Исторические несостыковки.

Вторник. 4.

Если сравнивать с предыдущими днями, это утро было крайне спокойным. Никто никуда не спешил, никого не подгонял, и в принципе царила атмосфера любви и уюта. Насколько это возможно в такую рань. Хороший завтрак и чашка ароматного кофе — чего ещё можно желать? С Мэй вышли пораньше, шли не спеша, болтали о всяком, как в старые добрые. Воздух был тёплым и совсем не зимним, а небо чистым-чистым. Пришли мы минут за пять-восемь до звонка. Мэйбл резко вспомнила, что так и не садилась за домашку. На удачу моей сестрёнки, первым уроком была биология. Читать весь параграф было через чур долго, потому она обошлась моим конспектом. А после звонка взяла у меня тетрадь по алгебре и стала переписывать решения на уроке. Я совсем не был против. Не в первый раз случается. Да и после вчерашнего она действительно устала. На втором уроке я полностью погружён в материал. Пусть Мэй и не дано понять чувство, когда голову полностью занимают формулы, и на каждом уроке алгебры она рисует на полях, но злиться на это просто невозможно. Во-первых, потому что мысли о другом, во-вторых, потому что это моя любимая сестрёнка и я люблю её такой, какая она есть. Без задней мысли проходил мимо стенда с расписанием, даже не обратил внимания на скопившихся вокруг учеников. Бывает. Думал только о том, как бы побыстрее добраться до раздевалки и как-бы побыстрее отмучиться на физре. Вот это было важно. Школьные будни, какие они есть. К счастью, страдать пришлось недолго. На «ради галочки» сделав разминку, все стали уговаривать преподавателя разрешить им поиграть. Тот в итоге сдался, а это означало, что таким как я можно было устроиться на матах в конце зала. Остальные же разделились на команды по шесть человек, выбрали себе по паре девчонок для чирлидинга, и началась игра. Кто-то следил за ней, а кто-то — залипал на время от времени танцующих «болельщиц». Меня особо не волновало ни первое, ни второе. Думал над тем, каким образом я собираюсь выучить параграф по географии всего за перемену. К концу урока пришёл к выводу, что никак. И вот когда я уже счёл, что день испорчен, решил посмотреть, на что же все так пялились на перемене. Увидел. И мне это совсем не пришлось по душе. В графе «отсутствующий преподаватель» чёрным по белому было напечатано: «Олвин Типс». Но при этом никаких замен не стояло. Это было, мягко говоря, странно. Я всё же не стал спешить, потому сразу отправился к кабинету, возле которого уже стояла небольшая группка успевших переодеться и даже закинуть вещи в кабинет. С мыслью: «ну ладно» — я стал дожидаться Мэйбл. На удивление, она пришла раньше звонка, и даже успела рассказать — и отсмеяться рассказывая, — о случае в раздевалке. Они постоянно дрались. Просто. Постоянно. Потому меня это уже не удивляло. Хотя причина была довольно забавная. Когда наконец прозвучал звонок, я со спокойной душой взял рюкзак и зашёл в кабинет, со взглядом, направленным только в сторону парт. К великому сожалению, вскоре его пришлось от них оторвать. — О! Мистер Боуэн, какими судьбами? В тот момент я думал только о том, что утро действительно было через чур тихим. Думал, наконец покой, а нет. Затишье перед бурей. — Олвин уехал на олимпиаду с одним из семиклассников, он не предупреждал? — Несколько человек отрицательно покачали головами, после чего он продолжил. — Очень жаль. В любом случае, на чём вы остановились? Я уже хотел выкрикнуть предыдущую тему, чтобы отмазаться от ответов, но меня опередили. Впервые до такой степени возненавидел выскочек. Ладно, если бы всё же был Олвин, но нет. Получил хорошего, а теперь время пострадать. — Кто-нибудь желает ответить? — В воздух почти поднялись несколько рук, но Боуэн не стал ничего ждать. — Что ж, тогда я начну тему. — Резко сказал он, и ученики тут же резко опустили руки. Его губы дрогнули в улыбке. — Или всё же есть желающие? — Многие переглянулись, и перевели взгляды, кто на парты, кто на преподавателя. «Ну что за цирк он устраивает...» — пронеслось у меня в голове перед тем, как я заметил, что рука Боуэна всё ещё перебинтована. Тогда мысли ушли совсем в иное русло. На каникулах мне так и не удалось связаться с дядюшками. Точнее, я отправил им письмо, но ни о чём спросить не удалось, так как Мэй настояла на том, чтобы писали мы вместе. Конечно, я попросил их сообщить, где они остановятся в следующий раз, но надежды особой не было. Как не крути, их может занести и на Северный полюс, или в пустыню, или в непроходимые джунгли, а там и речи идти о связи с цивилизацией не может. — Что ж, тогда