не знал его, посчитал бы, что они на обратных ролях. Полицейский был совершенно растерян, в то время как историк — собран, и знал явно больше первого. Что меня удивило, так это то, что это второй случай. Жертв распознать пока не удалось, собираются брать анализ ДНК. — Того мужика нашли около заправки. Ну, которая за углом здесь. — Сказал полицейский, и я чуть себя не выдал. Почему этого не было в вечерних новостях, понять было несложно. Услышав шаги, собираюсь рвануть вниз, но вовремя понимаю, что если издам хоть один звук — меня заметят. Потому, прижавшись к стене, пытаюсь не дышать. Дверь открывается, и один заходит в туалет, тут же подзывая Боуэна. Я понимаю, что был буквально на шаг от смерти. Сердце бьётся как бешеное, и мой нетрезвый мозг просто кричит о том, что это именно то, по чём я скучал. Тихо отправляюсь обратно в кабинет и удачно сажусь на своё место. Мэй, мягко говоря, не в духе. Конечно, она держится намного лучше остальных, но это всё равно немало подкосило её. В поддержке я пусть и не мастер, но хоть как-то разбавить обстановку всё же удаётся. Пока сидим на последнем уроке, замечаю из окна, как младшую школу выводят через главный вход. На вопрос о том, касается ли их отмена занятий, преподаватель коротко ответил — «нет». Что ж, выпроводить младших — правильное решение. Тем не менее, это делает нахождение здесь более опасным для тех, кто остался. Ловить призрака на живца я пусть и не планировал, но это казалось любопытной идеей.