начнём. — Он улыбнулся, легко хлопнув в ладоши. После этого на бинте появился кровавый развод, а у меня внутри снова всё сжалось, появилась тошнота. На живых людях кровь выглядит в разы отвратительнее, чем на ссохшихся трупах. В итоге к середине урока замечаю, что больше слежу не за темой, о которой он рассказывает, а за тем, что кровавых разводов становится всё больше. В итоге он просто решает держать руку за спиной, или, когда сидит, накрыв правой. К сожалению, моё внимание не остаётся незамеченным. Минут за десять до конца урока Боуэн решает задать мне внезапный вопрос, ведь с виду — я совсем его не слушал. Хотя, на самом деле, это совсем не так. На его лице так и видится скрываемое недовольство. Приятное чувство. А вот то, что больше всего удовлетворения обычно получаешь от необдуманных поступков, неприятно. Необдуманных тактических решений. Тактических ошибок… В данном случае, лучше было промолчать. Дать ему то, чего он хотел. Тогда бы у него не было мотивации до конца урока искать причины заставить меня задержаться на перемене. А он ведь настойчивый. Нашёл-таки. Потому я не спешу, когда звучит звонок. Пока все наспех засовывают тетради и учебники в рюкзаки, я медленно провожаю взглядом Мэй. — Мне тебя ждать? — Спрашивает она на выходе. — Нет. — Отвечаю с тяжёлым вздохом, и начинаю медленно собирать всё в рюкзак. Мэйбл уходит, закрыв за собой двери. Не зря. — И что же это было? — Не снимая с крючка рюкзак, забрасываю в него учебник. — Разбитая ваза? — И пенал туда же. В классе французского всегда стоял запах цветов, пусть он и практически постоянно проветривался. На подоконниках стояли цветы, и на столе Кассандры. В хрустальной вазе. Помнится, Мэйбл каждый раз спрашивала, какой цветок стоит. Учила как английский вариант, так и французский. Единственное, что мне запомнилось — гавайский имбирь. Просто потому что. — Нет, окно. — Беззаботно ответил Боуэн, я от удивления даже перестал застёгивать рюкзак, но это скорее было всего секундной заминкой. В голове сразу всплыл день, когда пропал прошлый историк. Трещина в форме паутины, а потом резко выгнувшиеся стёкла… И трещина. Или же, скорее, разлом? — И зачем же такому примерному человеку разбивать окно? — Наконец снимаю рюкзак с крючка. Не могу найти смелости, чтобы перевести взгляд на собеседника. — Было душно. — Со смешком отвечает Боуэн, а у меня в голове абсолютная пустота. Всепоглощающая пустота. — От напряжения в воздухе? — С нервной полуулыбкой выдаю я. Зря. Очень зря. А ещё зря перевожу взгляд на него. — Ну, и от этого тоже. — Ухмыляется. — Ну и что? Ждёшь подробностей? — В голове, в которой до этого абсолютно ничего не было, тут же появляются крайне нежелательные образы. Не так ужасно, как-то, что снилось на днях, но в краску вгоняет. — Там ещё лампы сгорели. Ну, у них и до этого с проводкой проблемы были. — Он на секунду замолчал, а я выдохнул. По определённой причине, с облегчением. — В общем, пока в кабинете французского ремонт. Ну, или вам замену поставят. Это уже меня не касается. — Боуэн снова выдержал паузу, но перед этим отвёл взгляд в сторону, и задумался. — Ловушка оказалась нерабочей… Как видно, у всех бывают промашки. Это было крайне неприятное стечение обстоятельств. Стоило на днях пожелать, чтобы с ним что-то случилось, как вот оно. Конечно, я был зол, но я не хотел быть причиной чьих-то проблем. Серьёзных проблем. — Дважды подряд? — По шкале от одного до десяти, я выглядел нелепо, притворяясь уверенным в себе, на пятнадцать баллов. — Тот раз не считается! — Настолько резко, что я вздрагиваю. Он выглядел в тот момент очень специфично. Нет, ему не было на вид лет сорок, но ему и не двенадцать, чтобы так резко вскакивать, ударяя ладонями о поверхность стола. Да и выражение лица… Возникали ассоциации с капризным ребёнком, у которого отобрали игрушку, больше никаких. Вот только он ничерта не ребёнок, и это выглядело странно. Чертовски странно. Конечно, репутация подпортилась. Нечего было себя профессионалом называть. — И почему же? — Пусть я и смотрю на него с нескрываемым недоумением, его, кажется, совсем ничего не смущает. Будто бы всё так и должно быть. Мне совсем в тот момент не хотелось встретиться с ним вне здания школы. Для него рамок «учитель к ученику» просто не существовало, и это просто ломало стереотипы. — Сколько у тебя вопросов. — Он ухмыляется и садится обратно в кресло. — Это уже информация не для всех. Конфиденциальность и всё такое. — Тем не менее, даже если это и отказ, то смотрит он выжидающе. Больше не верится, что это просто совпадение. Он бы не искал причин оставить меня. Он бы закончил разговор или оборвал его, просто выставил бы меня за дверь, или сказал бы это иначе, постарался бы избежать такого разговора, сделал бы что угодно, но нет. Не сделал. Он сам подвёл разговор к этому. К этой фразе. К этой реплике. Это всё было частью плана, либо… Либо мне и правда стоило перестать загоняться. Что ещё за теории заговоров? Осталось добавить щепотку масонов и рептилоидов с планеты Нибиру, и идеально. Полный комплект. — И чего же вы хотите за эту информацию? — Накидываю на плечи рюкзак, и подхожу к столу. Боуэн не сводит с меня взгляда своих чёрных-чёрных глаз, в которых будто бы горят огоньки. Огни, которые зажигает предвкушение. Изнутри светится. И как тут не верить, что ему эта ситуация более чем по душе? Хочет сказать, но тянет. До последнего тянет. А я нервничаю. Всё сильнее и сильнее. До дрожи в руках, до боли в груди. — Поцелуй. — Он улыбается, ожидая реакции. А я не знаю, что чувствую. Это что-то довольно необычное. Эта «цена» совсем не звучит ожидаемо, нет. Но и неожиданной её назвать нельзя от слова совсем. Очевидно? Тогда бы я не спрашивал. Предсказуемо? Уже ближе. Чувствую, как сердце пропускает удар. Не знаю, хочу ли. Знать, разумеется. Всё равно ведь пообещал, что не буду лезть в это. Интересно было, чего он ждал? Какой реакции? Наивно верил, что я соглашусь? Не было на то похоже, смотрел он с явной насмешкой. Считал, что откажусь? Самооценка не позволила бы ему такого. Не то, чтобы у меня был вариант сбежать, но… Нельзя же быть таким проницательным, да и не знал он ничего обо мне. Тем более, чтобы делать ставку на такой ход развития событий. Или же иной. Во избежание которого, я делаю пару шагов к выходу. Такой сценарий уже терзал мою голову. Одной ночью. Больше думать не хотелось. — Так вам не хватает одной Кэсси? — Как-то через чур искренне звучит. Я удивлён. И он удивлён. Такого он не ждал. И я не ждал. Ни того, что заговорю об этом, ни того, что назову её так. Обычно к ней таким образом обращались подруги-коллеги. — При чём здесь вообще она? — Когда удивление спадает, наконец спрашивает Боуэн. Спрашивает с немалым раздражением. И я понимаю, что переступил опасную черту. Только бежать уже поздно. И некуда. — Ну да, хах, можно было бы назвать имя любой из наших преподавательниц. Младше сорока, и… — Его это немало задевает. До такой степени немало, что он сжимает ручки кресла так сильно, что на них точно должны остаться следы. — И старше… Старше скольки, десяти? Боуэна просто трясёт от злости. А я такого заряда адреналина давно не получал. И мог бы получить ещё с ноги в живот, раз так десять — сказал бы такой хлюпик про меня подобное, так и поступил бы. Но Боуэн не такой, нет, он ранит иначе. Он ранит словами. — А ты небось, ревнуешь? — Шипящий шёпот, кажется, звучит в моей голове. Как удав. Его голос, его гипнотизирующий взгляд, и словно свитые им кольца сжимаются на лёгких. И сжимают. На пару секунд я полностью теряю способность как дышать, так и говорить, так и мыслить. Но как только эти способности ко мне возвращаются, я резко разворачиваюсь, и вылетаю из класса. Всей душой жалея, что вообще полез к нему. И пожалел даже. Было бы чего. Он получил по заслугам, и даже меньше. Настроение, мягко говоря, испорчено. Окончательно и бесповоротно. И все попытки Мэй улучшить его — абсолютно бесполезны. Тем не менее, мне всё же удаётся подобрать слова, чтобы успокоить её. А для себя я слов подобрать не могу. Во время обеда я так и не смог заставить себя съесть хоть что-то, потому к последнему уроку умираю не только морально, но и физически. Сестрёнка в который раз заводит беспокойную речь о моём состоянии, вкрай нездоровом, и единственное, что спасает наши отношения от очередной бессмысленной ссоры — полное моё изнеможение. Удивительно было, как у меня хватило сил добраться живым домой. Хотя, живым — это слишком громко сказано. Зайдя в квартиру я, не раздеваясь, заваливаюсь на диван, даже не подумав остановить Мэй, которая пулей улетает на кухню. В тот момент было до такой степени всё равно, что ни с чем не сравнить. Просыпаюсь я ближе к восьми. На столе ждёт тёплый зелёный чай, — который я не люблю от слова совсем, — а также записка: «помоги, плз» и пара тетрадей с закладками. Залпом осушив чашку, принимаюсь просматривать, с чем придётся иметь дело. И сперва я закончил её домашнее, а потом только вспомнил, что нужно всё переписать в свою тетрадь. И сделать остальные задания. В общем, поспал с пять часов — и достаточно для одного раза. Домашка превыше всего, чёрт возьми.